Чаепитие в Мытищах

      Кровать под ними скрипела нещадно, непривычно мягкая и податливая, она пружинила и стонала. Или это стонал сам Шэнь Цзю. Вовсе не от боли, это даже её отголоском назвать было нельзя, после всего, что творил с ним демонский выродок.       Тем более после горячей ароматной ванны, в которую его усадил Ци-гэ по приходу и сам же навернулся следом, поскользнувшись благодаря чьим-то четко выверенным действиям, они долго шарили по чужим ящикам, в поисках подходящего масла, но нашли в самом дальнем углу нечто гораздо более удобное.       И сейчас Шэнь Цзю ощущал лишь предельную растянутость и ритмичные толчки, заставляющие пальцы на ногах судорожно поджиматься. Он чувствовал вес Ци-гэ на себе и его бесконечное тепло внутри — не обжигающее и раздирающее, а ровное, наполняющее до краев.       Сознание плыло, но Шэнь Цзю хотел запомнить всё — каждый миг и каждое касание…              —              Несмотря на то, что парное совершенствование всегда было темой, которую оба старательно избегали, имея каждый свои тайные причины, им всё же удалось замкнуть меридианы почти мгновенно. Интуитивно, они нашли все нужные точки и очень быстро первые неловкие касания перешли в нечто безумное, и на этой стремительной волне забылось всё, что держало их раньше. Ци-гэ всегда был порывист, но привык сдерживать себя, и впервые Шэнь Цзю не хотелось ему выговаривать: пусть творит что хочет.       Шэнь Цзю даже почти не дёрнулся, лишь тихо зашипел, когда тёплые губы Ци-гэ осторожно сомкнулись на нем и начали двигаться так, словно вымаливали прощение.       За что, спрашивается? За то, что Шэнь Цзю собственноручно утащил его за собой на самое дно, не слушая советов и не принимая покаяний? Пальцы невольно впились в остриженные волосы, не останавливая, а просто чтобы хоть как-то сдержаться самому и не двигаться навстречу. Кажется, у него это всё-таки не получилось: Ци-ге крупно вздрогнул и простонал, будто от боли, но тут же продолжил движение, сжимая губами ещё плотнее.       Шэнь Цзю не отстранился. Его то накрывало нестерпимо яркой волной, то утягивало в чёрное беззвёздное и бездонное небо. Он чувствовал омывающие его потоки энергии: своя и чужая ци плавились и устремлялись по меридианам, всё ускоряясь и ускоряясь, пока не превратились просто в слепящий свет.       Потом, придя в себя, он по наитию повторил всё то же самое с Ци-гэ — тот крупно дрожал от каждого касания и весь блестел от выступившего пота, словно опять глушил мощь Сюаньсу, коварно стремящегося на волю. Губы Шэнь Цзю давно занемели, когда ему наконец удалось перебороть этого упрямца, и тот с беззвучным стоном излился ему в рот. Теперь это казалось не таким уж ужасным действом, как помнил Шэнь Цзю ещё с периода пребывания в доме Цю, и ему даже почти удалось сдержать спазм в горле, чтобы проглотить хотя бы часть, да и Ци-гэ поделился с ним лишь небольшим количеством цзин, в последний момент остановив и перенаправив своё семя вспять. Чужая жизненная энергия всё же обожгла нутро, но этого оказалось слишком мало, чтобы утолить голод и утихомирить разогнавшуюся по телам ци. Прикрыв глаза, Ци-гэ продолжал гладить его по волосам и плечам, и волны духовной энергии встречались где-то между их телами и расходились приятной рябью. А нужно было ближе, плотнее, внутри — Ци-гэ подтянул Шэнь Цзю к себе, склонился и тяжело опустил голову ему на макушку, дыша по прежнему через раз.       Устав стоять на коленях, Шэнь Цзю наконец прочистил горло и спросил:       — Мы будем делать это дальше, или мне можно идти готовиться ко сну?       Тёплые ладони тут же удержали его, осторожно опрокинули на мягкий матрас и не отпустили никуда.       Ци-гэ дотянулся до оставленной на столе мази, тщательно нанёс на себя и, прогрев дыханием скользкие капли, ещё более старательно втёр между ног Шэнь Цзю, надвинулся сверху, уперев одну руку в подушку, а другой подхватив его под поясницу.       Ци-гэ даже направлять себя не потребовалось, чтобы уткнуться горячей головкой точно в цель, одно плавное движение — и она уже оказалась внутри.       