Шёлк

      – Шёлк, – неожиданно для себя выдыхает он, заставив Региса отшатнуться в замешательстве.       В самом деле, скажи ему кто, что с ним начнёт твориться – в жизни бы не поверил. Недели не проходит, как Геральт ловит себя на новых, точно незнакомых до того чувствах. Странный опыт чудовищной, необузданной власти что-то меняет внутри: будто, выпустив наружу пар, он собрал все пустые эмоции и наконец-то их упорядочил, расставив по местам. Слишком всё это напоминает собранность, даже решимость, похожую на природную ведьмачью суть. Обычно открывающуюся перед боем – но теперь и в свободные минуты обжигающую рассудок, как кипящая сталь.       Правда, ненадолго. Спутанные чувства качаются, как маятник, в другую сторону, принося за собой беспокойство и какое-то... сожаление. Что бы ни говорил Регис, а он причиняет ему боль, и вовсе не слабую, как когда-то привык. Боль куда ближе к разряду наказаний, чем наслаждений. И если в процессе думать об этом сложно, то после... Собственное желание подчинять тут же гаснет под простым, до боли пронзительным раскаянием.       В конце концов, это же, чёрт побери, Регис: последнее в мире создание, заслуживающее страданий.       Так и выходит, что новая попытка вампира предложить ему шлепки заканчивается позорным провалом. Раздосадованный, Геральт даже не находится, что сказать в оправдание и – вот глупость-то – попросту сбегает во двор. Часами он кружит по окрестностям, с тяжёлым сердцем думая, думая, думая... Мысленно возвращаясь к дню, когда, может быть, стоило и притормозить, оценить здраво, способен ли он на подобное. По крайней мере, так, чтобы не навредить им обоим.       Беда в том, что в своих раздумьях он забывает о другом. Например, что гробовым молчанием, конечно, тревожит Региса, который тут же начинает волноваться. До невыносимых пределов, сам почувствовав себя виноватым, как выясняется, стоит Геральту вернуться домой. Шаг за шагом они подступают к неудобной теме – и, как всегда, стоит им поговорить, на душе у Геральта становится в сотню раз легче.       Поразительно, но и здесь Регис с удивительной точностью находит корень проблемы. С первой же попытки.       – Значит, тебя беспокоит, что ты таким образом унижаешь моё достоинство? Что ж, с учётом твоих личностных качеств, любовь моя, опасение вполне закономерное.       Разговор застаёт их в ванной, где Геральт отыскивает вампира почти случайно. В одних штанах, подогнув под себя босые ноги, Регис сидит на узкой табуретке за столиком и подрезает отросшие волосы. Жаль будет такой гривы, но что поделать: врачебное дело, как сказал когда-то вампир, небрежности не терпит. Вот и сейчас лезвия ножниц безжалостно срезают тёмные завитки, и неторопливо Регис складывает их горкой на столик.       – Говоря откровенно, Геральт, – продолжает он, опустив плечо и подрезая прядь за ухом, – За свой жизненный опыт я уже сталкивался с подобными мнениями. И, безусловно, пытался разобраться в причинах их возникновения. В сообществе моих собратьев, как ты понимаешь, к таким практикам относятся куда проще.       – Неудивительно, – хмыкает Геральт и подсаживается на соседнюю табуретку, за спиной вампира. – Зная ваш болевой порог и всё прочее. Ты об этом?       – Не только, но и... Ох, будь добр, помоги мне, пожалуйста, с видом со спины.       Развернувшись, он устраивается ближе, касаясь подрезанных волос. Тонкие пальцы передают ему ножницы, и Геральт оглаживает бледную кожу – так ласково, как только может. Настроение без того у него не из лучших, а испортить всё сейчас значит дерьмовый сон и дерьмовейший же завтрашний день. Остаётся надеяться, что они разберутся с его глупостями, и лучше бы так, что – Мелитэле упаси! – Регис ничего себе не надумает.       Холера, просто смешно, что самая большая проблема в его нынешней жизни – это отношение к грубому сексу. Ламберт бы точно покрутил у виска и посоветовал бы заниматься делом, чем трепаться. Но Ламберт есть Ламберт, привыкший гнать прочь раздражающие мысли. Он не такой. Никогда не был таким. А ведь даже это роднит их с Регисом: поиск неясных смыслов, желание добраться до самой сути.       Вот только у вампира это в любом случае выходит получше, и грех ему сейчас в этом не довериться.       – До плеч? – вынырнув из мыслей, уточняет Геральт и, дождавшись кивка, начинает подрезать тёмные пряди.       Шуршат срезанные волосы, скользя по пальцам, и тонкие полоски седины невольно выделяются среди общей массы завитков. Удивительно мирный выходит момент. За окном шумят уже осыпающиеся дубы, где-то протяжно ухает сова; всё вокруг готовится не то ко сну, не то к приближающейся осени, умолкая в вязкой густоте сумерек.       Шевельнув плечами, Регис тоже расслабляется в его руках – и тихо прочищает горло, прежде чем снова заговорить.       – Думаю, основная причина в том, что вы, люди, стыдитесь этого, – неожиданно заявляет он, – Стыдитесь возможного наказания, которое тем самым осквернит тело. Но что есть тело человеческое? Прости мне этот цинизм, но лично мне всегда казалось странным придавать такую ценность всего лишь...       – Мешку с мясом и костями? – фыркает Геральт, чувствуя, как рот кривит почти язвительная усмешка. – Ну, спасибо, Регис. Между прочим, не все здесь умеют воссоздаваться из мокрого места.       Вздрогнув, Регис поворачивает голову через плечо – и заглядывает в глаза с таким сожалением, что нутро в ответ почти прошивает стыд.       – О, я вовсе не хотел тебя оскорбить, Геральт. Мне лишь хочется заострить твоё внимание на одном нюансе, – отзывается он почти виновато. – Как бы тебе ни казалось иначе, воздействия на тело не всегда стоит расценивать, как вред душевному состоянию. Скорее, в моём случае даже наоборот, и, я думаю, ты прекрасно в этом убедился.       – Это-то меня и волнует, – вздыхает Геральт. – Я... почти над тобой издеваюсь, а тебе от этого приятно. Где тут связь? В Тесхам Мутна ты не слишком радовался, пока выл от боли.       – И снова ты на удивление точен в своих догадках, потому как указал на саму суть этого парадокса.       Шорох, и последние пряди спадают с худощавых плеч, струясь по бледной коже. Похмыкав своей работе, Геральт проводит пальцами по вьющимся волосам. Ладони сами скользят ниже, туда, где кончики волос щекочут выступающие позвонки, и ещё ниже, к острым лопаткам, края которых очерчивают подушечки пальцев. Закончить бы побыстрее с этой стрижкой и забыть обо всём напрочь... Но тогда ни хрена не выйдет у них перебраться в постель, так что надо договорить. Точно надо.       Иначе он так и не поймёт, как прекратить испытывать эту неясную вину.       – Видишь ли, – поясняет Регис, наклоняясь и сам подрезая оставшиеся пряди, – Говоря с перспективы анатомии, наслаждение болью имеет под собой простую основу. Освобождение от невротических переживаний, catharsis за счёт болевых рецепторов – всё это так же естественно, как обычное чувственное удовольствие. Выпускаемые наружу эмоции имеют удивительный терапевтический эффект, и потому для многих это становится в первую очередь душевной разрядкой, нежели телесной.       – Хочешь сказать, это вообще нормально? – хмурится в недоумении Геральт, – Не припомню, чтобы преступники, которых секут на площадях, наслаждались ударами.       – Именно, потому как в случае близости добавляется более важный фактор. Конкретно... проявления доверия, dragostea mea.       Отложив ножницы на столик, вампир поворачивается к нему лицом – и придвигается ближе, заглядывая в глаза. Руки сами обнимают его за талию, оглаживают в короткой ласке худые бока. Даже в их домашнем уюте Регис всё такой же худощавый, и отчего-то от осознания этого на миг в груди проскакивает желание заботиться.       Прежде, чем Геральт мысленно отвешивает себе затрещину: нашёл, о ком заботиться. О создании старше его на три сотни лет, практически неуязвимом по самой своей природе. Оттого это кажется страннее в десятки раз: одна мысль о том, что он причиняет боль высшему вампиру... Лишь позволяющему, но никогда не принимающему его власть до конца.       Правда, раздражающей тревоги это так и не убирает, и волей-неволей приходится объясниться.       – Всё-таки, – настаивает Геральт, – Ты и меня пойми. Не... мучитель же я, в самом деле. Не хочу им быть по-настоящему. Особенно с тобой.       – И не будешь, Геральт. Ни в коей мере, – тихо отзывается Регис, – Думаю, дело в том, что ты всё ещё видишь боль как человек. Возможно, как ведьмак в том числе. Поправь меня, если я неправ, но, мне кажется, ты ассоциируешь её исключительно с дурными намерениями.       – А как иначе? Забыл, что...       Слова застревают в глотке сами: боги, ну и идиот. Говорить такое Регису... Знающему слишком многое о прошлом, о котором до сих пор трудно разговаривать, и выражение точёных черт только подтверждает его, на миг исказившись от печали. Вздохнув, вампир смеряет его долгим взглядом – и осторожно берёт за руки, легко огладив костяшки пальцев.       – Нет, Геральт. И потому прекрасно понимаю твои чувства, как и то, почему они возникли. Собственно, для того и существует болевой рефлекс, – поясняет он. – Но, как бы то ни было, привычная тебе боль всё же неконтролируема. В чём-то даже, пожалуй, непредсказуема. Этим и отличаясь от той боли, что я прошу, душа моя.       Задумавшись, Геральт долго смотрит в бездонные омуты его глаз; наблюдая за каждым из отблесков решимости.       – Даже если так, – бормочет он, – Если я не остановлюсь... Вдруг я наплюю на шёлк и прочее? Я... не знаю, где грань, Регис. Может, уже...       –...О, dragul meu, если бы всё действительно сложилось наихудшим образом, этот разговор едва ли бы произошёл.       И внезапно Регис улыбается. Маленькой, ласковой, какой-то понимающей улыбкой. Как делает, когда видит в нём, Геральте, что-то, чего он пока не понял сам – и ещё раздумывает, стоит ли этими наблюдениями делиться.       – Возможно, я выражу очевидную истину, – наконец говорит он, – Но куда хуже простой жестокости жестокость слепая и не встречающая за собой раскаяния. Одно то, что тебя тревожит риск мне навредить, уже говорит о многом. У тебя благородное сердце, Геральт из Ривии, – добавляет он мягко, – И я ни секунды не сомневаюсь в своём тебе доверии. Но, если тебе претят подобные практики, мы...       – Нет, не можем, – перебивает Геральт и осторожно сжимает в ладони тонкие пальцы.       Хрупкие, бледные пальцы, всегда напоминавшие ему о местных аристократах. Руки того, кто в секунду может прошить ему грудину когтями – но выбирает этого не совершать. Cлишком давно, как и всё, что сейчас окружает вампира. И если это тоже его выбор... Остатки прежнего волнения тают, и только сейчас он замечает, что всё это время сидел, задержав дыхание.       Так, что сразу делает долгий вдох, укладывая в голове сказанное.       – Всё в порядке, Регис, – медленно произносит он, – Просто мне нужно время. Подумать и... может, попробовать ещё. Попозже. Что скажешь?       Слышится тихий шорох, и вдруг Регис встаёт со своей табуретки, кладя руки ему на плечи. Вдумчивым, заботливым жестом; показывая, что принимает и готов принимать и дальше. Потому что, на самом деле, никогда в нём по-настоящему не сомневался, и под рёбрами что-то сжимается в ответ мысли. Чувство, что ни хрена он, Геральт, этого не заслужил.       Но оно здесь. Настоящее и дорогое. Настолько, что хочется быть с ним и дальше, всеми возможными способами. Узкие ладони легко оглаживают волоски на его загривке, и после короткого молчания Регис кивает.       – Что ж, да будет так, – заключает он. – В таком случае мы оставим эти эксперименты до лучших времён. Столько, сколько тебе потребуется, dragul meu, – и улыбка становится чуть печальнее, – Потому как тебе прекрасно известно, что я способен на долгое ожидание.       Наклонившись, он касается губами макушки Геральта, окружая теплом своего тела. Травянистым ароматом крапивного отвара и недавно купленного мыла с маслом папоротника. Вместе с духом крови и мокрой земли, прямо пониже ямки между ключиц: там, где сильнее всего пахнет природным его запахом. Там, куда особенно хочется уткнуться, и Геральт просто прижимается к вампиру в ответ, обнимая его покрепче.       Почти не слыша, как тот тихо добавляет:       – Omnia tempus habent, Геральт. Как бы то ни было, всему, а подобному в особенности... своё время.

