В плену зверя

      К тому моменту, как мы вернулись в особняк, промокшие до нитки из-за дождя, моё тело уже не могло нормально функционировать: усталость ломала, а сознание то и дело готово было покинуть голову. На обратном пути телефон Коула скрылся в речном потоке, и все, что оставалось сделать под конец — избавиться от ковра и нескольких пакетов с вещами. Но стоило нам оказаться на территории особняка, как было принято решение убрать все в бывшую комнату Брамса, где никто не сможет это найти, пока костер не запылает, поглощая улики. «Только не сегодня», — твердо решила я, направившись прямиком на кухню, игнорируя затаившегося за спиной Брамса, недавно закончившего прятать вещи. Как каждый человек нуждается в воздухе, так и глоток алкоголя сейчас был самым желанным и необходимым для меня. Все что угодно, лишь бы иметь возможность передохнуть перед нашим предстоящим разговором. Правда, складывалось впечатление, что только мой организм работал на пределе, и только я в этой комнате нуждалась в передышке. Грудь Брамса вздымалась чаще обычного, но не ходила ходуном, как у меня. Это наводило на ряд вопросов. Ведь все время он проводил в стенах, находясь в жестких рамках. Те гантели, что я видела в его обители, возможно, служили частичным ответом на вопрос, но все же. Для отшельника Брамс был слишком вынослив и силен. «Не сказала бы, что это наблюдение грело мне душу. Если возникнет ситуация, при которой я должна буду покинуть особняк, вряд ли получится даже ослабить гиганта какими-либо таблетками. Так что, осторожность не помешает. Подобным ему женщина может противостоять только умом и хитростью».        Приторная горечь стремительно распространялась по горлу, обжигая его и нёбо, но забирая тревогу, превращая её в блаженство. Каждый последующий глоток, подобно лепесткам роз, опускался по пищеводу, распуская там цветы, чей аромат дурманил разум. Плевать сейчас было на Брамса, тяжелым взглядом осматривающего меня с головы до ног. Абсолютно не важно, что грязная и мокрая одежда неприятно облепила тело. Еще один бокал, и я смогу погрузится в блаженный сон, молясь, чтобы мистер Сэндмэн, как в строках песни, наслал на меня приятный сон забытья. И в нем не будет бесчисленных кошмаров, что и так были наяву с самого детства. «Mr. Sandman, bring me a dream (Мистер Сэндмэн, пришли мне сон) Make her the cutest that I've ever seen (И пусть он будет сладчайший из всех)».       Я допила последние капли вина, и руки сами зацепились за края ветровки, с неприкрытым раздражением скидывая ее на кафельный пол. В конечном счёте я осталась в майке на бретельках, что из-за впитавшейся воды скорее показывала, чем скрывала. «Тело тоже можно использовать, зная, какое влияние я на него оказываю. Хоть ты и сильнее, Брамс. Даже если ведешь непонятную игру, мне есть чем тебе ответить». — Нам нужно принять душ и переодеться. Одежду на нас по-хорошему надо бы сжечь потом вместе с вещами Коула, — говорю я, отвлекаясь на уборку стола. Делая все с намерением оттянуть контакт глаз. Мысленно я молилась, стоя на коленях, обращаясь не к Богу и даже не к Дьяволу — к Брамсу, выпрашивая у него покорности, но предчувствие чего-то плохого не покидало меня. Его молчание только подогревало тревогу — не было никакой реакции.       Он почему-то выжидал с ответом, что-то обдумывая. А может, это лишь мои тревоги, играют со мной в игру? Беспочвенная игра на струнах моих нервов, не иначе. Но стоило только поставить бокал к остальной посуде, как меня ударили в спину: — Мне нужна помощь в душе.       Такое простое утверждение, произнесенное вдобавок ко всему детским голосом, было подобно разряду грома, сокрушившему небеса моего сознания, принося за собой страх.       