The Children's Rebellion || Детское Восстание

***

Музыка - это моральный закон. Она дает душу вселенной,

крылья уму, полет воображению;

музыка придает очарование всему бытию. - Платон

***

На первый взгляд родители Снифф не были похожи на нее. У них были крылья, как у Фила - перья разной формы, длины и ширины - что сильно отличало их от дочери. Крылья ее отца имели темно-зеленый цвет, который напоминал Томми вечнозеленые деревья, а крылья ее матери были белыми как снег. Со второго взгляда он заметил сходство. Не в том, как они держались, или в покраснении вокруг глаз - которое он, как Томми был уверен, разделял с ними - а в их глазах. У Элитрийки, матери Снифф, были голубые глаза, а у отца - ямочки, хотя сейчас он не улыбался. «Вы, должно быть, Томми», - наконец сказала мать Снифф. «А вы... - она нахмурилась, заметив Фила. - Его приемный отец?» «Нет, я просто его опекун», - быстро ответил Фил. «Капитан Л’Мэнбурга Филза. Приятно познакомиться...?» Он замолчал, давая возможность представиться. «Меня зовут Ч'лси'эй», - ответила Элитрийка, скрестив ноги, и ее белые крылья зашуршали, когда она моргнула. «Это мой муж Х'кали'пи». Томми стало интересно, было ли настоящим имя Фила - или даже Филза? Возможно, не было. Кстати, на корабле была еще одна Элитрийка - Ханна. Вероятно, это тоже не было ее настоящим именем. «Мы много слышали о вас, капитан Филза», - сказал Х'кали'пи. «Вы оказываете большую услугу, представляя наш народ в Галактическом Восстании». «Рад, что могу», - ответил Фил, хотя Томми уловил в его тоне нотку равнодушия. «Однако мы решили поговорить сегодня не по этой причине». «Да», - вздохнула Ч'лси'эй. «Мы пришли поговорить о нашей дочери». Ее руки слегка задрожали, пока Х'кали'пи не схватил их в момент ласки и обещания. Казалось, она была не в состоянии произнести следующие слова, поэтому Томми заговорил. «О Сни'йфьер'ич». Он полагал, что теперь она действительно была "падшим ангелом". Рот Ч'лси'эй слегка приоткрылся от удивления, ее темные брови скрылись под челкой, когда она непроизвольно подняла их. «Вы правильно произнесли ее имя». «Конечно, правильно», - почти обиделся Томми. Крыло Фила шевельнулось, чтобы коснуться его спины, немного успокоив его. «Она э-э… она была… эм… да. Она была моим другом». Он ненавидел то, как он заикался, но родители Снифф и Фил, похоже, не возражали. «То, что она была вашей подругой, не означает, что вы должны знать, как правильно произносить ее имя», - спокойно заметил Х'кали'пи. «Я не знал, что у Людей есть способность к нашему языку». Его слова можно было принять за оскорбление, но у Фила дернулся уголок рта, и Томми понял, что это было всего лишь его наблюдение. «Я... не Человек», - сказал он. «Я Авиан». «Ах», - пробормотала Ч'лси'эй, ее голубые глаза - до боли напоминавшие взгляд Снифф - расширились в удивлении. «Так вы Томас Иннес, сын Сэма Иннеса?» «Да», - сказал он, нахмурившись. «Хотя я удивлен, что вы слышали обо мне». «Я удивлюсь, если какая-нибудь планета Галактического Восстания не слышала о вас», - отметила Ч'лси'эй. «Ваши отец и тетя были довольно известными в свое время». «Оу», - произнес он. Х'кали'пи вздохнул. «Мы бы подождали, пока вы прибудете на Элитру, Томми, но это дело не ждет». Томми нахмурился. «У Сни'йфьер'ич есть для вас перышко». Фил резко ахнул, но Томми просто смутился. «Что?» «Снифф была нашей биологической дочерью», - мягко объяснила Ч'лси'эй. «Я… я знаю», - сказал он, и оба родителя удивленно моргнули. «Она сказала мне». «Это удивительно», - сказал Х'кали'пи. «В последний раз, когда мы виделись, она кричала нам, что никогда никому не