Шэнь Цзю весь подобрался, готовясь к боли, но его собственные мышцы тут же поддались и расслабились на удивление отзывчиво. Поспешно глотая воздух, он обнаружил, что Ци-гэ едва заметно вливает в нужные мередианы ци и контролирует каждое свое движение с филигранной точностью. По лбу у него уже лился пот, но он все так же медленно и ровно скользнул обратно, почти покидая тело, дал Шэнь Цзю вдохнуть и вновь устремился внутрь на судорожном выдохе.       Шэнь Цзю не понимал, что происходит — собственное тело поддавалось без усилия и почти без боли, но это было не похоже ни на кровяных паразитов, рвущих, скручивающих и кроящих плоть наживую, ни на дурман от зелья или яда.       Ци-гэ просто двигался и вливал свою ци по капле, и Шэнь Цзю невольно хотелось двигаться следом за ним.       — Не бойся. Я всё сделаю… — Ци-гэ очевидно почувствовал его смятение и шепнул ему в ухо: — это одна из практик парного совершенствования. Просто позволь своей ци течь нормально.       «Одна из практик» — мысли Шэнь Цзю зацепились за эту фразу, и отчего-то она колола больней, чем шипы из пыточной комнаты Водной тюрьмы.       Шэнь Цзю не смог сдержаться и выплюнул скопившийся на языке яд:       — Ты так безупречно управляешь собой… даже сейчас. С кем ты практиковался?       Ци-гэ замер и долго молчал, потом всё-таки выдохнул едва слышно:       — С Сюаньсу. Не так, как ты думаешь… ты… ты мой единственный желанный… — он чуть наклонил голову, но даже в полутьме комнаты, изредка разбавляемой шальными огнями снаружи, было видно темный густой румянец, заливающий лицо, — но я должен был научиться контролировать себя, и удерживать духовные силы, чтобы не направить в меч лишнее… это особая практика.       — Почему тогда я, глава пика Цинцзин, ничего о ней не знаю?       Ци-гэ тяжело выдохнул и чуть переменил позу, склонившись ближе и опершись на локоть.       — Это не та техника, которую следует знать адептам, и даже другим наставникам. Бывший глава Цанцюншань поведал мне о ней в общих чертах только когда я оказался в пещерах Линси, наверное, из жалости. Я не мог о ней никому рассказать, кроме…       — И ты так и не рассказал! — Шэнь Цзю зло выдохнул и сощурился, глядя в раскрасневшееся, покрытое испариной лицо. Похоже ему, нет, им обоим суждено было раз за разом оказываться во все более идиотских ситуациях.       Ци-гэ больше не двигался, но по прежнему удерживал контакт между их меридианами.       — Пойми, я не мог никому… её ведь можно использовать по-другому. С разными целями…       — Не продолжай! — Шэнь Цзю передёрнуло от мысли, как бы ее мог использовать проклятый щенок, знай он о ней, а не только свои топорные демонические трюки. О, его месть оказалась бы куда затейливей.       Шэнь Цзю едва не засмеялся в голос: он был зол, ох, как он был зол, но в груди словно развязывался и распускался тугой узел — ещё один, явно не последний, сколько их вообще было там?       Ци-гэ по прежнему не двигался, но внутри Шэнь Цзю всё вдруг взмолилось о том, чтобы он продолжил. Он двинул бёдрами сам, но Ци-гэ не поддался на провокацию.       — Ха, а он хорошо тебя выдрессировал, твой меч…       Додумать мысль ему не дали вспыхнувшие перед глазами воспоминания: обломки Сюаньсу на грязном полу.       Ци-гэ тоже тяжело вздохнул:       — Нет. Вовсе нет. В конце я не смог… ничего не смог.       Шэнь Цзю почувствовал, как удерживающие его пальцы леденеют, как кровь и жизненная энергия отливает не только от ладоней, и немедленно обхватил Ци-гэ руками и ногами, не позволяя тому отстраниться. Он подумал, что Ло Бинхэ был бесконечно прав, вырвав ему этот злой ядовитый язык.       — Не смей! Второй раз я на это не соглашусь…       Ци-гэ глубоко вдохнул, ещё раз и ещё. Сглотнул и всё-таки, не выдержав, уткнулся лицом куда-то между шеей и плечом Шэнь Цзю.       Кожу сначала обожгло, а потом захолодило от влаги. Шэнь Цзю выгнул шею, пытаясь уйти от этого нестерпимого ощущения, и почувствовал, как чужие слёзы потекли дальше за ухо и на затылок. Его непробиваемый, вечно улыбающийся Ци-гэ плакал навзрыд.       