Инстасáмец и Алéк

Саша Леонтьев утверждает, что "Инстасамец" — это просто коммерческий проект, поэтому о самом рэпере, как о человеке, нельзя судить по его сценическому образу. Никто не знает, кто такой Инстасамец на самом деле, его истинная биография и повседневные фото остаются секретом для широкой публики.

***

— Саша! Нежного пробуждения! — торжественно, с ноткой нескрываемой издёвки и с широкой улыбкой на лице говорит Щиголев в трубку, пока удовлетворённо гладит самого себя по голове через кепку, будто бы хвалит за хорошо проделанную работу. Так и есть на самом деле, грех не похвалить себя за такой успех. Его глаза остро впиваются в монитор, стоящий на рабочем столе, а если быть точнее, то на отображающиеся на нём цифры, которые и заставляют блаженно улыбаться. На часах около семи утра, достаточно рано для звонков, и Щиголев это прекрасно понимает. Он понимает, что разбудил Сашу в самое неподходящее время, но медлить было категорически нельзя, Шура просто обязан был позвонить и обо всём сказать сразу же, как только узнал сам. Щиголев приехал на студию где-то пол часа назад. Он всегда с самого утра приезжает, а потом сидит безвылазно. Не из-за количества работы, вовсе нет, сейчас, после того, как они с Сашей успешно закончили работу над совместным альбомом, он практически свободен, может себе позволить сидеть дома и вообще не появляться в этом месте. Он бы так и делал, если бы студия не ощущалась им, как второй дом. Просто здесь Шура организовал себе всё настолько комфортно, что порою накатывало совсем странное ощущение и очень хотелось приходить в это место каждый день, иногда даже бесцельно. Так и сегодня: Шура уже сидит в своём удобном крутящемся кожаном кресле за рабочим столом, при этом ещё и Саше звонит, чему последний, конечно, мало рад. — Бля-я-ять... да что ж тебе надо в такую рань? — недовольно бормочет сонный Леонтьев в ответ, услышав знакомый голос из динамика телефона. Он не успел даже посмотреть, кто ему звонит, когда принимал вызов, и понял, что это Щиголев его донимает, только когда услышал его голос, который вообще сложно спутать с чьим-то ещё. Сашины глаза сейчас жутко слипаются, голос осип, в голове густой туман стоит, а в ушах то ли звон, то ли писк. Саша не то что не встал ещё, он можно сказать и не спал пока толком, совсем недавно ведь лёг. Пол ночи провёл в клубе, просто так, в честь того, что суббота, а вторую половину ночи добирался домой (не без приключений, конечно). Когда он падал на свою кровать, планировал выпасть из мира на добрые сутки, чтобы прийти в себя. А тут, на тебе, не прошло и часа, как Шура начал наяривать с особым усердием. Сначала Леонтьев его звонки успешно игнорировал, мыча от недовольства сквозь закрытый рот, вжимая голову в подушку и укутывая своё ослабевшее тело посильнее в одеяло. Но через несколько минут заурядная мелодия звонка намозолила уши, потому пришлось с тихими проклёнами и матом, в общем с ярко выраженной агрессией, всё-таки потянуться к тумбочке, взять злосчастный телефон и ответить на звонок. — Поздравить тебя хотел, — Шура прекрасно слышит в голосе сильную усталость и изнурённость, более того, он знает, в чём причина этого состояния и от чего так. Но тут грех не поиздеваться по-доброму, хоть немножко. Мужчина ухмыляется, говорит очень медленно и отвлечённо, чтобы Саша как можно дольше не понимал смысла его слов, и долго молчит, чтобы тот подольше повисел на проводе с этим своим недовольным лицом. Щиголев это лицо в глаза сейчас не видит, конечно, однако хорошо знает, как именно младший выглядит в это мгновение. Просто невозможно не знать, когда они уже до такой степени сроднились и столько всего пережили вместе. Перед глазами будто бы само собой рисуется это до жути недовольное выражение, слипающиеся веки, нахмуренные густые брови и возмущённый оскал белых зубов. — С чем, блять? С похмельем? — Саша лютует, прижимая телефон к лицу, сжимая зубы и укутываясь посильнее в своё мягкое одеяло. Оно его, конечно, не спасёт сейчас, но вылезать из него вообще нет желания. Зато есть желание бросить трубку, причём очень