Воспоминания о жизни

Воспоминания. Они каждый раз приносят боль. Иногда ему хотелось снова забыться в безумии. Тогда моменты из прошлого перемешивались и будто бледнели, становились еле различимыми на краю сознания, а в голове роились мысли об освобождении из оков плоти. Ему надо было освободиться и освободить других, в этом могли помочь только нож, только пролитая кровь. Его удивляло, что они сопротивлялись, убегали и кричали, не понимали его замысла, не стремились к свободе. Сейчас ему кажется, что это все так несвязно и противоречиво, глупо и безумно жестоко. Но тогда его больной разум, доведенный до невменяемости калечащим лечением, только так и мог воспринимать реальность. Иногда ему становилось не по себе от мысли о том, что за целый год пребывания в подвале больницы, никто из сотен людей, находившихся или работавших там, не обнаружил его. Никому из этих людей не были интересны его страдания. Может кроме одного – самого доктора, но он страданиями упивался. Он старался сделать жизнь всё невыносимее и наблюдал за заключёнными холодным взглядом исследователя. Он мог говорить, что у него научный интерес, но Кризалис был уверен, что это напускное – доктору нравилось мучить людей, нравилось видеть, как они теряют остатки разума. Позже он поражался, сколько чуши может придумать неглупый вроде человек, чтобы оправдать свою тягу к жестокости. Месяцы и недели проходили совершенно одинаково. Они слились в один день, смешались вместе все звуки: скрипы дверей, приглушенный гул вентиляции, редкие отдаленные шаги, шорохи, треск лампочки и стихи. Поэт постоянно читал стихи, да такие всё непонятные и неизвестные. Может сам сочинил? Кризалис понятия не имел, тогда они его раздражали, а сейчас он не может припомнить ни строчки. Заключенные почти не разговаривали друг с другом, больше сами с собой, погруженные каждый в своё безумие. А сейчас безумия нет, за ним не спрячешься, и по вечерам воспоминания о прежней жизни накатывают неостановимой волной. Ничто не помогает избавиться от них, но он пытается заснуть, сжав подушку. В памяти всплывают вперемешку тренировки в секции по плаванию, убитые пациенты больницы, ссоры с матерью и отчимом, горячее желание съесть шоколадное мороженное в парке и твердая рука, тянущая прочь, теплая кровь, текущая из горла медсестры и неизменно презрительные взгляды семьи. Сожаления и чувство вины будто застыли и затвердели в нем тяжелым грузом. Сил хватало лишь на то, чтобы просто жить изо дня в день, не строя планы на будущее. Недели проходили на временных подработках. У него за плечами спортивная карьера, тренерство и психоневрологический диспансер. С таким набором сложно найти что-то стоящее. Еще в юности он думал, что посвятит жизнь спорту – успешно выступал на всероссийских соревнованиях, ездил за границу, призовых мест почти не брал, но не расстраивался, потому что думал, что у него еще много времени на тренировки, а впереди ждут большие победы. Жизнь казалась сплошной белой полосой. Потом травма, долгое восстановление, снова травма, тяжелое принятие завершившейся карьеры, хотя ему только двадцать два. Он чувствовал себя потерянным, совсем не понимал, что делать, а от семьи вместо помощи получал лишь упрёки. Раньше он хорошо зарабатывал, а теперь стал обузой. После он думал, что еще тогда следовало обратиться к врачу, но сам не догадался, давил в себе переживания, поскольку привык терпеть и не жаловаться на жизнь. Ведь, трудности только закаляют, правда? Несколько лет все было неплохо, он считал, что со всем справляется. Отучился на заочном, устроился тренером и радовался за успехи учеников, возил их по всей России на соревнования, окончательно съехал от матери и даже почти женился. Однако со временем внутри нарастала необъяснимая тревожность, он стал рассеянным и заторможенным, погруженным в себя. Все чаще не мог контролировать мысли. Чтобы отогнать их, он стал раздирать порезы и ранки, расчесывал руки и лицо, не давал себе восстановиться и чувствовал краткое удовольствие, даже освобождение, когда сдирал толстую корочку с недавней раны, словно сбрасывал ненужную чешую или кокон. Когда под глазами у него образовались шрамы, коллеги, до этого лишь шепчущиеся о его странном поведении, стали спрашивать, все ли у него хорошо. Он отмахивался и пытался перестать травмировать себя, но не мог