Шёлк

             Сложным узлам Регис учит его сразу после первого использования прищепок, но важно даже не это: почти неуловимо что-то между ними меняется.       Поначалу в мелочах, без того удивительных. В ерунде из разряда крошечных подарков, которые Геральт находит там и сям: так он получает крепкую флягу для воды, с десяток свежесваренных эликсиров и даже новые кожаные перчатки. Но дело не только в подарках, за которые временами становится даже не по себе. Дело, похоже, оказывается в их причине.       Теперь обычное дело, если в свободные минуты Регис его ловит – и просто берёт за руку, прикасаясь губами к запястью. Как обычно делает, когда пытается выразить что-то без слов, и одна возможность, что Регису есть что сказать без слов, уже говорит о многом. В антрацитах глаз то и дело мелькает странное, уязвимое… искреннее выражение. Посыл о чём-то, что очень сильно напоминает уже знакомое, но теперь усилившееся в разы чувство.       Доверие, щемяще-открытое и хрупкое – и, судя по всему, окончательно расширившее свои границы.       Особенно для Геральта самого, так что в это же время он понимает и другое. Трудно сказать, с какого именно момента, но однажды в голове впервые созревает отчётливая, ясная как день мысль. Простая и в то же время пугающая до мурашек, она вмиг напоминает о последнем, так и не воплощённом ими в жизнь образе.       Картинке того, как его собственный демон подчиняет его в ответ.       И, нет, дело не в доверии; во всяком случае, не только в нём. Видеть, как Регис тонет в удовольствии, теряя голову под его властью, волей-неволей заставляет задуматься о его ощущениях. Мало того, что он неспроста готов идти до пределов разумного… С учётом того, что Геральт вполне себе знает палитру вампирских чувств, эта странная, неприкрытая слабость так и требует представлять подобное и на своей шкуре.       Пока, в конце концов, не подворачивается случай не просто представлять.       Начинаясь с дня, который вообще не имеет к этому отношения. Дня, в который он получает заказ в деревушке Франколар – месте, при упоминании которого Регис морщится и погружается в подозрительное молчание. Но, что бы он там ни скрывал, Геральта, в отличие от вампира, ждут вовсе не призраки прошлого. Заказ дают на мелкое гнездо накеров, которое он зачищает без лишних сложностей… перед тем, как, выбираясь из него, натыкается на пещеру с боровым.       Чудовищем, о котором он уже слышал из пересудов крестьян. По крайней мере, этого борового сложно перепутать: слишком часто пугают им непослушных детей работники. Буйный, не брезгующий путниками монстр давно был у всех на слуху. Да и, по рассказам местных, в придачу к нему шли гигантский рост, недюжинные силы и, конечно, внушительного размера когти.       Когти, с которыми Геральт знакомится очень близко через минуту после того, как входит в его пещеру.       Куда приходится первый удар, он почти не помнит. Внимание отвлекают чёртовы корни, которыми боровой пытается сбить его с ног. Как назло, на них с трудом срабатывает и Игни – и он не жалеет меча, прорубая с хрустом древесину. Звенит серебро, низко рокочет бестия, замахиваясь длинными, крючковатыми лапами… Бой выходит изнурительный и долгий, и он раз за разом заливает в глотку Ласточку, чтобы не свалиться с ног.       Что-то внутри смутно подсказывает, что он рискует всё больше с каждой минутой. Хрустят ломающиеся кости, свистит порванное лёгкое – и боровой рушится на землю с оглушительным грохотом. Ноги подкашиваются сами, и с трудом Геральт убирает меч в ножны, успокаивая бурлящую кровь. Пульс стучит о черепную коробку, ускоренный жаром боя. Мышцы гудят, свитые в напряжённые узлы, и вдруг…       Чёрт, спустя полминуты он вдруг ощущает чудовищное жжение в спине. Как и саднящую рану на боку, и капли горячей крови, пропитывающей поддоспешник, и – холера, с сотню мелких ран, что успела нанести тварь. Небольших, но глубоких, каждая изнуряющая кровотечением. Кое-как Геральт доносит ноги до Плотвы, валясь в седло мешком, и устало закрывает глаза.       