***

      Даже смешно, что это время наступает уже через неделю.       Причём в вечер, когда они оба того не ожидают. Вечер, в который сперва и мысли бы не возникло о подобном. По крайней мере, у Геральта, пока тот с трудом втискивает себя в ужасно тесный бархатный дублет.       Выгляжу, как сраный шут, проносится сердитое в голове, пока он осматривает себя в зеркале со всех сторон. На ком угодно другом этот наряд смотрелся бы, как влитой: зелёный бархат, вышитый золотом, и впрямь выглядит отменно – если бы не жал в руках и спине, сковывая движения хуже пут. Даже бёдра жмёт, и он неловко переминается с ноги на ногу, чувствуя, как узкие штаны впиваются в зад.       Благо, остальное не мешает. Волосы он убрал в хвост, да и побриться снова пришлось, надеясь, что гладкость продержится хотя бы пару часов. Слава богам, рядом нет Лютика, который стал бы обливать его очередными вонючими духами, а в остальном... Ну, выглядит-то он сносно, но лучше было бы обойтись без дублета.       И ведь это мог быть обычный домашний вечер, если бы не Ориана. Приглашение пришло ещё во вторник, и до пятницы Регис убеждал его, что им позарез нужно отправиться в её поместье – «в качестве акта вежливости, которую, безусловно, окажут нам взаимно». Может, оно и так, да и вампиру, видно, хотелось пообщаться со своей подругой, так что упирался Геральт недолго. Прямо сейчас размышляя, что, может быть, стоило подумать дважды.       До тех пор, пока он не слышит тихий звук скрипящей двери.       – Ну и ну, – произносит мягкий голос за его спиной, – Кажется, я совсем позабыл, как ты выглядишь в подобном образе.       Оборачивается он сразу и так и застывает на месте, не веря своим глазам. Опираясь рукой на дверной косяк, Регис смотрит на него восхищённым взглядом своих огромных чёрных глаз. Снова подведённых карандашом и оттого глубоких, гипнотических; не таких, что бывают у людей, как и всё остальное в его образе.       Потому что он наконец-то выглядит, как вампир во всей своей красе. Гладко выбритый, едва уловимо пахнущий каким-то пряным парфюмом, Регис поправляет за ухом прядь волос – на этот раз собранных в аккуратный хвост, перевязанный лиловым бантом. Удивительное выходит сочетание, особенно с его чёрным камзолом, так ладно сидящем на стройной фигуре, что от вида пересыхает во рту. Регис вообще отличился лаконичностью: камзол, хоть и дорогой на вид, скромно расшит серебром на груди и рукавах, и в глаза куда сильнее бросается причудливая отделка воротника скрытой под ним белоснежной рубашки.       Как и шейный платок того же, что и бант, лилового оттенка, изысканно оттеняющий бледность кожи. Надо думать, тоже шёлковый.       – Охренеть, – спустя вечность выдыхает Геральт, – Охренеть, Регис.       – Боюсь даже предположить, – мгновенно отзывается тот, дёрнув уголком рта, – Что за отдел мозга мог повредиться, лишив тебя почти всего словарного запаса. Не мог бы ты выражаться яснее, душа моя?       И тут же получает ответ на свой вопрос: шагнув ближе, Геральт просто кладёт ладони ему на талию. Неторопливо он оглаживает контуры чёрного дублета, очерчивая пальцами серебряные узоры. В голове с трудом укладывается, что это Регис… Да ещё и его Регис, и оттого невольно думается о том, что куда-то ехать хочется всё меньше.       Ну, и о том, что он, Геральт, знает с пару обманных манёвров для подобного рода бестий. Особенно для приманивания их в спальню.       – Да так. Не расскажешь, для кого это ты разрядился?       – О, полагаю, ты с ним прекрасно знаком, – отзывается Регис с маленькой, но ужасно довольной улыбкой. – Но, судя по всему, субъект моих симпатий в этом меня с лёгкостью затмит. Бархат тебе к лицу, Геральт, – и тонкие пальцы очерчивают край его, Геральта, выбритой щеки, – И это, к слову, не лесть.       От простого, удивительно ласкового касания он теряется, оторопев от неясного волнения. Странное выходит чувство: ощущать Регисово восхищение, стоя в этих идиотских тряпках. Так что выход у Геральта, как и всегда, остаётся только один. Сделать вид, что ему и дела нет до того, как невовремя щекочет под рёбрами.       – Ну да, ну да, – закатывает глаза он, – Представляю, как в этом бархате буду отбивать тебя от толп поклонниц. Ты как, тщеславие-то подготовил?       – Не в большей степени, что и ты свой очаровательный сарказм, – приподнимает брови Регис. – Жду не дождусь взглянуть, в каком восторге ты будешь от гостей. Пожалуй, это один из редких шансов, когда возможно поупражняться в остроумии без риска челюстно-лицевых травм.       – А жаль, – криво ухмыляется Геральт, – Что, благородный лекарь не пожелает эти самые травмы излечить? Отменные бы остались воспоминания.       – Именно потому этот, как ты выразился, благородный лекарь приложит все усилия, чтобы вечер обошёлся словесными поединками, и не более. Но... Ох, кажется, мы опаздываем, Геральт?       К коням они спускаются уже торопливо, скоро выезжая из поместья. Впрочем, по пути Геральт всё же успевает пожалеть о трате вечера. Сентябрьский закат встречает их росписью оранжевых сполохов, и в его тёплом свете так и хочется рвануть отсюда подальше. Пустить Плотву в галоп наперегонки с гнедой кобылой Региса; промчаться мимо ещё не убранных пашен и желтеющих яблоневых садов. Осень в Туссенте Геральт любит куда больше, чем лето – и не только из-за ухода удушливой жары.       Но планы есть планы, так что ничего не остаётся, как добраться до поместья Орианы и в очередной раз пройти через створки массивных ворот.       – Какое приятное разнообразие, – приподнимает брови Регис, когда они проходят на каменный балкончик, оглядывая сверху террасу.       Вечер собрания «Мандрагоры» и сегодня не изменяет себе. Те же художники с полотнами и зрители, толкующие над их смыслом; те же скульпторы, музыканты и просто праздные гуляки у столиков. Шуршат юбки разодетых дам, бурлит льющийся в бокалы абсент, далеко, у самой балюстрады пронзительно звучит виолончель. Всё здесь дышит беззаботной негой, и кажется, будто само лето и не намерено покидать это место с его томным, расслабленным духом.       – Не то слово, – понаблюдав за видом, хмыкает Геральт, – Ну, и куда пойдём?       И вечер начинается по-настоящему. Сразу, как только Регис бросает ему довольную улыбку, поправляя края маски – серебряной в тон камзолу, строгой, но изящной, как и весь его образ. Рассеянно Геральт касается своей собственной, точно такой же, но золотого оттенка, и на ум вдруг приходит странная мысль: сейчас они выглядят, как отражения друг друга. Как солнце и луна... Или, как говорил когда-то Регис, солярные и ноктюрнальные существа. Особенно, стоит начать спускаться вниз, к террасе – и ощутить, как разум погружается в другой, иллюзорный мир.       Где они могут быть кем угодно. Где нет ни ведьмаков, ни вампиров, ни прошлого, ни настоящего. Есть только крепко держащая его за руку фигура в чёрном бархате камзола, которая ведёт их по мраморным плитам террасы мимо разномастных произведений искусства.       – Только взгляни на этого юношу, – между делом комментирует Регис, – Исключительный талант скульптора. Правда, никак не могу понять, это кисть винограда или гангренозное образование на ладони, но красота работы...       –...А это ещё что? – отвлекает его Геральт, краем глаза замечая, как недовольный скульптор уже идёт к ним навстречу. – Вон в том углу. Видишь пятна?       – Хм, это... Похоже, один из ярких примеров современного искусства. Из рода тех, что определяет свою ценность субъективной интерпретацией. Хочешь рассмотреть поближе, душа моя?       И, естественно, Геральт хочет. Заниматься какими угодно глупостями с вампиром – это то, ради чего он сам сюда ехал, так что упрашивать не приходится. Так они оказываются у громадного полотна со странными брызгами то зелёных, то белых красок вперемешку с розовыми линиями.       – «Номер один», – читает название Регис, – Как любопытно. Хоть я и не силён в трактовках искусства, но, полагаю, художник хотел отразить что-то на тему внутренних противоречий. Нарушенная гармония, боль… Возможно, фрустрация от жизненной усталости. Как ты считаешь, Геральт?       – Считаю, что похожее выходило из меня после твоей мандрагоры, –бурчит он в ответ, – Правда, Регис. Кляксы и кляксы, что с них взять?       Под тихие смешки вампира – какой поразительный талант к критике – они перемещаются дальше. В пёстрой толпе они успевают и понаблюдать за иллюзиями мага, незаметно приобняв друг друга за талию; и столкнуться с парой флейтистов, умолявших сравнить, кто из них играет чище. Время летит, и все эти мгновения прохладная рука Региса не выпускает из хватки его пальцы – и от этого ощущения сердце наполняет мирное, греющее тепло.       Вплоть до минуты, когда они добираются до столика с абсентом в укромной нише у пруда, и останавливаются перевести дух.       – Что ж, вот и главная местная достопримечательность, – с ухмылкой отмечает Регис, пока разливает зеленоватую жидкость по рюмкам. – Никогда не перестану задаваться вопросом, почему Ориана поощряет распитие абсента. В конце концов, Туссент – край вин, и вин очень достойных, и в каком-то роде это даже оскорбительно.       – А мне любопытно вот что, – хмыкает Геральт. – Например, зачем ей вообще это нужно. Особенно покровительство. Не в обиду тебе, но не удивлюсь, если она видит в этих гостях прежде всего...       –...Выпивку? Называй вещи своими именами, Геральт. Ты это имел в виду?       Вздохнув, Регис разворачивается лицом к фонтану, отводя взгляд. В свете высоких свечей его черты искажает неясная эмоция; тонкая, доселе незнакомая, но слишком напоминающая... меланхолию. Как знать, может, от воспоминаний из времени, о котором Геральт до сих пор знает не так много.       И, честно говоря, не очень уверен, что хочет знать.       – Возможно, я тебя удивлю, но ответ здесь звучит довольно банально. Мои собратья слишком давно интегрировались в человеческое общество, став крайне неравнодушными и к вашим развлечениям. Поразительно жестокая ирония, не находишь?       – Тянуться к тем, к кому относишься, как к скоту, – задумчиво кивает Геральт, – Представляю. Надеюсь, тебе-то не хочется сравнить меня с какой-нибудь бутылкой?       Взяв одну из рюмок, он между делом принюхивается к травянистому пойлу. В прошлый раз абсент его не пробрал, но как знать, может, сейчас выйдет. Удивлённый, Регис мягко улыбается его манипуляциям – и тоже берёт рюмку изящным движением пальцев.       – Сейчас только метафорически, – говорит он уже ровным, почти спокойным тоном. – И, если вдуматься, с напитком совсем иным, чем этот. Пожалуй, абсент вызывает у меня больше ассоциаций с женственностью. Особенно такой... О, но тебе стоит попробовать самому, мой дорогой.       И он пробует. Пробует, потому что ни с кем больше так легко не пьётся. Первая рюмка идёт легко, едва вскружив голову, и они сразу наливают по второй. Зараза, лучше, чем быть с Регисом – только пить с Регисом, успевающим даже что-то пояснить про вкус и аромат; хотя не очень-то он и чувствуется в горечи полыни и прошибающей на слезу крепости. Кровь ударяет в голову, и после третьей рюмки всё вокруг – неужели! – начинает казаться даже сносным. Почти... понятным, что ли.       Отчего-то удивительно подходящим Регису. Его Регису, к которому бессознательно Геральт тянется ближе, кладя ладонь на его поясницу. Зараза, и как же хочется его поцеловать. Прямо сейчас, в его демоническом образе, распробовать абсент с тонких губ... Но, не успевает он наклониться, как вампир вздрагивает – и заставляет рывком обернуться их обоих.       – Вижу, вы здесь неплохо проводите время?       Рыжеволосая брукса подкрадывается так незаметно, как свойственно только им подобным. Сегодня выбравшая насыщенно-красное платье с глубоким вырезом, Ориана сверлит их на вид бесстрастными карими глазами, в глубине которых едва заметно танцуют маленькие смешинки. Словно она поймала их на каких-то...       ...А ведь правда поймала, вдруг осознаёт Геральт, поспешно убирая руку с Регисова зада, невесть как там оказавшуюся.       – Более чем, – спасает их обоих вампир, – Доброго вечера и тебе, дорогая.       – С вашего позволения я бы назвала этот вечер каким угодно, только не добрым. Что, на мой вкус, только его красит.       – Ещё как, – хмыкает Геральт себе под нос, – Не знал, что местные люди искусства настолько обидчивы.       – Ты хотел сказать, имеют настолько чуткий слух, – поправляет Регис с маленькой ухмылкой, – На удивление хорошо заточенный к критике.       – О, так вот почему из всех развлечений вы остановились на абсенте?       Тонко улыбнувшись, Ориана долго оглядывает их обоих непроницаемым взглядом – и вдруг кивком головы указывает куда-то вдаль.       – Впрочем, возможно, вы найдёте ему замену. Я пришла предупредить, что виолончелиста сменяют на певцов. Что означает, конечно, полноценный бал, – и карие глаза теперь впиваются в Региса, – К которому может присоединиться кто угодно.       – Прекрасное завершение не менее прекрасного вечера, – не дрогнув, отзывается тот. – Как всегда, предусмотрительно с твоей стороны, Ориана.       Что-то мелькает в точёных чертах их лиц, отзеркаливая выражения друг друга. Безмолвный диалог, понятный только им двоим и тем невольно раздражающий. Будто вампиры скрывают секрет куда интимнее, чем могли бы, и вдруг Геральту становится сильно не по себе.       Внутри с какого-то беса начинает шевелиться что-то холодное и скользкое, и очень хочется опрокинуть в себя ещё одну рюмку.       – Приятно знать, что мои усилия не прошли даром, но всё же стоит оценить это лично, Эмиель, – внезапно выделяет голосом брукса, – Уверена, что танцы придутся... очень многим по вкусу.       И, вежливо кивнув обоим по очереди, уходит, не добавив ни слова. Оставив их с отголосками туманных фраз, Ориана исчезает в толпе, которая тут же рассыпается в аплодисментах. Грохочут первые раскатистые удары тамбуринов, и Геральт поворачивает голову на звук, замечая, как на террасу уже выходят пары.       – Только не говори, – хмурится он, – Что мне послышалось. Что за намёки, Регис? Кого она...       Но он не договаривает. Его перебивают фразой, тон которой он не слышал ни разу в жизни. По крайней мере, от Региса.       – Вы позволите, милсдарь Геральт?       Не веря своим ушам, он оборачивается – и видит, как его берут за руку изящные пальцы. Ничуть не смутившись, Регис аккуратно целует тыльную сторону его ладони; дьявол, так трепетно, словно делает это впервые. Чёрные глаза, окаймлённые подводкой, следят за ним неотступно, читая насквозь... И невольно от этого вида Геральт чувствует, как начинают гореть кончики ушей.       Хренов кавалер, проносится нелепое в висках, лишь бы перебить шум крови под кожей – от неловкости и жаркого, острого покалывания эманаций.       – С ума сошёл, – выдыхает он, внезапно слыша, как охрип голос. – Я что, по-твоему, похож на танцора?       – Между прочим, искусство танца не требует каких-то особенных изысков, – невозмутимо отзывается Регис, – И, к тому же, если необходимо, я мог бы тебя этому научить. В конце концов, это место только благоволит пробовать новое, не находишь?       Ты лишишься обоих ног, хочется съязвить в ответ, пока мы будем пробовать. Не отрываясь, он следит взглядом за выражением чёрных глаз, внимательным и выжидающим. И ведь Регис прекрасно знает, как трудно ему отказывать, неважно, в чём именно, за все годы их знакомства. В таком виде – особенно. Виде, от которого наверняка не одна дама падала в обморок в эти руки.       Вот только отказать-то придётся, потому что ещё труднее будет позориться у всех на глазах.       – Даже не думай, – вконец растерянный, бубнит Геральт. – Ничего из этого не выйдет. Мне ж медведь на ухо наступил, Регис. И хорошо так... потоптался.       Тихий смешок щекочет кожу его ладони, и почти нехотя Регис отпускает её, делая шаг вперёд.       – Отговорки, любовь моя, – вкрадчиво произносит он, пробегая пальцами по Геральтову предплечью. – Отговорки, и только. Впрочем, не стану настаивать, если ты в самом деле не в духе. Мне лишь... Ох, кажется, я снова поддаюсь ностальгии, – внезапно признаётся он, – Особенно в отношении моей юношеской любви к балам.       Звучит он так меланхолично, что и у самого Геральта пробегает под рёбрами холодок. Что ж, неудивительно, что Региса тянет потанцевать, зная, как легко он вливается в светский круг. Задумчиво Геральт оглаживает его спину... и вдруг ловит себя на мысли, что уже может представить его в вихре бала.       – Так танцуй, – произносит он мягко, – Сколько захочешь. Я, знаешь ли, тут не заскучаю, – и он кивает на столик с абсентом. – Всё равно до трёпа с гостями мне дела нет, а забав мне уже хватило.       – Что ж, только не переусердствуй, мой дорогой, – и, наклонив голову, Регис бросает ему маленькую улыбку. – В любом случае, если тебе понадобится какая-то помощь, только позови меня, и я вернусь. Хорошо, Геральт?       – Справлюсь, – закатывает глаза Геральт, – Развлекайся.       Последнее, что он успевает заметить – как улыбка на тонких губах становится ослепительно счастливой, и, быстро ему кивнув, Регис исчезает в пёстрой толпе. Медленно в общий хор забираются скрипки и арфы; первые куплеты неизвестной ему песни запевают двое, разодетые, как павлины, в малиновые дублеты. Звенят торопливо отставляемые бокалы, и всё закручивается в единый водоворот – шороха юбок, кокетливого смеха и ударов тамбурина, отскакивающих будто от самой глубины грудной клетки.       Скоро от пустоты террасы не остаётся и следа. Кружатся пары в своей беззаботной, ему непонятной прелести, наслаждаясь каждым аккуратным шагом и поворотом. Порыв сырого ветра играет пламенем свечей, заставляя их трепетать. Как лепестки диковинных цветов, что воссоздаёт иллюзионист; как тонкие станы совсем молоденьких танцовщиц, затянутые в шёлк и бархат. Слишком много странной уязвимости, неосязаемости в красоте этого действа. Магии другого, далёкого от него мира, одновременно жестокого и прекрасного.       Насмотревшись вдоволь, Геральт выпивает ещё абсента и обходит террасу по кругу, от скуки побродив между гостей. Резвая, весёлая мелодия постепенно сменяется на другую – печальную, даже трагичную; из тех, что требует медленных движений и глубоких наклонов дам. Хоть к музыке он и равнодушен, но высокие ноты задевают что-то внутри. Напоминание о чужеродности этому месту, всей этой праздности... Чуши, которую он привык считать пустой прихотью, ему не слишком-то нужной.       Чёрт, зачем он вообще на это согласился? Ради Региса, услужливо подсказывает голосок внутри, который теперь запропастился чёрт знает куда. Мысленно Геральт нащупывает связью его эмоции: расслабленность, погруженность в размеренные движения танца, тонкое – ого, а он и не знал, что такое возможно – наслаждение нотами... Значит, всё в порядке. Всё в порядке, и, похоже, вампиру здесь нравится, так что с его личными недовольствами можно и повременить.       Впрочем, странности или нет, а после новой рюмки абсента ноги несут его обратно к террасе. Глупо, но отчего-то сейчас особенно ощущается его одиночество; неприкаянность, которая всегда возвращается на таких приёмах. Непонятная тоска бередит душу, и, поморщившись, Геральт подходит к танцующим ближе, чтобы выискать Региса глазами.       И тут же находит для себя подсказку, которой лучше бы не слышал.       – Только взгляни на него, душечка! Ах, до чего галантный, – обмахиваясь веером, хихикает дородная дама перед ним, – Не припоминаешь, бывал ли он здесь раньше?       – Какая в том разница, – раздражённо отзывается её сухопарая спутница. – Я ещё не видала, чтобы он пригласил кого-то, кроме хозяйки. Неужели ты надеешься с ней соперничать, ma chérie*?       Сбитый с толку, Геральт обходит дам – и выбирается в первые ряды толпы, чтобы сразу же убедиться в их правоте. В самом центре террасы среди всех гостей в масках танцует одна-единственная, её лишённая, в алом платье с глубоким вырезом. Впервые на его памяти Ориана выглядит настоящей красавицей, и вмиг представляется, сколько вампиров когда-то боролись за право разделить с ней танец.       Кроме одного. Того, кто крепко держит её за талию и, наклонившись, шепчет что-то в ухо, так, что она ехидно усмехается в ответ. Прямо в лицо Геральту, не сводя с него внимательного взгляда, пронизывающего насквозь.       Ну и бред мерещится, уверяет голос в голове, и с трудом он моргает; как раз в миг, когда вампиры круто разворачиваются в повороте. Высокие, худощавые, изящные, они смотрятся вместе просто невероятно. Кружатся в воздухе выбившиеся из причёсок рыжие пряди и тёмно-пепельные завитки; чёрное ложится на алое – так правильно, как будто всегда и должно было быть. Как могло быть только в их мире двух чудовищ, похожих друг на друга. Мире, в котором он, Геральт, хоть и существовал, но всегда был лишним.       Как и сейчас, когда стоит, как дурак, и смотрит, как Регис сжимает в объятиях не его.       