SS

Эмма

Когда Регина разбивает тарелку о стену, а потом приходит Грэм и приносит еды и кофе – много еды и много кофе, – Эмма думает, что ее готовят к казни. Ну, серьезно, смертникам же положен последний ужин. Она пытается думать об этом весело, но ситуация к веселью особо не располагает, и нервы на пределе. – Оно что, отравлено? – кивает Эмма на поднос с едой и ловит удивленный взгляд Грэма. – Почему? – спрашивает он, аккуратно собирая осколки. Эмма ежится и глотает слюну. Есть хочется очень, живот урчит, просто не затыкаясь, но опасение за свою жизнь заставляет держаться из последних сил. Регина ведь не могла просто так прийти с пирогом. Не, совершенно точно не могла. Здесь какой-то подвох, понять бы, какой именно… На подносе овощи, мясо, что-то сладкое. Эмма снова сглатывает, потом решительно подсаживается ближе и принимается есть. Пирог от Регины пах просто одуряюще, так что и эта еда сейчас безумно вкусная. Даже если там яд, то не так уж и страшно умирать после такого пиршества. Максимальным усилием воли Эмма заставляет себя остановиться на половине. Она слишком долго не питалась нормально, могут быть всякие неприятные последствия. Бросив долгий взгляд на кофе – наверняка уже остывший, – Эмма вздыхает и спрашивает Грэма: – Я же могу потом это доесть? Необязательно прямо сейчас? Грэм косится на нее и ничего не отвечает. Сметает остатки осколков в мусорный пакет и уходит, оставляя дверь чуть приоткрытой. Судя по всему, Генри все еще нет, и они не боятся, что Эмма станет звать на помощь. А она возьмет и будет молчать. Усыпит их бдительность, зато потом ка-а-ак… Сон наваливается тяжелым одеялом. Конечно, после всего! Эмма с сожалением еще раз смотрит на остатки еды, боясь, что проснется и не обнаружит их, но бороться нет ни желания, ни лишних сил. Она ложится, сворачиваясь клубком, и перед тем, как уснуть, зачем-то думает о Регине. Ведь та принесла пирог. После того, что видела. Взяла и принесла. Зачем? А потом разбила тарелку, когда Эмма извинилась. Может, этого и ждала? Может, на самом деле это была банальная манипуляция, чтобы выбить из Эммы вину и муки совести? Наверное… Но зачем тогда велела Грэму снова принести еды? Непонятно, очень все непонятно. Эмма засыпает на половине мысли, а когда просыпается, на удивление отдохнувшая, то вокруг нее вновь темнота. Первым делом она проверяет поднос, и его, разумеется, уже нет. – Вот же!.. – Эмма с досадой бьет ногой по матрасу и яростно откидывается обратно. Надо слушать свою интуицию, надо! Эх… что уж теперь… Ее снова сажают на диету, если судить по тому, что Грэм в очередной раз приходит без еды, только с бутылкой воды. Эмма хочет спросить его о чем-нибудь, но почему-то молчит. Ну и зря, вряд ли он очень сильно расстраивается ее молчанию. Если она кого и наказывает, то только саму себя, потому что возможность перекинуться парой слов выпадает не так уж часто. А про Регину и ее манипуляции думать не хочется. Ясно же, что у этой дамочки с головой не все в порядке. Так что угадать, что она там выкинет в следующий раз, невозможно. И нет у нее ничего общего с миссис Джонсон! Эмма злится на себя за то, что попыталась их сравнить. Миссис Джонсон ее не похищала и избивать никому не приказывала. А то, что они обе еду потом принесли… Ну, так это их добрая воля, Эмма ни о чем не просила и просить бы не стала. Да! – Вставай, – говорит Грэм, когда приходит снова, и Эмма с удивлением смотрит на него: обычно он тоже предпочитает помалкивать. – Пошли. Он кашляет и гремит наручниками, призывая Эмму протянуть руки. Хм, кажется, ее снова выведут на прогулку. Интересно, далеко ли? Недалеко: до той же ванной, до которой они в прошлый раз дошли с Региной. Воспоминания о предыдущей помывке слабо мелькают перед глазами, Эмма трясет головой, отгоняя их, и торопливо спрашивает: – Надеюсь, я смогу помыться сама? Мысль о том, что ее моет Грэм, не так уж восхитительна. Откровенно говоря, она даже в чем-то омерзительна. Особенно после того, что между ними так и не удалось в подвале. Грэм вместо тысяч слов указывает на ее руки, скованные спереди. – А! – обрадованно вскидывается Эмма. – Да-да, конечно, это мне не помешает! Грэм кивает и помогает ей раздеться. Майку снова приходится резать, но на уступке в ванной уже лежит свежий комплект одежды. Эмма не может не отметить, что условия ее содержания значительно улучшились с момента, как она сюда попала. С одной стороны – чему тут радоваться? С другой – да хотя бы этому порадоваться! – Я буду снаружи. Грэм предупреждает так, будто есть какие-то еще варианты. Конечно, он будет снаружи, а вдруг Эмме придет в голову сбежать? Ей и впрямь приходит это в голову. Она включает воду и, пока та прогревается, осматривается в надежде найти что-то, чем можно поугрожать Грэму. Черт, он даже ножниц не оставил. Эмма раздосадованно цокает языком и отмечает, что в этот раз перед зеркалом лежит новая зубная щетка. Ну, наконец-то! Интересно, у кого включился мозг? И сколько она потратит на зубного, когда выберется? А что потратит, так можно даже не сомневаться. Эмму никто не торопит, и она от души наслаждается временем вне подвала. Тут тебе и гель, и шампунь, и даже скраб!.. Практически отель. Вот еще бы «гостиничные браслеты» так запястья не натирали. – Я все! – кричит она с сожалением и закрывает воду, берясь за полотенце. Хочешь не хочешь, а вечность тут не проторчишь, хотя в следующий раз можно попробовать. Эмма не сомневается, что следующий раз будет. Она понятия не имеет, что именно делает, но ее действия, кажется, оказывают на Регину положительное влияние. Во всяком случае, условия улучшаются, а там, может, и еще что-то изменится. Как говорится? «Вода камень точит»? Может, так оно и есть. Может, Эмме и дальше стоит молчать и не пытаться выводить Регину из себя, тем более что она и сама с этим прекрасно справляется. Грэм заходит, скользит равнодушным взглядом по Эмме. Эмма даже немного оскорбляется, но ненадолго, потому что дальше ей велят присесть на маленькую скамеечку в углу и вытянуть руки. Вот уж чего-чего Эмма не ожидала, так это того, что Грэм будет стричь ей ногти! В первый момент это дико неловко, и хочется застесняться, но во второй Эмма глядит на свои обросшие руки и деловито спрашивает: – На ногах тоже? – Угу, – отзывается Грэм. Что ж… Это тебе не маникюрный салон, но на безрыбье… Эмма вздыхает и покоряется. Хорошо хоть, что Грэм, а не Регина. Хватило с Эммы прошлой помывки, бррр! Интересно… а это чья инициатива вообще? Время идет, Грэм старается действовать аккуратно, Эмма же затаивает дыхание всякий раз, как он проходится ножницами слишком близко от кожи. Кстати… ножницы… а что если… – Не думай об этом. Спокойный голос Грэма вырывает Эмму из плена мыслей, и она вздрагивает. – Что? О чем? Роли невинных овечек ей всегда удавались плохо. Может, сейчас повезет? Грэм останавливается, поднимает голову и все тем же спокойным и даже немного скучающим тоном поясняет: – Ты думаешь, а не схватить ли ножницы и не попытаться ли ими мне угрожать. Ты, конечно, можешь попробовать, и, возможно, тебе даже удастся их в меня воткнуть, но они слишком короткие и особого вреда не нанесут. Я их вытащу в тот же миг, ударю тебя, ты полетишь в стену и, возможно, что-то себе повредишь. Я буду очень злиться и наверняка ударю тебя еще несколько раз. В итоге со мной все будет хорошо, а ты снова будешь валяться в подвале, голодная и грязная, потому что Регина больше не позволит тебе мыться. Эмма с досадой сводит брови. Вот ведь догадливый гад! – Я вообще не собиралась