Об академии, студенческих годах и дружбе

Сумеру – солнечный город, вобравший в себя умы бескрайнего Тейвата. Столица мудрости потрясала воображение приезжающих сюда туристов, оставляя неизгладимое впечатление ещё на долгое время. Среди людей гуляло выражение: "Кто хоть раз посетил Сумеру, обязательно туда ещё вернётся!". И речи эти возникли не на пустом месте. Местная кухня, пожалуй, была тем самым якорем, благодаря которому туризм набрал высокие обороты. Всевозможные пряные блюда не оставляли равнодушными ни одного гостя страны, а качеству алкоголя могла составить конкуренция лишь винокурня "Рассвет". Ко всему прочему удивительный климат, богатство флоры и фауны, а также добродушность населения сделало своё дело и в Сумеру не было отбоя от гостей. Последнюю неделю в городе было особенно многолюдно. Туристический сезон подходил к концу и каждый желал напоследок отведать тех самых "заморских" блюд, коих не готовят в их регионах. Торговцы пересчитывали набитые морой кошельки, а на их лицах сияла улыбка от полученной прибыли. На большом базаре и главной улице, где было сосредоточение торговли, людей было ещё больше. Одним словом, настоящее столпотворение. Что ещё поражало гостей, так это академия – сосредоточение мудрости. Дети из других регионов с блеском в глазах мечтали, что когда вырастут отправятся на обучение именно в Сумеру. Но для многих это оставалось лишь несбыточной мечтой, разбившейся о суровые реалии. Поступить было довольно сложно, а задержаться ещё сложнее. Академия не терпела лени и разгильдяйства, без колебания отчисляя несостоявшихся учёных. Если ты не местный, то привыкнуть к тяжелым условиям обучения было не просто. Академия насчитывала менее сотни выпускников из других регионов, которые с успехом окончили обучение. Но был среди всех обучающийся один выдающийся лентяй, живущий по принципу "никакой суеты и забот". Аль-Хайтам являлся студентом самого малочисленного даршана – Хараватата. Благодаря авторитету его бабушки, молодой человек мог посещать лекции любого дарашана, чем, собственно, он пользовался время от времени. Из-за этого большинство студентов недолюбливали его, как и некоторые преподаватели, во время лекций которых он мог бесцеремонно встать и удалиться по своим делам. Зачем присутствовать на занятии, материал которого кажется скучным и простым? И всё же какими личностными качествами он не обладал, это не отменяло того факта, что человеком он был поистине гениальным и рассудительным. Постоянно сдержанный и отстранённый. Именно таким он представал в глазах других студентов, бросающих свои неодобрительные взгляды на каждом шагу. Многие не упускали возможности обменяться всевозможными сплетнями, перешёптываясь то тут, то там: — Слышали, что аль-Хайтаму выдали изменённый терминал акаши, в котором отсутствует доступ к системе знаний? Его высокомерию нет предела! — Да об этом не говорит разве что немой! Считает себя самым умным, раз ему не нужен доступ к системе? Сейчас же все с ней работают, вот вздор… — А я ещё слышал, что он вчера разнёс в пух и прах научную работу Зарифа. Годовое исследование было раскритиковано за пару минут. Возомнил же себя самым умным, тьфу! — Зариф тоже хорош, зачем вообще спросил его мнение? Все же знают, что этот нелюдимый и слова хорошего не скажет… Его уму и сообразительности завидовало большинство студентов по двум причинам. Первая – он был достаточно начитанным, а поэтому уже составлял конкуренцию некоторым состоявшимся учёным. Вторая же заключалась в том, что сверстники не могли понять склад его ума. Аль-Хайтаму не было никакого дела до всех этих шушуканий за спиной. Пусть болтают, что хотят, раз их суждения основываются лишь на поверхностной оценке. В