Медленно, словно в мороке, взгляд мой столкнулся с его холодным, осматривая с головы до ног, не зная, зачем. Хотя ответ был мне дан незамедлительно: я нагло тянула время. Успеть прийти в себя после таких громких слов, сказанных тихо, но четко. Так, чтобы я несомненно услышала. Несмотря на утро, туман, накрывший куполом наш дом, закрыл нас своим невидимыми руками от солнца. Поэтому я включила свет, озаряющий темные уголки особняка. Но даже в таком освещении глаза Брамса блестели холодным пламенем гораздо ярче, пугая своей непреклонностью.       Можно ли придумать нечто достойное в ответ, когда ты чувствуешь себя жертвой в свете этих глаз? В голове был вакуум, через который не пробиться. А ведь все стоящие фразы были за ним. «Есть ли правильные слова для такого? Ведь он воспримет только согласие, отрицая все остальное».       Толковая идея так и не озарила пустую голову, но появилась надежда. Аккуратно, стараясь проронить как можно мягче: — Брамс, ты уже взрослый мужчина. Ты можешь справиться с этим сам, — почти шептала под конец я, напоминая себе о стоявшем напротив человеке. Нет, психопате, реакция которого была непредугаданной, а мысли непостижимы. — Взрослые парни ведут себя непредсказуемо, Грета. Они часто не слушают того, кто им командует… мальчики же более послушные.       Может ли пол обрушиться прямо сейчас под моими ногами? В противном случае я задохнусь, так как смысл слов, сказанных беззаботным детским голосом, не давал мне протолкнуть воздух в легкие. Он застревал в горле, вызывая удушье. Вот и первое непокорство с его стороны. Ранние клыки, показанные тому, кто старше. Не стал даже скрывать, что я ему не указ, если он того захочет. В его понимании я нарушила правила игры, указав на его самостоятельность. Для этих забав ему нужны мои тело и душа, и никак по-другому. Мне указали на место в иерархии, и отнюдь я не занимаю высшее положение. «Конечно же ты вырос, засранец. Дети не могут так осознано манипулировать, но черта с два я выйду проигравшей в финале нашей с ним истории. Хочешь поиграть? Хорошо. Будет тебе заботливая нянечка по имени Грета». — Хорошо. Я помогу тебе. Но только в этот раз, Брамс, — добавила под конец. «Мне неизвестна причина, по которой его родители заботились о кукле, нежели о своем настоящем сыне, но сейчас Брамс охотно пользуется новыми привилегиями. Теперь его цель — сполна насладиться вниманием и лаской».       Думается, дело было в обезоруживающей усталости, алкоголе, но внезапное потемнение в глазах вынудило меня скорее растереть глаза, страшась лишиться зрения в такой поистине неподходящий момент. Однако только через секунду медленно работающий мозг сообразил: дело было не в моем теле, а в электричестве, внезапно переставшем поступать в дом. Глаза просто не смогли быстро подстроиться. «Спокойствие. Я хорошо запомнила, что свечи находятся на той полке, как раз-таки на кухне». — Сейчас я зажгу свечу, подожди, — проговорила я в полумрак, быстро пробуждая огненный свет спичками. «Во многих обстоятельствах можно отыскать свои плюсы. Как образец: в полумраке не будет смущения, а моя нервозность спрячется под покровом тьмы. Так проще проконтролировать Брамса, принуждая скорее отойти ко сну. Тогда моя грудь снова наполнится спокойствием в интимной тишине, а душевное равновесие вернется ко мне».       Поэтому я говорю себе любовно: спасибо, что все так получается. Благодаря усталости от недавних дел, какими бы ужасными и постыдными они ни были; томлению тела, упоение которого вызвано алкоголем. Каждый из факторов сейчас помогает мне пройти мимо с гордо вскинутой головой. Вплоть до злополучной ванной комнаты, невзирая на тяжелый взгляд, пронзающий спину весь путь наверх. «Нужно просто поскорее с этим закончить».       