Гипнагогия

— Ну, что ж. — Чуя заходит в спальню ровной походкой, держа прямую осанку. Из всех реакций на присутствие Дазая он выбрал всего лишь «вопросительно поднять левую бровь» — Как впечатления? Небось хочешь вернуться на Землю? — Чуя едко усмехнулся и посмотрел на Дазая. Осаму, будучи коренным обитателем Бездны часто, очень часто мучал уши Чуи своим нытьём про то, как же ему чертовски скучно бесконечно таскаться по обсидиановым полям площади Бездны или вальяжными шагами разгуливать туда-сюда по замку. Многие существа ждут конца света. Такой термин распространён и в Бездне. Но он настолько необъяснимый и загадочный тем, что невозможно с уверенностью предсказать то, что будет после конца. В этом вся тягостность. На Земле, в материальной, всего-то столетней человеческой жизни есть смысл. Но он теряется после смерти тела. В этом мире всё имеет тенденцию терять смысл. И эта мысль так безобразна. Даже им, обитателям бездны, так тяжко размышлять о бессмертии. Кажется, что существование всё равно когда-нибудь закончится. Но никто не может представить себе этого в деталях. Сознание есть всегда, от этого и страшно. — Да. Я хотел бы вернуться туда. — Тебе напомнить о том, как ты ныл от скуки? — Чуя снова усмехнулся. — Да, я ныл. Но в этом нытье был смысл. Когда долго ноешь, то жизнь даёт тебе что-то новое. — Дазай вздохнул, осознавая какую чушь он только что выдал. Жизни нет, судьба никого не слышит. Даже в Бездне. — Интересно где наш Достоевский? — Чуя рассмеялся. Он смотрел в налитое кровью окно, на туман, виднеющийся за стеклом. Куда угодно, но не на Дазая, чтобы тот случайно не расценил его взгляд, как предложение потрахаться. — Хах? Достоевский… — Осаму рассмеялся следом. Его немного потряхивало от порывистого смеха. — Наверное мы увидим его не скоро. Держу пари, он будет до 100 лет пытаться… — пауза. — что он там пытался сделать? — Дазай неустанно хихикал вместе с Чуей. Обратить на себя внимание Бога. Точнее, конечно же, обратить его внимание на забытые Вселенные, но на самом деле… на себя. — Может и не увидимся вовсе… — На лице Чуи образовалась дьявольская ухмылка. — Хватит ли сил, у такого слабака как он, на то, чтобы выбраться из жестокого небытия? — Н-небытия? — Дазай открыл рот в изумлении. Потому что в его голове раскидались сразу несколько версий. Например то, что Достоевский уже вернулся в Бездну, но Чуя успел где-то его поймать и ликвидировать, отправив его душу прямиком в вечную пустоту. — О, так тебя туда не выкинуло? — Чуя совершенно буднично спрашивает, будто бы его короткое пребывание во мраке ни капли не отразилось на его психике. Хотя, отразилось. Ему страшно спать. Потому что сон — своего рода, крохотное небытие. — Нет. — Дазай спокойно ответил, после чего охнул. — А тебя выкинуло? Да? — Дазай удивлённо переспрашивал. — Чуя? Ты был там? — Да. После того, как меня перекинуло за стену, я очутился в глубоком чёрном пространстве. — Чуя прислонился к окну спиной. Его лицо сияло гордостью. Вот он. Сильнейший обитатель бездны в лучшем своём проявлении. Страх закопан в глубины его сознания. Даже Дазая начало слегка потряхивать от одной мысли. Небытие. Сущий кошмар, дамокловым мечом висящий над всеми, кто обладает бессмертием. Жизнь и смерть — две грани. Тем более жизнь — это что-то связанное с материей, а смерть — короткий промежуток её окончания. Бытие — то, чем обладают все существа. Но стоит добавить к слову частицу «не» и это превращается в определение, выходящие за рамки создания, проедающее изнутри мозг любого, кто о нём всерьёз задумывался. Крайне опасное для психики удручающее состояние. Это запрещено желать даже самым злейшим врагам. — Ну что ж. — Дазай вздыхает. Он решил не начинать разгонять тему глубокой пустоты, чтобы не забивать своё создание этим ужасом. — Мне было так обидно, когда ты только вошёл. — Дазай перекатился по кровати и прижал подушку к груди, изображая маленького ребёнка. — Хочешь знать почему? Чуя кивнул. У Осаму есть