Абстракция в квадрате

25 декабря. — И ты здесь, потому что тебе нужен совет? — Быстро мы перескочили на "ты". Фёдор беззлобно ухмыльнулся, на что Сигма только пожал плечами, мол, какое дело теперь до формальностей. Он мельком взглянул на часы. Эта встреча не была запланированной. Он помнит всех своих пациентов идеально, и сеанс с одним из них минут через 20. И Сигма уже ничему не удивляется, за его плечами многолетняя карьера, но человек перед ним подавал крайне неоднозначные сигналы. В Колиных рассказах он прекрасен, словно цветение сакуры, темен, как ночное небо, загадочен, подобно небывалой красоты принцессе, и много других крайне поэтичных высказываний, которые Гоголь сгенерировал в своём сознании для описания сея творения божьего. Сигме это всегда казалось забавным, если не уходило за рамки положенной его состоянию "нормы". Когда же он увидел Достоевского впервые вживую, он показался ему... Устрашающим. Мало что могло действительно его напугать, но этот взгляд все ещё порой мерещится в тёмном углу его спальни. Когда Фёдор пришёл сегодня, он не страшен, во вполне хорошем расположении духа, чисто визуально. Ну, улыбается – значит добрый. Несмотря на всю врачебную практику Сигмы, он до сих пор в глубине души следует этому принципу. — Так чем я могу тебе помочь, Фёдор? Достоевский заулыбался ещё шире, наблюдая, как психотерапевт его друга, с которым он без ведома того договорился о встрече, чертит в своём блокнотике какие-то каракули. — М-дам, ты явно не художник. Сигма на комментарий только пожал плечами. — Я не учусь в академии художеств. Я врач. А ты не ответил на мой вопрос. Фёдор хмыкнул, откинувшись на спинку дивана. Он здесь по зову сердца. — Мне нужен полный список лекарств, которые принимает Коля. Сигма отреагировал спокойно. — Ладно. Дай мне минуту. — Так просто? Он кивнул, переместившись за свой стол. Достоевский был морально готов давить на Сигму всеми своими аморальными методами, однако не пришлось. Сигма ответил на незаданный вопрос, протянув Фёдору мелко исписанный листок. — Он внёс тебя в круг доверенных лиц. Вау. Что ж, стоило ли сомневаться? — О как. Кто же ещё входит в этот круг, можно узнать? — Вообще, нет, но кроме тебя там больше никого нет. — Даже так... Сигма мыкнул, вернувшись в свое кресло, прикусил карандаш. — Были, очевидно, его родители. Ещё бабушка, но она тоже умерла. Прошлым летом. Фёдор на это едва заметно вскинул брови. — А Коля мне не говорил. Сигма махнул рукой. — Он никогда её не любил. Любопытно, почему. — Ну, что ж, Фёдор, если это всё... Психотерапевт взглянул на часы и встал, гость понимающе закивав, чересчур активно для самого себя – неужто и правда хорошее настроение? – поднялся следом. Протянул Сигме руку для рукопожатия. — Был рад встрече, Сигма. Надеюсь, встретимся снова в более спокойной обстановке. Он улыбнулся так, что врача едва не пробрала дрожь, но улыбнулся в ответ. Когда Фёдор покинул кабинет, в голове маячила лишь одна мысль. Начало положено.

