НЕБО ДЛЯ ДВОИХ (Фэндом по сериалу "Большое небо", 2018)

12.. Год за годом сменяли друг друга зима, весна, лето, осень… Потихоньку стали забываться и заметные события нового десятилетия: Московская Олимпиада и потрясшая всех жителей страны смерть Владимира Высоцкого. Ежедневно не давало о себе не помнить только одно событие – ввод Советских войск в Афганистан. Своим чередом шла жизнь в городах и селах страны. Потихоньку стал стихать пафос комсомольских строек и поднятия целины. На занятиях по политинформации, партийных и комсомольских собраниях уже не ставились вопросы об изучении «исторических трудов», трилогии Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина». В приватных разговорах на тех же кухнях советских граждан можно было услышать и о «литературных неграх», создавших мемуары Генсека, и о том, что Земля-то была Малая, а гонорары очень большие. Позже это время назовут «застойным». Бывшие комсомольцы и молодые специалисты обзавелись семьями, простое человеческое бытие, называемое бытом, взял верх над романтикой юности, все повзрослели, пустили корни и практически стали постоянными жителями городов и поселков, куда их судьба забросила в свое время по распределению ВУЗов, техникумов и училищ. Далеко не все возвращались к «родным берегам», откуда уезжали в свое время в «большую жизнь». Это было время, когда друзья и коллеги собирались на кухнях, негромко пели под гитару песни любимых бардов; читали стихи и передавали из рук в руки номера «Нового Мира» и «Юности», негромко вели разговоры о защите нашими, то есть советскими летчиками, Асуанской плотины; военном конфликте в Корее, войне во Вьетнаме – но достоверно никто ничего не знал, только на уровне «одна баба сказала». Кто-то пытался слушать по ночам сквозь треск и шум радио Америки и Европы. Почти не удавалось. Советские «глушилки» были на высоте. А вот война в Афганистане – она уже коснулась многих, прошлась по многим судьбам и оставила кровавую память. О ней говорилось много. В обиходе жителей страны появились понятия «Черный тюльпан», «груз 200» моджахеды, Кандагар и другие. На кладбищах городов и поселков появились первые могилы героев, исполнявших свой интернациональный долг в Афганистане. Только матерям, чьих сыновей привозили в цинковых гробах, именуемый как «груз 200», из той, далекой страны, оставалось непонятным, кому и что были должны их дети. Каким-то немыслимым образом из рук в руки передавались произведения Солженицына, Булгакова, Набокова и многих других. Некоторые из малоизвестных авторов попадали и в библиотеку Таежного. Так, однажды вечером, Саша принесла домой объемный том на желтой обложке которого крупными черными буквами значилось: «Эрнест Хемингуэй». - Сашенька, блат – это неотъемлемая наша суть. Прижимая к груди книгу, смеялся Сергей, первый читатель. - Записала на тебя. Вернешь через десять дней. - Верну, обязательно верну. Поцеловал жену в щеку и надолго, до глубокой ночи уселся на свою скамеечку у печки. В «информационном поле» потихоньку появлялась брешь, а прилавки в магазинах страны все пустели. В обиходе жителей страны появились новые понятия, такие как «дефицит», «продуктовые наборы», «талоны». У Сергея Ющенко появилась еще одна обязанность: один-два раза в месяц в своей мастерской сколачивал аккуратные фанерные ящики для посылок. Когда приносил на почту уже готовые к отправке посылки, оператор почтового отделения каждый раз говорила одно и то же: - Сергей Дмитриевич, так хочется зачислить вас в штат. Наши поселковые жители неделями ждут тару, чтобы отправить посылки. По нескольку раз используют одни и те же ящики. А на ваши любо-дорого посмотреть! - Смотрите, за погляд денег не берем! Смеялся в ответ Сергей. И вспоминалось, что в каждый его приезд домой к маме в станицу, родительница его любимая всегда удивлялась новым словам и оборотам в его речи. На что он отвечал: «Мамуль, да это же известный факт, с кем поведешься, у того и займешь». Постепенно женщина перестала удивляться тому, что хлев сын называет «стайкой», прилегающий к дому палисадник – «оградой». Позже новыми названиями привычных вещей удивлять стали бабушку подрастающие внучки: булавка – пимка; варежки – голички; брючины – гачи. В ответ только жизнерадостно смеялась: - Спасибо, деточки! Новому языку хоть обучусь. Поинтереснее английского или французского, что с Сережей и Ксенией учить приходилось! А Саша регулярно собирала посылки маме Сергея и своим родителям: рыбу всякую, грибы соленые и сушеные, северную ягоду. В магазинах страны прилавки становились все скуднее – собирали Саша с Сережей в придачу к выше перечисленному посылки с мясными и рыбными консервами, сгущенным молоком, даже сахар. Текстиль, обувь… Да всего и не перечислить... Северные районы страны пока не забывались, снабжение было не как прежде, но недостатка еще не ощущалось. Вот северяне и старались подкормить тех, кто на «Большой земле». ***** Сергей Ющенко подъехал к дому на «Ниве», которая уже почти десятилетие верой и правдой