туристический сезон найти тихое место в городе было сложнее всего. Заказ на звуконепроницаемые наушники некстати задерживался, поэтому аль-Хайтам бродил по округе в поисках уединения. Оставалась территория академии, но и та была не менее многолюдной, чем остальная часть города. Причиной тому служила научная конференция, где учёные различных даршанов, а также курируемые ими студенты, выступали с научными работами, лучшие из которых могли претендовать на солидный грант. Идей для исследований у аль-Хайтама не было, поэтому в этот раз он предпочёл остаться в стороне. Вспоминая всевозможные места для чтения, не стоило исключать и дом даэны – кладезь знаний Сумеру. Это была поражающая размерами библиотека с бессчётным множеством книг, научных трудов и статей. Именно туда направлялся аль-Хайтам, легкой поступью минуя длинный коридор с узором на полу. Академию от библиотеки отделяли высокие двери с голубыми вставками тончайшего стекла. Изящные створки легко поддались вперёд под напором двух мускулистых рук, открывая взор на величественный интерьер. Аль-Хайтам не был силён в архитектуре, но даже такой далёкий от искусства человек, как он, мог с уверенностью сказать, что создавший это величественное здание человек был, по меньшей мере, гением своего времени. Обстановка внутри способствовала настроиться на размышления благодаря отсутствию ярких элементов. Интерьер был выполнен в приятном глазу серо-белом цвете, на фоне которого возвышались книжные шкафы, изготовленные из тёмного дерева. Аль-Хайтам часто любил приходить сюда, чтобы насладиться чтением. В библиотеке, разумеется, всегда было тихо и умиротворённо, отчего он был здесь частым посетителем. В настоящий момент студенты всё реже заглядывали в дом даэны, предпочитая более удобный и быстрый способ поиска информации – акашу. Аль-Хайтам, напротив, находил чтение занимательным времяпровождением. Он считал, что в книгах могут присутствовать ошибки и неточности, что заставляет тебя думать и анализировать прочитанную информацию, сопоставлять её с уже имеющимися фактами. Человеку дан ум, чтобы развивать его. Именно такой позиции придерживался аль-Хайтам. В библиотеке было по привычному тихо и только звук его шагов эхом отдавался в помещении, нарушая идеальную тишину. Минуя очередной длинный коридор аль-Хайтам пришёл к мысли, что верховному мудрецу наверняка утомительно каждый день преодолевать столь огромное расстояние до своего кабинета, что был расположен на верхнем этаже дома даэны. Если бы он был великим мудрецом, то… Нет, аль-Хайтам даже не рассматривал такой вариант. Уж больно утомительная работёнка для него. Ещё пару минут ходьбы и вот он дошёл до книжного шкафа, где хранились сборники на других языках. Сейчас аль-Хайтам вовсю увлекался культурой и словесностью времён Дешрета, поэтому достаточно много читал подобных книг. От бабушки ему достались некоторые наработки, а дальше он уже сам занимался расшифровкой древней письменности. Процесс это был трудоёмкий и не быстрый. Взяв книгу с полки, он хотел было сесть за ближайший стол, но тут краем глаза заметил человека в бирюзовом наряде академии, что располагался через два стола от него. И как он не увидел его ранее? Незнакомец опирался двумя руками о стол, оставаясь неподвижным. Голова его была опущена вниз, всматриваясь в груду бумаг, уголки которых виднелись на лакированной поверхности стола. Видимо, он думал над чем-то. Аль-Хайтам заключил, что если этот человек занят своими размышлениями, то и его не потревожит, а поэтому удаляться к более дальним столам нет необходимости. К тому же в такой большой библиотеке находились только они вдвоём. Если что всегда можно пересесть. За чтением аль-Хайтам не замечал