продержаться и недели. Все силы уходили на сдерживание тревоги, сон стал прерывистым и беспокойным. Каждое утро он чувствовал себя разбитым, начал пропускать работу. Иногда совершенно внезапно его раздражали какие-то мелочи в окружении и поведении людей, что руки чесались что-нибудь сломать. Он сдерживался, но с трудом. Девушка устала терпеть его поведение и повела по врачам. Они разводили руками и говорили, что с ним все нормально, анализы неплохие, но можно витамины пропить. Он попил месяц, но становилось только хуже. Поначалу начальство закрывало глаза на его внезапные недомогания, потому что он был на хорошем счету, но это продолжалось недолго. Он слушал, как его отчитывают за прогулы и оставался совершенно равнодушным. Премий ему больше не выплачивали. Даже ученики заметили, что что-то не так – он стал безразличен к их успехам и ошибкам, перестал болтать с ними после тренировок и не поехал с командой на соревнования в Казань. Вскоре девушка устроила ему скандал, собрала вещи и уехала, но это тоже не произвело на него никакого впечатления, он был даже рад, что в квартире теперь тихо. Весь мир стал серым и неинтересным, голоса людей приглушенными, оставалась лишь пульсирующая тревога и ненависть к себе, иногда хотелось заплакать непонятно от чего, но он сдерживался. Он понимал, что жизнь катится под откос, пару раз порывался действовать, пытался выйти из апатии, ругая себя и ударяя по лицу, но ничего не менялось. Оправдываться было нечем, он даже не спивался, тогда всё было бы грустно, но понятно. А тут глупость какая-то, просто жить не хочется, что же с этим поделать? Под конец года сил не осталось совсем, он мог лишь лежать на кровати и смотреть в пустоту, не обращая внимания на звонки с работы. После Нового Года он сходил туда, узнал, что его уволили, забрал документы и вещи. Он снова ничего не почувствовал, только понял, что работать совсем не хочется. Флегматично подумал, что не сможет заплатить за квартиру - сбережений у него почти не было, а возвращаться к матери ни при каких обстоятельствах не хотел. Уж слишком надоело выслушивать, какое он разочарование для неё. Мать не всегда была такой. Когда-то она была чуткой и любящей. Несмотря на сложные для страны времена, Володя был счастлив в своей маленькой семье, и жизнь казалась бесконечно красочной. Когда ему было шесть, отец ушёл к другой женщине, навещал его очень редко, а потом и вовсе уехал в Москву. Мать не могла долго оставаться одна и судорожно искала нового мужчину. Уже через полтора года у Володи родилась младшая сестра, и они переехали в квартиру отчима. После этого мать резко охладела к мальчику, обращая внимание лишь на дочку Настю и нового мужа. Володя не понимал, почему теперь с ним никто не играет и не разговаривает, он злился и обижался на маму, сестру и отчима, плакал и разбрасывал игрушки, но ему давали подзатыльники и ставили в угол. Отчим сурово говорил, что он ведет себя как девчонка, что ему нельзя рыдать и закатывать истерики, он уже взрослый мальчик. Володя больше не плакал, он стал тихим и равнодушным. Поступление в школу не добавило радости. Ему было сложно концентрировать внимание, половину сказанного он пропускал мимо ушей. Мама, имевшая высшее филологическое образование, с досадой думала, что ребёнок просто глупый. Ему не хватало усидчивости, чтобы самому разобраться в непонятных правилах, а никто из семьи не стремился ему помочь. В школе его ругали за лень, и учиться совсем расхотелось. К концу четвертого класса мать окончательно поставила крест на его образовании, но всё равно картинно вздыхала и закатывала глаза, увидев очередную тройку. В отчаянном желании хоть в чем-то добиться похвалы Володя пошёл в средней школе в секцию по плаванию. Вода его успокаивала, на каждую тренировку он шёл с радостью. Запах хлорки и прохладной сырости бассейна стал приятнее аромата маминой запеканки, которую он обожал в детстве. Тренера его хвалили, со временем он стал выигрывать соревнования. В секции нашёл хороших друзей, с некоторыми поддерживал отношения и после завершения карьеры. Самыми любимыми моментами в тот период жизни были сборы и поездки на соревнования. Даже если не получалось взять призовые места, оторваться на несколько дней от семьи, где он был серым пятном и пустым местом, и оказаться вместе с командой, ребятами своего