в тебя ими тыкать, – фыркает она. – Я хотела приставить их к своей шее и тебя шантажировать. Эта идея только что ей в голову пришла. Очень удачно, надо сказать, пусть Грэм не строит из себя провидца. Хорошо с ним все будет, надо же… Хотя, может, у него полно дырок в шкуре, коп же. Самое печальное, что в целом он прав. Разве что она бы попала ему в глаз… Сколько шансов, что попала бы? Грэм долго смотрит на Эмму, потом спрашивает: – Ты правда думаешь, что кого-то здесь так сильно волнует твоя жизнь? Выглядит он насмешливо, и это даже обижает. Эмме хочется возразить, мол, если бы не волновала, ее бы давно уже прикончили, а не ногти бы на ногах стригли, но вместо этого она задает другой вопрос: – Слушай, кстати, о Регине. Чего это она такая щедрая в последнее время? Пирог, вчерашний пир с кофе, – который она, кстати, так и не попробовала, – сегодня вот услуги педикюра… У нее день рождения, что ли? Грэм снова принимается за ее ногти, ничего не отвечая. Эмме любопытно, потому что ничего и никогда не бывает просто так, однако она успевает смириться с тем, что ответа не получит, когда все же слышит: – Мы с Региной решили пожениться. Это… неожиданно, надо признать. Такого Эмма не ожидала, а потому не знает, как реагировать. Поздравить? Ну, особой радости она точно не испытывает. Проклясть? Это ближе. Черт, вот уж реально неловкая ситуация, хотя, казалось бы, ногти ничем не переплюнуть. – Ну, эээ, – говорит Эмма, покусывая нижнюю губу, – типа… поздравляю. Наверное. Если что, могу быть подружкой на свадьбе, у меня вот и стильные колечки уже есть. Она трясет руками. А что? Как раз для полицейской свадьбы. Это что же получается, Регина так впечатлилась увиденным тогда в подвале, что решила: мужик нарасхват, надо брать, пока не утащили? Эмма хмыкает. Да ну, нет. Глупая мысль. Наверняка они давно планировали, а сейчас просто Регина наконец решилась. Черт, ну ведь что-то должно было ее подтолкнуть! Не просто так ведь она сидела-сидела и такая: «Пора говорить «да», а то что-то я долго думаю!». Но вообще все это как-то... Да у нее в подвале человек сидит! А она там себе праздник организует?! Это рождает бурю негодования, которую, впрочем, Эмма давит более или менее успешно. Ничего. Она отыграется. Точно отыграется. Грэм еще какое-то время возится с Эммой, помогает ей одеться – с майкой снова проблемы – и отводит обратно в подвал. Маечные проблемы тут же решаются, потому что руки снова свободны, и это безмерно приятное ощущение: иметь возможность растереть запястья. – Слушай, – вдруг говорит Эмма напоследок, хоть и отчетливо понимает, что лучше бы помолчать. – Я типа реально рада за тебя, все такое, но Регина… Ты ведь понимаешь, что она не сможет держать меня тут вечно? Она намекает на то, что рано или поздно придется ее отпустить. Но у Грэма по этому поводу явно другие соображения. – Я всегда готов вывезти тебя в лес. Он пристально смотрит на Эмму, и та, вздрагивая, видит в глубине его светлых глаз мертвую пустоту. Эй, чувак, ты ведь должен радоваться своей предстоящей свадебке… – Ты серьезно? – делает она еще одну попытку воззвать к его разуму и справедливости. – Ты ведь коп, ты должен стоять на защите людей. Когда-то ей говорили, что работа полицейских именно в этом и заключается. А тут ей влегкую обещают закопать в лесу и глазом не моргнуть. Весело, весело. Грэм кашляет – уж не заболел ли? – и усмехается, вытирая рот тыльной стороной ладони. – А что, – говорит он вкрадчиво, – Регина – не человек? Он разворачивается и уходит, продолжая покашливать, и Эмме очень хочется крикнуть ему в спину, что нет, она не человек, потому что люди так с людьми не поступают. Но она угрюмо молчит, понимая: с точки зрения Регины и Грэма – неправильной, разумеется – это именно она, Эмма Свон, нарушила покой живущих здесь. Это она подписала договор о невмешательстве в жизнь сына, от которого отказалась десять лет назад, и все-таки вмешалась. И хоть наказание несоразмерно преступлению, Регина действительно может искренне верить, что делает все правильно. Вот только какое у нее это «правильно»? Эмма вздыхает, снова потирая запястья. Какое-то другое. Совсем другое.

Регина

Сначала заболевает официантка из кафе, та самая, с омерзительно красными прядями в волосах, так напоминающими брызги крови из горла выпотрошенных жертв. Регина какое-то время смотрит, как Руби Лукас заходится в кашле, потом резко встает, с шумом отодвигая стул, и выходит, не заплатив. Пусть только попробуют что-нибудь предъявить. Дальше – больше. Через несколько дней в городе уже пара сотен заболевших, вирус распространяется с молниеносной скоростью, больница переполнена, врачи выбиваются из сил. Регина передвигается перебежками: от дома к офису и обратно. Какое счастье, что существует доставка продуктов! И как хотелось бы, чтобы Генри был рядом, чтобы не отпускать его никуда, чтобы защитить его от болезни… К сожалению, Эмма Свон все еще сидит в подвале, и риск от их с Генри неожиданной встречи перевешивает все остальное. Поэтому Регина каждый вечер и каждое утро набирает сына и, продолжая врать, спрашивает, как он себя чувствует. – Маленький мой, ты же знаешь, Грэм болеет, я болею… Да, мне приходится ходить на работу, и Грэму тоже, а что поделать? Кто же, кроме нас… Что? Сыночек, придется потерпеть еще немного, я не хочу, чтобы ты заболел. Конечно, я ужасно соскучилась по тебе и я обещаю, что как только будет можно, как только Вэйл скажет, что опасность миновала, я сразу же за тобой приеду, и мы устроим самый настоящий большой праздник! А вот что захочешь, то и будем праздновать, хоть Рождество, хоть Новый год, хоть твой день рождения. Конечно, милый, можем сразу и Рождество, и день рождения. Ах, и подарки? Ну, ты хитрец… Регина смеется и блаженствует, расслабляясь от разговоров с сыном больше, чем от ванны с пеной. Генри – ее отрада, он ее маленький герой, и она готова простить ему все те злые слова, что он когда-то бросал ей в лицо. Ведь он просто ребенок, которому нельзя объяснить, почему его мама некогда поступила так, как поступила. Да и книгу со сказками уже не отнимешь, это надо было сделать очень давно, но и тогда особой пользы не принесло бы, ведь читает Генри быстро, а выводы делает еще быстрее. Так что Регина задумчиво перебирает вещи сына, перекладывая их с места на место, и ждет момента, когда можно будет снова поправлять ему одеяло, укрывая перед сном. Но для этого необходимо что-то сделать с Эммой. С этой проклятой Эммой Свон… – У меня весь штат слег! Сидни Гласс сидит перед Региной в офисе и жалуется, жалуется, жалуется. То ему не хватает, здесь нужно повысить финансирование, а там – выдать разрешение. Регина раздражается только от одного взгляда на него, однако держится стойко и даже пытается слушать и вникать: СМИ должны быть на ее стороне. А это значит… – Возьми отпуск, – вздыхает она, когда Сидни заходит на третий круг. – Все равно сейчас главная новость – это грипп. А о нем что писать? Все и так всё знают. К счастью, смертность почти нулевая, умер только один старик, живший на окраине. Регина даже не помнит его имени. Лучше бы вместо этого старика на тот свет отправился Голд! Карандаш, лежавший на краю стола, падает, Регина наклоняется за ним и краем глаза зацепляет грязные ботинки Сидни. Это отчего-то заставляет ее дернуться. Странно… Сидни всегда так заботится о своем внешнем виде. Неужели и он заболел? Вэйл говорил, что апатия – первый признак. – Иди домой, – раздраженно велит Регина чуть погодя. – И прими лекарства, лучше предупредить