течение времени, а потому не мог с точностью сказать, спустя какой промежуток ранее неподвижная фигура справа пришла в движение. К тому моменту он уже прочитал одну четвёртую книги, выписав порядком тридцати рун, ранее не встречаемые ему. Аль-Хайтам всегда так делал, забирая домой исписанные древними символами листки, чтобы потом сопоставить их с остальными. Таким образом он уже изготовил один словарь толщиной около ста пятидесяти страниц и принялся за второй. Незнакомец поодаль был чем-то явно раздосадован, что можно было понять по его громким возгласам. Слов аль-Хайтам не мог разобрать из-за приличного расстояния и особенности помещения, превращающее любой шум в эхо. Хотя он и не хотел их понимать. Всё, чего аль-Хайтам желал, так это тишины. Он продолжил изучать книгу, пытаясь игнорировать тяжёлые шаги по коридору. Незнакомец разгуливал туда-сюда, пребывая явно в раздражённом состоянии. Аль-Хайтам поймал себя на мысли, что уже три раза перечитывает одну и ту же строку. Может пора пересесть дальше? Он оторвался от книги и посмотрел на источник шума. Ранее молодой человек бродил по небольшому участку библиотеки, а теперь направлялся в его сторону. Аль-Хайтам бегло опустил взгляд на открытую страницу книги в надежде, что приближающийся юноша не заметил его взгляда. — Привет! Я думал, что в библиотеке один, пока не заметил тебя, — незнакомец поздоровался с ним ещё в пути. Ранее присутствовавшее раздражение в его шагах совершенно не отражалось в голосе. Закончив говорить, он вплотную подошёл к лакированному столу, не решаясь шагнуть ближе и оставаясь напротив. Аль-Хайтам ничего не ответил, продолжая изображать занятость и увлечённость. — Эй, ты тут? — Ну чего тебе? Не видишь, что я занят? — он поднял книгу чуть выше собственного уровня глаз, демонстрируя нарушителю тишины предмет его увлечения, а затем продолжил всматриваться в текст, словно ставя точку в этом разговоре. — Прости, я не хотел тебе мешать. Просто у меня совсем не выходит сконцентрироваться на чертеже, а тут я увидел тебя. Подумал, что разговор с другим человеком поможет отвлечься… — он хотел было продолжить что-то ещё, но его прервал твёрдый голос несостоявшегося собеседника. — Не имею ни малейшего желания разговаривать. — Эй, ну ты чего такой грубый, — он обошел стол и встал сбоку от аль-Хайтама, всматриваясь в исписанные листки, лежавшие неподалёку. Спустя минуту молчания незнакомец ткнул пальцем на отмеченную красным руну и негромко произнёс: "Забвение". Аль-Хайтама словно вырвали из мыслей. Он взглянул на то место, куда указывал тонкий и бледный палец юноши. И действительно, такое сочетание символов и закорючек обозначали "забвение". Странно, что он сам ранее этого не понял. Аль-Хайтам поднял на него глаза. Рядом с ним стоял симпатичный молодой человек в аккуратно выглаженной бирюзовой форме академии. Блондинистые волосы в разные стороны торчали из-под берета, на котором виднелась эмблема Кшахревара, а уши украшали массивные золотые серьги с красным узором. — Ты понимаешь письменность времён Дешрета? — Да так, увлекаюсь немного. Встречал на одной пирамиде надпись, где была вот эта руна, — он вновь ткнул пальцем в бумагу. — "Огонь придаст тело забвению". Как-то так она звучала. Молодой человек улыбался, отчего располагал к себе. Он стоял так близко, что аль-Хайтам мог уловить исходящий от него аромат мандарина и шалфея. Запах был приятным и в меру утончённым. Аль-Хайтам вновь вернулся к просмотру текста, выписывая очередную руну на пустой лист. Юноша неподалёку помялся на месте, явно размышляя о чём-то. — Меня кстати Кавех зовут, а тебя? — спустя недолгую паузу спросил он. — Аль-Хайтам, — коротко и по делу отозвалось в ответ. — Приятно