Долг совести

      — Ты планируешь нормально работать, ведро с болтами! — девушка закипает от своей беспомощности и бесполезности. Починить обычный дроид совсем не получалось, а тем временем за ее спиной Усачева и Глейхенгауз издевательски хихикали, — Хорошо, — Аня поднимает руки вверх, обречено смотря на своих новых друзей, с которыми она несколько месяцев назад начала работать, — Я могу только бить морды пройдохам и мастерски угрожать торговцам. Я никудышный механик! Довольны?       — У каждого есть недостатки, не переживай, — Даша переключила свое внимание на стол с инструментами, выискивая детали, дабы помочь уже девушке с ее «сложной» задачей. Тем более, хозяин дроида должен был сегодня уже забрать его. Сроки поджимали. Усачева особо не переживала на этот счет, точно зная проблему, способы ее решения. Дело на пять минут.       — Забавно. Хм…              Чья-то тень нависла над Щербаковой, а после, присев рядом, ловко начала ковыряться в «сердце» дроида. Проведя несколько манипуляций, попросив у механика нужные инструменты и детали, «гость» вернул процессор на место и запустил дроида. Аня не была заинтересована процессом починки, без отрыва смотря на сосредоточенное лицо. Целая палитра эмоций пробежалась по бледному лицу ее «спасительницы» за эти нескольких минут.              — Все. Слетели настройки. Сейчас он перезапустится и будет почти как новенький, — убрав выбившуюся прядь волос за ухо, Ане улыбнулись, — Ты хотела что-то обсудить, кажется. Извини, я немного занята была.       — Наверное, очень важные дела были, которые занимали тебя полгода, — Щербакова закатывает глаза, — У тебя уже привычка — спасать меня.       — Сегодня было сложнее, чем в Храме ситхов или убийство Инквизитора, — Валиева пытается понять эмоции девушки, заглядывая через плечо на слишком серьезное лицо. Точнее… она будто была раздражена, злилась. Она будто… она словно не была рада этой встрече и очередному появлению в своей жизни балосарки. Камила в немом общении с собой, качает головой и предпочитает не ждать ответа на свою колкость, уходя в сторону, — Ладно.              Балосарка совершает небольшую прогулку по территории мастерской, думая о том, за что зацепить глаз и отвлечься от несговорчивой девушки. Куча инструментов, разбросанных по разным углам, отдельные детали, механизмы, провода. Камила вздыхает от скуки, вновь переводя взгляд на Щербакову. Та в свою очередь совершенно не обращает внимание на заявившуюся спустя полгода балосарку, наводя порядок на своем рабочем месте.              Игра в молчанку продолжалась еще несколько минут, за которые Валиева уже сотни раз пожалела, что проделала такой далекий путь на Юлант. Ей ничего больше не оставалось, кроме как разочарованно следить за девушкой, решившей поиграть в механика. Очередная неудача в этом ремесле вынудила Анну бросить инструмент в сторону. Вытерев со лба капли пота, она направилась на выход.              — Идешь? — с нотками злости спрашивает девушка, накидывая поверх формы старый плащ.              ***              Камила молча плелась вслед за девушкой, припоминая в деталях местный пейзаж. Аня вела к себе домой. Точнее в пещеру. Балосарка улыбается, вспоминая насколько непригодные для жизни условия там были, отмечая, что видимо, Щербакова ничуть не изменилась. А может это уже психологическая связь с тем местом. Возможно, пещера важна для нее, как укрытие от внешнего мира. Или же просто… Аня не считает, что заслужила лучшего.              Пока Валиева строила теории, где-то что-то зашипело, пугая ее. Она вернулась в реальность, стоя перед дверью.              «Серьезно? Дверь в пещеру?», — Камила не скрывала свое удивление, ярко демонстрируя эмоции на своем лице, на что Щербакова лишь вопросительно вздернула бровь и вошла.              — Занятно, — балосарка бегло осмотрела жилище, — Ладно, признаюсь, я была о тебе куда более худшего мнения. А тут ничего так, даже уютненько стало. И почти ничего пугающего.       — Тебе идет серая форма. Прям твое.       — Не так стильно, как имперская форма была, но лучше, чем ярко-оранжевый комбинезон Михаила.       — Ну да, — Аня чуть заметно улыбается, разливая в два стакана горячую жидкость.       — Если бы я была на месте Трусовой, я бы не промахнулась. Она еще так долго злилась, что не убила тебя на Акиве. Но, ничего, вроде бы ей полегчало. Я их с Лизой давно не видела. Они все же решили, что живут сами по себе, но, если нужна будет помощь, то они прибудут. Вот так вот, — Камила говорит быстро, нервно дергает руками, постоянно хмыкает, глупо улыбается. Она боится начинать разговор, который откладывала столько месяцев. Да и не знает она, а стоит ли признаваться, что из-за своего же страха первой вступила в ряды повстанцев, дабы быстрее улететь подальше от Щербаковой.       — Ну, Саша хотя бы попала в меня, в отличие от некоторых, — Аня жестом пригласила балосарку сесть, но та продолжала наматывать круги по пещере.       — Точно… подловила.       — Это, наверное, очень сильно ударило по твоему эго…       — Ты решила поиздеваться, а не отблагодарить. Щербакова, ты не меняешься.       — Ты тоже.       — Что?              