момент, чем упустить его. Себе она измеряет температуру трижды в день. Грэм делает то же самое и присылает ей фотографии для надежности. Сидни уходит, согласившись на отпуск – оплачиваемый, разумеется, – а Регина откидывается в кресле и прикрывает глаза. Такой насыщенной осени у нее давно не было. Может, много лет назад, когда она еще носила наряды Злой Королевы… Вечером у дома ее встречает неожиданный гость. – Надеюсь, вы не ждете, что я приглашу вас на чашечку чая? – мгновенно ощетинивается она, когда Голд дежурно оскаливает зубы в пародии на приветственную улыбку. Вот уж кого-кого, а его бы она хотела сейчас видеть последним из всех. Зря только вспоминала днем. – Чай? Я бы, скорее, подумал о сидре. Несомненно, прекрасном, как и вся отрава в вашем исполнении. Голд, как всегда, преувеличенно галантен – даже в оскорблениях. В любое другое время Регина сцепилась бы с ним языками, но сейчас, когда его внимание означает дополнительные проблемы… – Если вы хотите что-нибудь сказать, говорите быстрее, – торопится она, но Голд подхватывает ее под руку. У него цепкие, неприятные касания. Регина давит желание освободиться: не стоит показывать истинные эмоции. Хотя Голд и так догадается. Уж слишком догадлив. – Я заметил, – вкрадчиво говорит незваный гость, – что Генри уже несколько недель не живет дома. Что-то случилось? Взгляд у него такой же цепкий, как и пальцы. – Прорвало трубы, Грэм делал ремонт, – повторяет Регина заученную ложь. – А теперь вот эпидемия. Я не хочу подвергать сына опасности. Еще она не понимает, с какой стати оправдывается перед Голдом, и тут же вскидывается: – И вообще, это не ваше дело, мистер Голд. Последние слова она выговаривает особенно тщательно и еще более старательно улыбается. Затем аккуратно освобождает себя от хватки Голда и уходит, не оглядываясь. Чувствует, что он смотрит ей в спину. Ежится, уже переступив порог и закрыв дверь. Ах, если бы можно было уничтожить этого скользкого гада!.. Ах, если бы… Очень плохо, что он интересуется Генри и домом. Очень плохо. – Будь внимательным в ближайшие дни, – инструктирует Регина Грэма. – Голд похаживает рядом, возможно, он что-то задумал. Или подозревает. Или и то, и другое. Грэм пожимает плечами. Он сидит на диване, ставшем его излюбленным местом за последние недели, и ест попкорн, смотря какое-то визгливое телешоу. – Он может подозревать все что угодно. Дальше меня его подозрения не зайдут. Если ты волнуешься, что он натравит штатную полицию, то не волнуйся, они тоже пойдут через меня. Вот это как раз Регину не волнует. Она знает точно, что ни в какую полицию Голд обращаться не станет. Жаль, это нельзя объяснить Грэму. – Будь внимательным, – повторяет она настойчиво. – Я не хочу, чтобы он узнал про Эмму. Достаточно того, что знающих и так уже трое. А это – целая толпа. В душе, смывая с себя напряжение дня, Регина упирается руками в стенку и опускает голову, с наслаждением ощущая, как горячая вода бежит по затылку, по плечам, по спине. Если бы можно было не выходить отсюда… Если бы можно было отпустить все на самотек, только наблюдать со стороны и не тревожиться, зная, что план исполнится в точности… Ах, если бы… Резкий стук в дверь вырывает Регину из плена приятных фантазий. Она не успевает сказать «Войдите», а Грэм уже внутри, он явно взволнован. – Пойдем быстрее. Сердце замирает. – Что случилось? Регина выключает воду и быстро накидывает халат. Тапочки на мокрых ногах ощущаются неприятно. С кончиков волос на шею падают капли. – Эмма, – скупо кидает Грэм и убегает, не дожидаясь. Регина чертыхается про себя и мчится за ним. Это ведь не может быть Голд? Нет, не может. Это определенно не он. И это не он. Это Эмма, которая лежит на полу, скрючившись, и кашляет, и дергается, и совершенно не обращает внимания на то, что к ней пришли. Регина застывает на лестнице, прошитая разрядом паники. Проклятье! Что случилось? Грэм снова избил ее? Не было такого распоряжения! – Что с ней? Грэм садится рядом с Эммой на корточки, трогает ее лоб, потом оборачивается. На его лице хмурое выражение. – Она вся горит. – Мне плохо, сделайте что-нибудь, – стонет Эмма в этот момент, и Регина выходит из ступора. Спускаться она, разумеется, не станет, и неплохо бы потом и Грэма к себе не подпускать, ведь очевидно, что именно он принес заразу: сама она к Эмме уже несколько дней не заходила. – Перенеси ее в гостевую, – велит она, мельком думая, уж не притворяется ли мисс Свон, чтобы получить еще один шанс на побег. Но в этот момент Грэм поднимает мисс Свон, и из той потоком льется рвота. Регину чуть саму не выворачивает, и она буквально выбегает из подвала, чтобы не дышать всеми этими ужасными испарениями. В гостевой, пока Грэм укладывает Эмму на кровать, Регина осматривает комнату, прикидывая, как нужно ее обезопасить. – Окно, – коротко говорит она, и Грэм кивает. – Заколочу его. – И убери все, чем можно разбить стекло. Грэм хмыкает. – Не так-то просто разбить стеклопакет чем бы то ни было. Регина смотрит на него очень пристально. – Убери все, чем можно разбить стекло, – очень медленно, членораздельно повторяет она. Грэм медлит, но снова кивает. В глазах его мелькает раздражение, которое Регина списывает на необычность ситуации. – Дверь не закрывать, – продолжает распоряжаться она. – Можешь сидеть с ней в комнате, главное, чтобы она всегда была у тебя на виду, ты понял? Грэм только кивает, но этого достаточно, чтобы понять, что ему что-то не нравится. Регина задерживает дыхание, делает над собой усилие, подходит к нему и быстро и нежно целует. – Спасибо, – шепчет она, искусная в своей повседневной лжи. – Спасибо, что ты рядом, что ты помогаешь. Пока что она может успокаивать его так. Но когда-то это перестанет срабатывать. Взгляд Грэма проясняется, он проводит ладонью по щеке Регины и спрашивает деловито: – Что с ней? Оба они смотрят на Эмму, которая нечленораздельно стонет, не открывая глаз. Решение дается с трудом, однако поступить иначе в данной ситуации не представляется возможным. Исход может быть любым, но не любой устроит Регину. А это значит, что придется придумывать новый план. И быть предельно осторожной. Снова. Проклятый Голд! Вестник несчастий. – Нам придется сделать это, – наконец, морщится она, брезгливо отворачиваясь. Грэм вопросительно вскидывает брови. Регина раздраженно вздыхает. – Вызывай врача.

Эмма

Вокруг все мутно – и смутно. Сквозь плотную пелену пробиваются звуки и образы, но Эмме никак не удается сосредоточиться. Она слышит собственное тяжелое дыхание, а потом ее куда-то поднимают и несут. Ощущение, будто она летит, и этот полет вызывает тревогу и тошноту. Эмма пытается сделать вдох, давится воздухом, ее снова тошнит, во рту остается омерзительный привкус чего-то, что она точно не ела. Вокруг все продолжается крутиться, кружиться и оставаться мутным. В какой-то момент мир выключается, и Эмма приходит в себя в плохо освещенной комнате. То, что это не подвал, она понимает не сразу, а когда все же понимает, то пытается приподняться. – Ну, вот еще что вздумала, – слышит она мгновенное, и чьи-то руки укладывают ее обратно. Приходится проморгаться как следует, чтобы рассмотреть лицо говорящего. Это какой-то незнакомый человек, мужчина, и Эмма тут же выдавливает из себя с трудом: – Помогите… Она хотела бы закричать, завопить о помощи, вцепиться в него и не оцепляться, пока он не выведет ее из этого проклятого дома, но говорить почти невозможно, горло сдавливает что-то изнутри и снаружи, очень хочется откашляться от души. Эмма пытается, однако вместо