Ох, и достанется ему дома. Точно достанется. За то, что снова «был недопустимо неосмотрителен» и «в очередной раз не потрудился сообщить об опасности». Кожу на спине жжёт так мучительно, что он стискивает зубы, ударяя Плотву в бока. В самом деле, Геральт, проносится в голове ждущая его нотация, я ценю твоё бесстрашие, но разве… Кажется, мне стоит ещё раз напомнить, что я мог бы сопровождать тебя при…       Вдох, и с удивлением он отмечает, что начинает кружиться голова. Перед глазами проносятся какие-то очертания не то домов, не то деревьев, мелькая в разноцветном хороводе. Становится холодно, и он греет руки о тёплую лошадиную шею, слыша, как Плотва фыркает в ответ. Кровь стекает по спине, к кромке штанов, щекоча кожу; словно там всё серьёзнее, чем он думал. Но не могло же… Нет, тогда Регис его точно прибьёт. Отругает, а потом прибьёт – или наоборот, всё равно.       Я… не прощу себе, если потеряю тебя так, Ге… ральт… Ге…       Резко клонит в сон, и в бессилии он закрывает глаза. Хлопают двери, кто-то испуганно вскрикивает – разум уже не разбирает голосов. Тёплые руки подхватывают его, тащат куда-то через гудящий шум. Мужской голос, низкий, до странного знакомый, отдаёт какие-то распоряжения, стараясь сдержать дрожь.       До тех пор, пока кто-то не возникает из ниоткуда и твёрдой хваткой не забирает его, прижимая к себе.       Кажется, тогда он и падает в темноту – или в свет, шут их теперь разберёшь. Голоса вокруг утихают, смешиваются с шорохами одежды и быстрыми, отрывистыми командами. Он почти не чувствует, как с него снимают доспехи, прежде чем…       –…Прошу, немедленно подготовьте как можно больше чистой воды!       Пятна, пятна… Во рту гадко и горько, и он пытается сплюнуть слюну, но не выходит – язык сух, как дубовая кора. Где-то вдали шумят бабьи вскрики, плещет по коже холодом; резко врывается отчётливо зябкий ветер, перебивая горящую внутри боль. В ушах грохочет россыпью взволнованных голосов, рвущихся на десятки тысяч слов – в отдельные, отрывистые фразы, тонущие в звоне склянок.       – Мастер Регис! Вина-то не надобно? Сноха-то моя, знахарка, как зубы драла, всем наливала…       – Ох-ох, святой Лебеда! Что ж-то будет с ним, Варнава-Базиль? Раны-то страшенные, никак медведя в лесу повстречал!       –…Понимаю ваше беспокойство, но не стоит мешать профессионалу. Мастер Регис обратится ко мне, если необходимо, и…       Ощущения возвращаются медленно, точечно, вспышками по покрытой испариной коже. С трудом он осознаёт, что лежит животом на чём-то жёстком. Кровать? Нет, что-то вроде… кушетки. Совсем как в лекарской пристройке к Регисовой лаборатории, здесь и пахнет так же. В нос ударяет едким духом спирта, воском свечей и травами – привычной смесью камфорного базилика, зверобоя и полыни. Что-то слабо укалывает голую спину, похожее на стежки иглы.       Иглы, раз за разом стягивающей края его раны с мастерством слишком знакомых рук.       – Ре…       – Ради всех богов, помолчи и не двигайся, – мгновенно заглушает его мягкий голос. – Повреждения и без того слишком обширные, чтобы их усугублять. Тебе безмерно повезло, что лошадь легко нашла дорогу домой, иначе заражение началось бы с минуты на минуту. Признаться, никогда не видел действие подобного рода токсинов. Даже боюсь предпола…       –…Регис, – выдыхает он, – Заканчивай… с паникой.       