Рыцари и полёты

Алисента не может открыть глаза. Если откроет, то её сердце наверняка остановится в тот же миг. — Держись крепче! — Рейнира напрягает все мышцы живота, чтобы перекричать ветер. Старшая бурчит про «седьмое пекло», но послушно сжимает руки на талии принцессы ещё крепче. Она уже давно перестала чувствовать свои пальцы — те онемели от холода и постоянного напряжения. Таргариен кричит что-то своему дракону. Слова Алисенте, конечно, незнакомы. Сиракс слушается незамедлительно. Спина, обтянутая шершавой жёлтой кожей, внезапно, расслабляется, разглаживается. Хайтауэр чувствует лёгкость своего тела и ей даже нравится это чувство, пусть она и не признает. Посадка выходит на удивление мягкой. Оказаться снова на земле — самое большое облегчение в жизни. Дракон примостился прямо на берегу. Простор старшей не знаком, но это только к лучшему. Впереди виднеются зеленые холмы, а за спиной шумит море. Девушка вдыхает раз, другой, третий — в воздухе столько соли, что горлу щекотно. Рейнира легко спрыгивает. Гладит морду зверя без малейшего страха. Алисента мешкается. Не хочет причинить животному боль, тем самым вызвав его праведный гнев. — Могу я предложить Вам свою помощь, миледи? Таргариен почтительно протягивает девушке руку, облачённую в стальную перчатку. Вес металла непривычно сковывает и замедляет движения. Старшая смотрит на бывшую принцессу, на которой теперь не платье, расшитое золотом, а доспехи. Белые волосы собраны в строгую косу. Вторая рука покоится на рукоятке меча, готовая в любой момент выхватить его из ножен и дать отпор обидчику. Алисента думает о том, что никогда не видела Рейниру более похожей на саму себя. Словно так и должно было быть. — Конечно, спасибо Вам. Хайтауэр принимает руку помощи и соскакивает со спины Сиракс. Посадка выходит не слишком удачной — прямо на мелководье. Туфли проваливаются в мокрый песок, а подол платья смело можно выжимать, словно половую тряпку. — Прости, нужно было заставить её сделать пару шагов вглубь пляжа, — младшая критически осматривает испорченную ткань. — Очень плохо выглядит, да? — Алисента вертится, оценивая себя со всех сторон. За столь продолжительный полет платье изрядно потрепалось и несомненно потеряло свой первоначальный шик. Не далее как на рассвете прошлого дня оно висело на стуле в башне десницы и вышитые на нём узоры блестели в первых солнечных лучах. Белоснежно чистая гладкая ткань легко касалась кожи девушки, когда она надевала его с помощью двух служанок. Красные камешки щёлкали, касаясь друг друга, когда леди Хайтауэр поднималась по ступеням Септы Бейлора и робко приветствовала незнакомых ей гостей, собравшихся у входа, чтобы поприветствовать её — будущую королеву. В шве лопнула ниточка, когда Алисента впопыхах забиралась на Сиракс — Рейнира появилась из ниоткуда, приземлилась прямо у врат, распугав всю стражу. Она дала девушке выбор: — Либо ты летишь со мной, либо я улетаю одна. Ты меня больше никогда не увидишь. Решение было простым. И сейчас, оказавшись в тысячах лиг от Королевской Гавани, у Хайтауэр оставалось лишь одно желание. — По-моему, оно ещё недостаточно пострадало. Смятение на лице Рейниры сменяется понимающей улыбкой. Они находят привал под раскидистым деревом возле реки. — Не наше чар-древо, конечно, но, думаю, сойдёт, — говорит Таргариен, устраиваясь поудобнее на траве и провожая взглядом Сиракс, отправляющуюся на охоту. — Думаю, до ближайшей деревни полдня пути. Сегодня предлагаю заночевать здесь. Еда у нас имеется, — Рейнира бережно достаёт сверток. — Попробуем твой свадебный торт? Девушки смеются и это смех на грани слёз. — Очень даже неплохо. Не могу поверить, что ты осталась незамеченной, — отмечает Алисента, смакуя малиновый крем. — Годы тренировок, — изрекает