расскажет, кем она была». В его карих глазах промелькнула тоска. «Что она ни от кого не станет искать жалости». Томми моргнул. «Я думаю...» - начал он, сделав паузу. «Я думаю, это потому, что она... она знала, что у нас есть что-то общее». Оба родителя Снифф нахмурились. «Конечно, я не Элитриец, и… ну, мне никогда не понять боль от потери своих крыльев, но… я понимаю, что значит боль в юном возрасте. Извинения мало что дадут, и я также боялся, что люди будут смотреть на меня по-другому, если узнают правду». Томми почувствовал, как рука Фила скользнула в его ладонь, заземляя его, и он крепко сжал руку своего опекуна, радуясь непрерывному прикосновению перьев к его спине. «Потому что вы... потеряли своих родителей?» - осторожно спросила Ч'лси'эй. «Потому что я выживший после геноцида на Красной Планете», - признался он, высоко подняв подбородок, когда Филза зашуршал перьями, хоть и сохраняя спокойное выражение лица. Х'кали'пи и Ч'лси'эй выглядели потрясенными. «Я сказал ей об этом в тот день на мосту Золотые Ворота, когда она рассказала мне». Он вздохнул. «Она... она была первым, кому я рассказал». «Я понимаю, почему она нарекла перо в вашу честь», - наконец сказал Х'кали'пи. «Я скорблю по вашей утрате». «А вы по своей», - ответил он, вспомнив урок из Межвидового Протокола. Фил выглядел слегка удивленным. «Что значит "нарекла перо"?» Ч'лси'эй и Х'кали'пи переглянулись. «Ничто, сказанное о нашей культуре, не может покинуть эту комнату», - наконец сказала мать Снифф. Томми кивнул. «Томми, точно так же, как у твоего народа есть секреты, у Элитрийцев есть свои», - сказал Фил. «В основном, связанные с традициями. Одно из них - наречение пера». «Верно», - вставила Ч'лси'эй. «Это... то, что мы, Элитрийцы, делаем». Она расправила одно из своих бледно-снежных крыльев, демонстрируя свои перья. «Перья опадают, как листья осенью. Легко. Рутинно. Это не имеет особого значения. Маховые перья…» - она ​​указала на нижний край своего крыла. «Тоже иногда падают. Но если вы выдернете одно из них, если дадите ему чье-то имя, положив в шкатулку на память, это будет говорить о том, что вы будете заботиться о ком-то, даже после смерти». «Вот эти», - пояснил Фил, взяв руку Томми и положив ее на конкретный слой оперения Элитрийца. «Каждый имеет свою шкатулку», - продолжила Ч'лси'эй. «Я думала… я думала, что Сни'йфьер'ич сожгла наши после того, что мы сделали с ней, но когда мы получили ее вещи...» «Она никогда не ненавидела вас», - заявил Томми. «Я думаю… думаю, она была раздражена тем, что вы чрезмерно опекали ее, думали о ней как о бесполезной, сломанной птице, которая никогда больше не сможет летать. И... ну, она изменилась. Она выросла, но вы так и не смогли забыть о травме своей дочери». «Что было ошибкой с нашей стороны», - мягко сказал Х'кали'пи. «Но я рад слышать, что она не питала к нам ненависти». Ч'лси'эй кивнула. «Ее перья в честь нас уже не новы. Молодые летные перья - крохотные - еще с того времени, когда она была совсем юной, но достаточно взрослой, чтобы понимать смысл и назвать их в нашу честь». Она вздохнула. «Сни'йфьер'ич больше не могла отдать перья после того, как потеряла крылья». «Но она нарекла еще одно перо, не так ли?» - спросил Фил, всегда проницательный. «Для Томми?» «Да», - наконец сказала Ч'лси'эй. «Так и есть. Оно сделано из сусального золота». Х'кали'пи встал, пропав из кадра, пока глаза Томми удивленно таращились. Вскоре Элитриец с вечнозелеными крыльями вернулся, принеся с собой небольшую деревянную шкатулку с серебряной гравировкой имени его дочери. Открыв ее, он обнаружил внутри три перышка. Два из них