кашля у нее вырывается какое-то невнятное сипение. – Помо… Теперь ее хватает только на половину слов. Она бы отчаялась, но чувствует себя так плохо, что не в состоянии переживать несколько эмоций разом. – Я этим и занимаюсь, – отзывается мужчина. У него ловкие теплые руки, которыми он ощупывает Эмму то тут, то там. Прикосновения иногда приятны, иногда болезненны, от последних Эмма старается увернуться, но сил так мало, что вряд ли ее старания заметны. – Как вы себя чувствуете? – мужчина – видимо, врач – наклоняется так близко, что Эмма сквозь прежнюю муть в глазах видит его светлые глаза и такие же светлые брови. – Плохо… Помогите... мне… – Да, Вэйл, помоги же ей! В пространство врывается Регина. Саму ее не видно, но звук голоса неприятный, бьет по ушам, Эмма морщится и отворачивает голову, надеясь, что это поможет. Почему же ей так хреново? Что случилось? Воспоминания медленно обретают четкость. Вот она в подвале, лежит, как обычно, потом засыпает, а просыпается уже в каком-то бреду, в поту и с кашлем. А теперь она здесь, и есть человек, которого можно попросить о помощи, вот только бы еще получилось это сделать! Очень жарко. Словно еще мгновение – и все вокруг вспыхнет ярким пламенем. – Регина… она… Это провал. У Эммы великолепный шанс выбраться, а она попросту не может связать двух слов. Если бы могла, она бы вскочила и побежала, но она может только тупо пытаться снова и снова: – Регина… помогите… держит… В горле уже горит пожар, и если до этого Эмма не ощущала его, то сейчас с каждым словом огонь разгорается сильнее. Доктор, которого, судя по всему, зовут Вэйлом, поднимается и куда-то отходит. Эмма пугается, паникует, дергается, горло сдавливает еще больше, уже невозможно не только говорить, но и дышать. Боль бьет изнутри. Паника усиливается, Эмма слышит хрипы и с ужасом понимает, что это она так хрипит, пытаясь сделать хоть глоток воздуха. Мир сужается, перед глазами принимаются прыгать разноцветные пятна, а потом комар кусает в правую руку, и внезапно становится очевидно: кровать безумно мягкая. В нее можно провалиться. И нужно. Прохладный свежий воздух ласкает обожженное горло, пробирается вовнутрь, успокаивает. Эмма закрывает глаза, обессиленная, и слышит словно издалека: – Что с ней? – То же, что и у всех. Новый грипп, говорят, он сейчас гуляет по всем Штатам. – И что, надо ждать? – А вы хотите выставить ее на улицу? Укол ей поможет, снимет симптомы, уберет боль. Кстати, как она вообще у вас очутилась? Она же вроде бы уехала уже давно. В беседу Регины и доктора встревает Грэм, его голос становится ниже с каждым словом, размываясь: – Нашел ее такой перед домом мэра Миллс. Она была без сознания. Он спокойно добавляет что-то еще к своей лжи, но Эмма уже не разбирает. Ее кидает из сна в явь, она плохо понимает, где граница между ними, что она придумывает, а что нет. Бороться со сном получается плохо, она, конечно, ему проигрывает, а когда снова приходит в себя, то комната погружена в полумрак, окно плотно зашторено, дверь открыта настежь. Рядом с кроватью кто-то сидит, и Эмма, еще не разглядев, кто именно, быстро шепчет: – Они похитили меня, спасите, умоляю, они держат меня в подвале и… – Не старайтесь, мисс Свон, это всего лишь я, – слышится насмешливое, и Эмма сникает. Чуть поворачивает голову, видит силуэт Регины, сидящей в кресле, и бормочет: – Следишь, чтобы я не ляпнула чего-то лишнего? Почему она? Почему не Грэм? Он ведь всегда на страже. Но строить логические цепочки тяжело, Эмма с облегчением бросает это дело. В теле все еще огромная слабость, горло тоже побаливает, но уже гораздо меньше. И говорить получается намного лучше. Эмма понятия не имеет, что там ей вкололи, но это помогло. Пусть вколют еще, ей надо увидеть доктора. – В каждом подземном мире есть свой Цербер, – отзывается Регина отстраненно, и Эмма не догоняет, о чем речь. Цербер? Из каких-то мифов, вроде, она никогда не любила всю эту хрень про старину. Да и желания общаться загадками тоже нет. – Я устала, – говорит она максимально отчетливо. – Хватит, Регина. Хватит. Это настолько не смешно, что даже плакать нет сил. Она не думает, конечно, что Регина послушается. И Регина не слушается. Она остается сидеть плохо различимой тенью и чего-то ждать. Вместе с ней затаивается и Эмма, делая вид, что дремлет. Ей почему-то кажется, что доктор еще заглянет, и то ли ее желание слишком сильное, то ли просто это его работа, но в момент, когда она снова готовится уснуть, слышатся бодрые шаги, а затем негромкое: – Я ехал мимо от пациента, решил еще раз заглянуть. Как она? Судя по тому, что Регина отвечает не сразу, она явно не ждала такого возвращения. Это победа – маленькая, но все же. Спасибо Богу за таких ответственных врачей! – Она спит, я все время сижу рядом, чтобы если что, набрать тебя. – А я вот такой молодец, сам пришел. Эмма чуть открывает глаза и напрягается, готовясь к броску. А когда чувствует, что доктор склоняется над ней, хватает его за руку, превозмогая слабость, тянет на себя и максимально быстро говорит: – Они похитили меня, держат в подвале уже месяц, вытащите меня отсюда, позвоните в полицию штата, скажите Генри! Сердце колотится безумно, слабость одерживает верх, горло обкладывает снова, Эмма, тяжело дыша, откидывается назад, нехотя разжимая пальцы. Видит, как вытягивается лицо отпрянувшего доктора, и с удовлетворением слышит неубедительное восклицание: – Виктор, да она же бредит! Ты говорил, что укол поможет! Эмма не смотрит на Регину и тяжело дышит, не отрывая взгляда от доктора. Вкладывает в этот взгляд максимум мольбы, потому что сил на вторую тираду ей явно не хватит. И разочарованно стонет, когда доктор говорит: – Значит, сделаем ей еще один. Не надо. Никто не читает ее мыслей, конечно. Комар опять кусает в руку, Эмма поворачивает голову в сторону и видит удовлетворенное лицо Регины. Ее глаза, которые до последнего плавают в мутной пелене, накрывающей с головой.

Регина

– Она будет спать несколько часов, – уверяет Вэйл, собирая свой медицинский чемоданчик. Регина видит, какие взгляды он кидает на Эмму, и то сомнение, которое он явно испытывает, ей определенно не нравится. Нужно действовать. Внутри все на удивление спокойно, будто заранее точно известно, что все получится. – Может быть, выпьем кофе? – радушно предлагает она. Вэйл подозрительно косится в ее сторону, Регина легко улыбается ему. Вера в собственную непогрешимость творит настоящие чудеса. Старания окупаются, согласие получено, и Регина шепчет Грэму, проходя мимо него: – Проверь окно, оставь открытой дверь. Может быть, Эмма действительно будет спать. А может быть, Вэйл вколол ей что-то другое. В нынешнее время ни в ком нельзя быть уверенной. Иногда даже самой себе сложно доверять. На кухне светло и уютно. Регина включает кофемашину, не спрашивая: она отлично помнит, какой кофе любит Вэйл. И не поворачивается к нему, когда начинает небрежно: – Вот так и спасай всяких мисс Свон. Никакой благодарности. Она подбавляет в свой голос немного смеха, хоть и не уверена, что это прозвучит естественно. Спиной чувствует пристальный взгляд. Старается не напрягаться. Все пройдет нормально. Вэйл, конечно, не Сидни, но он поверит. У него нет шансов. – Это все очень подозрительно, Регина. Она плохо выглядит, и совсем не так плохо, как люди из-за гриппа. Что скажешь в свое оправдание? Регине хочется запустить в него чашкой. Попасть в голову, пробить ее и с наслаждением смотреть, как кровь смешивается с кипящей водой, выжигая глаза. Но она продолжает улыбаться. – Ты