острое. Леонтьев жутко зол, потому что его мучают во время похмелья, тогда, когда надо оставить в полном покое. Сейчас не хочется ни одной лишней секунды тратить зря, у парня острая необходимость поспать, желательно до вечера. А Шура как специально это всё делает. А ведь старший знает о том, где Саша был всю ночь (пьяные кружочки в «Телеграм», звонки и сообщения от Саши не обошли продюсера стороной, более того, Леонтьев охотнее всего до него докапывался во время пьянки). Неужели нельзя выстроить элементарную логическую цепочку и понять, что сейчас всякий театр будет не к месту? Или это старший так мстит за бессонную ночь? — Ты злишься что ли? — Саша чуть сбавляет обороты, и вместо плотного наезда на Шуру, крика, ссоры или скандала, выбирает взмолиться и извиняться, — Ну прости уж меня, алкоголичку, за этот ночной спектакль. Можешь меня блокировать везде, если на своих пьянках буду тебя доёбывать, честно, я не обижусь. Только, умоляю, отъебись сейчас. Я хочу спать. Я очень сильно хочу спать, — несчастным и жалостливым голоском тянет свои мольбы Саша, только бы старший не издевался над ним и его кошмарным состоянием. — Да не злюсь я, кис, — Шура пожимает плечами. В самом деле, никаких обид на парня нет. Ночью Щиголеву было просто смешно наблюдать за Сашей, который был под градусом, через все записи и видеовызовы. Таким он Леонтьева ещё не видел, конечно, потому немного удивлялся. Но это было в какой-то степени круто, захотелось даже как-то провести с ним время вместе в каком-нибудь клубе. Пьяный Леонтьев — прекрасное зрелище, волшебное зрелище, которое почему-то привлекает, его хочется созерцать, его приятно созерцать. Чего только стоят те кадры, на которых Саша вилял задницей в каком-то своём незамысловатом пьяном танце. Щиголеву понравилось, — Вообще поздравляю тебя с тем, что наш альбом в топ чартах. Такие новости стоят того, чтобы отрывать тебя от сна и умирания? — Шура улыбается действительно широко, гордо, воодушевлённо. Ему так хорошо на душе от того, что он видит перед собой. «Семейный бизнес» в топ-1 на «Apple Music». И это их с Сашей общее творение. У Щиголева сейчас звездочки из глаз посыплются от восторга. Ну разве это не прекрасно? Ну разве это не стоит раннего утреннего звонка? — Чего-чего? Ты гонишь? — Саша хмурит брови и с недоверием бормочет куда-то в подушку, а потом начинает морщиться, ведь вся ткань наволочки уже пропитана его слюной. Ужас какой. Но Леонтьев не успевает даже должным образом поворчать из-за этого, потому что его, хоть и медленно, но целиком и полностью накрывает осознание происходящего. Их альбом в топ чартах. Эта мысль ощущается, как удар арматурой по затылку. Пару секунд Саша втыкает в одну точку, плотно прижавшись щекой к подушке, хмурится, переваривая полученную информацию и, когда до него наконец доходит, он будто бы оживает. Глаза вдруг округляются, брови подскакивают вверх, сердце сильно сжимается, почти что до боли, а потом начинает очень быстро биться, словно бешенное. Их альбом, чёрт побери, в топ чартах! Саше вообще в это не верится, — Блять, ты что ли не шутишь сейчас?! — восклицает он, вздрогнув всем телом. Эта новость растекается плотным шоком по каждой части тела, сводит каждый орган, каждую клетку, и становится ужасно страшно, что всё это просто такая злая утренняя шутка. Сашу будто бы подбрасывает над кроватью какая-то неземная сила, а головокружение, тошнота, да и любое другое плохое самочувствие, уходят не то что на второй план, а на самый последний. — Сам посмотри, если не веришь. «Apple Music» открой, — Щиголев понимает, что на слово в такое поверить достаточно сложно, а вот своим глазам Саша точно должен поверить безо всякой задней мысли. Но уже сейчас, когда Леонтьев ещё не до конца уверен, не убеждён, в его голосе слышится неподдельная радость, такая искренняя, даже чем-то похожая на детскую. Усталости как небывало, остался только полный восторг и эйфория, чему Шура очень рад на самом деле. Всё-таки смог обрадовать. — Ебануться можно! — Саша закрывает рот рукой, когда это видит своими собственными глазами, которые ещё