Et sur l'amour?

      Заболеть на середине рабочей недели, мог только везунчик, коим и считался Арсений. С температурой под 39 градусов и простуженным горлом, который, как оказалось подхватил он на празднике, Попов лежал уже два дня. Серый съехал до болячки Арсения, поэтому решив не беспокоить друга и приняв решения что вылечиться сам, о болезни Матвиенку, Попов не сообщил.       Пролежав два дня, Попов понял, что ужасно скучает по работе, по скучным урокам, по, уже толком наскучившим проверочным роботам, по кислым лицам своих коллег, по… зеленым глазам подростка, из одиннадцатого класса.       Тот разговор ещё на долго запомниться Арсению в памяти. То, с каким трудом Антон говорил о долге своему отцу, не смог сказать бы, даже сам Арсений. Почему Антон не послал отца, он так и не узнал, но очень хотел это сделать. Это упростило бы задачу в разы. Хотя и сама задача была не из легких. Такую сумму, как 82 000 рублей, не сможет достать взрослый человек, уже не считая подростка, который о такой сумме даже и не слыхал. Попов жутко, аж до боли в груди, хотел увидеть этого отца, поговорить с ним по-мужски, заехать ему кулаком разок в его наглую морду. Именно так Арсений, ещё в детстве, представлял мудаков и гадов. ***       Кстати о гадах. Его отец был не лучше их всех. Отец Арсения был хорошим бизнесменом. Он открыл компанию, а вернее агентство, в котором работали лучшие юристы в городе. Имел он, с этого агентства, не плохие деньги, но есть одно «но». Попов-старший был готов продать сына — ради прибыли, просить жену — ради бизнеса, а умереть — ради выгоды. С последним, кстати, в точку. Умер он как раз, когда Арсений заканчивал 2-й курс университета, завещав свой бизнес сыну, в надежде, что тот всё же прозреет и поймет, что учителем он далеко не зайдет. Но старик ошибся, как никогда. Попов-младший продал компанию своему хорошему другу, который как раз собирался его открыть, а за вырученные деньги купил квартиру в Питере. Смешно не так ли?       С самого рождения Арсения, отношения отца и сына, в семье Поповых, было так себе, ну, как «так себе»… отношений не было вообще. Всё своё детство Арсений видел отца крайне редко, а если и видел, то не применено занятым. И только когда зашёл вопрос о поступлении в университет, Попов-старший, будто бы вспомнив, что у него есть сын, начал умолять того пойти на юриста, чтобы в дальнейшем передать ему бизнес. А вот, когда Арсений пошёл на лингвиста, его отец чуть ли не инфаркт симулировал, лишь бы сын сжалился, но этим Попова-младшего было не переубедить. Кстати, с того инцидента, они больше и не общались, впредь до похорон. ***       Так, вот. Лежа, Арсению пришла мысли, точнее она уже была, но поставить её в серьёз Попов додумался только сейчас. Найти Антона в социальной сети, оказалось куда проще, чем он думал. Написав ему короткое сообщение, Арсений принялся ждать, почему-то полностью уверен в том, что Шастун придёт. Через тридцать минут послышался звонок в дверь…