триллионы причин для обвинений. Всегда. — Как только ты зашёл… знаешь, твоё выражение лица сначала было пустым. — Дазай пожал плечами. — Но потом, я увидел в нём такое… неприкрытое разочарование. — Осаму хихикнул, глядя на то, как рыжий закатил глаза. — Что, Чуя? Смотри, мы потрахались, хотя даже не знали о своём… тысячелетним, мать его, знакомстве! — Дазай хлопнул в ладоши. — Это значит… что я всегда так красив. А ты делаешь такое скорбное лицо, когда видишь меня. — Потому что я хотел побыть в одиночестве сейчас. — Чуя вздохнул. — Бездна. Я. И мой дворец. — А помнишь, как ты появился в моём доме? — Дазай сказал голосом, играющим на нотках обиды. — Я тогда так страдал. Мне было страшно, обидно и холодно. А ты действительно влез ко мне в окно и теперь злишься, что я сейчас сделал тоже самое. Накахара загадочно улыбнулся. Он снова отошёл к окну, демонстрируя Дазаю свою спину. — Ну так то я тебе ещё кошмары посылал. — Чуя зловеще усмехнулся, а теперь, вновь глядел в глаза Осаму. — Ты? — Удивлённый возглас. — Это ты не давал мне спать всю мою жизнь? Ну это не удивительно. Я понял, ты знал всё с самого начала? — Дазай усмехнулся. — Хитрый маленький ублюдок. То есть, ты никогда не терял свою истинную сущность? Знал своё предназначение? Знал самого себя? В ответ на вопросы Осаму, Чуя просто насмехался. Конечно, ему могло быть немного стыдно за своё превосходство над остальными. Это он, отправляясь на землю, не перерождался, как другие, а скорее просто телепортировался. И земную жизнь он не проживал, не был земным младенцем, ребёнком, подростком, как остальные. — Ты жесток, Чуя! Я же был обычным человеком! — Дазай скрестил руки на груди. — О, смотрю, как только ты сам принял на себя смертную шкуру, так стал заботиться и жалеть людей? Может ты забыл, как половину своего существования, сам увлекался кошмарами? — Накахара посмотрел на Дазая с издёвкой. — Это восстановление справедливости. Вообще, обитатели Бездны имели способность изредка появляться на Земле, но не материализоваться. Сонный паралич страшен лишь для того, кого он мучает. А в образе мучителя (садиста на пиру в честь страха), конечно же один из обитателей Бездны. И какое здесь чувство вины? Эти ночные инциденты выступают в роли подготовки к тому, что будет, когда мученик уже не проснётся. Так что все эти кошмары всего лишь закаляют изначально слабое человеческое сознание. Иронично, если испытуемый покончит с собой из-за отсутствия нормального сна. А там, после «света в конце туннеля» — вечный абонемент на молчаливые фигуры тьмы. — Да нет, я жалею только себя. — Дазай усмехнулся. — Я же не Достоевский, который вдруг проникся сочувствием ко всем нашим одиноким обитателям Вселенной. Накахара выглянул в окно, пытаясь разглядеть дорогу. — Ну где же он? — Чуя высунулся в окно посильнее, может что разглядит? — Ну с чего ты взял, что он тут появится? — Дазай подошёл к Чуе и стал разглядывать местность, лежащую под окном вместе с рыжим. — А представь, если он добился своего и Бог обратил на него внимание. — Они переглянулись. — И прослушал всё, что Федя про него наговорил. — Ох, ну тогда наш бедный герой сейчас где-то в небытие. — Вот и я о том же. А мы как сволочи пошли за ним. — Даже остановить не пытались… — Накахара пожал плечами. — Кстати, про Гоголя тоже ничего неизвестно. — Может у него тоже было сознание? — предположил Дазай. — Вёл он себя слишком подозрительно. — Как и всегда. Нет, не мог он помнить о Бездне. — Чуя хихикнул. — Он же не я. Только я один здесь никогда не потеряю память. Накахара гордился этим и в то же время какой-то крайней мыслей осознавал, что вечная память — проклятие, как говорят все вокруг. Особенно те, кто не обладает этим. На самом деле он давно понял, что если не задумываться о своих проклятиях, то и существование станет легче. Проклятия нужно перебарывать. — Ну ты ублюдок, Чуя. — Дазай игриво протянул, — совсем не учитываешь желания других… может быть я хотел подольше остаться