пару мгновений назад норовили слипнуться. Сейчас же сонливость будто растворяется в воздухе, как в серной кислоте, медленно и необратимо, а на её место приходит какая-то непривычная, доселе невиданная бодрость. Таким бодрым Саша ещё в жизни не бывал, как сейчас, когда открыл «Apple Music». — А я о чём. Поздравляю тебя, звезда российской эстрады. Не разочаровался в том, что рано проснулся? — Шура мягко усмехается, голос у него необычайно нежный, приятный, в нём нет абсолютно ничего негативного, никакой обиды на то, как Саша вёл себя ночью, или же на то, как он ему сейчас отвечал. Всё это на самом деле пустое, оно не стоит и капли зла. Гораздо важнее их успех, настоящий успех, это не просто звук, а настоящее достижение, оно теперь реальное и вполне ощутимое. — Конечно нет, придурок ты! Что ж сразу не сказал? Я то думал, что ты стебёшься в качестве мести, — Саша громко зевает от желания спать, но не даёт своей сонливости ни единого шанса взять над собой верх, полностью её игнорируя. На самом деле он безумно Щиголеву благодарен, за то, что тот так его осчастливил с утра. От этого чувства грудную клетку изнутри распирает. — Больно мне надо тебе мстить, алкоголичка. Да и за что? Вид твоей жопы мне понравился, — Шура щурится, говорит очень кокетливо, будто заигрывая, при том облизывает языком губы, вспоминая то самое зрелище. Нет, разумеется, было бы гораздо интереснее увидеть эту задницу без одежды, но, признаться честно, даже в чёрных джинсах скинни она была прекрасна. Саша не находит слов, чтобы ответить, только глупо улыбается от мутных, мельтешащих на затворках сознания какой-то яркой кислотной алкогольной рябью воспоминаний о прошедшей ночи. Они не могут вызвать ничего, кроме улыбки, хоть он и помнит слишком уж мало из всего того, что было. То, как он неумело, но от того не менее завораживающе вилял задницей, перед тем включив камеру и поставив телефон на барную стойку, забыть сложно. И безумно приятно, что Шуре этот видок пришёлся по вкусу. — Вечером сможешь на студию приехать? — как-то слишком уж резко обсуждение от Сашиной задницы перескакивает на вопрос о приезде на студию, что Леонтьев не поспевает за такими скачками, да и не хочет. В голову волей-неволей закрадываются странные предположения по поводу смысла такого вот визита с его стороны. Саша закусывает губу. Машинально почти. Только одна мысль щекочет внутренности, но осознание почти что сразу отрезвляет, как бы говоря: «Ты до сих пор пьяный, вот и придумываешь себе всякую ерунду. Послушай этот тон! Шура серьёзен!» — но нельзя сказать, что Леонтьева это смущает или останавливает. Думать так думать, что уж тут. Он вполне готов отклячить задницу на студии перед продюсером, хоть и понимает прекрасно, что тот сейчас не имел ввиду ничего такого. — Смогу. А зачем? — конечно Саша сможет, когда отоспится и установит связь со своим, временно вымытым алкоголем, здравым рассудком. А сейчас тело целиком приятно покалывает от мыслей об их удачном альбоме, конечности вздрагивают от усталости, количество невыведенного из организма спирта продолжает играть свою весомую роль, из-за него в голове нет ни одной умной мысли, да и глупых тоже не так много, там почти что звенящая пустота. Саша может сказать с уверенностью только одно: он сейчас счастлив. Счастлив и ему не верится, что всё в его жизни происходит именно так. Он буквально задыхается, захлёбывается в этой чудесной счастливой мысли: он теперь популярен, о нём узнают. Это значит, что всё было не зря, он не просто так потел. Мало того, он не зря рискнул, не зря ушёл от того человека, с которым толком не видел совместного музыкального будущего. Не зря доверился Маше и её наставлениям. Не зря доверился Шуре и не зря начал с ним сотрудничать. Да и отсосал ему тогда, наверное, не зря. По крайней мере не жалел ни разу после того случая. — По минету твоему соскучился, конечно же, — Щиголев тянет лукавую улыбочку и откидывается на спинку кресла, совсем едва покачиваясь в нём. Вроде и шутит, а вроде и нет. Он, в общем-то, и сам не знает, почему так говорит. Наверное, потому, что тот опыт