были бледно-зелеными с вышитыми именами родителей Снифф. Последнее, и самое новое, было более аккуратным. Это было перо, красиво сплетенное из золота. Почерком Снифф на нем было выведено имя Томми. Слезы выступили в уголках его глаз, когда он внимательно присмотрелся к нему. «Когда вы прибудете, оно останется у вас», - продолжил Х'кали'пи, закрывая коробку и откладывая ее в сторону. «Многие создают ожерелья, чтобы носить их в день наречения, или вплетают их в сложные головные уборы». Он пожал плечами. «Вы можете поступить с ним, как захотите, хотя я не думаю, что когда-либо видел подобное перо раньше». «Конечно», - неуверенно ответил Томми. «Для меня это будет честью». «Ее Последний Полет состоится примерно через полторы недели», - объявила Ч'лси'эй. «Обычно у нас не так много гостей - капитан Филза, я разговаривала с вашим офицером по связи, и он сказал, что их будет - трое? Человек, Томми и Шалкер». «Лани и Дриста», - как понял он. «Верно», - сказал Фил через мгновение. «На ее Последнем Полете. Мы также будем там на церемонии». «Конечно», - дипломатично ответила Ч'лси'эй. «Для нас будет честью принять команду Л’Мэнбурга в горах Поньо». «Тогда до встречи», - сказал Томми. «До встречи, Томми», - ответил Х'кали'пи. Связь оборвалась, и Томми склонил голову на плечо Фила, почти ожидая, что Элитриец его оттолкнет. Он был измотан - ведь они говорили о Снифф, и хотя она... умерла у него на руках, это все равно казалось чем-то нереальным. «Эй, приятель», - успокаивающе промолвил Фил, обняв Томми рукой и притянув его к себе поближе, когда послышался плач. «Она… почему я постоянно такой… плакса, Фил?» - сказал он, растаяв в объятиях старшего мужчины. «Каждый раз, когда я думаю о ее смерти, мне просто хочется свернуться в клубок и рыдать - когда эта дыра в моем сердце уже исчезнет?» Было больно... эта темная пустота, которую заполняла Снифф как его друг, что была вырвана в тот момент, когда ее глаза стали такими же туманными, как у Алиссы. Еще одна дыра в его разбитом теле. «Это не так», - мягко сказал Фил. «Ты просто учишься справляться с этим. Мне очень жаль, Томми, с этим ничего нельзя поделать. Я говорил это Пурпуду много лет назад, когда он спросил - думаю, тогда он говорил о тебе». Томми сдержал всхлип, его горло болело. «Некоторые вещи... нельзя исправить. С ними можно только продолжить жить, твои плечи будут сгибаться под тяжестью горя, и твой желудок будет чувствовать, что съедает сам себя, и иногда тебе будет казаться, что ты хочешь умереть». Фил посмотрел в его лицо сверху вниз, голубые глаза встретились с голубыми, и Томми с удивлением обнаружил в них понимание - всего лишь проблеск, но оно было там. «Реальность такова, что ты будешь горевать вечно - по Снифф, по Алиссе, по Грияну, по Глупцу, по своим родителям и тете - по тому, кто будет потерян после». Томми издал болезненный звук, а Фил - тихий хрип. Он чувствовал себя таким маленьким, под крылом Фила, прижимаясь к его груди и плечу. «Ты никогда не сможешь пережить потерю любимого человека - ты можешь только жить с этим. Ты исцелишься и восстановишь потери, которые перенес. Однажды ты снова станешь целым, но уже никогда не будешь прежним». Его руки тряслись. Его зрение было размытым, а рубашка - мокрой от слез. «И ты не должен быть прежним», - продолжил Фил, мягко покачивая его, и, возможно, если бы он был в ясном уме, он бы оттолкнулся; возможно, если бы он не справлялся с гибелью своего друга, он бы застыдил себя за это. «И ты не должен этого хотеть». Элитриец нежно улыбнулся. «Если бы нашей любви было достаточно, чтобы спасти кого-то, они бы жили вечно».