Он следовал за мной по пятам, спокойно заходя в тесную ванную комнату и в безмолвии наблюдая, как я настраиваю воду в душе, словно мы уже поменялись ролями, и надзирателем теперь был он. Мысль, чтобы сбежать, конечно, не покидала меня, постоянно прокручиваясь в голове, но это был не выход. «Послушная девочка» пока не должна показывать клыки. — Здесь мочалка, вот гель для душа и бритва, если ты захочешь побриться. Воду я уже настроила, так что можешь снимать одежду и мыться. Я оставлю тебе свечу, и под дверь положу какую-нибудь одежду, чтобы ты смог переодеться. Схожу поищу ее в доме.       Но быстро покинуть комнату мне не дала рука, что будто металлические тиски обхватила кисть моей руки. Оставалось только наблюдать за неясными приготовлениями. Вот Брамс опустил крышку унитаза, присаживаясь на нее следом, другой рукой забирая у меня свечу, отводя ее подальше от нас, от чего устрашающие тени заиграли на наших лицах, оставляя отпечаток темноты. Его руки ставят свечку на край раковины, возвращая после все внимание к растерянной мне. — Я не останусь в этой темноте один, — говорит он, и голос уже настоящий, не искаженный детской пугающей речью. Даже кисть руки более не обхватывает браслет из человеческих пальцев. На смену пришло новое ухищрение: длинные ноги расположились с обеих сторон от меня, создавая даже не материальный барьер — ментальный. — Что… — но речь оборвали, беззастенчиво расстегивая передо мной мужской кардиган, пока темнота его глаз исследовала меня. «Нет, пожалуйста», — только и промолвила я про себя, не имея сил отвести взгляд от белоснежного торса, не отяжеленного родинками или волосами. Мистер Сэндмэн пришел гораздо раньше, не дожидаясь, пока отяжеленная голова коснется подушки? Это просто плод затуманенного рассудка, не иначе. Я была слишком обескуражена тем, что происходило. Это точно был сон. Такие видения приходят лишь ночью, когда ты остаешься наедине со своими желаниями и фантазиями.       Но нет. Каждый новый оголенный участок тела Брамса представал передо мной, завораживая, не позволяя даже мыслить о том, чтобы отвернуться. Но разве я могла это сделать под прицелом нечитаемого взгляда? Тело подводило, и те же ноги отказывались двигаться, любуясь представлением сценариста, коим выступала фигура в маске. «Что делать мне с теми внутренними существами, обезумевшими настолько в нем, что могут вести нас двоих к саморазрушению? Только запереть куда подальше, спрятав ключ. Но что если Брамс и является этим самым хищником, требующим немедленного внимания и заточения?» — Брамс, — прошептала я зачем-то. «Отчего так просто нарушаешь мои заветные и выношенные планы?— хотелось прокричать, - Чтобы в конце мои мысли и сны безжизненно лежали у твоих ног?!»       Медленный танец пальцев лишь продолжался, отбрасывая в настоящее время к его ногам грязную футболку, пока единственными предметами, украшающими тело, не стали спортивные штаны да фарфоровая маска, что была ценнее всего. Брамс выжидал. «Отец всегда говорил, что сказки полны ответов на наши вопросы: они предлагают путеводные карты, помогающие преодолеть непосильную на первый взгляд преграду. Но есть ли поучительная сказка для тебя, Брамс?»       Долго спокойствие не продлилось, хоть и промедление заставило меня задаться вопросами: «Что кроется за этим представлением? Заманивает или приручает, как домашнее животное?»       Все же Брамс не позволил себе оставить меня слишком долго со стервятниками, именуемыми мыслями. Мужские руки медленно оказались на поясе штанов, чуть оттягивая их вниз, отчего мелькнула черная резинка трусов, выбившая последний вздох из моим пересохших губ. Этого было достаточно.       Я вмешалась в правила игры, нарушая ее ход, стремительно поворачиваясь спиной к виновнику моих метаний. Мне нужна была свобода! Еще никогда я так не желала ее!       