в Материи? — Ну иди и прыгни туда заново. Мне без разницы. Никто не просил тебя лезть за стену вслед за мной. Чуя развернулся и хотел было уйти в другую комнату, но Дазай снова начал скулить. — Мм… Чууя… не уходи сейчас! Я скучал… Чуя развернулся и поднял бровь. — Что? Тебе не хватило нашей экспедиции? — Он вздохнул и посмотрел на Дазая уставшим взглядом. — Я и так очень много времени провёл с тобой. Меня уже тошнит. В ответ на это, Дазай по-кошачьи пополз поперёк кровати и прыгнул на Накахару, оборачивая длинные руки вокруг него и утягивая назад в постель. — Ты мне нужен ещё. Хочу побольше твоего… — Осаму хихикнул и куснул Чую за непослушную рыжую прядь волос. — Твоего бесовского облика хочу! Я скучал… пока ждал, уже соскучился. Чуя не успел ответить, потому что Дазай ловко сменил их обоих местами и теперь оказался сверху, дразняще нависая над раздражённым хозяином крепости. — Ты что, испугался? — Дазай наклонился к лицу Чуи, нежно соединяя свой кончик носа с кончиком носа Чуи, легонько потирая их между собой. — С чего бы? — Чуя вытянул руки над головой, как бы показывая Дазаю то, что он не боится быть снизу. — Ну просто, выглядишь так, будто ты в панике. — Он ловко залез рукой под одежду рыжего и провёл ей вверх по крепкой груди Чуи, замечая то, как Накахара задержал дыхание. Ледяная рука ярко контрастировала с жаром белоснежной кожи. — Ты не дышишь? — Дазай начал расстёгивать металлические железяки-пуговицы на пиджаке Чуи, глядя ему в глаза. — Мне это не нужно, ты знаешь. — Он приподнялся, позволяя Осаму легко освободить его от тяжести парчовой ткани пиджака. Дазай быстро скинул с себя все ненужные сейчас вещи и прочнее закрепился на бёдрах Чуи, дразняще сжимая его ногами, выгибая спину и глядя на безразличного к этому Чую. Их лица находились слишком близко к друг другу, из-за чего Дазай мог прочитать каждую эмоцию, светившуюся на лице рыжеволосого. Ему страшно, тоскливо и неприятно. Он сейчас совсем не в настроении для секса. Но… кого это волнует? Осаму положил холодную ладонь на щёку Чуе и снова стал вглядываться в его зрачки, вновь косящиеся по каким угодно углам, но не глядящие в глаза напротив. — Чуя? Ты действительно хочешь чтобы я ушёл, да? — Спросил Дазай, прекрасно зная то, что он всё равно останется здесь, каким бы ни был ответ Чуи. — Ты знаешь… — Чуя раздражённо фыркнул. — Мне действительно не по себе сейчас… — Он говорил медленно, всё ещё пытаясь понять, стоит ли говорить о своих переживаниях Дазаю. — трудно переварить это… — Трахни меня… — Осаму требовательно, слегка сжимая, погладил плечо Чуи и усмехнулся с некой грустью. — Трахни меня и всё пройдёт… Возможно, это не самый плохой совет. Всё-таки трахать Дазая сейчас лучше, чем оказаться один на один со своими страхами и пережитыми кошмарами небытия. Дазай, он ведь как сама пустота. Вечно одинокий, находящийся в бесконечных скитаниях в надежде отыскать хоть какой-то смысл своего существование. Насколько это тяжело? В таких местах… когда известно почти всё. Когда существование Творца нельзя опровергнуть, так как они видели его. Действительно видели воочию и каждый запомнил его энергию на тысячи лет вперёд. Необъяснимая энергия Создателя. Разум, владеющий вселенной. Это то, что не имеет никакой материи, лишь создаёт её из кусков силы своего бескрайнего воображения. Великий… но не Вездесущий. И каково это, искать смысл там, где его нет? Путь, заканчивающийся многочисленными разветвлениями. Огромное гнилое древо. Вот почему, было правильно создать измерение, где обновлённым людям будет закрыто понимание истины. В материальном мире есть выход — самоубийство. В бездне его нет. Бездна бесконечна и бесполезна. Сколько сил нужно, чтобы стерпеть такой кошмар? А Чуя, он помогает Дазаю забыться, ведь выглядит так, будто знает чуть больше. Все эти придурки выглядят так, будто знают больше. Будто бы Творец дал им много того, чего не дал Дазаю. К нему часто прибегают приступы паники, когда он начинает