младшая со знанием дела, убирая остатки обратно. Это им ещё пригодится на завтрак. Пока Таргариен пытается развести костёр, они сидят в тишине. — Ты хочешь поговорить о...? — Нет. Что ж, Алисента пыталась. По правде говоря, она и сама пока не готова обсуждать последние события. А стоит ли? Это уже прошлое. Своим побегом они, можно сказать, отреклись от своих прошлых «я». — Когда мы встретим людей, как ты им представишься? — Не знаю. Мне всегда нравилось имя Хелейна. Рейнира довольно улыбается, забыв о возне с сухими ветками. — Леди Хелейна, значит. А я тогда твоя верная защитница. — У верной защитницы не будет имени? — Верной защитнице оно не нужно. Никому не будет интересно моё имя, когда рядом будешь ты. — Перестань, — Алисента смеётся и тычет Таргариен первой попавшейся палкой, но её щёки заметно розовеют. — Висенья. Мне нравится Висенья. — И почему я не удивлена? — хмыкает старшая, за что получает песком по спине. — Замечательно. Я как раз собиралась искупаться, — девушка успевает убраться на безопасное расстояние прежде, чем Рейнира набирает новую горсть. Та закатывает глаза, но кричит ей вслед «будь осторожна!», попутно возвращаясь к попыткам извлечения огня. Алисента медленно входит в прохладную воду. Шаг, ещё один и ещё. Она идёт до тех пор, пока платье не становится невесомым — это лучшее чувство в её жизни. Хайтауэр задерживает дыхание. Ныряет. Старается побыть там подольше, там — в другой реальности, где ничто не имеет силы — даже время. Всплывает на поверхность, выпустив перед этим изо рта стайку пузыриков. Ложится на спину и расслабляется окончательно. Перед глазами лишь ясное небо и редкие кроны деревьев. Она думает, что могла бы пролежать так, пока Неизвестный не заберет её. — Тебе не холодно? — Пока я в воде — нет. Алисента нащупывает ногами дно и поворачивает голову к берегу. Рейнира стоит у воды в нерешительности. — Идём со мной, — говорит старшая трепещущим, взволнованным голосом, и он впервые ощущается чужим. Губы шевелятся, а звук исходит неизвестно откуда. Голос более низкий. Глубокий. Взрослый. В нём слышится надрыв. Алисенте кажется это странным, но тревога уходит, когда Рейнира улыбаясь ей, скрещивая руки на груди. Она отвечает что-то, но её слова не разобрать. Старшая будто снова под водой и может слышать голоса лишь отдалённо. Хайтауэр спешит выйти на берег, сокращая расстояние между ними, но промокшее насквозь платье теперь висит на её плечах неподъёмным грузом. — Рейнира! — крик отчаяния вырывается из её постепенно слабеющего тела. — Рейнира, помоги мне! Рейнира, пожалуйста! Но фигура белокурой девушки становится всё более нечеткой, пока не исчезает вовсе. — Рейнира! — вскрикивает Алисента, распахивая глаза. Ночная рубашка намокала области спины. Одеяло отброшено на пол. За окном разгорается заря. Дочь десницы тяжело дышит. Паника проступает капельками пота на лбу. Ей требуется один взгляд на свадебное платье, аккуратно свисающее со стула, чтобы понять, где она и что произошло. — Нет! — Хайтауэр прежде не знала, что кричать шепотом возможно. Она сжимает ладонь в кулак и наносит несколько яростных ударов подушке. — Это несправедливо. Это не... — ярость сменяется всхлипами. Отчаянными и жалкими. Алисента медленно опускает босые ноги на холодный пол. Медленно, словно ее тело всё ещё находится под водой, подходит к окну. Цепляется за верхний выступ и аккуратно пролезает всем телом в дыру. Взору открывается столица с её поляной охровых крыш. Стоя на самом краю, в одном шаге от верной смерти, девушка с горечью думает о том, как когда-то мечтала о жизни здесь: о красивых нарядах, замках и рыцарях в стальных доспехах. — Ты хотела этого. Ты молилась об этом. Семеро услышали тебя. Ты не можешь пренебречь этим вот так просто. Алисента вертит