***

— Ахах, что, прости? Дазай на просьбу Фёдора рассмеялся самым очаровательным на свете смехом, но Чуя, лежащий головой на его коленях, почему-то не расстаял, а только пихнул его в живот. — Ай..! Уф, Чиби, я люблю твою глупую головку, я выгляжу рядом с тобой умнее, но не бей меня, я развалюсь. — Давай, поговори мне ещё тут. Развалится он. Осаму наигранно болезненно застонал, упав спиной на спинку скамейки, но на его лице заиграла теплейшая улыбка. Он провёл ледяными пальцами без перчаток по рыжим кудрям, и Накахара без стеснения двинулся навстречу к его руке, позволяя гладить себя и зырываться в волосы. Из того, что Фёдору довелось увидеть, он предположил, что они всегда такие. Цапаются на словах, а потом зализывают раны, прикаясь. Бесконечно много прикасаясь друг к другу. Голос в голове Достоевского любезно подкинул мысль, что это противно, когда тебя постоянно кто-то трогает. Другой же, звонкий и мягкий, осторожно напомнил прикосновения тёплых ласковых рук, узловатых умелых пальцев, которые грели одним касанием. Пока Фёдор, сохраняя добродушную улыбку на лице, думал об этом, Дазай наклонился, чтобы поцеловать своего парня в лоб. Тот только фыркнул, мол, не мешай, но потерся холодной щекой о подставленную ладонь. — Так ты сможешь помочь? — Сможет. — Ну ребят... Дазай забурчал себе что-то под нос. Чуя как никто знал, что его парень редко сомневается в своих силах. Он и сейчас не сомневался. Но если речь шла о том, чтобы организовать нечто подобное, Дазаю было элементарно невъебически лень. Накахара поцеловал по очереди костяшки, а потом с силой прикусил. Осаму оттого ойкнул, но руку не отдернул. Знает, мудень, что псина кусается, но не отгрызет. — 'Саму, не будь мудаком. Я куплю тебе этих штучек с мясом. Глаза Дазая заблестели, и он с придыханием переспросил. — Пельменей?! — Да-да, точно, их. Дазай из своего неудобного положения обхватил лицо Чуи руками, чуть сжав щёки, бесстыдно поцеловал в губы, ничуть не смущаясь стороннего наблюдателя, который деликатно смотрел куда-то вдаль на мерно падающие снежинки. Он продолжал улыбаться. Мало того, выглядел воодушевленным даже сквозь ледяную маску, что Дазай, как само собой разумеется, подметил. — Дост-кун, ты выглядишь взволнованно. Намечается что-то хорошее? Фёдор, видя явное согласие на его просьбу в чужих коньячных глазах, даже не стал язвить в ответ. — Полагаю, да. С наступающим вас обоих. Он улыбнулся плутовски на прощание, а когда скрылся за поворотом, Чуя, в это время по привычке мягко перебирающий Дазаевские пальцы, вдруг подал голос: — Он влюблён, как школьница, даже если глазки строит отнюдь не щенячьи. Осаму нежно улыбается ему и сжимает смуглую ладонь в своей. — Ты тоже. Чуя кивает. — Ты тоже. Дазай не может удержаться от еще более широкой улыбки, полной безудержного счастья. Судьба свела его с Чуей аж 6 лет назад, но до сих пор его сердце порой выпрыгивает из груди при виде этих злых, чарующих синих глаз.