был действительно хорош, грех не скучать по чему-нибудь подобному. — Серьёзно? А я думал по мне, — в странной манере, имитируя грусть и тоску, тянет Саша, и даже губу нижнюю дует, как ребёнок. Со стороны могло бы показаться, что его жестоко обидели, задели честь, зацепили за живое, однако, сейчас на Леонтьева смотреть элементарно некому, максимум, он сам подойдёт к зеркалу и посмотрит на это зрелище. Артист, что ещё сказать. Но, как бы то ни было, всё равно внутри, в душе, он счастлив до невозможности и горд собой. Безумно сильно радует тот факт, что старший всё помнит, ещё и скучает по подобному сближению. Это заставляет улыбку проступать на лице невольно, даже без прямого осознанного желания. — Да шучу я. Нужно переговорить просто, что дальше делать будем, — Шура слышит в ответ только вопросительное молчание, в котором нет ни капли понимания, о чём они могут разговаривать. Ясное дело, что Леонтьев сейчас ничего сам не соображает, и ему обязательно нужно всё разжевать как можно более доходчиво, — Пока мы в чартах, нужно что-то сделать обязательно, возможно в тур поедем, в поддержку альбома. А это тоже организация, некоторые вопросы обсудить нужно, — Щиголев неспеша поясняет свои мысли на этот счёт. — А-а-а... хорошо, понял. Но минет же тоже будет, да? — Саша мурлычет в трубку, как большой довольный кот. Ему вообще не интересен никакой тур и все организационные вопросы, связанные с ним. Шура только поражается Саше и его жизненным приоритетам время от времени. Такое ощущение, что в голове у него не музыка, а члены. Точнее, только один член. Его член у Саши в голове, и ничей больше. Это ж ахуеть, это просто ахуеть. — Своему рту задай этот вопрос, чего ты у меня-то спрашиваешь? Думаешь, запрещу тебе лезть ко мне в ширинку? — Щиголев тихо посмеивается, зажмурив глаза, и стягивает со своей головы черную кепку. Ну как же абсурдно это всё. То, что между ними происходит. Ну кто они друг другу? Артист и продюсер? А точно ли все артисты сочно сосут своим продюсерам под столом, пока те пишут им треки? Что-то Щиголеву подсказывает, что нет. И это заставляет чувствовать себя особенным во всех смыслах. Особенным продюсером. Особенным человеком в жизни Леонтьева. Не то чтобы Шура сильно стремился и старался стать таковым. Но быть таким просто так, даже не приложив особых усилий, очень даже приятно. — Да хуй тебя знает, Алек, — Саша ехидно ухмыляется и хихикает. Щиголева приятно передергивает от того, с какой интонацией всегда произносится его псевдоним из уст младшего. Это что-то очень необычное. Много кто зовёт его Алеком, но никто больше не может сделать это именно так, как Саша. У него это выходит как-то оригинально, по-особенному, даже можно сказать исключительно. Он никогда не говорит его псевдоним с серьёзностью, тон голоса крайне насмешливый и хитрый, и он Щиголеву определённо нравится. — Короче, дело к ночи. Жду тебя вечером, кис. А пока отдыхай и трезвей. Удачи, — Щиголев чуть хмурит брови. Совсем не хочется сейчас разглагольствовать по телефону и растягивать этот короткий диалог до невозможно больших размеров. Это никому не надо, ни чумному и сонному Саше, ни Шуре, который долго пиздеть от природы не умеет, не способен просто. — Спасибо. За всё. Особенно за такой ахуенный альбом и этот успех, — Леонтьев самому себе улыбается, криво, блаженно, разнеженно и чуть пьяно, но так довольно, что улыбка Чеширского Кота и в подмётки не годится. Шура просто тихо смеётся в трубку и первым сбрасывает вызов, оставив Сашу один на один с самим собой. И, в кои то веки, Саше не противно оставаться в этом абсолютном одиночестве. Вернее, оно даже не ощущается, как одиночество. Так хорошо, на самом деле, и кажется, что весь этот ебучий мир наконец встал на его сторону. Действительно лучшее пробуждение, даже учитывая мерзкое физическое состояние, всё равно сейчас лучше, чем когда-либо. Леонтьев действительно чего-то стоит. Он чувствует себя настолько прекрасно. Чувствует, что он — Инстасамец, настоящий, как он есть. От одной только мысли так приятно становится, что хочется скулить и визжать от счастья.