Едва уловимо за спиной слышится тихий, усталый вздох. Чего и следовало ожидать, невесело проносится в голове. Слишком уж хорошо знакома эта манера срываться на нервную болтовню… Хотя, если подумать, и нервничать здесь нечего. Спину щиплет жаром, но, прислушавшись к ощущениям, ничего особенного Геральт не находит. Обзаведётся царапиной на боку… и раной поглубже, на правой лопатке, где сейчас сшивает края тонкая нить.       Ерунда, и только. Тем удивительнее ощущать, как почти неуловимо подрагивают руки Региса, затягивающего последний узел. По коже проходится влажная ткань, стирая остатки засохшей крови, и вдруг со стороны двери раздаётся звонкий детский голосок.       – Вам, может, чевой ещё принести, мастер Регис? Тыщалистник-то уже запарили, – и совсем рядом слышится гулкий топот маленьких шагов. – Мамка сказала, смальца надо, помогает! Скажете, я мигом! И господину легче, и доброе дело…       – Всё в порядке, Мыслав, – тихо отзывается Регис. – Ценю твоё желание помочь, но не стоит беспокоиться. В любом случае жизни твоего господина ничего не угрожает. Передай мои благодарности остальным, будь любезен.       С трудом он разлепляет глаза, успев уловить край силуэта убегающего мальчишки. Кудрявая рыжая голова огнём светится в дверном проёме и исчезает, мелькнув в проблеске свинцово-серого – уже вечернего? – неба. На миг этот вид заставляет улыбнуться, приглушить боль; вспомнить далёкое, ещё до мутаций, детство, где его самого дразнили рыжим-бесстыжим.       Детство, в котором ещё не было Региса, и даже думать об этом кажется странным.       – Славный… малый, – с усилием замечает Геральт, – В подмастерьях… у тебя, что ли?       – Не припомню, чтобы разрешал тебе говорить, – почти недовольно отзывается Регис, ополаскивая тряпицу в тазу. – Прошу тебя, Геральт. Твоё состояние и так напугало половину работников до того, что они вызывались мне ассистировать. Будь добр, попробуй соблюдать покой хотя бы пару минут, прежде чем я вернусь.       И тут же исчезает без всяких объяснений, позволив наконец осмотреться. С усилием Геральт приподнимает голову, отмечая изменившуюся обстановку. Свою приёмную Регис обставил похоже на ту, что была в Диллингене: такие же белые, сейчас лиловые во мраке сумерек стены, аккуратно расставленные свечи и склянки и идеальная, почти стерильная чистота пола и высоких окон.       Была. Косые линии тусклого, болезненно-жёлтого света освещают доски пола, и внезапно под кушеткой он замечает брызги крови. Как и свою куртку, лежащую на одном из стульев – точнее, то, что от неё осталось. На спине виднеется внушительных размеров дыра, тёмная от бурых пятен, и внезапно он чувствует отклик боли под кожей, тянущей горячим зудом. Раздражающим, но привычным не хуже собственного имени.       Тем, что делает его собой, Геральтом из Ривии. Жить буду, устало заключает он, укладывая поудобнее голову. Как раз в тот миг, когда Регис воплощается снова за его спиной – и начинает осторожно его приподнимать.       – Ещё немного, и мы закончим, – уверяет тот, и, тяжело моргая, Геральт садится, ведомый теплом знакомых рук.       Голова кружится, и он снова закрывает глаза, почти не слушая, как что-то рядом стукает и шелестит; до тех пор, пока не чувствует первое прикосновение бинта. Уверенными мотками Регис охватывает его рёбра, осторожно закрепляя узлы, и сразу же переключается на спину.       – Надеюсь, не слишком давит, – тихо замечает он, – До утра стоит оставить повязку чуть более тугой, чем необходимо.       