Регис, даже не поднимающий на него глаз, и словно забывший обо всём. Новый разворот, и Ориана изгибается в глубоком наклоне – так, чтобы во всей красе продемонстрировать глубину выреза декольте. Плачет скрипка, каждым звуком надрезая что-то внутри, и на сердце неясно от чего становится горько до тошноты. Так горько, что Геральт и сам не замечает, как ноги уносят его подальше от террасы, и как, пройдя через одну из арок виллы, он оказывается в саду.       Благо, здесь не слышно ни музыки, ни голосов певцов. Трещат цикады в высоких стеблях разномастных цветов; с деловитым жужжанием на отцветающие розы садятся последние, невесть как дожившие до сентября шмели. Между клумб стелется извилистая дорожка, и Геральт проходит по ней через заросли странных деревьев, увешанных диковинными плодами. Зелёные, морщинистые фрукты задевают плечи и спину, стукая о ткань дублета – и невольно напоминают лимоны не первой свежести. Даже странно, что он это замечает, уловив от них неясный, почти знакомый аромат, да и о том забывает мгновенно. Маска неожиданно давит на лицо, и в раздражении Геральт срывает её, сунув в карман. Без лишних преград глазам становится легче, и он замечает рядом открытый балкончик, подставляя лицо промозглому, холодному ветру.       Какое-то время он разглядывает пейзаж невидящим взглядом. Далёкие очертания гор уже накрывает сизая мгла безлунных сумерек, окрашивая всё в зеленовато-синие тона. На душе погано, и изо всех сил хочется избавиться от липкого ощущения – даже неясно, какого именно, так смешиваются внутри раздражение и злость. С трудом он успокаивает нервы, вдыхая поглубже стылый воздух ночи, режущий ноздри...       ...И вместо них ощущает запах пряного парфюма, вуалью окутывающий со спины.       – Признаться, не ожидал, что ты обнаружишь это место, мой дорогой.       Холера, вот и вампирская природа, проявившаяся в самый неподходящий момент. Неслышные до того шаги становятся чуть громче, и затылком он чувствует, как Регис подходит почти вплотную. Интересно, как вампир нашёл его так быстро, словно – и правда успел заметить? Холод в животе возвращается с резкой болью, и от досады Геральт кривится, опуская голову.       – Как потанцевал?       – На удивление неплохо, – осторожно произносит мягкий голос. – Надеюсь, ты тоже провёл здесь время с удовольствием? Хоть и, признаюсь, мне не хватало твоей компании, особенно... Но, кажется, тебя что-то беспокоит, Геральт? Геральт?       Будь у него ещё пара минут, он точно бы взял себя в руки – но правило о рассудке и эмоциях, как обычно, стремительно исчезает из головы. Всё связывается воедино: дурман травянистой горечи, резкие, неприятные звуки скрипки, холодный блеск карих глаз Орианы... Комок в животе ворочается, отравляя своим ядом, и с трудом Геральт сглатывает, отводя взгляд к очертаниям гор вдалеке.       Потому что на самом деле он не имеет право это испытывать. Никоим образом. Нелепая, надуманная ревность – ещё и оскорбление для Региса, зная то нерушимое доверие, что между ними установилось. И всё же её колкое жжение вызывает неприятное чувство ледяных мурашек, бегущих по позвонкам.       Из тех, что обычно заставляют творить полную ерунду.       – Не хватало, – холодно фыркает Геральт, – Что-то я такого не заметил. Похоже, тебе и с Орианой не заскучалось, а?       И тут же мысленно даёт себе затрещину. Да что с ним такое творится! Ещё немного, и Регис снова посчитает его полным олухом – и, вообще-то, вполне заслуженно. Одна мысль о том, чтобы до подобного додуматься, уже заставляет бурлящую внутри злость перекинуться на его бестолковую голову. Не первый десяток лет, и до сих пор не справляться с чувствами... Изо всех сил хочется обернуться, чтобы убедиться, что Регис в нём не разочарован, но сраная гордость не позволяет и этого, и Геральт просто сжимает кулаки, не говоря ни слова.       Пока внезапно – и слишком, слишком нежно – его плечо не оглаживают тонкие пальцы.       – Значит, всё дело, – совсем тихо произносит Регис, – Лишь в моём выборе партнёрши? Возможно, ты будешь удивлён, но во многом я предпочитаю танцевать с Орианой потому, как...       –...Хватит, – вырывается изо рта само собой. – Хватит, Регис.       Рывком он оборачивается, сразу натыкаясь на встревоженный взгляд чёрных глаз – и мгновенно чувствует себя ещё дерьмовее. В сероватых тенях сумрака Регис, тоже снявший маску, выглядит снова прибавившим с десяток лет, так глубоко залегают тени на его лице. Холера, не должно было всего этого случиться здесь. Не на этом маленьком балконе в глубине сада, прямиком сошедшем со страниц вычурных романчиков.       Стоило бы делать здесь предложение руки и сердца, или что там ещё делают аристократские детки, но только не стоять со скорбными лицами в тяжёлом молчании.       – Не надо, – наконец говорит Геральт. – Не обязан ты мне ничего объяснять. Холера, ну я и кретин, – понуро признаётся он, – Да и… видно, перебрал всё-таки с абсентом.       – Похоже на то, – бормочет Регис и вдруг кладёт ладонь ему на лоб. – Во всяком случае, симптоматика слабого опьянения налицо. Иначе каким образом ты бы смог предположить, что я способен... После всего, Геральт?       В антрацитах глаз мелькает далёкая, затаённая боль – и, зараза, от этого на душе становится совсем тошно. Но, вопреки всему, путаный комок в животе неожиданно отзывается ей; с той же болью, пусть и слабее. Может, он и полный дурень, но в одиночку избавиться от навязчивых образов... Как ни хочется стучать по голове в поисках рассудка, но поневоле думается Геральту о другом.       О том, как всё могло сложиться иначе, не случись всей их странной связи. Не сведи его судьба с вампиром, отчасти обрекшим себя на существование в мире людей. Был бы Регис счастлив здесь, на этом приёме, без его компании? Как знать, может, тогда не возникло бы той отчаянной, болезненной записи в его дневнике, что Геральт случайно увидел ещё год назад.       «Я стараюсь жить как человек, но в результате перестаю себя нормально чувствовать как среди людей, так и среди своих. Возможно, я совершил большую ошибку».       Возможно, лишь из-за него, Геральта, одного.       – Не способен, – сглотнув, произносит он, – Но заслуживаешь. Лучшего, Регис. Разве ты никогда не думал?       И представляет сам, закрывая глаза и погружаясь в связь. В другую жизнь, от которой Регис отказался – ту, о которой Геральт знает уже достаточно, чтобы судить. Вихрь бала, смех соратников и круг других, равных ему мыслителей. Фамильное поместье недалеко от Боклера и лица родителей, которые Геральт уже как-то воображал до мелочей. Мир, в котором Регис чувствовал бы себя, как рыба в воде, и...       –...Остановись, – неожиданно перебивает умоляющий шёпот, – Прошу тебя, dragostea mea.       С силой он открывает веки и вдруг замечает, как у Региса дрожат губы. В сильном, почти раздражённом напряжении, если не поднимать взгляд выше – и не заметить, как влажно блестят антрациты глаз. В горьком, укоряющем совесть сожалении.       Чёртовом сожалении, от которого хочется отвесить себе ещё одну затрещину, а лучше с десяток.       – Никогда я не предположил бы, – глухо, надломленно произносит Регис, – Что ты способен настолько сильно ошибаться, Геральт. Кажется, я упоминал не единожды, что ничуть не сожалею о сложившемся положении дел, потому как без него... Возможно, сейчас тебе будет трудно в это поверить, но сотню лет назад я заплатил бы многое, чтобы прийти к этому моменту. К тебе, любовь моя.       И внезапно берёт его лицо в ладони, оглаживая скулы. Долгим, ласковым жестом, в котором весь он – весь Регис, одним касанием выражающий всю невероятную силу его чувств. Вздохнув, Геральт опускает взгляд, невольно чувствуя стыд за всю глупость, что устроил. Вот так, одной фразой испоганить обоим настроение ещё нужно было постараться.       – Знаю, – виновато бормочет он, – Знаю. Прости, я… Говорю же, кретин. Не обращай внимания.       – О, но, кажется, знаешь недостаточно хорошо, – возражает Регис расстроенным голосом, – И, судя по всему, в этом кроется только моя вина. Потому мне хотелось бы это исправить, Геральт. Если ты, конечно, позволишь.       Антрациты глаз поднимаются на него, светясь затаённой печалью, и сейчас... Сейчас надо бы сделать всё, чтобы как-то её стереть. Что Геральт и делает, мягким движением находя губами другие губы. Молча донося до Региса одну-единственную фразу: короткую и простую, из трёх слов, что оба привыкли говорить друг другу каждый день.       Слов, которые Регис заслуживал слышать ежедневно – слишком давно, за долгие, долгие годы до этого момента. Что бы ни случилось, но он и правда оказался здесь, в его, Геральта, руках, и теперь нельзя даже позволить ему из них ускользнуть. Под рёбрами жжёт ноющей, тянущей болью – желанием окружить всем собой, не давая оторваться, и в ответ ей вдруг приходит боль другая. Совсем иного рода.       Слабое жжение, опаляющее виски, и почти рефлекторно в ответ Геральт проникает языком в горячий рот.       – Холера, – с трудом посылает он в мысли, – Не надо ничего мне дока...       И запинается на полуслове, осознавая простое, но правильное решение. В котором будет и диалог, и возможность выплеснуть чувства, и, в конце концов, то, что ждало их всё последнее время. То, как он может показать своё собственное доверие, приняв чужое в ответ. Мысль всплывает в голове смутно, с трудом складываясь в слова; тонкие губы пьянят, и он всё-таки чувствует вкус абсента, насыщенный и травянистый. Чем-то даже напоминающий вкус мандрагоры. А может, и вкус самого Региса.       Всего, от чего сейчас идёт кругом голова. Слабо он чувствует, как длинные пальцы запутываются в его волосах, и осторожно прижимает вампира к краю балкончика. И – впервые за вечер ощущает подобие правильности. Хоть чего-то, что свойственно только им двоим; что никто не способен отнять.       – Только если ты... хочешь, – тяжело выдыхает Геральт, – Мы... могли бы попробовать, Регис. Прямо сейчас. Понимаешь, к чему я...       Фраза гаснет в отрывистом, жадном вздохе: Регис легко прикусывает его нижнюю губу, и по коже мгновенно пробегает волна мурашек. Ладони находят его узкую талию, скользя по чёрному бархату, и наконец-то тот догадывается, о чём речь. Иначе не стал бы так резко вздыхать в поцелуй, словно боится задохнуться; словно, вопреки природе, лишился всего воздуха в лёгких.       –...О, Геральт, – проносится быстрое в висках, – Кажется, по удивительному совпадению я... Даже знаю, где мы сможем это осуществить, dragul meu.       И, блеснув загадочным прищуром глаз, Регис начинает тянуть его прочь с балкончика – прямо в кромешную темноту.