***

Фёдор не смог удержаться от того, чтобы по-доброму закатить глаза, когда вошёл в здание академии и с ходу услышал ругань недалеко от главной лестницы. Голос, однако, удивил. — Ну просто мечта. — Расслабься, Ки-ико! Хочешь конфетку? Девушка помялась пару секунд, стряхивая пепел с сигареты прямо на пол, но всё же кивнула. Парень, стоящий рядом, протянул ей обычную ириску с шоколадом внутри. Фёдор видел такие в местных магазинах. — Йосано-сан. Фёдор подошёл ближе, любезно снимая свою ушанку, даже чуть склонив голову перед дамой. Она, заметив подошедшего, улыбнулась дерзко, но приветливо. Не скрытая шапкой, в тёмных волосах сверкала золотая заколка. — Дост-кун, да? Рада видеть. Это Рампо Эдогава-кун. Названный Рампо – кривовато постриженный, явно улыбчивый зеленоглазый парень. Фёдор мысленно сделал пометку, что он, вероятно, дружит с Йосано, а значит тоже вхож в некий "круг" японских знакомых. Рампо окинул его взглядом, сильно прищурившись, и заулыбался. Он деловито отобрал у Йосано сигарету. — Парень бросить курить пытается, не искушай. — А ты не умничай, милый. Эдогава закинул в рот такую же ириску и сцепил руки в замок над головой. Занятный. — Ну-с, что тебя привело сюда во внейучебное время? Фёдор хотел бы задать ответный вопрос, но, судя по тому, как Акико время от времени поглядывает на лестницу – они кого-то ждут. На улице довольно холодно, хотя сейчас только начало дня. — Мне необходима небольшая помощь. На самом деле помощь ему не то чтобы была нужна. Но раз уж тут так удачно обнаружились японские студенты, почему бы не воспользоваться. Йосано и её друг переглянулись, и девушка тихо, словно для того, чтобы не нарушить тишины пустого здания, поинтересовалась: — Какая же? — Ключ от кабинета живописи. Дазай-кун обмолвился, что ты брала его. Акико непонимающе моргнула потрясающе лиловыми глазами, но, вдруг хлопнув себя по лбу, достала из кармана заветный ключик. — Конечно, бери. Стоит полагать, пока он у тебя, с ним ничего не случится. Вернешь потом на вахту? — Конечно, Йосано-сан. Фёдор улыбнулся самой обольстительной в своём арсенале улыбкой, кивнув в благодарность и на прощание, направился вверх лестнице и спустя минуту скрылся. Рампо констатировал: — Дазай-кун ничего не говорил ему. — Я знаю. Акико пожала плечами и, махнув рукой наконец подошедшему Куникиде, потребовала у Эдогавы новую сигарету со сладкой кнопкой.