***

— Вечер в хату, встречай звезду русского рэпа! — Саша очень громко, что ему характерно, заходит на студию. Без стука, без предупреждения, даже не допуская мысли, что его неожиданному появлению могут быть в этом месте не рады. Если бы мог, открыл бы двери с ноги, но за такой выкрутас Щиголев ему точно голову открутит нахер, потому он ещё скромно так появляется, резко дёрнув вниз ручку массивной железной двери и эффектно распахнув её. Леонтьев улыбается, настроение у него просто прекрасное, да и физически парень уже чувствует себя гораздо лучше. — Блять! Саша, у меня будет инсульт, — Щиголев испуганно дёргается на месте и быстро разворачивается в кресле. В комнате была замогильная тишина, пока Саша не явился, как снег на голову. Шура снимает свои тёмные очки, чтобы посмотреть на Леонтьева, которого узнал практически сразу же по голосу. Парень стоит в дверях, широко улыбается, одной рукой держится за ручку двери, вторую держит на талии, модельно встав в позу, и высоко поднимает подбородок. Так и прёт от него чистейшей гордостью, — Нельзя так пугать, кис, — он вздыхает, осматривая Сашу с ног до головы. Тот выглядит бодренько, ухоженно и просто красиво. Непонятно, правда, куда он так вырядился. Обычно приходил на студию в самых разных футболках и чаще всего в синих джинсах, Шура привык видеть его именно таким. А тут, на тебе: чёрные брюки клёш и обтягивающая водолазка. В этом Саша выглядит безумно элегантно, особенно, необычно. Ему действительно очень идёт подобная одежда, Шура в этом уверен. Но всё-таки кажется, что чего-то в Сашином образе не хватает... — Да не ссы, ничего тебе не будет. Ты всего на три года старше меня, какой инсульт? — Саша закрывает за собой двери, поправляет волосы, заправив длинные волнистые пряди за ухо, после чего привычно подходит поближе и сразу же садится в крутящееся кожаное кресло рядом с Шурой. От Леонтьева так и веет чем-то приятным, тёплым, сладким. Удовольствием пахнет. Он прямо насыщен этим чувством, весь, с головы до ног. — Так что, в тур поедем, м? — лукаво интересуется Щиголев, возвращая своё внимание к экрану, — Пока тебя не было, я успел помозговать немного: подобрал города, посмотрел сцены и площадки в разных клубах, даже сходил номера у коллег пособирал и позвонил по ним! — с каждым перечисляемым пунктом того, чем Щиголев занимался весь день, его интонация ползёт вверх, точно так же, как и Сашины густые брови. Блять, ну честное слово... кажется, если бы Леонтьев ещё на час задержался, Шура точно успел бы купить какую-нибудь ракету, чтоб на ней полететь на Луну и там тоже дать концерт. — Пиздец, Шура, а я нахуя сюда приехал? Опять на всё готовое? Я тебя бояться начинаю, — Саша нервно хихикает, на что Щиголев только скромно пожимает плечами и тянется рукой к столу, чтобы взять оттуда свою виноградную одноразку. Только вот он не успевает до неё достать. Его опережает рука Саши. Того Саши, который в первый день их знакомства морщился от одного только запаха этих одноразок и производимого ими пара. А сейчас уже зажимает в пальцах пластиковый цилиндр и подносит к своим тонким губам. — Ну, ты же артист, я должен всё с тобой согласовать. Я продюсер, я всё организовываю, а ты говоришь: да или нет. Вот и всё, я так считаю, — Шура терпеливо складывает руки на груди и ждёт, когда Леонтьев сделает свою затяжку и отдаст ему электронную сигарету. Курить тоже сейчас очень хочется, но он ему, так уж и быть, уступит. Почему-то кажется, что это правильно, уступать Саше во всём, хотя обычно так поступают лишь в отношении женщин. Леонтьев не феминный, по крайней мере на женщину похож слабо, но Шура ему всё равно готов уступать при любых обстоятельствах. — Это ты уже директора из себя лепишь. Продюсеры другим занимаются обычно, — младший пожимает плечами, втягивая сладкий пар в лёгкие. Ещё и задницей так нетерпеливо на одном месте ёрзает, — Ну да ладно... будешь моим директором, Алек, — Саша усмехается, выпуская пар между своими репликами. Он и сам не заметил, как полюбил этот запах, этот вкус, эти ощущения, которые дают электронные сигареты. До знакомства с Шурой подобного и в помине не было. А работая с ним, Саша будто с его личностью сроднился. Он начал проникать мысленно в философию жизни Щиголева, в его уклад, мировоззрение, логику... Леонтьев невольно начал его чувствовать, перенимать себе чужие привычки. И проявлялось это в абсолютных мелочах, даже в тех же одноразках. — Да кем угодно, Саш, — Шура улыбается, смотря