размышлять над этим. Будто бы… «Я один здесь ничего не понимаю…» Они как будто знают всё и даже Достоевский, будто бы его идеи — розыгрыш. Но сидя здесь, на коленях Чуи, когда они уже сбросили с себя всю одежду. Сбросили. Скинули. Точнее — растворили. Какой парадокс. И Дазай пытается присосаться к физическому — обхватывает Накахару крепче, стискивает его пышущее жаром тело руками и ногами, как разгневанный осьминог. Конечно, Осаму жалкий в глазах Чуи. Такой прилипчивый, нуждающийся… Или, быть может, нет? Всё-таки это красиво, приятно и правильно, видеть его катающемся на члене. Эта поза наездника — самая глубокая, самая близкая и чувственная. Дазай двигался медленно, выгибая спину и смотря в потолок полузакрытыми глазами, закатывающимися вверх от интенсивного удовольствия. Накахара не спешит ему помогать, максимум — аккуратно, почти невесомо, придерживает его бёдра, чтобы тот случайно не слетел со скользкого члена и не свалился с кровати. Какое-то время Дазай придерживается медленного, лениво тянущегося темпа, наслаждаясь такой нежной поездкой, но потом резко вспоминает про их былые страстные деньки, поэтому решает добиться от Чуи желаемого с помощью некоторых запрещённых приёмов. Тех самых любимейших провокаций, если быть точнее. Осаму полностью опустился на бёдра Накахары, полностью ощущая внутри себя горячий мокрый член, истекающей этой самой природной смазкой. Чуя нахмурился и посмотрел на Дазая, задаваясь вопросом, что же, сука, будет дальше. Хотя они уже тысячи раз отыгрывали подобные сцены, когда Осаму запрыгивал на член и очень долго чего-то ждал. Ждал чуда. Того самого, когда в его вечном любовнике разгорится страсть. Просто потому что Чуя ненавидит медлительность, только если это не он сам выбрал такой способ издеваться. Дазай, выждав некоторое время, мягко сжимаясь и стискивая член внутри себя, и очень резко наклонился, чтобы вцепиться острыми зубами в беззащитное плечо Накахары и одновременно увеличить силу сжатия его члена своими тугими мышцами. Терпеть такое проявление наглости, Чуя смог от силы пять секунд. И план Дазая действительно подействовал! Одним движением, с молниеносной скоростью, рыжий поменял их местами, сразу же агрессивно-собственнически набрасываясь на смеющееся существо под ним. — Дазай, ты такой проблемный. — С этими словами Накахара вынул член практически полностью и резко двинул бёдрами вперёд, до конца. Звонкий смех Осаму сразу же сорвался на блаженный стон, похожий на первобытный крик. Но это победа. Далее, Чуе всё-таки пришлось трахать своего любовника в этом сладком резком темпе, хоть ему и было так безразлично всё это. Воспоминания как-то ещё не обновились. Не успел соскучится по этим громким несдержанным стонам и прекрасной рожице, обрамлённой растрёпанными волосами. А ещё Дазай снова начал бешено смеяться. Этот смех приятно слушать и подстраивать темп под него, чтобы таким образом сочетать определённые ноты, будто Чуя играет на своеобразном странном, невероятно красивом музыкальном инструменте, что издаёт такие неповторимые звуки. Невероятно приятно всё-таки трахаться находясь в Бездне. Шикарный дворец, роскошная кровать и мягкие покрывала на ней. И никакой боли. Боль здесь ничто. Физическая боль ничто, когда во главе всех страданий стоит моральная. И такие жалкие раны, как физические, залечить проще простого. Не нужно лечить. Оно само, волшебно. И Накахара, размышляя о боли, наклонился к лицу Дазая и укусил его за нижнюю губу. Укус перерос в страстный, страстный поцелуй. Каких их было тысячи, безусловно. Но все как один, долгий. Можно сказать, они целуются всю свою вечность. Просто интервалы между поцелуями становятся то короче то длиннее. И целовать Осаму приятно. Это существо стало действительно своим для Чуи, как и Чуя для него. И приятно видеть то, как это существо наконец начало неистово дрожать и извиваться, предчувствуя близящуюся сногсшибательную разрядку. Несколько минут Накахара по классике издевался, замедляя