Предательское сердце все стучало, как ненормальное, стремясь вырваться из груди, отдаваясь барабанной дробью в голове. Хотелось многое сделать, но в первую очередь, растереть себе руки, чтобы избавиться от мурашек на коже, только они и не думали уступать. И Брамс никак не помогал мне успокоиться. Не находя контакта глаз, извращенный мозг придумал другой способ привлечения внимания: свои штаны он демонстративно отбросил туда, где даже отвернувшись, я могла их заметить ( до этого он кидал одежду возле себя). «Сколько приемных матерей учило меня не видеть, а приукрашивать любые странности: приятные и неприятные. Поддавшись их учениям, в голове возникли мысли о возможности приручить того, кто силой захотел укрыться ото всех. Правильно ли я оценила свои возможности?»       Вновь эта пауза, переполненная томительным ожиданием. Я боялась обернуться, а он и не заставлял, играясь. Только шум воды и мое дыхание позволяли оставаться в себе, сфокусировавшись на неживых помощниках. Отвратительное, съедающее заживо ощущение беспомощности, когда ты не в силах что-то сделать. Моя участь ныне заключалась в безвыходном предвкушении. «Думала, смогу найти путь назад из тюрьмы его обнаженного тела, но каким же было ошибочным это суждение. Типично для жертвы зверя, но поэтому и постыднее для меня, которой уже имела опыт в клетке с хищником. Я все еще близка к наивности, несмотря на былую уверенность».       Но что еще после пережитого может также шокировать — пальцы, что аккуратно, почти невесомо, дотронулись до поясницы, ленивыми движениями поднимаясь по позвоночнику вверх, стирая невысказанные слова из моей головы. Непостижимая мука от опустошительных ласк. Таких неправильных, недвусмысленных. Завлекающих закрыть глаза хоть на миг, поддавшись искушению милости чужих пальцев.       Неожиданных, но излишне приятных.       Как же мне хотелось обвинить во всем алкоголь, после которого моя чувствительность повышалась; сослаться на попытки не спровоцировать Брамса на агрессию. Но сложно лгать самой себе. Никто и так не сможет влезть в голову и ужаснуться творящемуся там безумию, так есть ли повод стесняться? В мире, где люди редко откровенны друг с другом, последним оплотом надежды остаемся мы сами. Да, и еще раз да! Мне были приятны эти проклятые руки, хоть одновременно я и страшилась их силы, что так контрастировала с нежными прикосновениями. Но именно эти пальцы, одними только невесомыми движениями сбивали мне пульс.        Рука Брамса добралась в конце концов до шеи, становясь чуть ощутимее в своих нажатиях. Ладонь раскрылась, и пальцы, словно крылья, прошлись по нежной коже, пока не замерли в удушающем ошейнике. Тотчас все накопившиеся эмоции, вместе с усталостью, прорвались через плотину сдержанности. — Я принесу тебе одежду, — громко прошептала я, перекидывая ноги через него, в неумолимых попытках покинуть это душное пространство, переполненное слишком яркими, неприкрытыми эмоциями. Все, что сейчас было необходимо, это материализоваться за дверью, опустившись на корточки, но мне снова указали на ошибку. Попытка была жалкой, и ее мгновенно пресекли, притягивая обратно к Брамсову телу. Кисти быстро закинули на широкие плечи, но и это было не все. Во избежание очередного недопустимого непокорства, крупные ладони опустились сверху на мои, сжимая сильнее. Мало ему было терзать меня своими руками. Голубые глаза добавились к этому укрощению. Словно дитя, я закрыла глаза, боясь прочитать в его взгляде предстоящий сценарий. Подобно бабочке, у меня образовался кокон, раскрывшийся в момент пика, и спасающий. — Боишься? — прошептал он. — Или не хочешь смотреть? «Правильно поставленный вопрос всегда вытекает из любопытства, сокрытого от спрашивающего. Пытаясь раскрыть мою душу перед его голодным взглядом, он ищет ключи, способные приблизить его к этому, но я лишь молчу, боясь дать неправильный, нежеланный ответ».       