***

Аудитория встретила теменью и прохладой. Фёдор, в угоду своей разумности, не задумывал ничего криминального. Всего лишь небольшой презент от их преподавателя живописи, о котором он сам даже не догадывается. Даже не догадывается, какие сокровища самый примерный студент академии хранит в одном из неприметных шкафов. Достоевский открывает деревянную дверцу. Внутри пыльно, но все материалы разложены по контейнерам. Аккуратно. Фёдору такое нравится. Он достаёт небольшую чёрную коробочку в углу. Она хранилась там на...особый случай. Подумать даже страшно, но мать, излучая при этом почти осязаемый скепсис, тоже вложилась в эту вещицу. Она была совершенно не тронута. Едва ли не самое ценное, что Фёдор держал в руках, кроме самого Коли. — Чудесно. Он положил коробочку в сумку так осторожно, как только позволяли его порой дрожащие руки. Ещё один шаг сделан.

***

Оставалось несколько пунктов плана, которые должны занять больше времени. Один из пунктов прямо сейчас заваривает кофе с видом убитой жизнью совы и буквально в ус не дует о том, что за его кухонным столом рассиживается сам Фёдор Достоевский. — Негоже в такое время спать, сенсей, ваши мышцы отрафируются! Не второй уже десяток. Мужчина с растрепанными седыми усами, в пижаме и с кружкой черного кофе похлопал глазами как мальчишка в сторону Фёдора, но, осознав, кто перед ним, только махнул ему рукой. — Ты как здесь оказался? Фёдор закинул ногу на ногу и потряс связкой ключей в своей руке. — Так же, как и все добросовестные граждане, Фукучи-сан. Через дверь. Мужчина потёр пальцами переносицу, уже которую ночь мучаясь от бессонницы. Он поморщился. — Откуда у тебя...ладно, проехали. Он щёлкнул чайником, будучи прекрасно осведомлённым, что его гость кофе не особо жалует, и достал пакетик чёрного чая. — Ну и чего припёрся? Мог просто кинуть смс. — Поверьте, это требовало личной встречи. — Обязательно на моей кухне в половине первого дня? Фёдор не ответил, но Фукучи-сан более не допытывался. Он знает этого парня не первый год, и если он приходит к нему за помощью, значит дело действительно важное. Однако, судя по-всему, не смертельно срочное. — Чем же я могу тебе помочь? Хозяин квартиры поставил перед гостем кружку чёрного чая без сахара. Тот поблагодарил кивком и решительно улыбнулся, но переходить к сути не спешил. Оочи Фукучи отвечает за все основные японские программы по обмену, сам является выходцем из Японии, но Россия приняла его в свои тёплые объятия много лет назад. В академии ходят разные слухи, начиная от того, что здесь живут его родственники, заканчивая тем, что старик нелегально толкает наркоту всяким лопухам. Фёдор знал крупицу правды. Фукучи вовсе не педофил-насильник-наркоман. Хотя, конечно, криминала его биография длиной в уже без малого шестой десяток лет не лишена, но милая девочка с тёмными красноватыми волосами и карими глазами, блестящими на солнце чистейшим розовым цветом, всего лишь его племянница. Об ещё двух его сожителях, занимающих одну дальнюю спальню, Достоевский ничего не знал, а строить про старшем догадки не смел. Хотя Фукучи не скрывает, что витающие вокруг его персоны слухи весьма его устраивают. — Как поживает Тэруко-чан? Не видно её. Фукучи потягивается и хрустит спиной, охотно отвечая на вопрос: — Где-то на улице тусит с подружкой. Я бы не пустил, девка сомнительная, но её мама очень даже прилично выглядит... Он пригладил усы, заговорщески прищурившись, но тут же прочистил горло. — Так чем я могу тебе помочь? Фёдора всегда поражало, на каком он хорошем счету у людей. Необщительный, унылый, редко вступающий в какие-либо связи, зато высокомерный не без причины и болезный. Однокурсники порой сторонились, но общее отношение к нему все ещё он мог бы считать как "в целом хорошее". Особенно со стороны преподавательского коллектива. Стоило бы полагать, что Фукучи он запал в душу чем-то особо выдающимся, раз уж сидит сейчас здесь. Но нет, на деле стоило лишь однажды помочь девчонке Оокуре, учащейся аккурат в школе напротив академии, отогнать ребят постарше, и Фукучи лично пришёл поблагодарить. А там слово за слово... Когда Фукучи узнал, что Фёдор говорит на его родном языке, даже взгляд его потеплел. — Ну, родной, рассказывай. Как твой белобрысый? Как мамка? Фёдор внутренне скривился от обоих обращений, но улыбнулся. К такой манере он быстро привык, а Оочи-сан не со зла. Просто...возраст. — Я знаю, о чем ты думаешь, поганец. Я не старый, ясно? Он совершенно по-старчески фыркнул, пожевав губы, сделал небольшой глоток горячего кофе. Фёдор кивнул. Голос матери в голове ехидно посмеялся, что хозяин просто впустую тратит время, но он понимал, что решение, которое он принял вчера, сидя в старой холодной Гоголевской квартире на диване в гостиной, было верным. И хотя в его голове присутствовало понимание, что Коля простит его и куда меньшими усилиями... Он заслуживает всего того, что не имел все эти годы. Фёдор даст ему все, что сможет. — Мама в порядке, благодарю. А вот с Колей нужна небольшая помощь. Не откажете, старый друг? Достоевский вообще-то был уверен в том, что Фукучи не будет против, даже поставив он его перед фактом о необходимости подсобить. Однако так было морально проще. Ха, Фёдор, когда это ты в моралисты заделался? Скажи, как начнёшь жертвовать деньги сиротам в приютах. Фукучи широко улыбнулся из-под усов. — Всё, что пожелаешь, парень. Око за око. Он подмигнул и поплелся в комнату переодеваться, а Фёдор мысленно поставил галочку возле ещё одного пункта. Переговорить по мелочи он уже успел, осталось... Самое сложное и доступное одновременно.