***

Туббо и Томми были в его комнате в общежитии, пока убирали ее - Ники разговаривала с вице-адмиралом, и, очевидно, эти двое объединились против него, потому что теперь он переезжал из общежития на Л’Мэнбург. Он не осмелился спросить, что будет, когда Л’Мэнбург наконец отремонтируют - на длительный срок; корабль уже мог отправляться в рейсы, как тогда - когда они вылетели к Мидуэй, чтобы осмотреть повреждения под присмотром вице-адмирала. «Через три дня будет шоу талантов», - сообщил Туббо, бросая пустой пакет M&M's в один из мусорных мешков. «В пятницу». «Ммм», - хмыкнул Томми, стоя на стуле и срывая светодиодные фонарики. Ему нужно было заново нанести липкую ленту в следующий раз. «Ты участвуешь?» «Ага», - вздохнул Туббо. «Команда знает?» «Нет». «А, - сказал Томми. - С чем выступаешь?» «Играю на пианино», - ответил Туббо, кинув в мальчика вешалку. Томми ловко поймал ее и бросил в кучу таких же. «Уже есть мелодия?» «Нет», - пробормотал Туббо. «Я не знаю, что играть». Он просветлел. «Эй! Тебе тоже стоит поучаствовать!» «Ни за что», - усмехнулся Томми. «Я не прикасался к пианино годами, здоровяк, я-» В дверь постучали. Оба мальчика замерли, как олени в свете фар. Томми спрыгнул со стула и подошел к двери. «Я открою», - сказал он, и Туббо промычал в ответ, возвращаясь к упаковке скудной одежды Томми, которую он купил на школьную стипендию. Он открыл ее и удивленно моргнул, глядя на стоящего там Элитрийца с крыльями ворона и в угольно-черном костюме. Он выглядел торжественным, но стоял столбом. Томми глянул дальше в коридор и заметил большую коробку, лежавшую на земле. «Это нынешняя резиденция Томаса Иннеса?» - грубо спросил Элитриец. «Э-э, да», - пролепетал Томми. «Я… я Томми. Томми Иннес. Приятно… э, познакомиться?» Туббо фыркнул за его спиной, и Томми повернулся, чтобы зыркнуть на Шалкера. «Я назначенный Сни'йфьер'ич Б'лак'рах'вейн», - сообщил Элитриец, как будто это все объясняло. Он полез в карман и достал оттуда маленькую, богато украшенную коробочку. Томми узнал, что она сделана из того же темного дерева, что и шкатулка родителей Снифф. Он моргнул, когда коробку впихнули ему в руки. Элитриец молча смотрел на него, и Томми решил, что, наверное, ему стоило открыть ее. Перо из сусального золота, которое Снифф назвала в его честь, сверкнуло в свете ламп, и Томми почувствовал, как у него отвисла челюсть, а руки слегка задрожали, когда он увидел свое имя, вышитое и сверкающее в художественном оформлении. «Оно было доставлено сегодня утром», - продолжил Элитриец, будто Томми не держал - возможно - одну из самых драгоценных вещей в мире. «Вместе с письмом от родителей Сни'йфьер'ич о том, что я должен передать тебе, Томми Иннес». Он отступил в сторону и указал на больший ящик. «Это тебе, от нее». Томми тупо уставился на него и церемонно поклонился. «Пусть ее Последний Полет будет вечен. Я скорблю по твоей утрате». Прежде чем Томми смог вспомнить о манерах и вернуть формальность, Элитриец - черный ворон Снифф или как он там назвался на элитрийском языке - исчез, не оставив и перышка. «Томми?» - позвал Туббо, оказавшись рядом с ним. «Смотри», - тупо сказал он, наклоняя коробку к Шалкеру, который встал на цыпочки, чтобы взглянуть на нее. «Красиво», - заметил Туббо. «Что это?» «Это перо Снифф», - ответил он. «Ну, она сделала его. Поскольку у нее не было перьев, названных в честь меня. Это типа традиция». Он прикусил язык, вспомнив слова родителей Снифф - что-то о том, что нельзя разглашать народные секреты. Но, если честно, тот Элитриец тоже внезапно появился у его двери, пока Туббо был здесь, так что он мог просто все невинно отрицать. Туббо выглядел так, будто его распирало от миллиона вопросов, но он так и не стал задавать их, за что Томми был безмерно благодарен ему. Туббо уже давно окончил Академию и тоже проходил Межвидовой Протокол; он, вероятно, знал, что не стоит расспрашивать о тайных культурных обычаях других видов. «Что насчет ящика?» «Думаю, это то, что ее родители назначили передать мне», - пробормотал Томми, закрывая коробку с небольшим щелчком. «Ничего секретного. Просто... вещи, полагаю». «А, - сказал Туббо. - Хочешь открыть это?» Он смотрел на него секунду, сжимая и разжимая потные ладони. «...