темп тогда, когда до грани оставалось всего несколько толчков. Но так приятней, так будет ярче… Но, сам не выдержав, Чуя крепче прижал дрожащее тело к матрацу и кончил, выпуская горячие струи спермы внутрь него и не вынимая члена, пока не дождался не менее сильной разрядки от Дазая. Самое сладкое, что любит Осаму — «внезапные» афтерсексные нежности от Накахары, который как и всегда, просто свалился на него сверху и продолжил крепко держать, отдыхая от интенсивного сеанса. Лишь через полчаса Чуя недовольно отлепился от Дазая и перекатился на спину, прошипев короткое «я спать». Он действительно не спал так долго и теперь провалился в сон с большей сладостью, удовольствием и расслаблением. В голове было пусто, немного жарко. Но действительно, этот потрясающий секс отбил у его сознания всю тягу к размышлению о страшных вечных темах. Кто знает, может трахаться с Дазаем и есть смысл его существования. Дазай первое время оставался неподвижным и таким же расслабленным, но после придвинулся обратно к Накахаре и стал лениво перебирать волосы спящего, внимательно следя за состоянием своего «принца». Накахара не дышал, его грудь не вздымалась, но тело излучало жар. Рядом с ним всегда чувствуешь себя как будто греешься у камина. Такого изящного, полного деталей и грациозных украшений, камина. Но рыжий, к сожалению, совсем не наслаждался этим сонно-любовным временем в постели. Перед собой, под плотно закрытыми веками он видел себя, стремительно несущегося прямиком в Небытие. Он догадывался, что после такого внезапного приключения, великая пустошь никогда его не отпустит, даже если он потратит все свои силы на секс. Пустошь будет приходить к нему во сне и напоминать о своём существовании, как мерзкая болячка прямо на носу. Он всё ещё не до конца понимал, почему именно его так хорошо забросило в Небытие и это было всего несколько часов назад. А сейчас он видит бесконечные падения, пытки яркими иллюзиями и миражами, что часто бывает в гадкой Пустоши. Эти все её заморочки, ведь она, по сути, кусок первоначального материала, который Творец, в обиду ей, забыл и не использовал. Теперь она обижена и её цель — поглотить всё, что движется, а что не движется, то двигать и поглощать. Чуя проснулся от собственного крика и полупрозрачного мягкого дыма, который внезапно стал источаться из его ноздрей и ушей. Такое часто бывает с существами, которые чем-то напуганы или рассержены. Накахара сейчас испытывал всё. По ощущениям он спал и видел эти пытки чуть меньше вечности. Но на самом деле — несколько минут. Дазай, заметив редкие струйки дыма, перекатился подальше от рыжего, чтобы не вдыхать эти ядовитые пары, рождаемые гневом существа. — Что? — Накахара покрутил головой и сделал несколько взмахов рукой, чтобы дым быстрее растворился. — Ничего. Я не собираюсь дышать этими твоими маленькими психами. — Дазай усмехнулся и когда заметил, что дым исчез то снова приблизился к Чуе и подставил свою голову под его подбородок. — Что ты так ко мне прижимаешься? — Накахара раздражённо процедил и оттолкнул навязчивую тушу от себя и сел на край кровати. Перед взором Осаму тут же показалась гладка спина Чуи с рассыпанными по ней спутанными волосами, которую он тут же обхватил своими длинными руками и прижался носом между острых лопаток, полностью игнорируя любые колкие замечания от рыжего. Накахара взял ладонь Дазая в свою и начал внимательно исследовать тонкие бледные пальцы и ладони, покрытые небольшими трещинами и затянувшимися ожогами. — Да, это из-за тебя у меня такие руки. — Дазай хихикнул, но не выдернул свою руку. Ох, этот опасный и горячий Чуя, прикосновения к коже которого могут вызвать боль, ожоги и ссадины. Особенно во время секса, когда зависимая от эмоций хозяина тела температура подскакивает слишком высоко. Но рыжий был доволен собой. Всё-таки за божественный секс нужно платить. Тем временем, далеко, очень далеко, ведь нужно идти через границу Бездны и рухнуть в материальный мир.