правда думаешь, что, похить я ее, я бы вызвала тебя? Виктор, неужели я настолько глупа? Или ты считаешь, что Грэм позволил бы мне так поступить? Он же полицейский, ради Бога! Следует подбавить градус возмущения для убедительности. И повернуться, наконец, чтобы всплеснуть руками. Но Вэйл все равно щурится и возражает: – Как раз наоборот: таким способом ты можешь отводить от себя подозрения. Внутри начинает пениться и бурлить гневливый страх попасться на такой мелочи, но снаружи Регина по-прежнему беспечно улыбается и пожимает плечами. Нельзя срываться. Уже так много пройдено. – Я не знаю, что еще тебе сказать. Ты волен поступить как сочтешь нужным. Заявить в полицию штата или еще куда-нибудь. Кофемашина пищит, все готово. Регина забирает чашки и присаживается напротив Вэйла. Заглядывает ему в глаза. Молчит, хотя есть что сказать – много чего. Но иногда стоит делать паузы для лучшего эффекта. – С бОльшим удовольствием я бы просто забрал мисс Свон отсюда, – ворчит Вэйл. – Твое счастье, что больница переполнена. Он все еще смотрит с подозрением, но уже не таким рьяным. Регина, старательно сдерживая бурю, мелкими глотками попивает кофе. – Виктор, – вздыхает она. – Моя бы воля, я бы никогда не встретилась с мисс Свон – тем более во второй раз. То, что она приехала… Я вызову полицию как только она поправится, и добьюсь запрета ее появления на территории Сторибрука. Мне не нужны неприятности, но она… Она умолкает, делая вид, что перехватило дыхание от волнения. Даже глаза увлажняются, настолько несложно ей врать – ведь это все чистая правда. Почти. – Прости, – Регина чуть отворачивает голову. – Ты ведь знаешь ситуацию. Я думала, мисс Свон тоже все поняла. Но оказалось, что нет… Указательным пальцем она проводит по ободку чашки: раз, другой, третий. Глаза не поднимает, ждет реакции от Вэйла. Жадно прислушивается к его дыханию, пытается понять, в какую сторону двигаться дальше. Молчание затягивается, это плохой признак. Вэйл не дурак, и именно это его свойство, такое удобное в остальное время, сейчас может сыграть дурную роль. Регина едва сдерживает себя от того, чтобы продолжить монолог. Надо терпеть. Ждать. Не ее ход. – И что, она прямо так и лежала на пороге, когда ее Грэм нашел? Регина давит вздох облегчения. Сделано. Вэйл поверил. – Ты представляешь, да! – она смотрит на него честными и пораженными глазами. – Кстати, как ты думаешь, она не могла привезти нам эту заразу с большой земли? Как там это называется… «Пациент ноль»? Вэйл скептически поднимает брови. – Грипп начался до ее повторного появления. Регина прекрасно знает об этом, но сейчас нужно дать ему почувствовать себя на коне. Пусть он поверит в то, что умнее. Она всегда сможет восстановить свой статус. – А разве не могла она болеть еще в свой первый приезд? И разнести повсюду свои вирусы? Она усмехается про себя. Так или иначе, но Эмма все равно «пациент ноль». С ее появлением спало проклятие; она сама – болезнь, которая теперь пожирает жителей изнутри. Вэйл отмахивается, делает еще глоток кофе и встает. Тычет в Регину указательным пальцем и заявляет громко: – Если бы полиция уже не была здесь, я бы точно заявил, так и знай. Меня не слишком убедили твои объяснения, так что я буду следить. Через пару дней навещу ее снова, надеюсь, к тому времени она будет чувствовать себя лучше. Грэм, конечно, твоя ручная собачонка, но даже он не пойдет на подобное. Ах, Виктор... Если бы ты только знал... – Конечно, заходи в любое время, я буду только рада, потому что понятия не имею, что с ней делать. Регина разводит руками, а внутри ликование перемежается паникой. Да, сегодня он уйдет, но что делать, когда он вернется? Эмме, разумеется, никто не позволит с ним говорить, но Вэйл дотошный, он не поверит, что мисс Свон быстро поправилась и укатила восвояси. – Давай ей те лекарства, что я сказал. Другого лечения все равно нет, посмотрим, как справится ее организм. Все должно быть хорошо, она молодая, сильная. – О, – уверяет Регина и себя, и Вэйла, – все обязательно будет хорошо. За это могу ручаться. И вновь никакой лжи. – И еще! – спохватывается она уже на пороге. – Пока не говори Генри, что Эмма здесь. Ты же понимаешь, он захочет ее увидеть, а она болеет, я запрещу, а он решит, что я снова Злая Королева… Мне придется пойти на уступки, и он может заболеть. Мне бы совершенно этого не хотелось, думаю, тебе тоже. Вэйл поджимает губы и кивает. «Ради Генри» работает всегда, его любят в городе – в отличие от его матери. Но сейчас это просто замечательно. И никакой ревности. Вернувшись на кухню, Регина моет чашки, получая какое-то смутное удовольствие от журчания воды, убирающей разводы, и поднимается наверх. Грэм сидит на ее месте в комнате, возле кровати, читает какой-то журнал. Заслышав шаги, поднимает голову. Регина останавливается на пороге, прижимается плечом к косяку. Скользит долгим взглядом по спящей Эмме. Сколько проблем от одной женщины, Господи… – Выйди ко мне. Регина отступает на пару шагов и манит Грэма пальцем. Тот откладывает журнал и спрашивает, не вставая: – Виктор ушел? Регина кивает. Тогда Грэм достает наручники и пристегивает правую руку Эмму к изголовью кровати. Регина снова кивает, на этот раз одобрительно. Осторожность никогда не помешает. – Он слишком подозрительный, – говорит она вполголоса, когда Грэм выходит к ней в коридор. – Сказал, что еще вернется, когда Эмма будет чувствовать себя лучше. Она делает паузу, выжидающе глядя на Грэма. Конечно, ее план уже готов, но что скажет будущий муж? Грэм задумчиво почесывает щеку. У него сосредоточенный взгляд, направленный в комнату. Он смотрит на Эмму, и Регине это не нравится. Даже сейчас, когда Эмма больна, когда она спит… Грэм не должен на нее смотреть. – Эй, – требует она внимания. – Ты слышал меня? – Да. Грэм, наконец, поворачивается к ней. – Я могу решить этот вопрос. Ты знаешь, как. Он не уточняет деталей, это и без надобности. У него пустые глаза, он не переживает. И Регине это отчего-то неприятно, вот только думать о том, почему неприятно, она не хочет. Это неважно. Важно другое. – Мой спаситель, – она проводит ладонью по его щеке. Щетина колется, но это можно перетерпеть. Грэм чуть поворачивает голову и с улыбкой целует ей пальцы. Будто и не он только что предложил убить человека. – Сходи поужинай, – велит она ему, уверенная, что не готова отправляться в постель. – Я посижу с ней. – Точно? – уточняет Грэм. – Я не устал. – Зато я устала, – не принимает возражений Регина. – А потом устану еще больше, но и оставлять ее сейчас одну не хочу. Во избежание всякого, ты же понимаешь. Грэм, наконец, уходит. В последнее время он стремится проводить с Региной как можно больше времени, и это утомляет. Может, тоже заболеть? Регина подходит к кровати и склоняется над Эммой. Пользуется моментом, чтобы рассмотреть ее лицо, такое расслабленное сейчас, такое беззащитное. Рука тянется к горлу, чтобы сжать на нем пальцы, но в последний момент Регина меняет ей направление, кончиками пальцев касаясь щеки Эммы: гладкой и мягкой. Она гладит ее почти бездумно, просто наслаждаясь ощущением, а потом шепчет, пользуясь тем, что никто не слышит: – Я могла бы забить тебя до полусмерти. Могла бы морить голодом, пока ты не запросила бы пощады, пока ты не принялась бы вылизывать мои туфли, на которых остались капли дождя. Ты была бы в полной моей власти и делала бы только то, что я сказала… Почему? Регина склоняется еще ниже – словно для поцелуя. Клеймом оставляет свое дыхание на губах Эммы. – Почему я не поступаю так с тобой?