возраста, среди которых он был талантливым спортсменом и хорошим парнем, было невыразимо приятно. К концу средней школы он решил заниматься спортом профессионально и не идти в десятый класс. Мама на него разозлилась, для нее это было словно личным оскорблением, но отчим убедил ее, что это лучшее, на что он может надеяться. – Чего вы ругаетесь? – спросила Настя, войдя на кухню. – Вы мне мешаете математику делать. – Извини, доченька, – защебетала мама, – мы тут узнали, что Вова не хочет школу заканчивать. – Да закончу я девять классов! – разражался он, – Зачем мне десятый и одиннадцатый, если я в универ не планирую идти?! У дяди Саши тоже вышки нет, между прочим. – У тебя ужасные оценки, ты просто не сможешь никуда поступить. – Вова такой глупый, – рассмеялась Настя, – он даже мои примеры решить не мог. – О чем ты вообще? – Я тебе показывала, я просила помочь позавчера с математикой. – Я устал после школы и тренировки, у меня не было сил! – Ты просто глупый, – Настя стояла на своём. Стало больно и обидно, он пытался быть добрым с сестрой, а она росла жестокой. Он лишь хлопнул дверью и отправился раздражённо бродить по району, ища кого-нибудь, с кем можно было бы подраться. Спустя столько лет больно уже не было, но возвращаться не хотелось. В конце месяца он сдал ключи хозяйке и перевез немногочисленные вещи в общежитие. Комната стоила дёшево, пару месяцев можно было протянуть, а что будет дальше его уже не волновало. В середине февраля пришлось идти на день рождения к матери. Почему-то она упрямо затаскивала его на застолье, хотя в другие дни не рвалась общаться. Он ничего не скрывал и честно сказал, что его уволили, когда мать дежурно спросила о работе. – Ну конечно, чего от тебя ещё ожидать? Такая плёвая работа, и ту потерял! С Леночкой разошёлся, она мне звонила, жаловалась на тебя. А теперь один сидишь. Ты это специально делаешь, чтобы меня позлить? Володя равнодушно посмотрел на неё. Он рассматривал искажённые раздражением черты её лица, подмечал детали: морщины у глаз и рта, две маленькие родинки на подбородке, неаккуратно накрашенные ресницы – тушь немного попала на веко и упавшую на лоб прядь рыжеватых волос. Он давно привык к упрёкам, они каждый раз звучали одинаково. – Нет, мам. Ты почему-то думаешь, что мне есть дело до того, как ты воспринимаешь мои неудачи. Мне даже кажется, что ты им радуешься. Моя жизнь не крутится вокруг тебя. А Лена тебе никогда не нравилась, ты мне постоянно говорила, что нам надо расстаться. – Да я была рада, что ты хоть с кем-то встречаешься! Мы долго думали, что у тебя с этим проблемы, в школе ты даже за руку не держался с девочками, – она будто пропустила все остальное мимо ушей, ухватившись за любимую тему. – Тебе скоро будет тридцать лет, пора и семью заводить, а у тебя теперь даже работы нет. Что, снова у нас жить собираешься? – Нет, я бы сюда и не приходил, если б ты не звала. – Тогда возьмись за ум наконец. Мы тебе больше помогать не будем, у меня в твоем возрасте уже семья была, ответственность, а ты шатаешься по жизни, – подал голос отчим. После этого разговора Володя долго бродил по вечерним улицам и злился. Будто они ему когда-то сильно помогали! Хорошо хоть у сестры хватило ума ничего не сказать, она в последнее время растеряла свою язвительность. В конце марта, когда деньги уже заканчивались, он сходил в какую-то общину по совету друга. Главу называли Умным человеком, а в помощниках у него были разные фрики. Володя прозвал их про себя коллектором, пиратом, сутенером и додиком. Впечатление они производили неприятное. Умный человек посоветовал ему начать читать книжки. «Странный совет, да и секта эта странная» –подумал Володя, но терять было уже нечего. В библиотеку пошёл на следующий день, с перепугу взял первую попавшуюся книгу, чтобы библиотекарша отвязалась, присел у шкафов, попытался прочесть хоть что-то и заснул. Разбудил его недовольный голос. Володя встрепенулся и увидел перед собой высокого темноволосого человека, презрительно смотрящего на него зелёными глазами. Володя посмотрел в открытую книгу – стихи. – Я поэзию не очень понимаю, – смутился он и встал, закрывая книгу. – Да? А что ж взяли тогда? – библиотекарь произнёс это насмешливо, явно не интересуюсь ответом. – Да так, – Володя снова замялся, пытаясь вспомнить, с какой полки взял ее. В библиотеках он