в свободной руке ракушку. Белую, с крохотными пятнами, неровностями и сколами. Всем этим несовершенствам больше не место в её шкатулке да и в жизни тоже. — Что сделано, то сделано. Голос девушки дрожит. Она смотрит на землю, укутанную утренним туманом. Мгновение она думает о прыжке. Как легко бы это было. Как быстро бы всё закончилось. По спине пробегаются мурашки от легкого дуновения ветра. Алисенте хочется думать, что это ласковое касание холодных материнских рук. В памяти сразу всплывает их последний разговор. То был тихий вечер перед тем, как та заболела. Они вышивали в свете одинокой свечи. Девочка спрашивала мать об их с отцом свадьбе. Когда женщина сказала, что он в тот день даже не знал толком её имени, большие карие глаза Алисенты наполнились страхом и непониманием. «У нас есть долг, моя дорогая. А исполнение долга всегда требует жертв». Хайтауэр поворачивает ракушку снова. Смотрит вниз, затем перед собой. Нет, она чересчур слаба. Она знает, что чересчур слаба. Делает шаг назад, крепче хватаясь рукой за точку опоры. — Прости, — шепчет она то ли крохотному белому предмету на своей ладони, то ли воображаемой Рейнире, то ли самой себе. — Исполнение долга всегда требует жертв. Ракушка тонет в дымке, а затем еле слышно разбивается, едва коснувшись земли. Всё-таки, она была слишком хрупкой. Рейнира как никогда скучает по Деймону. Она давно простила ему те пьяные речи после похорон её матери и брата. Деймон не был хорошим человеком. Он не был честным, милосердным и тем более кротким. Он был Порочным принцем. Любимым дядей. Непродолжительное время даже учителям по обращению с оружием. Никого ближе него у Рейниры теперь нет. Между ней и отцом выросла пропасть, между ней и Алисентой — целое море. В замке не осталось никого, кто был бы на её стороне. Все против Рейниры и Рейнира против всех — именно так это ощущается в её шестнадцать. Особенно в день свадьбы отца и... Девушка не знает, как называть её теперь. — Пора, принцесса. Сир Гарольд смотрит с сочувствием и теплотой. Таргариен благодарна за это. — Уже иду. Она пробегается взглядом по клочку бумаги. Со дня помолвки она исписала дюжину таких — потратила больше чернил, чем на уроках правописания в детстве. Все они по итогу летели в огонь. Даже если ворон найдет Деймона на Ступенях, даже если дядя соизволит прочесть её маленькое послание, даже если он не рассмеётся и не разорвет его на клочки или не использует в качестве шутки, дабы поднять боевой дух армии — он не вернётся. Не сейчас, когда война затянулась, и уж точно не ради каприза своей племянницы, выхватившей у него из-под носа наследный титул. Рейнира смеётся от осознания собственной наивности. Деймон бы сказал ей собраться и смириться, наконец, с тем, что вокруг лишь враги и полагаться можно только на себя. Девушка кивает своим мыслям. Каждое её неотправленное письмо начиналось со слов «ты был прав». Когда Алисента поднимается по ступеням Септы Бейлора и переступает порог под радостные возгласы гостей, она оставляет надежду на свободу. Когда в первом ряду она видит Рейниру, внимательно изучающую взглядом пол, она оставляет надежду на любовь. Когда Его Милость, под одобрительным взглядом Отто, накидывает свой плащ на её плечи, она оставляет надежду на создание благополучной семьи. С такой никчемной матерью её дети будут обречены на страдания так же, как была обречена она сама. «Если у меня будет дочь, я буду лишь смотреть и не смогу спасти её» . Это вселяет ужас. Но вера в Богов и в своё женское предназначение это всё, что остаётся с ней. Невеста вжимается ногтями в кожу пальцев, чтобы не отпустить и это. Если и оно ускользнёт, то у неё не будет ничего, а может и самой её не будет. Не так уж и плохо это было бы, думает она, раствориться. Но теперь