на курящего Сашу. Тот выглядит невозможно красиво и привлекательно, это даже нельзя никак объяснить и аргументировать. Саша, блять, просто красивый в моменте, на него хочется смотреть и любоваться, не думая о том, почему, — Знаешь что? — в голове внезапно всплывает осознание того, чего же всё-таки не хватает во внешнем виде Саши. Мысль, конечно, дурацкая, но навязчивая, кажется, что воплотить её в жизнь просто необходимо. Шура думал о подобном раньше, он часто представлял Сашу в различных элитных шмотках, мысленно составлял ему гардероб и был уверен, что подобное ему точно подойдёт. Он убедился в этом ещё на фотосессии, когда Леонтьев перевоплотился в настоящего Инстасамца для парочки кадров на обложку альбома. Но тогда Шуре показалось, что подобный богатый стиль самому Саше не очень нравится носить, потому и не предлагал ничего подобного. А сейчас, когда этот человек, разодетый, как грациозная кошка, сидит прямо перед ним, Щиголев уже не способен молчать. — Что? — а ведь Саша даже не догадывается о том, что ему сейчас хотят предложить. Не то чтобы это было чем-то криминальным или очень специфическим. Просто, скорее всего, конкретно такого предложения Леонтьев никогда бы от него не ждал и не думал услышать. Шура и сам себе в какой-то степени поражается. Но он уверен, что такому предложению Саша будет рад, скорее всего не откажет. — Поехали в ТЦ. Прямо сейчас. Я хочу тебе кое-что купить, — Шура приподнимает вверх брови и чуть уводит голову в бок, не отрывая глаз от Саши. А тот, в свою очередь, кажется, задумывается над озвученным предложением, по крайней мере он так выглядит, задумчиво и сосредоточенно, щурится, долго затягивается паром, а потом выдыхает его в воздух, так же медленно и размеренно. Пауза кажется такой... бесперспективной. Создаётся впечатление, что Леонтьев даже не заинтересован в том, чтобы отвечать, — А потом ко мне? Если ты хочешь, конечно, — Щиголев не из тех людей, кто стал бы на подобном настаивать, однако утром, во время их телефонного разговора, Саша ведь дал ему понять, что он не против подобного. Трахаться на студии — это, конечно, звучит безумно круто, но можно сделать это и дома, — Ты не подумай только, что я пытаюсь купить секс с тобой. Это никак не связано, просто... — Не поеду, — фыркает Леонтьев и отводит глаза в сторону, будто показывая, что ему жутко скучно слушать. Шуру это удивляет на самом деле. Он ведь искренне был уверен в том, что Саша всеми руками будет за. А он привередливо кривится, снова втягивает пар в лёгкие и ухмыляется, закатывая глаза. — Ну... как хочешь, — Щиголев почти что безразлично пожимает плечами. Его совсем немного задевает за душу подобного рода отказ. Отказ от Саши. Он ощущается куда более весомым, чем отказ от какого-либо случайного человека, потому причиняет гораздо больше неприятных ощущений. Но Щиголев никак негативно не реагирует, он только уводит глаза в сторону и едва заметно тускнеет сам по себе. Это совсем не критично, просто как факт. Он был бы искренне рад, если бы Леонтьев согласился. — Да шучу я, блять, ты чего? Конечно поедем! — Саша сразу же становится гораздо мягче, выражение его лица сменяется, голос тоже. Он усмехается и закатывает глаза. Поверил. Шура ему поверил. Даже расстроиться успел. Ну каков дурак, — Ты думал, я от такого могу отказаться? — Леонтьев фыркает снова, улыбается и отдаёт электронку прямо в руки хозяину, поднимаясь со своего нагретого места, — Я могу спросить, что ты собрался мне покупать? Или это сюрприз, секрет, подарок? — он говорит так, чтобы и интерес свой показать, и дать понять, что ему не очень уж важно, что конкретно Щиголев надумал для него покупать. Это не имеет такого большого значения. Гораздо важнее просто тот факт, что это от Шуры, именно от него, ни от кого другого. — Да, сюрприз, секрет и подарок. Сам всё увидишь, — Щиголев расслабленно улыбается, будто расцветает от того факта, что Саша всё-таки согласился с ним поехать. И он не знает, почему для него это имеет такое громадное значение. Это просто важно. Непонятно, почему. Просто очень хочется воплотить одну свою дурацкую фантазию в реальность. Шура встаёт следом за Сашей, который уже решительно направляется к двери. Он привычно натягивает на голову любимую чёрную кепку, на глаза надевает свои тёмные очки и быстро забирает со стола самое важное, распихивая всё по карманам спортивных шорт: ключи от машины, кошелёк, телефон и кейс с наушниками. Больше ничего ему, в принципе, не нужно.