Эмма

Рука, пристегнутая вместо ноги – то еще удовольствие. В подвале Эмма хотя бы могла встать и побродить, здесь же все, что ей доступно, это перевернуться с бока на спину и обратно. Хорошо хоть, что вся эта история с гриппом закончилась – по крайней мере, Эмма чувствует себя вполне сносно, ее не тошнит, не знобит, в горле не горит костер. Обычно она болеет пару дней, так и тут получилось. – У меня все затекло, – она пытается надавить на жалость, но Грэму, который теперь проводит с ней гораздо больше времени, все равно. Он смотрит на Эмму так, словно она – периодически разговаривающий предмет мебели. Она и сама уже начинает верить, что все именно так. – Слушай, ну хоть руки мне поменяй, а? Грэм переводит взгляд обратно в журнал. Что у него там такого интересного? – Тогда вслух почитай! Эмма пытается хоть как-то развлечься. В бреду было намного интереснее, честное слово! – А тот симпатичный доктор еще придет? Мне надо ему многое рассказать. Она помнит – хоть и смутно, – что уже успела кое-что поведать, однако, судя по всему, Регина умеет уговаривать. И отговаривать. Оно и понятно: доктор знает Регину… сколько там? Ну, уж точно дольше, чем бредящую нарушительницу покоя семьи Миллс. Эмма с раздраженным вздохом вертится, пытаясь найти положение поудобнее. У нее действительно все начинает затекать, и скоро это станет настоящей проблемой. Рука ей пока что нужна, ею можно делать кучу всяких разных дел. Была бы она левшой, может, и подумала бы еще, но она-то правша! – Грэм, серьезно! – почти кричит она, отчаявшись. – Если я лишусь руки, то забот у тебя прибавится! Это я могу обещать! Никакой угрозы, одни только голые факты. А Грэм все еще смотрит взглядом дохлой рыбы. Подумать только, в какой-то момент Эмма реально думала, что у него симпатичные глаза. Когда он встает и уходит, Эмма понимает, что достала его. Теперь он включит внизу телевизор, заглушит всякие крики и вообще думать перестанет, что в доме кто-то страдает. Эмма рычит и бьет ногами по матрасу, подпрыгивает, изворачивается, пыхтит и ощущает боль в запястье от наручника. Интересно, если она сдерет кожу и зальет тут все кровью, Регина потом выставит ей счет за химчистку? Хотя, какая химчистка… Она может позволить себе выкинуть испорченное и купить новое. Тем более, вряд ли тут такой уж дорогой комплект. А Грэм внезапно возвращается. Эмма тут же прекращает прыгать и дергаться и выжидающе смотрит, замечая в его руках цепь: такую же, как в подвале. Ну, может, чуть почище. Ага, значит, усовестился все-таки! Прекрасно! – Спасибо, – вслух говорит Эмма вместо всего того, что могла бы сказать. Но оскорбления приходится проглотить, потому что велик шанс, что Грэм уйдет снова – и на этот раз точно не вернется. – Угу, – отзывается он, пристегивая цепь одним концом к изголовью кровати, а другим – к свободному запястью Эммы. Только после этого снимает наручники. У Эммы вырывается невольный стон облегчения, она принимается растирать руку, заодно проверяет, насколько длинна новая цепь. К сожалению, короче подвальной: судя по всему, встать позволит, но вот дойти до окна… Интересно, а кровать легко сдвигается? – Хватит строить планы, – говорит Грэм, от которого явно не укрываются взгляды Эммы, бегающие по комнате и вычисляющие. – Окно ты открыть не сможешь, стекло выбить тоже. В дверь кровать не пролезет. Он убирает наручники в карман, а Эмма вынуждена с ним согласиться. Они убрали все, что можно было бы кинуть в окно. Разве что кресло… Вот только вряд ли она сможет его поднять. Следующие несколько часов развлечений предостаточно. Эмма лежит сначала на левом боку, потом на правом. Потом на спине. Потом на животе. Потом садится и принимается вздыхать. В подвале одиночество и вынужденная пассивность переносилась легче, наверное, оттого, что там больше никого не было. А тут есть Грэм, и он читает, и ему интересно. Вроде бы. – Может, тоже дашь мне какой-нибудь журнал? – просит Эмма. – Кто бы мог подумать, вы умеете читать. Конечно, это она. Саркастичный комментарий появляется вперед Регины, а уж потом и она встает на пороге во всем своем великолепии. Хотя, надо отметить, выглядит она немного хуже обычного. Тоже заболела, что ли? – С чего бы тебе думать, что я не умею читать? Эмме это даже немного оскорбительно. Да, она росла в приюте, и что? Или Регина думает, что там все только бухают и трахаются направо и налево? Очень ограниченное в таком случае мнение у мадам мэра! Регина отвечает не сразу. Сначала проверяет новую цепь, убеждается, что с ней все в порядке, и только потом осчастливливает Эмму: – С того, мисс Свон, что вы явно не сумели прочесть, каковы условия вашего отказа от Генри. Или вы ставили подпись не глядя? Это прямо болезненный удар. Все, что касается Генри, Регина озвучивает с особым удовольствием. – Твой мужик меня заразил! – выпаливает Эмма и косится на Грэма. – Извини, приятель, но ты на меня кашлял пару дней назад. Она понятия не имеет, почему ей хочется на него пожаловаться. Может, из-за всех этих новостей о свадьбе. Они тут держат ее на привязи, а сами планируют есть торт и пить шампанское! Ни в какие ворота! Хотя с фразой про Генри и неумение читать, конечно, ее плевок не сравнится. Да он даже не долетел до Регины, вон, стоит и ухмыляется, как ни в чем не бывало. Грэм вскидывает руки. – Пойду-ка перекушу, – решает он внезапно и действительно уходит. Регина вслед ему не смотрит, возможно, они уже давно договорились о смене охраны. – И что, ты даже не поругаешь его? – уточняет Эмма. – Он мог бы меня и убить. А ты ведь явно не хочешь, чтобы я умирала. Регина, успевшая усесться в кресло, на мгновение замирает. Бинго! В точку! Теперь можно и провернуть. – Да ладно, – ухмыляется Эмма, садясь поудобнее и вбуравливая взгляд в Регину. – Не будешь же ты отрицать? Хотела бы, чтобы я умерла, давно бы прибила. Но не прибиваешь ведь. У нее маленькое преимущество сейчас, и она им от души наслаждается, пока Регина подбирает слова. – Мертвая вы будете совсем не такой забавной, как сейчас. Регина не улыбается, но взгляд Эммы держит и возвращает с такой же силой. Эмма никогда не любила «гляделки», но сейчас не имеет права уступить. Да и какое-никакое развлечение, опять же. Невыносимо постоянно сидеть в молчании. – Думаю, тебе очень хотелось бы меня ударить, – предполагает Эмма, щурясь. – Но это покажет твою слабость, да? Хотя я и так знаю, что ты слаба, иначе бы меня в твоем доме не было, и ты бы разрешила мне видеться с Генри. При имени сына у Регины дергается бровь. Эмма тут же это замечает и продавливает дальше: – Слушай, Регина, я понятия не имею, почему ты возомнила себе, что я хочу отобрать у тебя Генри, но ты даже не дала мне шансов объясниться. Бровь дергается снова, на это раз сильнее. Регина вся внимание, не хочет упустить ни слова. Очевидно, что ей тоже очень интересен этот разговор. – Так вот, – продолжает Эмма, пользуясь шансом, – я же видела, какие у него глаза, когда он смотрит на тебя. Все, чего я хотела, это уладить между вами отношения. Я бы его убедила. Ты же прекрасно понимаешь, что мне некуда было бы его забирать. Это раз, а два – ты бы натравила на меня полицию, опекунский совет и прочую дрянь. Ты меня-то совсем за дурочку не держи. Что мне делать с ребенком? Если бы я хотела жить с ним, я бы его не отдавала. Или нашла бы сама и гораздо раньше. Она говорит и понимает: так все и было. Да, на какой-то миг ей причудилось, что она могла бы и выдернуть Генри из этой клоаки, но, реально, что она ему смогла бы дать? Житье в съемной квартире? Гамбургеры на завтрак? Ладно, завтракает она не гамбургерами, но вот ужинает частенько. Пацан, конечно, был бы в счастье. С другой стороны, может у него совершенно другие привычки в еде. И пришлось бы разбираться. Потом школа, одежда, всякие развивайки… Да и опекунский совет точно встал бы на сторону Регины, пришлось бы удариться в бега, и все это так обременительно и накладно… И самое главное: Эмме не нужен Генри. Точка. Он милый парнишка, но он ей чужой. И из-за него у нее проблемы. – Все, – выдыхает Эмма. – Я все сказала. Она не надеется, что Регина прямо сейчас встанет и воскликнет: «Боже, мисс Свон, как же я ошибалась! Я, конечно, отпускаю вас, идите на все четыре стороны!» Ладно… чуть-чуть надеется. Самую малость. Хотя бы на то, что Регина включит голову, потому что она редко ею пользуется, учитывая происходящее. А у Регины взгляд как у змеи. Застывший такой, немигающий. От него так и тянет поежиться. Эмма и ежится. – Не будь вы прикованы и больны, я бы вас ударила. Регина говорит это таким скучающим тоном, что Эмма ни за что в жизни не поверит, что внутри нее не кипит сейчас ярость. Ох, разбередила она ее опять. Намекнула на то, что Генри тянется к матери, которой он не нужен. Как обычно и бывает: игнорирование зарождает интерес, а чрезмерная опека вынуждает бежать. Регине бы научиться не бежать на первый же зов мелкого, тогда, глядишь, и толк выйдет. Эмма вскидывает подбородок. – Если ты пытаешься меня напугать, то хреново получается. Меня, знаешь, как в приютах били? Она присвистывает, попутно вспоминая пару особенных драк, после которых половине участвующих приходилось отлеживаться в медчасти. Грэм, конечно, бьет хорошо. Профессионально даже. Но это всего лишь его работа, она глубинных эмоций на поверхность не вытаскивает. Вся злость Эммы на него порождена физической болью. А вот Регина пытается бить изнутри. И иногда у нее получается. Как сегодня, с умением читать. Регина встает и поправляет пиджак. – Вы хотите, чтобы я вас пожалела? Она усмехается, а Эмма выпрямляется. – Для разнообразия – могла бы, ага. Регина склоняется к ней и вдруг подцепляет двумя пальцами подбородок. Эмма застывает. Это не слишком приятное касание, но она отчего-то не хочет его лишаться. Может, потому что никто не трогает ее в последнее время. Пусть хотя бы так. Да и, кроме того: если Регина позволяет себе ее трогать, это значит, она сократила дистанцию. В своей голове, как минимум. Маленькая, но победа. Эмма уже не так безлика для нее. – Когда вы заболели, я вытащила вас из подвала и оставила здесь. Я вызвала врача, хотя многим рисковала. Я купила лекарства, которые он прописал. Я кормлю вас и пою, позволяю мыться. И вы думаете, что я вас не жалею? У нее все еще змеиные глаза. – Ты себя жалеешь. Потому что, если я сдохну, то все твои усилия пойдут прахом. Регина смеется и убирает руку. – Усилия? – эхом повторяет она, и Эмма кивает. – Усилия… – Регина отворачивается и отходит к двери, возле которой застывает, а потом снова смотрит на Эмму. – И к чему же я так прилагаю усилия, как вы считаете? Взгляд ее становится заинтересованным. Заинтересованная змея – это даже немного жутко. Эмма пожимает плечами. – Это ты мне скажи. Зачем ты меня тут держишь? Я не верю, что все еще из-за Генри. Ты давно могла зарыть меня в лесу или замуровать в подвале, и никто бы вообще не узнал, что я тут у тебя жила. Но ведь мешает что-то, да, Регина? Она пытается выцепить хоть что-то еще из ее взгляда, что-то, что даст ей больше, чем она сейчас имеет. Мотивы Регины явно с двойным дном, но большой вопрос: а знает ли сама Регина об этом дне? Или ей предстоит его откопать вместе с Эммой? Эмма по-прежнему очень сильно хочет свалить нахрен из этого проклятого дома. И если для этого нужно вскрыть голову Регины и покопаться в ней, она это сделает. Без проблем. – Все в порядке? Возникший в коридоре Грэм заставляет Регину чуть дрогнуть, и связь их с Эммой взглядов нарушается. Эмма чертыхается про себя и валится на кровать, когда слышит небрежное: – Все в порядке. Помоги мисс Свон перебраться в подвал: судя по всему, она уже достаточно хорошо себя чувствует. Не все сразу. Не все сразу. Но однажды – обязательно.