Валиева замирает на месте. Огромные карие глаза смотрели на девушку так, будто только что она сообщила самую невероятную новость из всех возможных. Так, словно только, что поделились самой страшной тайной во всей галактике. Так, словно на Татуине выпал снег. Балосарка ловит ртом воздух, потому что в какой-то момент начала задыхаться от возмущения.              — Я?       — Ты. И я.       — Но… Я проделала такой путь сюда, четыре дня мучительно сидела в одной позе, чтобы увидеться на несколько часов, дать знать, что живы. Дать знать, что мы не бросили. Мы не сбежали.       — Страшно? — Щербакова неожиданно встает, подходя ближе к Валиевой. Она оставляет между ними сантиметров двадцать расстояния. Этого достаточно, чтобы видеть глаза собеседника. Кажется, в ее случае, это был оппонент, явно несогласный со всем, — Мне было очень страшно, — Аня аккуратно, чуть касаясь, проводит по щеке балосарки пальцами.       — Уже нет, — Камила ощущает каждой клеточкой своего тела тепло, идущее от этих прикосновений. Ей как-то нехорошо, некомфортно, но одновременно с этим стало спокойно.       — Спасибо, — шепчет Щербакова, обнимая за плечи, — Спасибо, что спасла. И я рада, что ты нашла себя. Все именно так, как и должно быть, да?       — Мне уже скоро надо будет улетать, у меня всего несколько дней было в моем отпуске, так сказать. И половину этих дней я провела в полете.       — Тебе это нравится? — Аня улыбается, когда чувствует руки ее у себя на лопатках, а теплое дыхание щекочет шею.       — Да. Конечно, любить воевать — странно, но я всю жизнь воюю с чем-то или кем-то. То наркоманы и алкаши на Балосаре, то всякие сепаратисты, то пираты, то джедаи. Но теперь я хотя бы понимаю, за что идет борьба.       — Хорошо, — Щербакова немного отстраняется, возвращая ладони на щеки Валиевой. У Камилы и правда горят глаза, когда речь зашла об участие в деятельности повстанцев, о войне с Империей. А вот сама Аня не хочет больше сражаться.              Она почти сразу, когда улетел Коляда, убрала подальше световые мечи. Она перестала пользоваться Силой и искать ответы в безграничном ее потоке. Почти сразу она решила наладить отношения с людьми в округе, перейдя к жизни обычного обывателя. О ее прошлом ей напоминает только пещера и катарн.       Она позволяет себе отпустить свое прошлое. Девушке куда больше нравится вспоминать про ее старых друзей, с которыми она пережила столько тяжелых и пугающих событий, с улыбкой, заостряя внимание на чем-то добром.       Когда она вспоминает Женю, то позволяет себе просто радоваться, что такой человек был в ее жизни и навсегда останется с ней в памяти. Она помнит Алину, но не ту, что подарила ей шрам на груди. Алина на корабле, когда они летели на Юлант, в их совместной медитации — спокойная, открытая, любящая до безумия свою жену.       Приятным теплом разливаются в ней воспоминания о Лизе, об ее хитрой улыбке и первой глупой мысли — продать Аню в сексуальное рабство. Греют души недовольные возгласы Саши, постоянное ворчание и непоколебимая вера — все обязательно будет хорошо.       Еще в ее жизни была Алена. Щербаковой к этому факту нечего добавить. Она ее любила и любит, и эта любовь — именно то, чего ей когда-то в жизни не хватало. Она подарила ей возможность любить, от которой Аня больше не готова отказываться, отпуская девушку навсегда.       Ей не хочется быть важной частью какого-то механизма, предпочитая остаться маленькой крупицей всего мироздания. Ей хочется просто жить, ощущать мелкие радости и разбираться с бытовыми проблемами. Общаться, любить, привязываться, ругаться, спорить — такой она бы хотела жизнь для себя.              Еще ей от чего-то хочется плакать и глупо улыбаться. И она себе это позволяет. Быть сильной — это ведь не только про преодоление трудностей. Это еще и о том, что ты способен быть таким какой есть на самом деле.              — Я бы хотела попросить тебя остаться, но не могу, — Аня прижимается своим лбом ко лбу Камилы, путаясь пальцами в густых волосах. Кажется, это был тот самый момент обычного счастья и обычной грусти.       — Я не смогу так, — время беспощадно поджимало, но балосарке хотелось, чтобы оно остановилось, хотя бы чуть-чуть замедлилось.       — Я знаю. Я буду ждать.              ***              Понадобилось еще несколько лет, чтобы галактика начала ликовать: Император погиб. Империи больше нет. Праздник охватил каждую систему. Многие просто выдохнули, кто-то с замиранием сердца каждый день смотрел в небо, ожидая возвращения близких людей. Кто-то не понимал радости, ведь погибло столько невинных существ в ходе этой политической игры повстанцев и имперцев.              Не все дождались своих родных и близких, но продолжали верить. Ждали год, два. Ждали всю свою жизнь.              Щербакова смотрит в небо каждый раз, содрогаясь от еще еле различимого рева двигателя где-то в верхних слоях атмосферы. Война закончилась два года назад, но она все еще боится, что на Юланте случится какая-нибудь беда.              — Что ж, — Аня рассматривает наконец-то частный корабль торговцев, выдыхая, — Не республиканский.       — Кого-то ждешь? — ее мягко приобнимают за талию со спины.       — Только тебя, копуша, — на ее замечание ворчат неразборчиво на балосарском, оставляя поцелуй на шее сзади. Аня чувствует спокойствие и тепло, а голова заполняется мыслями о том, что, наверное, она заслужила уже хоть немного, но быть счастливой.