***

— Еба-а-ать... — тянет в своей привычной манере Леонтьев. Он никогда не стесняется материться в голос, пусть вокруг и находится огромное количество людей. Ему действительно всё равно. Мир Саши крутится сейчас именно вокруг Щиголева, всё внимание заточено под него и сконцентрировано на нём. Всё остальное не важно. Остальное меркнет. Остального не существует, — Это... мне? — у Саши округляются глаза и он ими внимательно смотрит на розовую шубу, которую Шура держит в руке за тремпель и демонстрирует с широкой улыбкой. — Да. Я как увидел тебя в водолазке и брюках клёш... бля, веришь, нет, сразу подумал про розовую шубу. Она будет ахуенно на тебе сидеть. Просто ахуенно, — Шура говорит как-то заворожённо, отрешённо, он будто и вовсе не здесь, а где-то там, в своём прекрасном мирке, в котором Саша всегда носит эту прекрасную пушистую шубку, — Розовым цветом не брезгуешь ведь? — Шура сначала внимательно смотрит на предмет одежды, а потом на Сашу, как бы уточняя, не имеет ли тот ничего против таких ярких, вычурных и экстравагантных вещей в своём гардеробе. — Не брезгую, но... — Саша на секунду щурится и закусывает губу. Хочется высказать свои сомнения на этот счёт, ведь он не знает точно, совсем не уверен, подойдёт ли ему вообще одежда подобного формата. Леонтьев уже намеревается сделать шаг назад и поднять руки в беззащитном неуверенном жесте, однако успевает подумать. Может быть, стоит попробовать? Просто попробовать и посмотреть, как это будет в итоге выглядеть, — Ай, ладно. Без "но", — Саша мягко улыбается и просто машет рукой на розовую шубу, мол, ладно, чёрт с ним. — Примеришь? — Шура радуется чужой решительности и отсутствию лишных сомнений в этом плане. Ему безумно комфортно с Сашей именно потому, что тот точно никогда не начнёт сопротивляться подобному. — Давай, — и Саша не идёт в сторону примерочных, он просто поворачивается к Щиголеву спиной и раскрывает руки, чтобы тот мог надеть на него шубку. И Шура его понимает без лишних слов, он ловко снимает этот предмет одежды с металличесткого тремпеля и надевает его на Сашины плечи, медленно, плавно, будто бы наслаждаясь этим моментом. Щиголев на самом деле угадал с размером, это чувствуется почти сразу же. Шуба прекрасно садится в плечах, её рукава идеальной длины, в талии она так же гармонична. Это даже странно, ведь изначально это чудо было рассчитано на какую-нибудь девушку. Но Леонтьев, с его отнюдь не женским телосложением, идеально вписывается в эту шубу. И она действительно смотрится на нём прекрасно, именно так, как должна. Длинный мех рукавов частично закрывает ладони, пальцы, которые едва заметны, кажутся очень нежными. Сашины руки теперь похожи в какой-то степени на мягкие кошачьи лапки. Леонтьев крутится вокруг себя несколько раз, пытается самого себя осмотреть, свободно расправляет руки и плечи, чтобы понять, насколько ему удобно в этой одежде. А Шура наблюдает за ним со стороны и оценивает с прищуром. Конечно, Саша сейчас выглядит прекрасно, но Щиголев всматривается в его образ максимально внимательно, подмечая, что это именно то, чего нехватало в этом чёрном элегантном образе. — Кис, ты великолепен... — Шура восхищённо и заворожённо тянет каждую гласную в своих словах, кивая при этом невольно, — Прямо элегантная киса, ну ни дать ни взять, — он усмехается, но не шутит, совсем. Саша и правда выглядит как грациозная гламурная кошечка, особенно когда ставит руки на талию и чуть скрещивает ноги. Его хоть сейчас отправляй позировать на обложку какого-нибудь журнала. Шура бы скупил все экземпляры этого журнала, только бы любоваться этим неповторимым зрелищем до бесконечности. — Мне нравится, знаешь, — Саша поворачивается к первому попавшемуся зеркалу, поправляет волосы и с улыбкой смотрит на своё отражение. — Я рад. Берём? — Шура усмехается, хоть и знает заранее ответ на свой вопрос. Он задаёт его скорее для смеху, чем для убеждения. — Берём! — Леонтьеву хочется пищать от восторга, потому что шуба ему невозможно сильно нравится. Он никогда о подобной не мечтал, даже не задумывался, а сейчас, когда он так волшебно села на его широкие талию и плечи, Саша понял, что это — то, что ему было нужно, чтобы чувствовать себя самым гламурным рэпером, именно таким, каким он и должен быть. Инстасамец — вот кто он в этой ахуительной шубе. Хочется позвонить Машке и похвастаться таким событием, отправить ей несколько фото в обновке, прямо из магазина, не скрывая торчащую этикетку с огромными, в прямом и переносном смысле, цифрами на ценнике. Очень хочется, Саша привык обо всём ей рассказывать и отчитываться, но сегдняшний день будет исключением. По крайней мере о происходящем сейчас Маша узнает лишь через время, а не в этот же вечер. Саша сам не знает, почему так, но сейчас не