познакомиться, любитель древней письменности и одиночества аль-Хайтам… Погоди… — он на секунду замешкался, будто бы сопоставляя какую-то информацию, после чего его глаза округлились. — Тот самый аль-Хайтам?! — удивлённо воскликнул Кавех. — А ты знаешь кого-то ещё с таким именем? — Нет. Просто я много слышал о тебе … Аль-Хайтам вновь перебил его: — Не имею ни малейшего желания слушать сплетни о себе. — Да я и не собирался! Не имею ни малейшего желания то, не имею ни малейшего желания сё. Что ты вообще желаешь, я стесняюсь спросить? — до чего комично Кавех попытался передать манеру речи аль-Хайтама. Он состроил обиженный вид, отразившийся и в его голосе. Разве что аль-Хайтаму не было никакого дела до чувств нового знакомого. — Читать, — послышалось в ответ. — А-а, это был риторический вопрос! — спокойствие в голосе неподалёку выводило Кавеха из себя. Не смотря на несложившийся между ними разговор, Кавех почему-то не уходил. Глазами он изучал аль-Хайтама, который продолжал своё занятие как ни в чём не бывало. Не то, чтобы Кавех охотно верил всему, что можно услышать от студентов в стенах академии, но в этот раз сомневаться в услышанном об аль-Хайтаме не стоило. И всё же Кавех не хотел сдаваться так просто, поэтому попытался вернуться к тому, для чего, собственно, и подошёл: — Слушай, я же помог тебе с переводом, может и ты окажешь мне услугу? — от былой обиды не осталось и следа. — Разве это помощь? Ты назвал мне всего одну руну. Я же выписал их около сорока. — Хорошо, — только и послышалось в ответ, когда бледные руки потянулись к уложенным в тонкую стопку листам, но его прервал грубый голос: — Не трогай, — аль-Хайтам со стуком придавил бумагу рукой, не позволяя Кавеху вытащить хоть один. — Пф, тебя не поймешь! — раздражённо послышалось в ответ. Вероятнее всего, Кавех мог расшифровать лишь малую часть символов, но признаваться в этом новому знакомому не желал. Аль-Хайтам стоял неприступной горой, и он потерял всяческую надежду поступиться к нему. — Так ты мне не поможешь, да? — его голос звучал совсем тихо, а лицо стало угрюмым и тоскливым. Аль-Хайтаму не было дела до проблем нового знакомого, однако его интересовало другое. Кавех понимал и увлекался древней письменностью, а значит общение с ним в перспективе могло иметь пользу. Ведь ничего не стоит взглянуть на его чертежи, при этом в будущем можно потребовать соответствующую, как сам Кавех выразился ранее, услугу. — Ладно, пойдем посмотрим на твои… — ему не дали договорить, оборвав на конце фразы. Кавех в тот же момент оживился и, сменяя шаг на бег, направился к столу, где ранее работал с чертежами. — Я сейчас принесу! Подожди немного! — сумел он выкрикнуть куда-то позади себя. Вот же дурак. Зачем тащить эту кипу бумаг у нему на стол? Было бы практичнее подойти к уже заранее разложенным наработкам, чем переносить всё сюда. Аль-Хайтам лишь глубоко вздохнул, откладывая свои черновики и книгу в сторону. Теперь уже явно не до чтения. Перенос всех чертежей и бумаг занял какое-то время. Уже в процессе сам Кавех понял, что удобнее бы было подойти к его столу, да только было уже поздно. Всё-таки его очень обрадовал ответ аль-Хайтама, поэтому тогда он не мог здраво и рационально соображать. Сейчас аль-Хайтам рассматривал лежащие перед ним чертежи, попутно слушая рассказ Кавеха об этом проекте. Из его слов он понял, что юноша работает над проектированием оранжереи. Так как он является студентом, то работа эта ограничивалась детальным рисунком, необходимыми расчётами и списком материалов, требуемых для строительства. Аль-Хайтама удивило то, с какой точностью Кавех изобразил данную оранжерею. Контуры и линии были чёткими, а само строение смотрелось гармонично. Из