***

      Куда именно, Геральт толком и не успевает сообразить.       В лиловом мраке они пересекают сад, какую-то резную арку и, спускаясь по мощёной тропинке, торопливо проходят через однообразные галереи. Добираясь между тем до длинной, вытянутой пристройки и, похоже, жилой части виллы, быстрым шагом Регис ведёт его, пересекая первый этаж и поднимаясь на второй, мимо череды гостевых комнат. Мелькают колонны и резные балкончики, мозаичные отделки полов и небольшие хрустальные люстры... Впрочем, это Геральт замечает почти случайно, не слишком глядя по сторонам.       До тех пор, пока они не останавливаются у резной двери в тупике одного из коридоров, и Регис внезапно не исчезает в облаке фиолетового тумана.       – Какого! – успевает было возмутиться Геральт, но тут же выдыхает с облегчением. Дверь с другой стороны открывается, являя за собой вампира с донельзя довольной улыбкой на лице. Настолько, что он не может не хмыкнуть:       – Всё ещё готовишься к карьере взломщика? – и, конечно, слышит в ответ ехидный смешок.       Впрочем, быстро становится не до шуток. Удивлённый, он заходит внутрь, осматриваясь по сторонам, пока Регис неторопливо зажигает свечи в золотых подсвечниках. Тёплый свет наполняет комнатку, вмиг делая её более гостеприимной, и Геральт разглядывает обстановку, внезапно узнавая какие-то знакомые детали. Бордовый балдахин громады кровати, столик у высокого резного окна, узкий стул – всё это кажется чертовски похожим на комнату, которую он уже когда-то видел. Холера, даже книжный шкаф в углу кажется неуместным здесь, в обычной спальне. Так, что делает её вовсе не похожей на гостевую. Словно...       – Это что, твоя комната?       Осторожным шагом Регис подходит к нему сзади, оглаживая ладонями плечи.       – Можно сказать и так. До нашего... хм-м... воссоединения, – подумав, говорит он, – Я немало раз навещал Ориану с дружеским визитом, и мы условились, что во избежание неудобств она выделит эту комнату специально для моих посещений.       – Значит, вот так это называется, – повторяет Геральт, прищуриваясь, – Дружеский визит?       И без предупреждения разворачивается, впечатывая Региса в стену. С силой целуя – настойчиво, почти нагло. Знать бы ещё, что его так вымотало – не то абсент, не то весь этот неуютный вечер, и хочется найти хоть какое-то чёртово успокоение. Какой-то мало мальский якорь, чтобы стереть идиотскую ревность из головы.       Благо, ему уже есть на что отвлечься. Худощавые руки тут же обвивают его за шею, и Регис касается его нёба языком – так, что Геральт вмиг встречает его, лаская своим собственным. В голове всё мешается в кашу, путаясь от новых, удивительных ощущений. Жаркой, трепетной близости, заставшей их далеко от дома; странного чувства неясного секрета, поделённого на двоих. Тайны, которую хочется укрыть от чужих глаз как можно сильнее.       Острые когти впиваются ему в спину, будто просят освободить от хватки... Хорошо, ему на то уже наплевать. Хочется поскорее избавить Региса от остатков мыслей – неважно, сожалений, объяснений или чего ещё. Руки забираются под край чёрного камзола, сжимают с силой длинное бедро, подбираясь к ягодицам... И вот тут-то вампир и застаёт его врасплох.       Разорвав поцелуй, он поднимает подбородок Геральта, заставляя заглянуть в глаза.       – Дружеский, и только. Видишь ли, узы, связывающие нас с Орианой, ближе всего к тем, что можно назвать братско-сестринскими. Собственно, мне и удобнее танцевать с ней лишь потому, что мне известны манеры её движений. Никогда в здравом уме я...       –...Не стал бы на неё так смотреть? – с трудом вспоминает тему разговора Геральт, – Ну ну. Ни за что не поверю, что у вас не случалось... мм-м... поцелуев или ещё чего.       – И очень зря, dragostea mea. Понимаю твои чувства, но наши отношения всегда были исключительно платоническими. К тому же, мне казалось, ты ей благодарен? Разве это не... О-ох, Геральт...       Губы находят его шею, с силой всасывая маленький открытый участок, прямо над кромкой платка. Нет, что бы там ни говорил Регис, разум уже не воспринимает и половину слов. Мысли бесцельно крутятся по кругу, обжигая от каждого упоминания Орианы, и вдруг...       ...Вдруг Геральту на ум приходит гениальный план.       – Так докажи, – бормочет он хрипло, – Раз и без того хотел. Докажи, что сейчас тебе... плевать на всех, кроме меня.       – Пожалуй, звучит... заманчиво. И каким же образом, мой дорогой?       Кровь бурлит под кожей, переплавляя ощущения, и вдруг он ловит себя на том, что знает, что должен сделать. Так, как и поступают с ненужными эмоциями ведьмаки: направляют их в иное русло. Обычно боя, но – кто сказал, что бой обязательно должен быть с мечом и эликсирами. Тем более, что Геральт уже хорошо знаком с тактикой ведения такого рода войны.       Той самой, что граничит с любовью. Медленным шагом он отходит от Региса, садясь на кровать и с удобством откинувшись назад; потому что план, как ни крути, снова выходит один из лучших. Алые глаза вспыхивают нетерпением, и наконец Геральт произносит простое:       – Раздевайся.       На мгновение воцаряется короткая, звенящая тишина. Тонкую нижнюю губу прихватывают клыки, и Регис смотрит на него – долго, вдумчиво; обманчиво спокойно. Чёртов вампир, непокорный не меньше его самого… Оттого ещё сильнее требующий его покорить.       – Ну же, – уже раздражаясь, бросает Геральт, и с маленькой ухмылкой Регис наконец подчиняется.       Не отводя взгляда, он начинает расстёгивать серебряные пуговицы камзола; неторопливо, будто готовится ко сну. Бледные пальцы раскрывают чёрные края, показывая белоснежную, почти полупрозрачную рубашку. Точно батистовую, как теперь знает Геральт.       Ни черта не скрывающую от глаз. Так, что, пока Регис укладывает камзол на столик, грех не понаблюдать за каждой из его черт. Знакомыми, но до сих пор чертовски, невыносимо манящими. Узкими бёдрами и тонкой талией, просвечивающей через ткань в пламени свечей; завитками волос, выбившихся из хвоста и падающих на бледное лицо.       Видом, интимным и чудовищно откровенным. В одном предвкушении того, что... о, Геральт-то знает, что откроется дальше.       – Рубашка, – приказывает он, опираясь ладонями на кровать – и приподнимает голову, чтобы поудобнее рассмотреть действо.       Жар под кожей начинает стекаться в низ живота, медленно наливаясь тяжестью. Взгляд цепляется за край рубашки, которую уже приподнимает Регис... И, холера, не собирается снимать целиком, оттягивая дразнящим движением; показывая едва заметные контуры мышц и бледную, сейчас почти светящуюся кожу.       ...Что ты творишь?       – Кажется, я слышу изменения пульса, мой дорогой, – слабо слышит он голос Региса. – Напоминающие все признаки sinus tachycardia**, если не ошибаюсь. Мне стоит остановиться? Не хотелось бы...       –...Умолкни, или я найду, чем занять тебе рот. Рубашка. Живо.       Не веря своим глазам, он ловит в ответ широкий, хитрый оскал. Оскал клыков, по обыкновению возвращающихся для удобства, и в голове сразу зреют идеи мести – за всё, за каждый из отблесков ехидства в этой ухмылке. Особенно чётко, когда Регис подцепляет край рубашки одним пальцем и задирает её до самой шеи, обнажая грудь. Плоскую грудь с дорожкой волос и родинками, которых всегда хочется коснуться.       – Снимай, – глухо рычит Геральт, чувствуя, как отчаянно жмут штаны.       Всё сильнее, потому что Регис снимает и рубашку, укладывая её к камзолу. Теперь на нём только узкие чёрные брюки, в которых и без того длинные ноги кажутся ещё длиннее... И лиловый шёлковый платок на изящной шее. Платок с двумя концами, за которые, оказывается, можно неплохо тянуть.       Позже. Сначала им нужно разобраться ещё кое с чем. С усилием Геральт собирает всю свою выдержку – и выдыхает:       – Штаны. Не спи, Регис.       – Подумать только, откуда у тебя могла возникнуть мысль...       –...Штаны, – перебивает он, – Без разговоров.       Мелькает розовый язык, облизнув губы, и Регис чуть приспускает вниз край брюк. Обнажаются косточки таза и косые мышцы живота; дорожка волос, темнеющая ещё сильнее. Сердце колотится о рёбра, как сумасшедшее, и во рту становится сухо, как в пустыне. На ум приходит встать, забыть про глупую идею и просто сорвать чёртову одёжку самому...       Впрочем, он бы всё равно этого не успел. Наклонившись, аккуратным движением Регис снимает брюки до колен – и выпрямляется, так, что с тихим шуршанием ткань падает на пол.       – Х-холера, – выдыхает Геральт, сминая ткань покрывала в кулаках.       Вот теперь держать себя в руках становится просто невыносимо. Уже снявший с себя ботинки, Регис делает к нему шаг вперёд, полностью обнажённый. Хотя нет, не полностью: на шее его всё ещё покоится платок, и сейчас он кажется Геральту самой красивой тряпкой на земле.       Есть что-то будоражащее чувства в самом этом виде. Пусть он и знает Региса таким, исследовав его тело десятки раз, и всё же... Видеть его со стороны, не касаясь, по настоящему плавит разум. Словно они предстают перед друг другом впервые. Впрочем, возможно, и впервые. Такими.       По крайней мере, Регис. Худощавый и тонкокостный, он замирает перед Геральтом в гордой осанке, и не думая смущаться наготы. Взгляд подмечает отсутствие его тени, всю его неуловимую нечеловечность; яркое пламя алых глаз, напугавших бы кого угодно другого. Но не Геральта, никогда – Геральта. Видно, уловив эти чувства, Регис улыбается одними губами; по-своему хитро, но немного иначе.       Двусмысленно, дерзко. Плотоядно.       – Так каков будет твой следующий приказ, мой дорогой ведьмак? – хрипло спрашивает он, – Или ты уже исчерпал все возможные идеи?       И ждёт, кладя руку на собственный член, проводя по нему невесомым касанием. Словно напоминает, что всё ещё имеет власть над собой. В отличие от того, куда направлялись их прежние намерения... По счастью, мгновенно приходящие на ум.       От которых ноги сами раздвигаются шире, и Геральт наконец-то позволяет себе накрыть ладонью завязки штанов.       – Почему же, – медленно произносит он, – Вставай-ка на колени.       С молниеносной скоростью Регис оказывается у его ног. Не в порыве покорности, нет – просто потому, что способен рядом с ним быть самим собой. Устроившись на полу, вампир проводит по его коленям когтистыми пальцами, поднимая вверх алые глаза.       – Интересно узнать, – хрипло шепчет он, – Льстит ли тебе видеть меня таким. Не думаю, что в массе своей ведьмаки сталкивались с моими собратьями в подобной обстановке.       И бросает очередную из маленьких улыбок. Острую, зубастую, о которой тут же приходится вспомнить. С силой Геральт открывает его челюсть, оглаживая клыки; чёрт, в жесте почти унизительном, что ли. Едва ли кто-то из вампиров вообще бы подобное стерпел, позволяя щупать себя, как племенной скот.       Кроме этого. Вампира, исподтишка облизывающего фаланги его пальцев – и, стоит ему зазеваться, как Регис тут же обхватывает их губами, легко посасывая с красноречивым взглядом.       – Не знаю насчёт... других, – тяжело выдыхает Геральт, – Но я... не жалуюсь. Хотя, честно говоря...       Легко он проталкивает пальцы глубже, оглаживая шёлковый язык – и резко вдыхает, чувствуя жжение в висках. Кожа едва касается меняющихся зубов, на что Регис прищуривает алые глаза. Так, будто улыбается одними ими.       Так, будто прекрасно знает, что делает с ним, Геральтом. Одним этим чёртовым ртом.       – Были у меня тут... планы, – с трудом вспоминает он, теперь очерчивая контур губ вампира – и случайно опускает руку ниже.       Прямо на шёлковый платок, обхватывающий шею, который вдруг напоминает о старом июльском разговоре. Самой первой теме, его невольно поразившей. В отличие от Региса и его странной невозмутимости; отчего в голове невольно шевелится идея. Опасная идея на грани с разумностью, в укор всем его страхам... Но – отчего-то заставляющая задуматься, зацепиться за неё разумом.       – Слушай, – медленно произносит Геральт, – Помнишь про... удушение, Регис?       На миг он задерживает дыхание, на всякий случай приготовившись к отказу, но искры в алых глазах вспыхивают только ярче.       – Что ж, кажется, твои планы и в самом деле... интригуют. В этой позе, мой дорогой?       – Нет, – невольно хмурится он, – Вряд ли. А что...       –...О, есть множество вариантов этой практики, – мурлычет Регис, – Впрочем, если хочешь знать моё мнение, я предпочитаю... кхм-м... иное для неё положение.       Дьявол, и зря он это сказал. Положения на ум приходят сразу же, и уже нельзя не распутать завязки на штанах. Благо, Регис его не торопит. Да и планировал-то он совсем иное, так что приходится сделать пометку в голове – среди других, не менее приятных планов.       – Покажешь попозже, – обещает Геральт, – У меня к тебе другое... предложение.       Рывком он дёргает край штанов вниз, обнажая член, и, надавив на худые плечи, подвигает Региса к себе. Истекающая смазкой головка касается тонких губ, и, зараза, из лёгких тут же испаряется весь воздух. Но мало того: Регис решает его и вовсе угробить. Открыв рот, он принимается скользить языком по его члену – медленно, невесомо; будто занимается этим от скуки.       – Полагаю, будет оскорблением его не принять, – шепчет он, и кожу тут же опаляет его влажное дыхание, – К тому же, приятно быть осведомлённым о его... возможных последствиях.       И, легко обхватив головку губами, посасывает её с тихим причмокиванием. С таким наслаждением, словно отдал баснословную сумму за это право, и... Ох, пальцы сами находят его волосы, и Геральт с трудом сдерживает глухой стон.       – Ещё... одно, – почти чудом вспоминает он, – Шёлк, Регис. Обяза... тельно.       Тонкие губы на миг выпускают его, скользнув по краю уздечки.       – Безусловно, dragul meu, что касается и тебя в том числе. Но, кажется, детали можно обсудить и чуть позже. Помнится, ты хотел, чтобы я что-то...       Договорить у Региса уже не выходит. Теперь Геральт уже настойчиво кладёт ему на язык член, на всякий случай наматывая на кулак аккуратный хвост. В конце концов, ему всегда было ближе дело, чем слово... Да и говорить сил становится всё меньше.       – Вот и... докажешь, – тяжело выдыхает он, – А я тебе подскажу, как правильно.       И получает ответ – правда, уже мысленный. Низкий, ехидный:       – Так чего же мы ждём?       Что ж, и тут Регис оказывается чертовски прав. Неторопливо Геральт начинает иметь его в рот, потягивая за волны волос. Чёрт возьми, какое невероятное это ощущение: скользить по бархатному жару языка, проникая всё глубже. К мягкой кромке горла, принимающего его так послушно, что невольно он чувствует первые, слабые отзвуки власти.       Власти, которой от него ждут, так что Геральт тянет за волны волос сильнее, ускоряя ритм.       – Глубже, – бормочет он, – Ну, не... стесняйся... Мм-х...       Голова кружится – от одного ощущения, как легко поддаётся Регис его рукам. Горячий язык очерчивает вены на его члене, быстрыми, мастерскими движениями, и вампир чуть отодвигается, надеясь вернуться к головке... Но не успевает. Слишком поздно: сейчас здесь решает он, Геральт, и он один.       Двинув бёдрами вперёд, он толкается резко и глубоко – и с силой сжимает пальцы, слыша, как Регис давится глухим стоном.       – Так... получше, а?       И – задыхается, видя в ответ восхищённый блеск алых глаз. Со вздохом Регис наконец принимает его до конца, прижимаясь лбом к его животу. В странной, непрошеной ласке, и Геральт невольно оглаживает его тёмную макушку; пока оглядывает его целиком, весь открывшийся ему вид.       Вид, смешанный с грёбаным ощущением торжества. Видеть Региса на коленях и без того превращает мозги в кашу, но сейчас... Холера, такое он забудет не скоро, ни одну из мелочей. Румянец на бледных щеках и окончательно растрепавшийся хвост, припухшие, блестящие от слюны губы. Горящий взгляд больших глаз, пламя которых сжигает до самых костей... Правда, добивает Геральта совсем не это.       В живот ударяет ослепительным жаром, стоит увидеть две дорожки потёкшей подводки, расплывшиеся по скулам.       – Ох-х, мать твою, – выдыхает он задушенно – и наклоняется, одним движением руки по спине добираясь до Регисовых ягодиц.       Уже нельзя медлить – или не хочется, с и без того вымотанным терпением. Облизнув палец, Геральт оглаживает им вход, свободной рукой направляя к себе челюсть вампира. Холера, и почему он не додумался взять масло? Стоило...       – В кармане... дублета, – внезапно говорит в его мыслях Регис, – Я могу...       –...Вперёд, – рычит Геральт, и в мгновение ока вампир мелькает к окну.       Через секунду он снова насаживается на его член ртом, между делом кладя ему в ладонь фиал с маслом. Какой предусмотрительный, с трудом усмехается Геральт. Капнув масло на ладони, он смазывает липкой жидкостью ягодицы вампира – и медленно, мучительно медленно погружает внутрь фалангу среднего пальца.       – Мм-м, – ударяет по коже низким, сладким стоном, сменяясь мысленным: – Вот... так, dragul meu...       Ещё фаланга – глубже, резче. Забывшись, Регис подаётся назад, навстречу пальцу, не тут-то было. Обхватив его затылок, Геральт толкается навстречу, получая в отместку хватку когтей на бёдрах. Холера, если они снова играют, такую игру Регис не должен забыть. Ещё движение головой, влажное, развратное чмоканье... На ум почему-то приходит желание сделать ход самому, и Геральт быстро погружает палец до конца, нащупывая тот самый чувствительный участок – и оглаживает его, не теряя времени.       И получает невероятную награду: новый стон, отчаянный и глубокий – и резкое движение горлом. Мышц горла. Вокруг его члена.       – Хо... лера, – горячечно бормочет он, находя губами Регисову макушку, – Е... щё, Регис...       Ворочать языком становится совсем трудно. Почти вслепую Геральт прибавляет второй палец, с нажимом растягивая вампира. Жар под кожей становится невыносимым – от каждого из ощущений, от, чёрт побери, проникновения в Региса с двух сторон. Рука снова находит его шею, сжимая края, и внезапно Геральт чуть не срывается, здесь и сейчас.       Пальцы ощущают... дьявол, его собственный член у Региса в горле. То, как мерно он двигается, стеснённый пленом мышц, и вместе с тем – как узко и горячо внутри. Против воли с губ срывается сухой, надрывный стон, и он ускоряет темп до быстрого, исступлённого. Почти не чувствуя мук совести за то, что вампир давится им, насаживаясь изо всех сил.       В конце концов, Геральту есть, чем заняться в ответ. Например, потереть пальцами о чувствительный участок по кругу, так, чтобы вызвать щекотку эманаций. Так, чтобы Регис заломил брови с выражением муки на лице – и резко выгнулся в пояснице, расставляя ноги шире.       – Тяжело... тебе, – слабо усмехается Геральт, – А мы, между прочим... только начали.       – Никогда не думал, что ты... можешь быть жесток, любовь моя. Во всяком случае... О-ох, здесь, Ге...       Когти впиваются ему в бёдра, и в отместку Геральт шипит сквозь зубы, вжимая вампира себе в живот – и толкается дико, быстро, только в ему подвластном ритме. Кажется, третий палец прибавляется вслепую; он едва видит капли масла на бледной спине. Куда важнее уже то, как сильно Геральт растягивает горячее нутро, как оттягивает растрёпанный хвост... Тёплые стенки горла обжигают касаниями, и пламя под кожей бурлит, пульсируя повсюду – в низу живота, в его члене, на губах вампира. Так, что не разобрать, где кончается он и начинается Регис, не...       – З-зараза, Ре... Я... – силится выдохнуть он, слыша, как близится гул оргазма, – Я... сейчас...       Горячий рот с силой всасывает ствол, оглаживая языком края; лаская и мучая одновременно, и остаётся только беспомощно стонать, вбиваясь бёдрами навстречу. Холера, нет, он сейчас точно сдохнет. Здесь и сейчас. Резко Геральт проникает в горло вампира, и – напряжение в животе вспыхивает, стреляя им, как натянутой стрелой, куда-то...       –...Ё-об твою, – утробно рычит он – и едва успевает потянуть хвост назад, чудом вытаскивая член... и неожиданно изливается вампиру на лицо.       В глазах темнеет, и Геральт почти не чувствует, как валится на кровать в бессилии. Сознание возвращается так медленно, что становится даже не по себе – как мальчишка какой-то, в самом деле. Что ж, пусть: не он виноват, что это испытал. Покоряя, но покоряясь сам, как слишком давно привык.       Впрочем, нет лучше ощущения, чем это поражение. Ну, так думается, пока он не слышит тихий, охрипший голос. Произносящий:       – Как бы мне... ни льстила такая реакция, я всё же не откажусь от твоей помощи, Геральт.       Поднимается он мгновенно, лишь на секунду дав себе отдышаться. И сразу натыкается взглядом на Региса, тоже севшего на край кровати. Рассеянно вытирающий остатки семени с губ и скул, покрасневший, с потёкшей подводкой, он выглядит так чертовски порочно, что хочется... Ох, для начала – поцеловать его, как следует. Пусть даже такого испачканного.       Усмехнувшись, Геральт подвигается к нему, садясь рядом, и приобнимает за талию.       – Сейчас, – сипло произносит он, – Есть тут у тебя какое тряпьё?       На роль тряпья из всей комнаты подходит только тонкая наволочка, которую под возмущения Региса приходится стянуть с одной из подушек. И не думая его слушать, Геральт стирает белые следы с его щёк, уголков рта и подбородка. Странная, даже забавная выходит забота; ещё и от того, что Регис фыркает от непрошеной щекотки. По человечески просто, почти трогательно.       Так, что Геральт всё-таки находит губами его губы. Правда, сперва отбросив наволочку и сняв наконец осточертевший дублет. В одной рубашке дышится легче, и, не теряя времени, он обнимает вампира, покрепче прижимая к себе. Отмечая, что чувствует, какие горячие у Региса сейчас губы, и от одной мысли о том, почему именно, под кожей скребётся тёплая дрожь.       – Что же, – бормочет тот в поцелуй, – Я в полной мере... доказал чистоту своих помыслов? Хотя, честно говоря, в понимании морали их едва ли можно назвать чистыми, но...       – Ни хрена подобного, – с ухмылкой бросает Геральт и рывком подтаскивает вампира к себе на колени.       