чувствовал себя неуютно, будто был непрошенным гостем. Книги ассоциировались с умными людьми, а мать убедила его, что он к ним не относится. – Вы можете отдать её мне, если не собираетесь забирать домой. Он протянул стихи библиотекарю и поспешил к выходу. На улице было прохладно, но дышалось свободнее. Теперь он совсем не видел смысла в совете Умного человека. Книжки явно не могут помочь, но никаких других вариантов в голову не приходило. На следующий день он снова пришёл в библиотеку. Не успел покинуть вестибюль, как его окликнул сердитый женский голос: – Молодой человек, почему куртку в гардероб не сдали? – А это обязательно? – Вы что в первый раз пришли? Конечно, это обязательно, тут же не вокзал, – женщина посмотрела на него как на идиота. Володя чувствовал себя ребенком, которому все указывают, как себя вести. Его отправили сдавать куртку, заставили сделать читательский. Он стал бродить по этажам, рассматривать корешки в надежде, что хоть что-то его заинтересует. В одном из залов он снова увидел вчерашнего библиотекаря. – Ищите книгу, чтобы заснуть? – поинтересовался он. «Вот язва!» – подумал Володя. – Нет. Может вы поможете мне с выбором, а не будете издеваться? Библиотекарь посмотрел на него слегка уязвлённо и вздохнул. – Извините. Может скажите, что конкретно вас интересует? – Я на самом деле не люблю читать. – Зачем же в библиотеку пришли? – Решил как-то жизнь свою поменять, – немного вопросительно произнёс Володя. – Сложно всё с вами, – покачал головой библиотекарь. – Может вы посоветуете что-то для начинающих? Только чтобы заканчивалось хорошо. Грустного мне и в жизни хватает. Библиотекарь задумался, а потом повел его на первый этаж и вручил небольшой томик. – «Дети капитана Гранта?» – прочитал название Володя. – Фильм такой есть, старый, советский. – Да, и фильм тоже есть. Я подумал, что вас заинтересует приключенческая литература, раз вы в принципе не читаете ничего. – Я думал, вы мне классику дадите. – Ну вы же хотите с хорошим концом. А там редко такое бывает. Библиотекарь оформил книгу и напомнил, что вернуть или продлить надо через две недели. Его отвлекли другие посетители, и Володя не смог его поблагодарить. Уже на улице он подумал, что хотел бы спросить, как его зовут. После этого Володя стал регулярно приходить в библиотеку. Дома читать не получалось – вечно отвлекали соседи по общежитию, шумевшие за тонкими стенами. Вещи из прошлой жизни – награды, грамоты, фотографии не давали расслабиться, маячили на фоне тревожным пятном. Поэтому он приходил в читальный зал и на несколько часов забывал обо всём. С библиотекарем они потом разговорились, оказалось, что его зовут Евгением. Володя приходил сдавать книги и как школьник рассказывал о прочитанном. Он догадывался, что Евгению совсем не нравилось выслушивать его слабые попытки литературного анализа, но поговорить было больше не с кем, так что он пользовался тем, что его не могут прогнать. Иногда Евгений прерывал его и говорил, что он чего-то не заметил или не понял, начинал монолог на полчаса, объясняя разные детали. Володя стыдился своего незнания и думал, что сильно раздражает Евгения. Однако слушал с большим интересом. Временами он задерживался почти до закрытия. В один и таких дней на выходе к нему обратился Евгений. – Вам в какую сторону? – Сейчас налево. – Не хотите немного прогуляться? Мне надо с вами поговорить. – Ладно, – Володя пока не понимал, что ему понадобилось. «Может решил попросить больше не надоедать ему?» – подумал он. Евгений ничего не сказал, в тишине они дошли до маленькой кофейни, он взял большой стаканчик и грел о него свои длинные узкие ладони. Володя смотрел на него и думал, что он выглядит элегантно в плаще, как герой старого детектива, только сигареты не хватает. – Я понимаю, что это может прозвучать бестактно, – начал он после того, как отпил, – но хочу спросить. С вами что-то плохое случилось? – Почему вы так считаете? – Вы выглядите, – Евгений старался подобрать правильное слово, – потеряно. К тому же вы очень часто приходите в библиотеку, извините, но мне кажется, что у вас нет постоянной работы. От этого участливого тона Володе стало тошно. Он и не думал, что производит такое жалкое впечатление. – Слушайте, что вам от меня надо? Вы не похожи на человека, которому есть дело до других, вы постоянно выглядите