***

— Нет, Арсений Сергеевич! Даже не просите, — эту фразу, как на повторе, уже десятый раз, говорил Шастун. — Антон, почему ты не хочешь? Объясни причину. Это же так просто, — и себе не отставал Попов.       Уже, как час, они спорили на кухне. Казалось бы, Антон взрослый мальчик и должен всё понимать, но вместо это, он, как упёртый баран, качал головой в знак протеста. — Арсений Сергеевич, поймите, познакомить вас с моим отцом, чтобы вы с ним поговорили, это не возможно. Я этого делать не буду. А про полицию я вообще молчу! Нет и точка. И вообще, как это будет выглядеть?! — Нормально это будет выглядеть. И почему ты не будешь этого делать? — это уже выводило Арсения из себя, но тот держался, как только мог. — Потому что… — «Ну же Антон скажи, что тебя мучает?», — прошла мысль у Попова, но в ответ тишина. Шастун запнулся на полуслове и тут же закрыл рот. — Антон?.. Он же не просто так обратился к тебе, верно? — в место ответа снова тишина и приняв это за согласия, Попов продолжил. — Почему именно к тебе? Почему ты согласился? Почему ты не послал его?       Антон молчал, опустив взгляд в пол. Он не мог, не хотел… боялся? Боялся потерять этого человека из-за своего прошлого. Арсений стал для него, за всего неделю, всем, а может даже больше. И если Антона оттолкнут из-за правды, он этого не переживёт. — Слишком много почему, не так ли, Арсений Сергеевич? — Антон хотел перевести всё в шутку, но взглянув на холодный, бушующий океан в глаза своего учителя, добавил уже серьёзнее. — Я… не могу Вам сказать. Это слишком личное, это слишком… старое, заезженное, но до сих пор больное. То, чем меня можно шантажировать, из-за чего на до мной можно смеяться, жалеть или быть просто равнодушным к этому. Только из-за этого уже можно прекратить со мной общаться, забыть, избить, но точно не остаться рядом.       На глазах у Антона проступили слёзы. Вспоминать, те дни, он не хотел. Каждую ночь ему сниться лицо того учителя английского. Каждый раз, во сне, он целует Антона. От одних только прикосновений у Шастуна на коже появлялись мурашки. Забыть те дни было невозможно и всё что оставалось — это терпеть. Терпеть те сны, терпеть и подавлять в себе травмы, оставленные тем извращенцем, терпеть, терпеть и только. Антон уже, даже, не помнит, когда в последний раз спал спокойно, не просыпаясь в холодном поту, в ужасе и страхе за свою жизнь. — Вам просто надо знать что мой отец пьянчуга, бывший наркоман и бандит. Ещё в начале девяностых у него был крупный бизнес в Москве. Когда в 1991 году СССР распался, отцу пришлось крутится, как уж на сковородке, лишь бы не прос… — Антон вовремя остановился, вспомнив кто перед ним стоит, а выслушивать очередную лекцию у него не было сил. — В общем, не хотел потерять ни авторитет, ни потраченных усилий вложенных в этот бизнес, — последнее слово он выделил с особым холодом и пренебрежительностью в голосе. — Теперь Вы понимаете от куда у него были такие деньги?! Мама долго терпела, не в силах вмешиваться в жизнь отца, но когда в очередной раз она застала отца за изменой в нетрезвом виде, мама подала на развод и мы съехали. — Но все равно, почему ты? Почему не твоя мама или кто-то из родственников, finalement*? — не унимался Попов. Он не любил недоговорок и недосказанных предложений что в миг меняли суть повествования. — А Вы всегда такой требовательный к подробностям или только со мной, Арсений Сергеевич? — ухмыльнулся юноша.       Учитель на это заявления лишь покачал головой. Сейчас было не то время и место чтобы отчитывать Шастуна за его нахальство. — Ну, а если серьёзно, — продолжил Антон, — мой отец за те года научился «говорить» с людьми, — он в воздухе изобразил кавычки. — Знаете, отжимать участки земли или те же деньги у него вошло в привычку. Всё делалось по одному и тому же плану: прийти, попросить, надавить и уйти победителем. Со мной проще, я ж его сын. Сын с тяжёлым прошлым, а это, не мало важно, ещё та причина на шантаж.       Шастун чувствовал, что если ещё хоть чуть-чуть он поворошит прошлое сорвётся. Внутри пустота, а снаружи легкая кривая улыбка.       Арсений слушал молча. Всё то время, что Шастун говорил, учитель смотрел в пол, изредка поглядывая на ученика, будто проверяя здесь ли он ещё. Антон будто бы что-то вспоминал, что-то, что сделало ему больно и не один раз. Больно ли сделало оно ему физически или морально, Арсений не знал, но почему-то уже и не хотел. Он видел как Шастуну больно об этом просто говорить. — Я тебя понима… , — Попов не успел договорить, как его нагло перебили: — Нет, не понимаете! Вы не знаете, как это, когда тебя трахает твой же учит… , — Антон закрыл рот руками. Слова вылетели сами собой и тот не успел ничего сделать. Ну вот, он же знал. Знал что сорвётся, знал что скажет правду. Правду от которой в душе стало не легче.       Попов, который до этого свободно расхаживал по кухни, резко остановился. То ли пытаясь понять, что произошло, то ли… То ли что? Тут и ребёнку понятно, что другого и быть не может. Он смотрел на мальчишку, понимая как тому страшно, больно, некомфортно вспоминать всё это. — Тош?.. , — не как не мог решиться продолжить предложение Попов. Приблизившись к Антону, Арсений сел перед ним на колени. Шастун же всё это время сидел на стуле и смотрел в противоположную стену. — Тош, regardez-moi**, пожалуйста.       Антон, перевёл взгляд. Да, возможно ему и больно смотреть на Попова, возможно, даже за это стыдно, может немного страшно, а возможно, где-то там, в глубине души, даже есть уверенность в правильности событий. Понять, какие чувства он сейчас испытывает, было невозможно, даже ему самому. Всё, что он успел сказать это: — Арсений…? , — и даже тут ему не дали договорить, как Попов уже втянул его в нежный и ласковый поцелуй.       Поцелуй длился меньше минуты, но запомнится каждому в этой квартире на долго. Арсений запомнит этот поцелуй, как самый желанный в его жизни и возможно немного не правильный, Антон же запомнит его, как неожиданный и вовсе не такой, какой был в его первый раз.       После поцелуя, Арсений долго смотрел на Антона, на его губы, нос, лоб, щеки, с каждым разом отмечая про себя, что Шастун невинный, загнанный зверёк, которого хочется обнять, согреть, приручить. Учитель, решив что ему можно, потянулся к волосам шатена, но не успел: — Нет, пожалуйста, не надо. Не трогайте… — прошептал Шастун, осознавая всю сложность ситуации, закрывая себя руками.       Попов тут же отошёл на пару метров, насколько позволяла комната. — Прости, я не хотел… вернее… я хотел, но… — Арсений оправдывался как мог, пытаясь наладить обстановку. — В общем, у меня созрел план, — он ловко перевёл тему.       Внимательно выслушав план, пару раз отметив про себя что он может сработать, Антон полностью успокоился. — Так что план надёжный, как… как там у вас говорят? — обратился учитель к Шастуну. — Швейцарские часы. — Точно! Надёжный, ка швейцарские часы, — закончил француз и улыбнулся Антону, что не подвижно сидел за столом. — Что ж, это может сработать, — согласился ученик. — А теперь… как там у вас говорят? Ах, да. Puis-je partir? *** — на ломаном французском промолвил тот.       Учитель согласно кивнул головой и только, и успел увидеть, как Антон пулей вылетел из кухни, а позже — из самой квартиры.