конечно». Мальчики втащили ящик в комнату, Томми поморщился от скребущего диссонанса, который издавал контейнер, царапая и без того изношенные деревянные половицы. Он не был громоздким, но все равно давил на руки Томми, как будто весил тысячу тонн. Он благоговейно положил маленькую коробку с перьями на тумбочку, поклявшись, что не забудет ее по дороге и сохранит в надежном месте, пока не придет время отправиться на Элитру. Туббо терпеливо ждал, пока Томми откроет крышку - он был уверен, что это заняло гораздо больше времени, чем было необходимо, так как у него дрожали руки, но Шалкер был спокоен, и в его карих глазах читалось понимание. По крайней мере, это была не жалость. Томми ненавидел жалость. Он удивленно моргнул, обнаружив содержимое. Внутри было не так много вещей, как он предполагал, а только один, укрытый слоем одеял, которые защищали его, несмотря на футляр. «О!» - восхищенно обронил Туббо, положив руку на край ящика. Скрипка. Это была скрипка Снифф. Томми вынул чемодан и резко выдохнул. Она отнюдь не была дешевой; он мог сказать это, просто пощупав материал футляра. И это не была какой-то шуткой, мол, это был только футляр - нет, он чувствовал тяжесть внутри. Томми осторожно положил его вниз и расстегнул серебряные молнии. В уголках его глаз выступили слезы, когда он вспомнил разговор о музыкальном инструменте, которым владелили они с Элитрийкой - одна из их многих бесконечных тем для бесконечных разговоров. Она была красивой. Корпус был блестящего черного цвета; внутри - великолепного темно-синего. Сам инструмент был еще прекраснее - на корпусе не было видно и пятнышка, подбородник блестел чистотой. Смычок был в идеальном состоянии - конечно, он был, сурово сказал он себе. На грифе из темно-розового дерева не было ни единого отпечатка пальцев, несмотря на то, что он лежал за струнами; мостик был сделан из клена, а дека - из классической ели, сверкавшей в грязном свете ламп комнаты общежития. Это было собственностью Снифф. Она была такой же аккуратной, как и ее записи; как то, как она организовывала свои книги и обед - эта вещь принадлежала ей, вплоть до нанесенных курсивом инициалов, обозначавших имя владельца. Он полагал, что теперь это его. «Это скрипка», - сказал Туббо. «Скрипка Снифф». Ладно, хорошо, это был способ указать на очевидное. На ней действительно было ее имя. Он наклонил голову. «Интересно, почему она оставила ее тебе». «Потому что я умею играть», - пробормотал он. «Я выучился, когда был в Погтопии». «О», - глаза Туббо расширились. «Я не мог - не могу - больше играть на пианино», - с тоской признался он, и его рука осторожно коснулась скрипки - ее прохлада успокаивала его, пока он пытался отгородиться от ужасных воспоминаний о геноциде на Красной Планете. «Так что Алисса научила меня играть на этом». «Ты можешь сыграть со мной», - мягко предложил Туббо, и Томми отдернул руку, словно обжегся, внезапно осознав, насколько сентиментально он себя вел. «Что?» - спросил он. «Дуэтом», - сказал Туббо. «На шоу талантов». Он сделал небольшой вдох, похоже, пытаясь набраться храбрости для своих следующих слов. «Ради… ради Снифф». «Но... это...» - начал Томми. «Это испортит твое выступление, здоровяк…» «Нет, Томми», - мягко поправил Туббо. «Я бы хотел это сделать, думаю. На самом деле я никогда не собирался побеждать - кто знает, смог бы я вообще - я скорее... хотел сделать что-то драматичное на глазах у тысячи людей». Он наклонил голову. «Это ничего не испортит, Томми. Мне тоже нравилась Снифф». Томми моргнул, взглянув на него. А потом на пианино, что стояло в углу и сверкало. Оно принадлежало ему, но он знал, что никогда не предпочтет его тому инструменту, что лежал перед ним в красивом футляре. Возможно, однажды. Может быть, однажды он снова сыграет на нем, без слез и рыданий, и найдет ту радость, которую оно когда-то приносило ему, но этот день еще не настал и нескоро наступит. «Хорошо», - сказал он наконец. «Что ты задумал?» На лице Туббо блеснула яркая ухмылка. «У меня есть идеальная композиция».