так, будто хотите, чтобы от вас все отстали. – Да уж, в кои то веки решил проявить участие, а вы на меня набрасываетесь, даже обидно. Но раз вам так угодно, я вашей жизнью больше не буду интересоваться. Прозвучало слишком высокопарно, но Володе всё-таки стало совестно за свою раздражительность. – А почему вам это интересно? – Я подумал, что мы похожи, – задумчиво ответил Евгений. – Мне показалось, что вы столкнулись с какой-то проблемой, с которой не смогли справиться. Володя, сам не зная, почему, рассказал о себе, увольнении с работы и о том, что жизнь будто потеряла краски и смысл. Евгений внимательно слушал, а потом сказал, что ходит к психиатру. Он был одинок, поэтому ему советовали больше разговаривать с людьми, друзей завести. Глядя на Володю, он решил, что у него схожие проблемы с общением, и они могли бы друг друга понять. Проходив по вечернему городу, они зашли в столовую в подвальчике и заказали самое дешёвое горячее блюдо – суп-лапшу. Женя посоветовал ему своего психиатра. Тогда Володе показалось, что он наконец понял смысл совета Умного человека – он выведет его к врачу, который сможет помочь. Поэтому он с большой готовностью взял номер Рубинштейна и, как понял потом, совершил большую ошибку. Он стал все чаще гулять с Женей по городу. Со стороны они выглядели как люди из совершенно разных миров, но нашли взаимопонимание, во многом основанное на отчужденности от окружающих. Женя рассказывал об истории города, знал, какой писатель, где жил, и устраивал Володе небольшие экскурсии. Он бывал язвительным и раздражительным, но чаще усталым. За пару недель Володя привык к нему так, что, казалось, знал всю жизнь. Иногда он ждал встречи с лёгким трепетом, будто ожидающий поезда пассажир, отправляющийся в долгое путешествие. Ему недолго казалось, что он почти выздоровел и чувствует к Жене какую-то неясную смесь эмоций из благодарности, восхищения и желания помочь или защитить, неясно от чего. Но было что-то еще. Володя твердо решил поправиться и понять, что делать с этим чувством. Рубинштейн ему сразу не понравился, он казался немного равнодушным, но Володя решил, что для психиатра некая отстранённость вполне естественна. Он выслушал историю Володи, изредка задавал вопросы и под конец приёма выглядел более заинтересованным. Назначил лекарства, попросил позвонить и рассказать о побочных эффектах, а также упомянул, что будет лучше в стационаре полежать. Володя стал принимать таблетки в надежде, что они быстро улучшат его самочувствие, но этого не случилось. Дальше всё было как в тумане. Он помнил, что становилось всё хуже, тревога усилились, появились внезапные вспышки гнева, голова гудела от мыслей, они становились всё странней и отрывочней. Через несколько недель он напал на кого-то и был доставлен в полицию, а оттуда – в психиатрическую больницу к тому же Рубинштейну. В этот момент Володя подумал, что следует бежать от него как можно дальше, но уже не был предоставлен себе. Спустя время в стационар перевели и Женю. Володя не стремился узнать, что с ним случилось, пытаясь сосредоточиться лишь на себе. Разум оставлял его, разрозненные навязчивые мысли замкнулись в круг. А потом был подвал, год содержания в клетке с такими же несчастными, когда всё окружающее стало несущественным, кроме собственного возбуждённого бреда. А рядом сидели такие же несчастные. Ему казалось, что они перестали быть людьми, теперь им не нужны имена. Он уже и не помнил, кто дал ему это прозвище – Кризалис. Заумное слово, но знакомое, он что-то читал в библиотеке. Может это Женя придумал? Хотя всё перестало иметь значение, и Женя тоже перестал быть собой. Избавление пришло внезапно и быстро – кровавой расправой, тогда это казалось таким правильным. Наверное, он бы хотел, чтобы это было концом. После возвращения стало легче, будто он действительно выбрался из кокона и переродился. Думать было не так мучительно, тревога отступила, но появилось чувство вины. Надо было налаживать жизнь, искать работу, связаться с семьёй. Поэт приходил к нему, требовал платы за возвращение. Казалось ему стало только хуже, он находился в нездоровом возбуждении, не слушал ни чьих слов и злился, стоило отказать в исполнении его прихотей. Володя не понимал, как с ним общаться. Каждая встреча причиняла боль. Хотелось начать новую жизнь, освободиться от прошлого, но