Первое, что ощутило мое тело — его ладонь, больше не держащую мою, а следом глухой звук удара, прошибающий насквозь, после которого защитный кокон рассыпался прахом, раскрывая наготу эмоций в широко распахнутых глазах. В последний раз наши взгляды пересеклись, прежде чем комната погрузилась во мрак. «Он отбросил на пол свечу, отчего она погасла, оставляя нас окончательно слепыми в этом маленьком пространстве наедине друг с другом». — Брамс, — только и прошептала я в пустоту. — Так тебе комфортнее? — произнесли его губы, но то, с какой интонацией это было сказано, вызывало во мне страх. Настоящий, животный, еле скрываемый. А ведь Брамс даже не кричал. «Нет! Ты не отпускаешь меня!» — билось во мне. — Брамс, — шептала вновь и вновь, неспособная произнести что-то еще. Голова кружилась от возникшей темноты, и как бы не велико было желание выбраться, наоборот — схватила мужские плечи ощутимее, под гнетом страха. — Я же сказал, что мне нужна помощь, Грета, после я отпущу тебя. — Я ничего не смогу сделать в этой темноте, Брамс, ты же понимаешь. — Тебе и не нужно. Это я привык жить в ней. Тебе лишь следует идти за мной, — твердо, голосом, не терпящим больше лишних слов, выпалил он, неумолимым шагом разрезая своим телом темноту, словно никакой свет и в помине был не нужен. Очевидно, Брамс сам родился в ее утробе, не страшась нечистых сил в сказках, обитающих во мраке.       И я плыла вместе с ним, ведомая крепким хватом руки. Угасли силы на сопротивление и непокорство. Остатки сил расходовались на обострившиеся чувства, улавливающие изменения в температуре, стоило только приблизиться к душе; подметить момент, когда Брамс зашел под теплые струи, но никакие рефлексы не спасли меня от громкого вздоха, когда стена воды обрушилась мне на голову. Он потянул меня за собой куда дальше, чем я могла предполагать. — Ты сама сказала, что нам нужно принять душ. Я просто выполняю то, что ты говоришь. «Так я и поверила тебе», — вспыхнула ярким пламенем гневная мысль.       Не получится из хищника сделать невинную овечку, сколько бы шкур он ни примерял. Так и ему не следовало оправдывать свои действия извращенной интерпретацией моих слов. Но пора бы уже принять факт его игр, и не удивляться очередным порочным желаниям. Все было понятно, стоило только увидеть в его каморке самодельную куклу в моем платье и салфетки.       Он не обманет меня. Готова отдать руку на отсечение, что этот план зародился в его темном сознании в тот самый момент, когда я сказала про душ.       Хоть рукам вновь позволили быть свободными, но в этой беспросветной темноте все, что было мне уготовано, лишь прижаться к прохладной плитке позади себя, дожидаясь дальнейших манипуляций с моим телом и душой. «Ты же знаешь, что будет дальше, Брамс. Так не медли».       И ход был сделан, стоило ощутить в правой руке что-то влажное и мягкое — мочалку. — Чем быстрее ты сделаешь это, тем скорее я выпущу тебя отсюда, Грета. — Прошептали мне возле уха, пуская дрожь по телу. «Хочешь ласки? Знаешь ли ты, что в эту игру можно играть вдвоем?».       Пока сознание окончательно не покинуло ослабевшее тело, я решительно села за воображаемый игральный стол, принимая правила игры. Левая рука оказалась на широкой груди, ища в ней опору, пока правая, после недолгого промедления, начала свой танец, размазывая мыло. Мне казалось, что мое тело не слушалось, его трясло, пока рука рисовала неведомые мне символы. Единственной маленькой победой было такое же состояние у Брамса, чье интенсивное, рваное дыхание прослушивалось даже сквозь шумный поток неспокойной воды. Мог ли он делать это специально, демонстрируя свою реакцию? До этого Брамс тщательно контролировал свои действия, так почему же сейчас так открыт?       Может, я всего лишь воображаю, но разве это не прямое доказательство того, что и его выдержка не может быть вечной? «Как бы ты ни хотел привязать меня к себе, Брамс. Мое влияние на тебя сильнее в сотни раз».