Нет, Шэнь Цзю всё же стоило подохнуть окончательно в той темнице. Всё это время Тварью был он сам, и она больше никогда не должна была увидеть свет, но по какой-то иронии всё-таки выбралась и выжила. Чтобы всё так же отравлять всем жизнь или…       Он медленно приподнял одну ладонь и осторожно погладил вздрагивающую спину, потом ещё раз — движение было непривычным, неловким. Но Ци-гэ постепенно перестал вздрагивать. Шэнь Цзю зарылся пальцами в его густые волосы, стал перебирать влажные от пота пряди, и нашарил какую-то вмятину на затылке, а чуть ниже неё рубец на шее. Он успел облиться холодным потом, пока не сообразил, что это, должно быть, и стало причиной, по которой его Ци-гэ сумел занять это тело — заклинатели первым делом учатся прикрывать духовной энергией своё слепое пятно, но его предшественник очевидно не умел и этого. Ци-гэ, конечно же смог вернуть выбитый позвонок и кость на место, не шевеля и пальцем, но не стал тратить энергию на устранение следа, предпочитая отдавать ее еще не пришедшему в себя Шэнь Цзю.       Это было так похоже на его родного Ци-гэ, незаметно подкладывающего ему последние крошки и потом едва не загибающегося от голода.       Шэнь Цзю провёл пальцем ещё раз, и кожа разгладилась — такое он проделывал на себе не раз, ещё до того, как стал главой пика. Потом эту способность у него безбожно отобрали вместе с золотым ядром.       Ци-гэ тихо охнул, и его плечи расслабились — похоже, всё это время там гнездилась боль. Тёплые губы благодарно прижались к щеке и поцеловали.       Шэнь Цзю шумно выдохнул, но промолчал.              Спустя какое-то время их губы снова встретились, и Шэнь Цзю рискнул двинуться навстречу сам: поясница занемела, бедра дрожали от непривычного неудобного положения, но Ци-гэ все еще был внутри.       — Прости меня… прости… — Шэнь Цзю разорвал поцелуй и прижался лбом ко лбу, — давай начнём всё сначала, Ци-гэ! Этот Цзю больше не будет распускать язык, он будет послушным, он очень… очень…       Он хотел сказать что-то ещё, но дыхания не хватило — Ци-гэ перехватил его как-то по-другому, и по телу прошла судорога. Чужая ци вновь устремилась внутрь, и можно было просто позволить ей затопить его котёл до краев.              —              В этот раз Ци-гэ почти не сдерживался — Шэнь Цзю не давал ему на это ни единого шанса, целуя, кусая, вжимаясь и выгибаясь навстречу, оплетая руками и насаживаясь на вновь затвердевший ствол. Так он танцевал в чужих объятиях впервые: надрывно, неловко, но следуя своему неизменному принципу — сделай или умри.       — Сяо Цзю… скажи… если не можешь… если я… делаю не так… не молчи… прошу тебя, любимый мой!       И Шэнь Цзю послушался — разжал стиснутые зубы.       Все звуки смешались: их дыхание, хрипы, стоны, мерный скрип и стук ударявшейся о стену кровати.       Его тихий Ци-гэ чуть не зарычал, когда Шэнь Цзю под ним выгнулся дугой и закинул ноги ему на спину.       Вдруг по металлической трубе, прошивавшей их жилище насквозь, прошёлся гул. Пауза. И вновь. И ещё несколько раз без остановки. Словно снизу негодующе стучали палкой или тростью.       Они оба замерли. Ци-гэ едва слышно шепнул ему в ухо:       — Старейшина Та-ся… потревожили сон… принести… извинения…       Но Шэнь Цзю хватило ума, чтобы удержать ногами порывавшегося вскочить Ци-гэ и плотно зажать ему рот. Тот выдохнул в ладонь тяжело и жарко, и от одного этого в животе что-то сладко свернулось и тут же распрямилось ростком.       Шэнь Цзю до крови закусил собственную губу и дёрнулся, уже плохо что-то соображая. Краем сознания ловя шум, долетавший откуда-то из-под пола, он почувствовал, как Ци-гэ так же бурно изливается внутрь него и стискивает своими крепкими руками в ответ.       Не удержавшись, они сделали ещё пару толчков, впечатываясь друг в друга. О хоть каком-нибудь контроле энергий в этот момент не было и речи: они просто ухнули вдвоём в ослепляющую вспышку и забылись на мгновение.       Гулкие удары тем временем стихли, оборвавшись на середине, словно старейшина Та-ся опомнилась, и снизу раздался её звонкий, вовсе не старческий голос.       — Мерзкая старуха, что она там брешет как собака? — на самом деле Шэнь Цзю сейчас было абсолютно все равно, что бы про них ни говорили.       Ци-гэ, наконец продышавшись, осторожно потерся о его щеку, словно успокаивая.       — Кажется, она рада, что ты чувствуешь себя лучше… Она… хм, похоже, извиняется… и желает нам здоровья.       Никто и никогда не желал здоровья Шэнь Цзю в своём мире, но, кажется, этот встречал его чуть более гостеприимно.       Тут стоило попробовать задержаться, особенно когда рядом был живой и бесконечно близкий Ци-гэ.       Беззвучно расхохотавшись, Шэнь Цзю разжал лодыжки, стиснутые на горячей спине, коротко всхлипнув, вывернулся из обмякших объятий и ловко опрокинул разомлевшего Ци-гэ на лопатки.       Кожа у того даже в лунном свете хранила золотистый тёплый тон, в отличие от приводящей в ужас безупречной белизны демонского отродья или его собственной неизменной бледности. Было время, и сам Шэнь Цзю думал, что он какой-то демон, что скоро и его кровь пробудится, и тогда он спалит все подземелье, весь дворец Хуаньхуа и его мучителя вместе со всем его гаремом и прихвостнями. Он много что думал, свисая с ржавых цепей и глотая очередную гниль: как было бы сладко, окажись на его месте Юэ Циньюань. Что бы тот делал? Улыбался этой своей дурацкой улыбкой всепрощающего даоса и был выше всего? Просил пощады? Ждал, что Шэнь Цзю придёт и спасёт его?       Сам Шэнь Цзю ждал.       И ненавидел, ненавидел, ненавидел… и себя тоже.       О да, он перебирал в уме казни для всех без исключения и представлял, как будет смеяться в конце. А чем ещё заняться, когда хочется быстрей подохнуть, но никак не получается?       Но когда перед ним бросили обломки Сюаньсу, все почему-то обернулось иначе.       Теперь Шэнь Цзю смотрел на живого Ци-гэ под ним и не мог решиться, с чего начать… О да, Юэ Цинъюаню уготована линчи, вот только совсем другого рода.       Шэнь Цзю сглотнул и начал с того следа-полумесяца, оставленного заострившейся в полёте ложкой.       Юэ Цинъюань всё-таки взмолился о пощаде, когда губы и язык Шэнь Цзю уже в который раз прошлись по всему его телу и замерли на внутренней стороне бёдер, осторожно целуя, прикусывая и тут же зализывая следы.       Тонкие пальцы немедля скользнули по закаменевшей плоти, собирая скользкие капли, выступившие на вершине, прошлись, словно по струнам циня, по стволу и ниже — Юэ Циньюань закусил губу — и нежно обвели по кругу сжавшееся кольцо мышц, осторожно толкнулись внутрь.       Шэнь Цзю, в отличие от Ци-гэ, не умел так безупречно контролировать тело, чтоб обойтись одним лишь соприкосновением для настройки меридианов на работу в унисон. Расслаблять чужие мышцы пришлось вручную.       Зато управлять кистью и играть на цине он умел превосходно. Эти навыки пригодились. Вскоре Ци-гэ и сам обернулся натянутой до предела струной. Шэнь Цзю входил в него осторожно, медленно, памятуя о том, что самому хотелось навсегда забыть, и тут же отступал, не давая боли проскользнуть хотя бы в одной ноте. И всё равно это было одновременно и мучительно, и сладко. Его Ци-гэ пел под ним так, как ни один инструмент до этого. Он отзывался на его движения и подчинялся ему лучше любого меча, и щедро делился каждым своим всплеском ци. Шэнь Цзю и сам чувствовал, как звенит в голове от заливающего всё наслаждения, как в животе сначала скручивается, а потом распускается бутон золотого лотоса, как цзин, испускаясь, вливается в него обратно чужой ци, очистившись и приумножившись. Если это и было сутью совместного совершенствования, то какими же дураками были они оба, не решившись испробовать это раньше.       Семя наконец выплеснулось внутрь, обильно, долго, словно Шэнь Цзю копил его всю свою жизнь, да в общем-то так и было. Ци-гэ под ним тоже непрерывно дрожал, изливаясь по капле, пытаясь продлить этот момент как можно дольше, но в конце тоже не выдержал — теперь густые капли стекали не только между бёдер Шэнь Цзю, но и по его груди и животу, и в этот раз он совершенно не чувствовал себя грязным или осквернённым. Он высвободил одну руку и прошёлся пальцами по блестящей лужице, скопившейся на животе Ци-гэ, бездумно выводя одно слово, словно по бумаге.       Этот Ци-гэ был только его. Его, и ничей другой!       Шэнь Цзю двинулся последний раз, устало прикрыл глаза и без сил рухнул на Ци-гэ. Тот был не против вновь поймать его в объятия.