Поэт тянул его в воспоминания о безумии и подвале. А это лишь всколыхнуло в нем стыд и сожаления. Володя часто ходил по городу, предаваясь размышлениям о своей судьбе. На встречу ему шла девушка. – Вы не видели эту женщину? – спросила она, протягивая листовку. Володя присмотрелся. Увы, он не мог припомнить никого похожего. На фото она была в праздничном платье, улыбалась кому-то за кадром. Ей можно было дать около пятидесяти лет. – Нет, не видел никогда. – Уверены? Тут она нарядная, я два года назад фотографировала. Сейчас она похудела и постарела немного. Может вспомните? – Знаете, даже если она и проходила здесь, я бы вряд ли обратил внимание. А что с ней случилось? – Пропала из больницы пару дней назад. Так странно получилось. Мы думали, она в палате, вещи принесли, а нам сказали, что её родственники забрали. Но у мамы кроме нас и нет никого. Кто бы ее мог забрать, непонятно. – Может она действительно уехала с кем-то? Её же не заставляли, заметили бы, если б силой увели. – Да она в таком состоянии, что не узнает никого. Сейчас осень, у нее обострение, – грустно сказала девушка. – Подождите, а в какой больнице она лежала? Не Снежневского? – Володя похолодел. – Откуда вы знаете? Она и правда там наблюдалась до пожара, у доктора Рубинштейна. Хороший врач был. Володя взял у девушки листовку, пообещал позвонить, если что-то узнает, и пошёл домой. Пропавший пациент Рубинштейна. Случайность или закономерность? Он представил, как эта улыбающаяся женщина сидит в железной клетке на бетонном полу, но уже без осознанности в глазах, а где-то на фоне маячит фигура доктора. Семья ищет её, раздаёт листовки, не знает, что по сути всё уже кончено. Лучше б они забыли и вздохнули с облегчением. Володя был уверен, что его родственники так и сделали. Он решил попробовать узнать об этой женщине. Поверхностная информация нашлась легко, на странице во Вместе висели фотографии с моря и дачи, поздравления с днём рождения, репосты из группы музыкальной школы, где она работала. Никаких упоминаний болезни и пребывания в клинике не было. Неудивительно, люди обычно о таком не пишут. А может это никак не связано с Рубиншетейном? Просто пропавшая женщина. Хотя странно, кому понадобилось забирать пациентку психиатрической больницы? Для чего? Володя решил пойти другим путём и отправился в больницу. Представился родственником, поспрашивал подробнее, заговорил про Рубинштейна. Он был известным врачом, здесь наблюдались некоторые его бывшие пациенты. Оказалось, что пропал ещё один мужчина, он должен был прийти на приём, лечь в стационар и перестал выходить на связь. Володя отвлёк медсестру и подсмотрел его адрес. Через час он стоял перед квартирой в панельном доме на окраине. Дверь была закрыта на цепочку. Володя стучал несколько минут, потом спросил у соседей о жильце. Они сказали, что не видели его около недели. Володя тихо сдернул цепочку и вошёл внутрь. В квартире стоял затхлый запах, и никого не было, точнее не было людей – на кухне нашлась худая обессиленная кошка. Володя напоил ее водой, тщательно обыскал квартиру, сфотографировал документы и врачебные выписки. Уходя домой с кошкой, он понимал, что дело не чисто. Опять пропадают люди, связанные с Рубинштейном. Наверняка их может быть больше. Кто заметит исчезновение одиноких пациентов психиатрических клиник? В обычной жизни все сторонятся этих людей, отводят взгляд, многие были бы рады избавиться от обузы. Володя знал по собственному опыту, как они беззащитны. Опять ему представился темный подвал с людьми в клетках. Они страдали каждый по-своему – кто кричал, кто застыл, кто раскачивался из стороны в сторону. Володя насмотрелся на таких пациентов еще во время пребывания в стационаре. Он всех их убил, он этого не хотел, точнее хотел, но он сам был не здоров, разве он виноват? Этот вопрос мучал его все время после возвращения. Совесть твердила, что он виновен, подсовывала воспоминания об удовлетворении от текущей по пальцам чужой крови. Он же в каком-то смысле помог им, освободил, они все были больны, неизлечимо. Какая жестокая мысль! Как сильно Рубинштейн исказил и измучил его душу, скольким людям он разрушил жизни! Сколько еще больных пострадает, если он все же спасся? Вечером, гладя наевшуюся кошку, он наконец осознал, какая у него цель. В жизни снова появился смысл, придающий ему сил.