дороги назад нет. Выбор сделан, пусть и не ей. Алисенте восемнадцать, и она становится Королевой. Визерис не поскупился на празднование. Еды на пиру столько, что даже дворовые собаки не будут голодать ещё долго. Новобрачные не танцуют. Это против правил. Однако король ясно дал понять всем, что Алисента — не Эймма и никогда не сможет заменить её. Он не сказал это прямо, но его отказ от столь древней традиции сделал это за него. Десница проглотил своё недовольство вместе с куском баранины. Это ничтожное обстоятельство вряд ли способно испортить его торжество. Алисенте же ни крошки в рот не лезет. — Бедняжка, должно быть, переживает из-за первой брачной ночи. Не волнуйся, милая, ты выглядишь прелестно, просто прелестно. Хайтауэр вежливо улыбается и благодарит. Это напоминает ей день, когда умерла её мать, и все вокруг говорили абсурдные вещи в попытке утешить. Это не злит — просто утомляет, вводит в ступор. Девушка ковыряет вилкой мясо. Ей необходимо прожевать хоть что-нибудь — это уже походит на дурной тон. — Что с Вами, матушка? Вы так бледны сегодня. Голос Рейниры задевает за живое. Алисенте всё равно на глупую болтовню придворных — она к этому привыкла, но Таргариен знала, что делает и делала нарочно. — Плохо спалось. Старшая смотрит в глаза новоиспечённой падчерицы. Это невыносимо. Немыслимо, как один человек может значить так много. Алисента знает, что если бы она могла сейчас обнять её как раньше, то у неё бы вышло спокойно вытерпеть этот день, а может быть даже и всю эту жизнь. Ей кажется, что её вот-вот стошнит. Ногти, не желающие отпускать кожу, пачкают кровью платье. На консумации королевского брака разрешено присутствовать только самым приближённым лицам — да и те нередко отказываются, дабы выслужиться: показать, что они и так верят Его Милости. По этой причине и только по этой причине Отто Хайтауэр не шагает во главе процессии. Лорд Стронг тоже воздерживается, скромно откланиваясь. Алисента хочет сказать ему «спасибо». К счастью, за колонной стоят лишь те, чьих имен девушка не знает — наверняка это почетные гости со всех Семи Королевств. Пока Визерис неуклюже стягивает с себя штаны, ей только и остаётся, что лежать и всматриваться в лица, освещенные тусклым светом. Один из господ как будто сошёл со страниц книги. Алисента еле сдерживает смех, воображая, будто он дорниец. Чёрные волосы, смуглая кожа. Уголки её губ еле заметно дергаются, но смех застывает в горле, а глаза отчего-то становятся влажными. Король этого, конечно, не видит. Он довольно выпил, да и к тому же несмотря на всю его добродушность, долг для него превыше всего. Это то, за что Алисанта может его уважать. Говорят, уважения это плодородная почва для брака. Мужчина наваливается на неё всем телом. Она терпит молча. Заявить о своём неудобстве было бы прямым оскорблением его чести. Девушка старается не смотреть вниз. Нужно наоборот задрать голову как можно выше, а ещё лучше закрыть глаза и представить себя где-нибудь ещё. Благодаря сегодняшнему сну, королева даже знает, где. — Раздвинь ножки пошире, дорогая. Улыбка выходит кривой. Кивки больше напоминают дрожание. Хайтауэр знает, что будет больно. Может представить, насколько там всё сухо и сжато от страха. Никого это не волнует. Почему её должно волновать? Если она не нужна никому, то почему она должна быть нужна самой себе? Алисента не может сдержать крик, когда её тело пронзает дикая боль, уничтожающая всё изнутри. Простыни сжаты до онемения ладоней — как будто это спасёт. Она поворачивает голову в сторону, чтобы Визерис не заметил слёз её слабости. Ей кажется, что среди теней она различает длинные белые косы, промелькнувшие и сразу же исчезнувшие за перегородкой. Этого мимолётного ведения хватает, чтобы пережить остаток кошмара наяву.