Задолго до этого дня

Чума бродила по городам и деревням, заглядывала в каждый дом, кое-где оставалась погостить. Убегающих – догоняла, умирающих – добивала. Редко у кого получалось отвернуться от ее любопытного взгляда, избежать объятий. Дым от погребальных костров закрасил небо густо-серым, сквозь эту пелену даже дожди пробивались с трудом, что уж говорить о солнце. Впрочем, иногда появлялось и оно: тусклое, слабое, не греющее. Тоже больное. Регина взирала на творящееся с высоты башен своего замка и радовалась. Не было ничего милей повсеместного страха. Иногда она спускалась и бродила ночами по вымирающим поселениям, сама себе напоминая чуму в человеческом обличье. Вдыхала полной грудью зараженный воздух, не боясь. Смеялась над шарахающимися от нее людьми. Наслаждалась тем, что сотворила сама. Вот только главный ее враг, судя по всему, по-прежнему был жив. Зато в подземелья снова кинули Робина Гуда. После того раза, когда он отказался от милостей Королевы, Регина распорядилась отпустить его. Добиваться его расположения ей не хотелось совершенно, пусть внутри и свербело что-то. В конце концов, он был ей предназначен! Какое-то время Регина играла с мыслью о его смерти, но разве таким образом не освободила бы она его от страданий по жене? Нет-нет, такой легкой участи он не заслужил. И вот, в разгар чумы, он объявился вновь. Не по своей воле, разумеется. В первый момент, узнав, Регина хотела наказать стражу, исполнявшую свой долг слишком рьяно, но после передумала. Потому что и Робин мог передумать. Если он покается, если приползет на коленях… Что ж, она непрочь немного позабавиться с ним. После очередной бессонной ночи, Регина, не меняя одежд, спустилась в подземелья. Они встретили ее могильным холодом и тоскливым молчанием. Следовало вновь наполнить их голосами. Регина неспешно шла, гулкое эхо шагов мчалось вперед нее и возвращалось обратно. Факелы мерно горели, недвижимые ветром, затаившимся в углах. Где-то позади осталась стража, а впереди сгущался мрак. Робина бросили в самую дальнюю темницу, чтобы не слышать его криков – а ведь он должен был кричать. Но Регина все шла, а криков не было. И от этой тишины в какой-то момент стало жутко. Регина прибавила шаг, почти перейдя на бег. А добежав, облегченно выдохнула. Жив. Он был жив. Стоял у дальней стены, там, где под потолком светилось маленькое окошко, забранное частой решеткой. Дышал воздухом свободы, щедро замешанном на пепле костров. – Я тебя ждал. Он медленно обернулся, оставаясь, впрочем, на том же месте. Густая тень скрывала лицо и плечи, от лучей слабого солнца пылинки медленно осыпали его силуэт. Регина торжествующе улыбнулась, подходя чуть ближе. – Неужели? – сладко проговорила она. – Тебе есть, что мне сказать? О, она ждала этого момента! Знала, что однажды он настанет. Уж что-что, а ждать она действительно умела, иначе ничего из того, что окружает ее сейчас, не было бы. Она могла бы сдаться, могла бы проиграть, не начиная борьбы, но выбрала тяжелый путь, в итоге принесший ей столько радости. Регина подошла к решетке, едва не касаясь ее. Жадно всмотрелась в Робина, чьего лица по-прежнему не было видно. Ну же! Пусть говорит скорее! А он вдруг безмолвно шагнул ей навстречу, и она не успела подавить вскрик. – Любуйся, – сказал он, и по его лицу поползли, извиваясь, черные вены чумы. – Мне недолго осталось. Регина не верила своим глазам. Почему ей казалось, что уж кого-кого, а Робина болезнь не тронет? И вот он стоит перед ней, неизлечимо больной, и насмехается, потому что знает: он выиграл. Она продолжала с ним играть, а он уже победил. – Я все равно казнила бы тебя, – Регина старалась говорить как можно более равнодушно, но внутри полыхало пламя сильнее того, что облизывало плоть на каждой центральной площади. – Но что ж, могу посмотреть и на такую твою смерть. Робин засмеялся, и этот его смех звучал оскорбительно. Он, стоя на своем последнем пороге, уже занеся ногу для последнего шага, смеялся над Злой Королевой, которая могла бы раздавить его одним щелчком пальцев. Но ведь почему-то не раздавила. – Могла казнить, говоришь? – он шагнул еще ближе, и черных вен на его лице прибавилось. – Почему же не казнила? Регина знала ответ. Но, разумеется, не собиралась отвечать. – Мне нравилось смотреть на твои мучения, – она пожала плечами, продолжая играть безупречное равнодушие. – Это гораздо веселее, чем твой труп. На этот раз они с Робином засмеялись вместе. – Ты можешь убеждать себя в этом, – сказал он чуть позже, когда обоим надоело. – Но я-то знаю правду. Регина напряглась. Внутри все натянулось так сильно, что показалось – еще немного, и оборвется. Прольется желчью, кровью, чем-нибудь еще. – Правду? – она фыркнула, настороженно бегая взглядом по лицу Робина. – Что еще за «правда»? Робин помолчал, смотря в сторону. – В тебе до последнего тлела надежда, что я смирюсь с тем, что ты сотворила с моей жизнью. Что признаю тебя своей Королевой. Что захочу быть с тобой, пусть как собачонка у ног, но все же. Ведь феи предсказали тебе, что мы созданы друг для друга. Регина вцепилась в решетку так, что пальцы побелели от усилий. – Кто тебе сказал?! – рявкнула она, и мощь ее крика сбила Робина с ног. Упав, он долго не вставал, шевелясь, как полураздавленный жук, а разъяренная Регина тяжело дышала и сверкала глазами, совершенно забыв, что может без труда до него добраться. Как посмел он говорить ей такие вещи?! Это было ее предсказание, ее! И только! Никому больше оно не должно было достаться! И уж точно не Робину, чтобы теперь он оборачивал его в свою пользу! Подчеркивал свое превосходство! – Зачем мне, – проговорила Регина, немного успокоившись, – еще одна собачонка? У меня их предостаточно. Она выпытает у него, откуда сведения о предсказании. И накажет всех виновных. О, еще как накажет… Робин медленно сел. Его лицо вновь надежно укрыла тень. – Не знаю. Но ведь зачем-то ты оставила меня в живых. Регина открыла рот, но не успела сказать ни слова. Робин вновь повалился на пол, и в этот момент отчего-то не осталось сомнений: он умер. – Вставай, – непонятно для чего все же позвала Регина. – Вставай немедленно. Мы не закончили! Она не закончила. Конечно, Робин не встал: чума убивала быстро и, если везло, не особо мучительно. Регина долго не разжимала пальцев, сомкнувшихся на решетке. А чуть погодя вздрогнула, ощутив, как по щеке медленно и словно нехотя ползет слеза. Очередной мужчина, которого она выбрала, покинул ее. Она снова потеряла то, что было ей предназначено. Она не плакала по Робину, конечно, нет. Ей было жаль только себя. Потому что только она здесь оставалась одна. Обратно она шла с очень прямой спиной и ни разу не обернулась. А поднявшись наверх, велела запереть подземелья и никого туда больше не бросать без ее особого распоряжения. Робина сожгли на общем костре.