И сразу же получает достойный ответ. Регис углубляет поцелуй первым, вторгаясь языком ему в рот, нагло и влажно – и как, в самом деле, льстит знать его таким. Срывать все тщательно надетые покровы сдержанности. Возбуждение возвращается, отзываясь почти с болью по коже; острое и терпкое, как запах Регисова парфюма, и Геральт находит губами его шею, вдыхая аромат глубже.       – Пахнешь, – бубнит он неловко, – Невероятно. Откуда...       –...Благодарю, но... Кажется, мои усилия и в самом деле не окупились, раз у тебя ещё... остаются силы на разговоры.       Он и пикнуть не успевает, как его целуют снова; и вот теперь до него доходит, что Регис дрожит от того, с каким трудом сдерживается. Ладонями Геральт находит его живот, размазывая липкое пятно смазки – и проходится пальцами по члену, оглаживая горячую кожу. Бледные бёдра внезапно вздрагивают, и, не сдержавшись, Регис стонет – громко и отрывисто, изо всех сил сжимая пальцами шею Геральта.       Так громко, что за стеной вдруг слышатся шорохи, взволнованные голоса и чьи-то смешки.       – З-зараза, – невольно фыркает Геральт, – Давай-ка... потише. Дома будешь...       –...Ох, прости. В самом деле, нам стоит... Мм-м...       Чёрт, как не хочется заглушать Регисовы стоны, каждый из которых бьёт волной жара под кожей; но тогда сплетен не избежать, и неизвестно, во благо ли. Приходится впиться в него поцелуем, долгим, не позволяющим оторваться – на всякий случай, пока Геральт ещё раз проникает в него пальцами. Даже неясно, что лучше: когда вампир сам проявляет настойчивость – или когда вот так млеет в его руках, дрожащей, зависимой от касаний марионеткой. Масло течёт по ладоням, сияя в тусклом свете золотом, и Геральт щедро размазывает его по бёдрам и по собственному члену.       Нет смысла жалеть, сколько бы его ни осталось в фиале. Особенно для того, что ждёт их теперь.       – Го... тов, dragul meu?       – Кажется, тебе... пришлись по душе вопросы с двойным дном? Я… согласился бы, Геральт, но... хочется уточнить, к чему именно.       Ох, он бы ответил, покрепче и поязвительнее, но раз Регису и дальше вздумалось играть,пусть получает их излюбленную игру.       – Мы не закончили... с доказательствами, – низко урчит Геральт, гладя бледный живот, – Скажешь, нет?       – Предлагаешь мне таким образом постоять за себя? Ну и ну, Геральт, – лукаво дёргает уголком рта вампир, – Признаюсь, у меня начинают появляться некоторые... сомнения.       На мгновение отвлекаясь, он отбрасывает назад волосы, и Геральт оглаживает его вспотевший лоб, убирая влажные прядки.       – Это насчёт чего?       – Понимания тобой... концепции чести, dragul meu, – хрипло отзывается Регис, – Особенно с учётом того, что ты имеешь рыцарское звание. Тем интереснее твоя трактовка... остальных добродетелей. Скажем, щедрости?       Щедрость, повторяет в голове Геральт, ну, будет тебе щедрость. Обхватив Региса за поясницу, он с нажимом давит вниз – и выдыхает сквозь зубы, чувствуя, как погружается в шёлковое нутро. Чёрт, надо бы собраться как следует: план-то, в самом деле, только начинает работать.       В ту самую секунду, когда Геральт шепчет в бледную грудь:       – Сейчас узнаем, – туда, где слишком быстро бьётся нечеловеческое сердце.       Рывок, и он проникает внутрь Региса до основания, с силой закусывая губу. Вздрогнув, вампир сдавленно стонет – и как же трудно сдержать стон в ответ, стоит ощутить, как его обхватывает дурманящий жар. Ладонями Геральт находит бледные бёдра, и, опираясь на его колени, Регис отклоняется назад. Растворяясь в ощущениях так, что хочется просто чувствовать его в ответ, всего его.       На мгновение они замирают, оба тяжело, отрывисто дыша. Руки неторопливо оглаживают Регисовы бока, и в ответ касаниям тот прикрывает от удовольствия веки.       – Хорошо... сидится?       – О, более... чем. Ты что-то имеешь... против, мой дорогой?       Дьявол, а ведь это правда так. Потому что, как бы ни хотелось дальше им наслаждаться, Региса всё ещё ждёт его, Геральта, задумка. Ладонями он поднимается выше и берётся за концы шейного платка, развернув их к себе навстречу.       В очень удобном захвате, от которого Регис тут же улыбается – широко и, холера, соблазнительно.       – Какой сюрприз, – изгибает он бровь, – Полагаю, с его помощью мне и нужно... опровергнуть твои претензии?       – Нашёлся догадливый, – урчит Геральт, – А теперь прекращай болтать.       И повторять не приходится. Приподнявшись, вампир в самом деле задаёт неторопливый, томительный ритм. Раскрасневшийся, на удивление сосредоточенный Регис скользит на его члене, поднимаясь и опускаясь медленными движениями бёдер. Правда, только по воле тяги платка, всё больше напоминающего ошейник.       Воле его личной, Геральта, власти. Что-то глубоко внутри ворочается – вязкое, тёмное... Хочется внезапно спросить, а были ли у вампиров традиции рабства по своей воле. Владением не людьми, но...       ...Ровно до тех пор, пока странное чувство не развеивается к чертям, потому что Регис легко перехватывает контроль. Окончательно, когда замирает, почти его выпустив – и вдруг красиво ведёт бёдрами по кругу, медленно насаживаясь до конца.       – Это что ещё... такое, – изумлённый, выдыхает Геральт, – Где... научился? Уж не в Нови...       – Прошу, не стоит вдаваться в... О-ох, – тихо стонет в ответ Регис, – Перечисление всех... посещённых тобой публичных домов. В любом... случае я надеюсь, что тебе...       – Охренеть, как... нравится. Ну же, давай е...       Ещё случается мгновенно, выбивая остатки мыслей из головы. Явственными движениями бёдра выписывают восьмёрку, и Регис опускается снова. Теперь ещё и мягко сжимаясь мышцами внутри, и Геральт рвано выдыхает в ответ.       – Твою же...       –...Боюсь, это вовсе не заслуга... моей матушки, – ехидничает в ответ вампир, на что получает резкую хватку руки на талии.       Пламя свечей плывёт перед глазами, смазывая тени. Одну тень, его, Геральта, и неясно, кто из них сейчас более похож на иллюзию. Рывком платка он тянет Региса к себе и находит его губы в поцелуе; вдруг ощущая, что всё ещё одет в чёртовы штаны, в отличие от обнажённого вампира – и от этой мелочи всё начинает казаться иным.       Словно они и не знают друг друга многие годы. Словно сейчас он, Геральт, обзавёлся дьявольски притягательным тайным любовником. Полу-призраком, полу-мечтой, легко ускользавшим от него в прошлом.       Теперь принадлежащим одному ему.       – Ре... гис, – выдыхает он, утыкаясь лбом в бледное плечо, – Я... О-ох...       Хочу, чтобы ты и не думал никуда исчезать, мечется в голове. Больше никуда. Ни в своё прошлое, ни в мои страхи, ни в что-то иное. Просто был здесь. Со мной. Каким угодно.       И неожиданно – ни сказав ни слова, он получает на то ответ. Выгнувшись дугой, Регис ускоряет ритм, вцепившись ему в плечи – и вжимается в него, сильно, отчаянно, в почти безумном порыве. Будто хочет врасти в него, во всей своей любви. Дикой, необузданной любви того, кто прячется за человеческой личиной.       Того, кто не может существовать без его власти.       – Мм-х, – надрывно стонет Регис ему в плечо, – Бы... стрее, Геральт, по... жа...       Но получает совсем иное. Звонкий шлепок по ягодице рассекает тишину, и вампир замирает, поднимая удивлённый взгляд.       – Мне... прекратить?       –...О, нет, – вздрогнув, отзывается Регис, – Вовсе нет. Ты застал меня... врасплох, мой дорогой, но... О-ох, Ге... ральт!       Шлепок, и темп ускоряется окончательно. С силой Геральт осыпает ударами бледную кожу, в такт толчкам и биению крови, несущейся галопом по телу. Быстро, рвано Регис двигается на нём, закусив губу, изо всех сил сдерживая стоны; так, что невольно хочется довести его до края разумного. Посмотреть, как от контроля не останется вовсе ничего.       Пусть это и обернётся шепотками по всему Туссенту. Исподтишка Геральт смещает хватку на его талию, поднимается ладонью выше – и с силой, точно болезненно щипает затвердевший сосок.       – О-о-ох, dragostea...       – Кричи, – бормочет Геральт, большим пальцем кружа по второму соску, – Кричи. Насрать... на них всех. Ре...       С громким, дрожащим стоном Регис выгибается в его руках, дёргаясь вверх – и резко сжимает мышцы, вырвав стон у Геральта сам. Холера, голова кружится так сильно, что хочется упасть назад... Но – значит и отдать власть вампиру, так что надо держаться. Пока у него хватает сил.       Шлепок, второй, третий... Пальцами он с силой раздвигает горящие от ударов ягодицы, дурея от того, как Регис впивается в его шею яростным поцелуем. Дьявол, и разве стоили чего-то его страхи? Нет уже ничего, что он, Геральт, не сделает. Ничего, что от него не попросят. Даже...       – Ре... гис, – вдруг вспоминает он, – Ты... Удушение... По...       –...Ах, да, – с трудом кивает вампир, – Дай мне... секунду, мой дорогой.       Тяжело дыша, он замирает – и внезапно, приподнявшись, разворачивается к Геральту спиной. Оседлав его колени, Регис убирает растрёпанный хвост вперёд и бросает через плечо потяжелевший взгляд алых глаз. Открытый, страстный, и невозможно оторвать от него взгляда в ответ. Как и от этой позы, что Геральт любит не меньше.       На короткий миг он разводит бледные бёдра в стороны, касаясь кромки покрасневшего входа. Пусть он самый распоследний извращенец, но – один этот вид... Странно, но Регис будто догадывается, о чём он думает, и сам раздвигает ягодицы шире.       – Mă simt bine cu tine***, – хрипло произносит он и медленно садится на член Геральта, закусив губу.       Так, что и ответить ему ничего не удаётся: в следующий миг начинается безумие. Сжав его колени, Регис начинается двигаться – сразу в быстром, размашистом ритме, и нельзя не наградить его ещё парой ударов. А мне-то как с тобой хорошо, слабо думает Геральт, так, что и не поверить. Наклонившись, он обнимает Региса со спины, что есть силы; проникая глубже, глубже, до самой...       – Зде... А-ах! – вскрикивает тот, и горячее нутро сжимается так узко, что звёзды сами сыплются из глаз.       – З-зараза, Ре...       Движения их теперь отрывистые, чёткие, даже жёсткие. Повернув голову, Регис жадно впивается в его губы, и Геральт отзывается, превращая поцелуи в дикие, влажные укусы. Руки сами сжимают его бёдра, талию, оглаживают грудь... И поднимаются к шее, на пробу скользнув по краю платка.       – Д-да, – отрывисто выдыхает Регис, – Ты... можешь. Про... шу...       Осторожно Геральт кладёт ладонь на его горло, нащупывая очертания кадыка. Подушечки пальцев улавливают биение вен и артерий, пульсацию нечеловеческой крови, несущейся по сосудам. Мизинец очерчивает край сонной артерии, вкрадчивым, невесомым движением. Касанием, вмиг готовым перерасти в убийственную схватку.       С кем угодно другим, но не с ним. Сердце Региса колотится о его грудь, как птица в клетке, и в такт ему кровь бежит под кожей, укалывая пальцы эманациями.       – Не слишком... низко, – шепчет тот, – Направь ладонь... чуть выше, мой дорогой. По... бокам от надгортанника будет...       –...