***

Разговор обещал быть формальным и неформальным в одном флаконе. Они договорились встретиться к шести часам в небольшом кафе. Вкусно, людей мало, цены... Ну, Фёдора это несильно беспокоит. Платить не ему, а даже прояви он в этом инициативу – мать не любит быть ни от кого "зависима" и всегда оплачивает сама любые встречи. Подобное ничуть не задевает его "достоинства", так что на здоровье. Когда Фёдор ещё был ребенком, здесь мама познакомила его со своим ухажером. Маленькому Феде было все равно на мамино личное счастье, как и на свое удобство, но в тот день она улыбалась ему. Хотя её сын никогда не устраивал истерик, даже если бы он и хотел, в общественном месте и не получилось бы. Он иначе воспитан. Он весь вечер наблюдал, как молодой мужчина шутит перед его матерью, а она смеётся. Фёдор, кажется, никогда не видел её смеха или искренней улыбки. Но сейчас она была такой тёплой, как никогда. Она даже заказала Фёдору мороженое, хотя он и не просил его, но она почему-то знала, что он любит шоколадное. Это был замечательный вечер, который хорошо запомнился. На следующий день все стало как обычно, мать ушла на работу и на её лице не было и намёка на вчерашнюю улыбку. Но теперь Федя знал, что его мама так умеет. Приятные воспоминания, которые не согревают его продрогшую душу, но слегка касаются тёплым краешком. — Здравствуй. Женщина кивнула ему в ответ и продолжила стоять, вынуждая сына подняться. Он приобнял её за плечи, помогая снять дорогую шубу. Ей не нужна была помощь, но она почему-то позволяла ему делать это. На вопросы никогда не отвечала. Когда они наконец сели, Мария Фёдоровна даже слегка улыбнулась. Она любила места роскошные, но со вкусом. Чтобы дорого, и цена – залог качества, а не "заправочная бурда", как она лишь один раз в жизни выразилась. Фёдора порой удивляло то, что он видит даже свою мать. Хотя её лицо в мыслях порой смазано, он замечает, как она иногда рисует женские лица пальцем на столешнице, пока разговаривает с ним, позволяя себе прервать зрительный контакт. Очень редко. Ещё реже она начинает заплетать чёрные локоны в маленькую косичку, если общается о чем-то непринужденном. Очень-очень нечасто она по-детски поднимает глаза в потолок и делает вид, что не слушает, если ей скучно. Обычно она холодна и непроницаема. Но такова участь Фёдора – видеть то, что не для чужого глазу. Особенно видеть, насколько Колин глаз отличается от глаз его матери, хотя цвет у них... Ещё она иногда моргает не двумя глазами одновременно, а по очереди. В шутку. Она делала так только тогда, когда думала, что её никто не видит. Виски вдруг прострелило болью, и Фёдор коротко помассировал их холодными пальцами. Они с мамой оба уставшие до звёздочек перед глазами. Это может сделать все либо проще, либо они рассорятся. Что для Фёдора нетипично, так это то, что он не знает исхода этой встречи. Когда его мать заказала кофе, а он сам – чай, они молчали. Осведомлённая о различных...трудностях друга её сына, она уже сама выстроила у себя в голове причину срочной встречи. На то и был Фёдоровский расчёт. Уставший мозг его матери никогда не бывает сильно яростен. — Что за помощь тебе была нужна? У меня ещё есть дела на сегодня. Фёдор кивнул, улыбнувшись как ни в чем не бывало, хотя голова продолжала раскалываться. Официант поставил перед ним чёрный чай с каким-то цветочком и кофе перед матерью. С молоком и ложкой сахара. Она всегда пьет так. Женщина тихо вздохнула, подвинув к себе сумку. — Возьми. Она протянула сыну блистер обезболивающих таблеток. Вовсе Достоевского не удивляет тот факт, что она вообще заметила подобный нюанс, в виде его головной боли, но это разбавляет гнетущую обстановку. — Спасибо. — Ну так что? Фёдор запил таблетку горячим чаем, гортань обожгло, но это приятно. Краем глаза он заметил, как мать поджала губы, почти нервно перебирая свои пальцы. В голове невольно всплыла картинка, как Дазай со всех возможной нежностью поглаживал Чуины пальцы, словно что-то невероятно драгоценное...потом он иногда получал в лицо, но он улыбался искренне. Он любил так сильно и не корил себя за эти чувства, что Фёдор искренне... Завидовал ему. Его знакомый знал, что любит, знал, что взаимно, и знал, что имеет право. Сам же Фёдор может быть уверен только в одном аспекте – он ни в чем уже не уверен. Ни в чем, кроме своего плана. А ведь он не знает, что такое совесть. — Ты сможешь организовать? Фёдор протянул заскучавшей матери небольшой исписанный листочек. Женщина вскинула бровь, быстро пробежавшись по нему глазами. — С чего бы мне этим заниматься? — Просьба сына? — Резонно, но недостаточно весомо. — Тогда переверни листок. Мать сделала, как он сказал, и спустя минуту кивнула, зачем-то улыбнувшись. — А с вами приятно иметь дело, Фёдор Михайлович. — Взаимно. Теперь можно начинать.