***

«Итак, ты переехал на Л’Мэнбург», - заметил Бэд. Это явно не было вопросом. Томми фыркнул, постукивая пальцами по дереву, которое выступало из углов подлокотников дивана. Это было дизайнерское решение, которое он использовал, чтобы создать как можно больше шума. Возможно, он сможет досадить Бэду, чтобы тот отпустил его с сеанса пораньше. Но вероятно, Огнерожденный был бы не очень хорошим специалистом, если бы его раздражало простое постукивание пальцев по деревяшке. «Это было не совсем моим решением». «Ты должен понять, Томми, что это для твоей же безопасности», - терпеливо сказал Бэд. Он махнул Бэду рукой. «Для них - это хорошо. Но это не значит, что я должен быть в восторге». Наступило молчание. «Нет», - медленно сказал Бэд. «Полагаю, не должен». Он рассеянно поправил очки. «Думаю, тебе стоит как-нибудь прогуляться снаружи». Томми моргнул, подняв взгляд. «Типа...уехать отсюда?» «Нет», - быстро ответил Огнерожденный. «Например, подышать свежим воздухом». «Не моя вина, что ты не разрешаешь мне вернуться в Академию». Бэд нахмурился. «Мы ведь уже договорились, что ты вернешься после поездки на Элитру». «Ты так говоришь, будто это гребаные каникулы», - обиженно сказал мальчик. «Это похороны моего хорошего друга». «Я не хотел, чтобы это прозвучало так», - поправил себя Бэд. «Но я все равно думаю, что тебе стоит подышать свежим воздухом, прежде чем ты отправишься на Элитру». Он взглянул на планшет. «Ты мог бы пойти посмотреть на выступление Туббо на шоу талантов в Президио Сан-Франциско в пятницу? Уверен, он был бы рад». Томми улыбнулся, сев вперед. «Эй, не знаю, знал ли ты, Бэд, но я выступаю вместе с ним». Бэд моргнул, удивление блеснуло в его зеленых глазах. Затем его лицо засияло. «Это хорошая идея, Томми! А Фил знает?» «Это сюрприз». «У тебя так много секретов», - заметил Огнерожденный, прищурившись. «Ты что, мой...» - Томми прервал себя и фыркнул, покачав головой. «Ну, да. Точно, ты мой терапевт. Психотерапевт и все такое». «Я бы предпочел быть твоим другом». «Ты здесь из-за работы, а не потому, что я хочу быть здесь», - поправил Томми. «Да, но я забочусь о тебе как в рамках работы, так и вне ее», - спокойно добавил Бэд. Томми фыркнул. «Это сюрприз только на этот раз», - сказал он. «Не волнуйся. Это не какая-нибудь сокрушительная тайна» Бэд подмигнул ему. «На каком инструменте ты играешь?» «Эээ», - промычал он. «Скрипка». «Ах», - обронил Бэд. «Я не знал, что ты учишься на ней играть» «Я... я не учусь», - сказал он, и его желудок странным образом оказался в горле. «Я научился играть на Красной Планете. Алисса научила меня». Он испустил легких вздох, отпустив ногти от кожи и взглянув на маленькие полумесяцы, оставленные под действием стресса. Его пальцы болели от тренировок. «Это был секрет. Только она знала - Ранбу узнал случайно, но он больше не помнит этого». Он сухо рассмеялся, потирая переносицу пальцами. «Не уверен, осознаешь ли ты, сколько у тебя секретов», - заметил Бэд. Томми фыркнул. «Это точно». «Нет», - сказал Бэд. «Продолжай. Какие еще секреты ты хранишь?» «Эм...» - бросил в пустоту Томми. Он зажмурил глаза, искренне пытаясь что-нибудь вспомнить. «Я убивал людей». Глаза Бэда расширились. «Этого нет в твоем досье». «Конечно», - пожал плечами Томми. «Последними были те Арахниды на корабле Мериха Риенса». «Я думал, они потеряли сознание». Томми моргнул. «Нет», - осторожно сказал он. «Я перекрыл доступ кислорода к их легким. И остановил их сердца». Он покачал головой. «Это было не специально, но я не жалею об этом». «Итак», - сказал Огнерожденный. «Позволь мне прояснить ситуацию. Ты не жалеешь, что убил тех Арахнидов?» Он усмехнулся. «Конечно, блять, нет. В конце концов, это они убили моих родителей». Он заставил себя ослабить хватку на диване. «Я сожалею о многих вещах, Бэд», - честно заявил он. «О многих, многих вещах, которые я мог бы изменить - за которые я виню себя, и всегда буду винить». Бэд нахмурился, но Томми поднял руку, останавливая его. «Я не очень хороший человек. И не идеален». Это звучало почти так же, как слова Пурпуда. «Далеко не такой, на самом деле. Убивать тех Арахнидов - возможно, было неправильным. Может быть, их следовало отдать под суд. Может быть, они бы все равно умерли». Томми слегка пожал плечами, взглянув на зеленые глаза. «Но если бы у меня была возможность переделать свою жизнь, изменить все, стал бы я это делать? Нет». Ответ был твердым и решительным, и если он в чем-то и был уверен, так это в своих словах. «Сожалею ли я об убийстве стражников в Погтопии, когда те прятали еду и забивали до смерти детей, которые просили милостыню? Нет, Бэд, я не жалею и никогда не пожалею об этом».