служила хозяину. К середине 80-х годов она давно была в Таежном не единственной. Под разросшимся деревом дикой груши, которую Сергей посадил в первую весну после возвращения в Таежный, на качелях покачивался его друг, Виктор Чертков. Сергей не стал открывать ворота, просто поближе к штакетнику подогнал машину и присел напротив Виктора на мягкую скамейку, заботливо и умело сделанную из сиденья от списанного бензовоза. Сергею понятно без слов, коли друг ждет его возле калитки, а не дома, стало быть Чертков пришел с разговором тет-а-тет, только для двоих. - Ну, что? Какие дела привели тебя в мои чертоги, друг мой? - Серега, не буду тянуть кота за хвост. Мы с Ксенией хотим уехать, пока в Красноярск. Там мне хоть какая-то работа светит, в малой авиации. На «Тушку» или «Ил» пересесть не рассчитываю, время ушло. Возможно, попробую на Як-40, но тоже уже вряд ли получится. Всему свое время. А уезжать надо, там и врачи другие. Ксеньке нужно менять обстановку. Разговаривали уже с ней и об усыновлении малыша из дома малютки. Но мне это как-то совсем не по душе. Но что делать? Я ради нее на все пойду. Только мало представляю себе, как можно любить чужого ребенка? Да и Витька скоро заканчивает школу, надо ему покрепче фундамент, через пару лет поступать в институт. - Сказать, что ты меня удивил – ничего не сказать. Нет, Витя, прости, но именно Витюку я не отпущу. Да и Саша не согласится. Город, какие-то новые проблемы и соблазны. Ты будешь сутками на работе, а нашему сорвиголове нужен глаз да глаз. Да как еще, приживется ли в новом коллективе? А за качество Витькиных знаний не беспокойся: коллектив учителей в нашей школе отличный; у Витюки природный ум; и мы с матерью не останемся в стороне: точные науки – мой конек. Саша отличный гуманитарий. Думаю, на медаль Витька вытянет. Так что, лишь бы медкомиссию прошел, и мечта парня о летном училище в кармане. - Да, и еще бы «неуд» по поведению не огреб! Хмыкнул Чертков. И вдруг, после небольшой паузы прозвучало: - Чертков, а как же я? Ющенко так растерянно произнес последнюю фразу, что Виктор и в темноте не мог оторвать глаз от лица друга, светлым пятном белеющего в лунном свете. - Ким ждет пару молодых летчиков после училища, будешь с ними и летать, и учить. И продолжил: - Если бы не Ксенькино желание переехать отсюда, я бы здесь прожил до последнего своего дня. Вы все вместе взятые – Витька, ты, даже Саша, вся моя родня. Мать умерла, которую я навещал раз в пятилетку. Все времени не было. Узнал о ее смерти из письма отчима, о существовании которого даже не знал. Сергей внимательно посмотрел на нервные движения рук Виктора, хлопнул по плечу: - Иди в дом, я следом, только стайки и теплицы проверю, закрыли их мои на ночь или нет. Виктор поднялся с качелей, из-за спины достал бутылку с настойкой и пошел в дом, в котором светились все окна. Его остановил голос друга: - Витя, помнишь нашу аварийную посадку, когда летели на заимку? - Конечно. Единственная, первая и, надеюсь – последняя. Мы с тобой не только аккуратные летчики, но еще умеем бояться. А этого хороший летчик стыдиться не должен. Это главное чувство самосохранения, особенно если у тебя за спиной еще и двенадцать других человеческих жизней. - Тогда было тринадцать, у мужчины на руках был ребенок, лет двух. - А что ты вдруг об этом вспомнил? Столько лет прошло, никогда об этом не говорили. До сих пор удивляюсь, как вместе, синхронно увидели ту единственную заснеженную полянку. А так, черт его знает, что было бы: одни многолетние кедры и сосны плотным строем. Одного боялся, чтобы брюхо не проткнуть. - Да, и я про брюхо. И сколько раз хотел спросить, все случая не было: в последний момент, когда уже сели, сломали винт, ты вцепился в штурвал и несколько раз повторил «Сашка, Сашка». Почему? - Я говорил это вслух? Странно, всегда казалось, что только подумал. Больше Виктор ничего не сказал, пошел туда, куда направлялся: в дом, в котором светились все окна. Ющенко постоял с минуту у калитки. Вспоминал, как делал свою работу: с улыбкой вышел в салон, чтобы успокоить пассажиров, что все будет хорошо. Каждый из них слышал, как «чихает двигатель» и теряет мощность. Улыбался, успокаивал людей, быстро вернулся в свое кресло на помощь Черткову, а в голове билось: только спастись, только сесть. Погибнуть нельзя, как без него останется Саша с детьми? После посадки, сообщили на базу об аварии, ждали вертолет-спасатель. Сам Сергей повел людей в сторону юрт, которые заметили со вторым пилотом с воздуха. Чертков остался на месте, ждать помощи. Никогда не забывал последнюю сцену: белый как полотно Виктор, до судорог сжатые на штурвале крупные кисти рук и шепот, как в бреду: Саша, Сашка, Сашка. Постоял на крыльце закинув голову вверх, посмотрел на яркие звезды в темном сибирском небе: «Отныне необходимо быть в воздухе внимательнее в несколько раз. И опасаться , попросту как сказал Витька, осознанно бояться тоже больше в несколько раз. Черткова рядом не будет. Теперь сам, все сам».