так важен телефон и сообщение для лучшей подруги, как Шура, который стоит, любуется им и буквально пожирает глазами. Это очень лестно на самом деле. — Какой у тебя размер ноги? — Щиголев подходит вплотную и кладёт свою руку на Сашину талию, привлекая к себе внимание. Он улыбается, а Саша поворачивается к нему и удивлённо выгибает брови. — Сорок четвёртый вообще. А что такое? — Саша хлопает ресничками, а продюсер ничего ему не отвечает, только тянет за талию за собой. Приходится просто идти туда, куда ведут, не задавая лишних вопросов и ахуевая при этом, потому что Леонтьев ну никак не рассчитывал на несколько подарков. Казалось, что на шубе они остановятся. Но нет. В итоге на кассу Щиголев галантно несёт ещё и пару розовых кроссовок от «Balenciaga», нежно розовую сумку от «Gucci» и розовую панму от «Prada». И, честно, Леонтьев чувствует себя так, будто стал амбассадором сразу всех брендов сразу. Никогда не было желания покупать себе подобные вещи, но сейчас Саша почему-то получает необычное удовольствие от того факта, что его обеспечивают подобным. Саша точно не скажет ему: «Не бери!» — да не в жизни. Если Шура хочет купить для него что-то, если считает подобный жест необходимым, то Леонтьев будет только рад и искренне благодарен ему за это. Он воспринимает подобные жесты, как проявление любви. Потому лишь блаженно улыбается, когда они стоят на кассе и старший за всё расплачивается. Кто бы там что не говорил, а Саша не чувствует себя меркантильным. Его не купили шмотками, вовсе нет. Он с Шурой был бы и без всяких подарков. Однако очень приятно получать подобное внимание. Появляется ощущение собственной важности и невероятной дороговизны. Саша теперь уверен, что он для Щиголева важен и явно дороже денег.

***

— Люблю тебя. Алек, — хихикает Саша, хватаясь за запястье Щиголева, останавливая его. Тот уже намеревался идти к машине, уверенно начал шагать в её сторону, но Леонтьев его успешно останавливает, мало того, притягивает к себе и ухмыляется так хитренько, загадочно. — Любишь? — Шура хмурится в недоверии. Ещё ни разу Саша не говорил, что любит его, да и не было даже особо никаких косвенных знаков и звоночков, указывающих на это. Да, Щиголев понимал, что он ему явно симпатичен и уж точно не противен. Но чтобы прямо любил... о подобном он и не задумывался, вообще. Потому подобные слова звучат сейчас очень шокирующе. — Люблю. И это не из-за подарков, вообще. Просто так люблю, — Саша заправляет прядь волос за ухо и ластится поближе, наклоняя голову, как самая настоящая кошка. Он льнёт поближе, прижимается, притирается, руководимый странным любовным порывом, улыбается широко и лучезарно. Щиголев недоверчиво косится на него, но тоже криво улыбается при этом. И, кажется, всё происходит именно так, как и должно. И Саша обхватывает своими большими широкими ладонями лицо Шуры, чуть щекоча его щёки мягким мехом шубки. Он заглядывает в глаза так проницательно и серьёзно, что невольно начинает казаться, будто это и не Саша вовсе, а кто-то другой. Щиголев ещё не замечал за ним таких серьёзных взглядов. Леонтьев сокращает расстояние первым, закрывает глаза, прижимается своими холодными и сладкими губами к чужим, целует плавно, с чувством, с толком, с расстановкой. А Шура не верит даже, что это с ним происходит. Кажется, что просто спит, а всё происходящее — бурное воображение и разыгравшаяся фантазия. Но доказательством обратного является отчётливый привкус винограда на чужих губах. Это вкус Шуриной электронки, которую Саша практически себе присвоил. А ещё он присвоил себе сердце Щиголева, как бы сопливо и заезженно это не звучало. И сейчас, оставляя свои поцелуи на его губах, Саша полностью присваивает себе всего продюсера, целиком. Тем самым даёт затравку на то, чтобы примерно через час тот, в свою очередь, присвоил его у себя дома на кровати, а ещё лучше на каком-нибудь столе, на балконе, у стены или на подоконнике. Не важно, где именно. Важно то, с какими эмоциями он это сделает. Саша ведёт языком по чужим зубам и тихонько "мурлыкает" в поцелуй. Последний длится не так уж долго, но это не важно. Для обмена искренними чувствами не нужно сто часов обмениваться слюной. — Ну так что, поехали, папа? — Саша томно хихикает, передразнивая то, как Шура называл себя папой в текстах их треков. И даже эти слова из его уст звучат будоражаще. Щиголеву кажется, он просто влюбился в эту манеру речи и голос. А что именно будет говорить Саша — совсем не важно. — Поехали, кис, — Шура только под конец опомнился и вернул себе рассудок, который Саша так мастерски затуманил. Старший оставляет один быстрый поцелуй в уголке чужих мягких губ, а после берёт за руку и ведёт Сашу к машине, пока тот поправляет розовую панамку на своей голове, которая ему так идёт.