какого-то личного любопытства он провёл по ним пальцем, на что услышал в ответ раздражённое: "Эй, размажешь же всё! Не трогай!". Аль-Хайтам одёрнул руку и взглянул на чертёж ещё раз, пытаясь сообразить, из-за чего Кавех так долго страдает, если всё выглядит хорошо. Он бы сказал, что даже очень хорошо. — Ну что, может быть, у тебя есть какие-то идеи? — голос Кавеха вырвал его из размышлений. На самом деле аль-Хайтам не понимал, что на этом чертеже лишнее, а что стоит добавить. По его мнению, всё смотрелось целостно, не выбиваясь из общей картины, поэтому он сморозил первое, что пришло ему в голову. По мере того, как аль-Хайтам накидывал идеи и способы их реализации, лицо Кавеха менялось на всё более непонимающее. Он изогнул брови, но перебивать не стал. Лишь изредка он мычал ему в ответ, дабы показать, что слушает его. Удивительно, как Кавех вообще вынес этот поток откровенного бреда. Он смотрел прямо в глаза аль-Хайтама и наконец решился спросил то, что стоило узнать ещё в самом начале: — А ты точно разбираешься искусстве? — Нисколько, — честно ответил тот. — А зачем тогда советуешь что-то? — Ты же сам меня просил взглянуть. И ведь не прокопаешься. Действительно, во время их разговора аль-Хайтам ни разу не упоминал, что может дать ему хоть какой-то дельный совет. Кавех был наслышан о нём уже давно. Сложно было найти человека, который не слышал. Многие студенты обсуждали то, что аль-Хайтам посещает лекции любого дарашана по желанию, хотя и учится в Хараватате. Изначально Кавех хотел просто с кем-то поговорить, но, когда он представился ему, у будущего архитектора будто бы вспыхнула надежда. Неужели тот самый аль-Хайтам, что у всех на слуху, не сможет ему помочь? Сейчас же Кавех понимал, что не сможет. Этот человек описывал своё видение оранжереи не с эстетической, как свойственно Кавеху, стороны, а с практической. И Кавех был от его понимания далёк. Его губы изогнулись в кривой улыбке, а сам он лишь по-глупому усмехнулся. Усмехнулся над самим собой и своей наивностью. Между ними повисло неловкое молчанье. Кавех не знал, что нужно сказать, чтобы как-то выпутаться из этого разговора. Он молча начал скручивать чертежи, перевязывая нитью для надёжности, а мелкие бумаги небрежно убрал в папку. — Ладно, мне пора. Спасибо, что не отказался мне помочь, не смотря на ... — он решил не заканчивать свою мысль, чтобы не оскорбить нового знакомого. Кавех посмотрел на него ещё раз перед своим уходом. Он слышал об аль-Хайтаме, что тот нелюдимый и постоянно один. Но на удивление сегодня у них даже состоялось некое подобие разговора, чему, несомненно, Кавех был рад. Всё же не стоит доверять всему, что слышишь, пока не убедишься в этом сам. Именно такой вывод из сегодняшней встречи вынес для себя Кавех, покидая стены дома даэны. Они попрощались и аль-Хайтам остался совсем один в этой огромной библиотеке. О присутствии тут Кавеха напоминал лишь аромат мандарина и шалфея. Но только ли это? Уже вечерело и аль-Хайтаму нужно было возвращаться домой. С книгой в руках (перед этим он записал её на себя, чтобы позже продолжить расшифровку) он шагал обратно к выходу из дома даэны, когда заметил одиноко лежащий конверт на полу. Нужно было вернуть его ответственному матре, пусть дальше сами разбираются. Он поднял его и покрутил в руках. С лицевой стороны оного красовались изящно выведенные символы, а имя отправителя заставило тяжело вздохнуть. Это было письмо Кавеха в Фонтейн. Видимо, когда он уходил с огромной кипой бумаг, то не заметил, как оно выпало, что было не удивительно. Сам до конца не ведая зачем, аль-Хайтам вложил конверт во внутрь книги и продолжил идти дальше с мыслью, что этот Кавех сегодня слишком много нарушал его тишину.