Говори, – выдыхает Геральт, поднимая пальцы, – Так? Ч-чёрт, Ре...       – Мм-х, вполне... Чуть... силь... N-nai... ba!       Резкий вздох, и Регис давится отчаянным криком, выгнувшись дугой. Прямо в руки ему, Геральту. Толкнувшись внутрь, он сдавливает горло вампира сильнее – и так и чувствует, как свет меркнет в глазах. Страшное, тёмное желание власти поднимает змеиную голову, шевелясь глубоко под рёбрами. Не способное причинить вред, не ему, не Регису...       ...Но способное им обладать. Всем им, без остатка, телом и душой, каждой минутой его жизни, которую хочется присвоить себе.       Пальцы обхватывают Регисово горло целиком, и тот окончательно откидывает голову Геральту на плечо. В удобной позе, чтобы усилить хватку рук; направляя их в новых ощущениях вместе. Краем глаза Геральт замечает, как на седых висках вздуваются вены – и сразу ослабляет нажим, убирая пальцы.       – Всё в по...       –...Да, – перебивает Регис – и неожиданно накрывает его ладонь. – Не... бойся, dragul meu, прошу.       – Не в том... дело, – выдыхает Геральт, находя его ухо, и легко целует мочку. – Я... не раз душил, Регис. Насмерть. И если что-то сломаю…       Но происходит внезапное. Сглотнув, Регис поворачивает к нему мутный взгляд алых глаз, теперь вспыхнувших пламенем целиком.       – В таком случае мы найдём способ… с этим справиться. Верно, мастер ведьмак? – и к хриплому, насмешливому тону прибавляется широкий оскал острых, как ножи, клыков.       Чёртов же ты поганец, вспыхивает в голове – и все здравые мысли вылетают оттуда напрочь.       С громким рыком Геральт сдавливает горло вампира, вбиваясь в горячее нутро в резком, безжалостном ритме. Скрипят деревяшки каркаса, грозясь вот-вот треснуть; за стеной снова слышатся шепотки, но слух уже их не улавливает – так грохочет пульс в венах, отзываясь звоном в ушах.       – Е... щ-щё? – рычит Геральт, без остановки вколачиваясь внутрь, – Б-блять, Ре... гис, го...       –...Д-да, да! Только не оста... О-ох, б-боги...       Когти выпускаются быстро, так быстро, что Регис едва успевает убрать ладони с его колен. Кровать трещит с жалобным скрипом, и голоса за стеной что-то шутят... Про хороший вечер и удачу, что ли? А, плевать. Плевать на всё, что угодно, на вечер, на шепотки, на Ориану, на страхи... На весь чёртов мир, пусть бы он провалился пропадом.       – Х-холе... Ох-х, Регис...       – N-naiba, – стелется в голове хриплое, надрывное, – N-nai... Fute-mă, dra...       Че... го, ударяет в виски, это... Таких словечек от Региса он не слышал ни разу, за все десятки лет, и от этой грубости Геральту совсем сносит голову. Хватка становится сильнее, и они ускоряют темп до бешеного – два обезумевших, диких чудовища. Губы слепо находят висок, ухо, край челюсти, ниже, ниже, до изгиба плеча. Зубы впиваются в кожу; крик, громкий, надсадный, на грани с рёвом. Тело чувствует перемены, и Геральт поворачивает голову...       ...К тому, кто Регисом быть перестаёт, издавая гулкий рык.       – З-за... Регис, Ре... гис, ты...       Но его не слышат. Да и – пусть. Бледная кожа в секунду становится серой, и бестия в его руках распахивает рот, обнажая ряд острых, как кинжалы, зубов. Так, что в голове всё меркнет от этого вида, и обжигающая волна неумолимо накатывает к животу. Сильнее, сильнее, сильнее...       – Ре... – пытается выдохнуть Геральт, но не успевает.       Рывок, и он взрывается, прямо в тиски раскалённого нутра, изо всех сил вцепившись в бледную кожу. Худощавое тело вздрагивает, и Регис с криком выгибается в пояснице, наполняя его ладонь горячим семенем. Ещё долго мир вращается, мелькая в расплывчатых пятнах... и наступает тишина.       Мирная, убаюкивающая тишина, полная треска свечей и надрывных, сбитых дыханий. С трудом Геральт успевает подхватить вампира, уже заваливающегося на бок. Чудо, что он вообще умудряется соображать – и укладывает Региса на спину, проморгавшись от остатков цветных вспышек.       Взгляд сам цепляется за всё ту же странность. Уже вернувшийся в привычный облик, Регис лежит с закрытыми глазами, раскинув ноги, и едва дышит, поверхностно и неглубоко. Почти так же, как после того случая со шлепками, и на короткий миг под рёбрами колет пусть и ненужным, но волнением.       Так, что Геральт укладывается рядом и сразу обнимает его посильнее.       – Ре... гис, – посылает он мысленно, оглаживая острые лопатки, – Возвращайся. Ну же.       Пальцами он оглаживает спутанные завитки волос и распускает бант на растрёпанном хвосте, заплетая заново. Чёрт, а им ещё добираться обратно, со всей этой приятной, но усталостью. Утомлённое тело клонит в сон, и он зевает, дожидаясь, пока Регис придёт в себя.       Бес знает, сколько проходит времени. Голоса за стеной утихают, и несколько свеч в подсвечниках гаснут, погружая комнату в полумрак. На четвёртый раз хвост удаётся завязать более-менее сносно, и, уже предвкушающий, как укажет на это Регису, Геральт довольно вздыхает, оглаживая его затылок.       И вдруг чувствует не то, что должен: холодную влагу на своей груди.       – Зараза, – мгновенно реагирует он, поднимая подбородок вампира. – Ты что, плачешь?       Сердце холодеет, сжимаясь от ужаса: дьявол, Регис в самом деле стирает слёзы, выступившие в уголках глаз. Впрочем, в остальном выглядя расслабленно и спокойно. Даже слишком спокойно.       – Не в привычном... смысле, – сипло произносит он, стараясь аккуратно убрать остатки подводки. – Во всяком случае, без отношения к моим эмоциям. Всё в порядке, душа моя.       – Уверен? – хмурится Геральт, тут же касаясь платка, – Дай-ка взглянуть. Как это снима...       –...Уверяю тебя, если бы были поводы для беспокойства, я бы обязательно о том сообщил.       Вздохнув, вампир разминает шею, наклоняя в разные стороны голову – и наконец тянется к нему выше, целуя в уже ставший колючим подбородок.       – Кажется, стоит почаще напоминать тебе о том, к каким крайностям боли я привычен, – легко добавляет он, – Как и её последствиям, которые, впрочем, абсолютно естественны в любых проявлениях.       – Хочешь сказать, как это... помутнение рассудка?       – И да, и нет, мой дорогой. Видишь ли, в процессе асфиксии такого рода, – и Регис указывает на своё горло, – Возможны весьма необычные... физиологические реакции. В том числе подобные, во многом под влиянием выбросов гормонов. Не припомню, пояснял я или...       Неожиданно он зевает, с усилием прикрывая рот. Устало и широко, сразу напоминая о том, что их вообще-то ждёт Корво Бьянко. Что стоит одеться и привести их обоих в порядок побыстрее: не слишком-то хочется оставаться здесь ещё и на ночь.       – Пояснишь дома, – вздыхает Геральт, – Лучше иди сюда.       Сразу он получает в ответ объятия прохладных рук и медленный, долгий поцелуй. Длинные пальцы слабо гладят его по плечам, и в груди так щемит в ответ, что едва удаётся вздохнуть. Почему-то в эту секунду сердце сжимается – от острого, отчаянного чувства; и мысли, тонкой, едва уловимой в голове. Мысли, которую надо бы как-то выразить, и побыстрее.       Никто и ничто больше не сможет тебя у меня отнять, думает Геральт, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.       – Мой дорогой, – слышится тихий шёпот, – Мой дорогой Геральт. Я...       –...Знаю, – просто отзывается он. – Знаю. И я тебя, dragul meu.       С минуту они так и лежат, погружаясь в усталые ласки. Придя в себя, Регис снова возвращается к привычной нежности, то целуя его, то просто прижимаясь лбом ко лбу и прикрывая припухшие веки. Всё равно, что лежит он всем весом на Геральте, и весом немаленьким; пусть. От близости, наоборот, хочется обнять его ещё крепче. Обхватить в кольце рук бледную спину, пробежать по изгибу позвонков... Что Геральт и делает, пальцами спускаясь к ямочкам на пояснице.       – А ты полон сюрпризов, – бормочет он между делом, – И где это ты так пополнил свой запас ругани?       Едва уловимо Регис приподнимается, и уголок тонких губ дёргается в маленькой, почти смущённой усмешке.       – Думаю, вопрос источника не в месте, но в одной персоне, меня на то вдохновившей, – лукаво отзывается он. – И, к слову, не вижу смысла ей так удивляться. По-моему, вполне обыденная ситуация, не находишь?       Значит, теперь ты будешь ещё и просить тебя трахнуть, проносится в голове, так и запишем.       – Ну, знаешь, – приподнимает брови Геральт, – Я и без того тебя не узнаю. Ещё... и духи, Регис? Не припомню, чтобы ты вообще таким увлекался.       – О, и к моему сожалению, – отзывается тот, проводя носом по его ключице. – Видишь ли, я слишком долго не мог найти подходящий букет, но этим вполне доволен. Как по мне, весьма интересная композиция. Офирский перец, кардамон и... ты чувствуешь это, dragostea mea?       – Какой-то фрукт... Лимон, что ли?       Шеи касается лёгкий поцелуй в мимолётной ласке, и Регис снова зевает, обдавая тёплым дыханием влажную кожу.       – Это citrus bergamia****, Геральт. Почти такой же, что растёт в саду у хозяйки этого места, – поясняет он, – И, зная этот факт, я попросил именно Ориану помочь мне с выбором необходимого аромата. Как раз потому, что ей хорошо знакомы оттенки подобных нот.       Брови приподнимаются от удивления сами, в ответ нелепой иронии. Воле одной бруксы, похоже, отчасти сыгравшей ими обоими. Старый комок в животе начинает распутываться на ниточки, наконец-то позволяя отпустить раздражение и вместо него почувствовать... холера, что-то вроде благодарности.       За что, Геральт и сам не знает. За то, что больше не станет колебаться, когда Регис предложит ему игры с подчинением снова. За то, что потревожил до того неведомые раны и заживил их, уже не боясь, что они вскроются. За то, что, в конце концов, больше нет недомолвок и противоречий. Потому что они с Регисом понимают друг друга; даже тогда, когда не слишком получается понимать.       Так что, позже, седлая коней, Геральт не слушает, как переговариваются голоса на хозяйском балкончике. Ни слова из разговора двух вампиров, спорящих таких тихо, что не услышал бы ни один человек.       – Я пришлю тебе счёт. Тебе и твоему дорогому ведьмаку. И если не получу оплаты...       –...Будь уверена, я лично обеспокоюсь заказом. Не стоит смотреть на меня таким образом, Ориана. Я прекрасно осознаю...       –...И подойди-ка ближе. Не могу смотреть на то, как он растрепал этот платок. О, и... Салфетки на том столике. Постой, на виске ещё...       –...Прошу тебя! Я вполне справлюсь самостоятельно. В самом деле, мне не...       –...А мне, честно говоря, думается иначе. Не могу поверить, что тебе не двести, Мими. Стой смирно! Я не позволю, чтобы гости увидели...       Но, на самом-то деле, это не важно. Ничего из этой возни. Важно только то, что скоро Регис к нему возвращается, покрасневший, усталый и отчего-то притихший. И – совершенно точно – очень, очень счастливый.       Прежде, чем ласково поцеловать его под звёздным сентябрьским небом, снова напоминая, что ему, Геральту, просто невероятно повезло. ___________________________ *Моя дорогая (фр.) **Синусовая тахикардия (лат.) ***Мне хорошо с тобой (рум.) ***Бергамот (лат.)