Регина

Очередной вечер без Генри – к сожалению. И без Грэма – к счастью. Он сам попросил себе время вне дома, и Регина догадывается, зачем оно ему. Ни о чем не спросив, она отпустила его с легким сердцем и трепетом предвкушения, а сама сидит сейчас в гостиной, спиной к надежно запертому подвалу, и борется с отчетливым желанием увидеть мисс Свон. В голове бродят мысли, от которых Регина предпочла бы избавиться поскорее, но, очевидно, она сможет это сделать лишь тогда, когда обдумает их как следует. Вот она и старается. Возможно, Эмма права, возможно, она не врет. Может быть, она действительно сумела бы повлиять на Генри, в конце концов, ей и впрямь незачем было его забирать. Вряд ли она очень хочет снова попасть в тюрьму, а именно туда ей и открылась бы дорога, забери она сына. Хотя… разве сейчас она не в тюрьме? Регина хмыкает, вертя в руках бокал с красным вином, из которого не сделала ни глотка. Она почти смирилась с тем, что сравнивает Эмму с Робином. Да, они оба были предсказаны ей – по-разному, но оба. И оба в ее подземельях: Робин – тогда, Эмма – сейчас. Оба светловолосые, светлоглазые, нахальные, на все имеющие свое мнение. И оба ни в грош не ставят Злую Королеву. Регина рычит и все же отпивает немного вина, чтобы притушить поднимающую голову злость. Не хочется злиться. Сегодня слишком хороший вечер. В голову лезет очередная непрошеная мысль. Все, предназначенные Регине, умирали. Дэниэл, Робин… Вероятно, умрет и Эмма, когда полностью исполнит свое предназначение. Почему-то Регина пугается этого и мотает головой, не желая верить. Ей ведь не нужна Эмма, чего же тут бояться? Проклятие уже наполовину снято, финал неизбежен, Регина может только отсрочить его, но не отменить. А потом… Потом можно будет сотворить с Эммой все, что душе угодно. Может быть, все же напоить ее сонным зельем? Еще один глоток Регина долго смакует на языке. Забавно, что именно Эмма единственная из всех не хотела уезжать. Дэниэл хотел – с Региной вместе, но все-таки. Робин просто убегал от своего предназначения. А Эмма… О, у нее было гораздо больше шансов, чем у остальных. И она предпочла вернуться. Ради Генри, конечно же, но ведь чуть-чуть и ради Регины тоже. Если, конечно, мисс Свон не врет. – А она врет, – задумчиво бормочет Регина, не желая добавлять позитивных красок в по-прежнему грязный образ Эммы. И вообще! Достаточно уже размышлять обо всем этом, такой вечер не должен пропасть зазря! Регина отставляет бокал, со вкусом потягивается и отправляется к себе, где с удовольствием принимает ванну, а после вытягивается на чистом отглаженном белье и закрывает глаза. Во сне она плетет венки из белых цветов и пускает их по нежнейшей глади реки, а утром ее будит резкий звонок телефона. – Да, – сонно отзывается Регина и морщится от слишком взволнованного голоса Сидни. – Мадам Миллс, Виктор пропал! Регина переворачивается на спину и глубоко вздыхает. – Виктор? Вэйл? Что значит «пропал»? Вот чего она точно не ждала, так это что поиски начнутся, едва Грэм справится со своей работой. Или это тоже из-за полуснятого проклятия? Сердце чуть ускоряет бег, Регина не то чтобы волнуется, но это ей даже на руку. Она ведь должна быть обеспокоена пропажей горожан. Хоть и не сразу. – Вчера он должен был заглянуть к вдове Лукас и не пришел. Сегодня утром у него назначена операция, он тоже не явился. Телефон не отвечает, дверь не открывают. Регина гасит улыбку. Ох, Грэм… как быстро он все обставил! – Послушай, ну, может быть, Виктор загулял где-то? – предполагает она, потому что ей нужно как-то реагировать. Больше всего ей хочется велеть Сидни самому разбираться, а ей принести окончательный результат. Сидни подавленно молчит пару секунд, потом возражает: – Он мог бы, но не в разгар эпидемии! Он достаточно ответственный, вам ли не знать, госпожа мэр. Ей ли не знать… Она потирает лоб ладонью, изображая работу мысли, потом спохватывается: ее ведь никто не видит. – И все равно я пока не вижу повода бить тревогу. Позвони Грэму, сообщи, если он решит, что надо организовывать поиски, организовывайте. Вообще скоординируйся с ним, мне сейчас немного не до Виктора, у меня куча дел. Дел, разумеется, не куча, но кое-какие имеются. Например, сходить в салон красоты. Освежить прическу. Купить еще вина и не того, вчерашнего, а хорошего; откуда у нее вообще взялась та бутылка? Наверняка Грэм когда-то притащил. – Мадам мэр, – упорствует Сидни, – Виктор был единственным специалистом своего уровня на весь Сторибрук. Вы понимаете, что мы сейчас фактически остались без главврача? А вот теперь Регина понимает. И резко садится, потому что сон как рукой снимает. Остались без врача? Господи, хорошо бы никому не пришла в голову светлая мысль вызвать подмогу с Большой Земли! Как же можно было так опростоволоситься… Регина кусает пальцы, чтобы не выдать себя разочарованным возгласом. Она должна была подумать, должна была! Это все Эмма, это из-за нее голова забита не тем, чем надо! И ведь ничего уже не переиграешь, ничего не изменишь, назавтра не проснешься в мире, где все по-прежнему! – Ты чего от меня сейчас хочешь?! – рявкает Регина, не сдержавшись. – Чтобы я сорвалась и побежала его искать? Может быть, мне возглавить поисковой отряд?! – Было бы неплохо, – абсолютно глух к ее иронии Сидни. – Вы – мэр, вы должны решать вопросы. Регина со злостью отключает и выбрасывает телефон. Потом бежит проверить, остался ли он цел. Остался. К счастью, Сидни не перезванивает, зато Регина начинает названивать Грэму. И успевает набрать его номер около десятка раз, прежде чем знакомый пикап останавливается у дома. – Ты где был? – сходу набрасывается Регина на удивленного Грэма. Она накинула лишь шелковый халат и стоит босиком, задрав голову, потому что ее будущий муж слишком высок, обычно разницу в росте нивелируют каблуки. – Разбирался с Виктором, – поднимает брови Грэм, и Регина, приподнявшись на цыпочки, поспешно закрывает ему рот ладонью. – Тише! – цыкает она, будто кто-то здесь в самом деле может подслушивать. – Мне уже звонил Сидни. Они бьют тревогу, потому что Виктор вчера должен был наведаться к старухе Лукас, а сегодня кого-то резать с утра. Грэм достает из кармана телефона и кивает, попутно убирая руку Регины от своего лица. – Мне тоже звонил, я не слышал. О, и ты звонила… Он странно улыбается и, кажется, абсолютно не взволнован, а потом вдруг опускается на одно колено, и Регина не успевает среагировать. – Я должен был подарить раньше, да и сейчас, наверное, не совсем тот момент, но все же. Это кольцо. Разумеется, с бриллиантами. В любое другое время Регина обрадовалась бы, но сейчас… Он вообще помыл руки после Виктора?! – Это не тот момент, ты прав, – как можно медленнее отзывается Регина. Начинают подмерзать ноги, хочется вернуться к себе. Но Грэм берет ее за руку и надевает кольцо на безымянный палец. – Я давно его купил. Оно больше не могло лежать в бардачке. Он искренне улыбается, а Регина смотрит на переливающийся бриллиант – сколько каратов? – и не может отделаться от раздражающей мысли: давно – это когда? Когда приехала Эмма Свон? Это ее надо благодарить? – Спасибо, милый, – выплывает она из раздумий и целует Грэма, попутно поднимая его с колен. – Мне надо переодеться, а потом мы сразу поедем в участок и разовьем эту чертову бурную деятельность по поиску Вэйла! Вот только придумать бы еще, кем его заменить.