Скоро перевязывается и спина, и последние витки бинта затягиваются на его плече. Со вздохом Регис разворачивает его к себе, и он вяло поворачивает голову, находя взглядом дорогое до последней чёрточки лицо. Побледневший, в своём рабочем балахоне, испачканном пятнами крови, вампир поддерживает его за здоровый бок – и внезапно передаёт стакан с какой-то дымящейся зелёной жижей.       – Пожалуйста, выпей, Геральт. Не смею сомневаться в способностях твоих мутагенов, однако лучше убедиться, что кровотечение не вернётся. И, прошу, будь осторожен, – предупреждает он, – Я едва закончил с приготовлением этого отвара, и температура у него соответствующая.       И сосредоточенно сдувает жар губами прежде, чем передать отвар Геральту. Н-да, и лучше бы Региса беспокоил вкус этой дряни. Пойло оказывается не горячим, но вяжуще-горьким, и, отпив пару глотков, Геральт не может не скривиться, чувствуя, как в ответ тянет рану на спине.       – До дна, мой дорогой, какими бы ни были вкусовые качества этого средства.       – Только если… будет, чем это перебить, – слабо ухмыляется он, – Настойки у тебя… не найдётся?       – Искренне не понимаю, к чему ты…       –…Поцелуй тоже… сойдёт, кстати говоря.       Допить получается за три – нет, четыре мерзких глотка, и, отдав стакан, он замечает, как Регис закатывает глаза. Почти в знакомо спокойной манере и всё же – с треугольной морщинкой беспокойства над левой бровью. Той, что, конечно, не было в их юности: похоже, его, Геральта, личной заслуги.       – Судя по всему, твоё состояние уже улучшилось, раз у тебя есть силы на подобные шутки?       – Просто не хочу, чтобы ты кис, – хрипло отзывается Геральт, утирая губы. – Правда, Регис. Не такое переносил, сам знаешь. Да и навидался я здесь боровых, – он пытается было пожать плечами, но тут же морщится, чувствуя, как тянут бинты, – Думается мне, это что-то вроде местной диковинки.       Антрациты глаз округляются в осознании:       – Ах, вот в чём дело. Я подозревал, что ты столкнулся отнюдь не с группой мутировавших накеров. Столь редкий тип микотоксинов… Пожалуй, мне даже трудно его классифицировать. По запаху весьма близко к аспергиллам, однако…       – Регис!       –…Прости, прости, – почти виновато обрывает мысль вампир. – В любом случае, это уже не имеет отношения к делу. Сейчас прежде всего нас должно волновать твоё самочувствие, dragul meu, и полноценный уход в том числе.       И внезапно прижимается губами ко лбу Геральта, в молчаливой попытке что-то донести. Многое, что он знает и сам, наклоняясь в кольцо объятий длинных рук. Странно, но всякий раз, когда его так обнимает Регис – худощавый, изящный Регис – Геральт невольно чувствует себя под какой-то незримой защитой. Так что и в этот раз он просто кладёт голову на плечо вампира, стараясь не тревожить раны; по крайней мере, его собственные.       Нет страха сильнее, чем хоронить того, кого любишь, признался ему Регис в один из первых таких дней. Тогда он наткнулся на очередное гнездо археспор, перетаскивая Регисовы пожитки с кладбища Мер-Лашез, и… Мало того, что ему влетело хуже, чем от Весемира – это была ерунда. Перевязав и обработав его раны, вампир, казалось бы, успокоился. Казалось бы.       Ровно до того момента, как не проснулся посреди ночи, разбудив Геральта глухим, сдавленным криком ужаса.       Конечно, от кошмара, многого из десятков, и пришлось что есть силы отвлекать его на глупые истории из юности. Правда, позже Геральт и сам невольно помрачнел, вспоминая, как его уже спасал Регис. Одно осознание того, что вампир не единожды видел его на грани жизни и смерти, как и он сам… Ох, он до сих пор запрещает себе думать про Стигга, лишь бы не поддаться порыву залить в пьянке то страшное, всё ещё не до конца пережитое отчаяние.       Одну-единственную мысль про смерть. Далёкую и такую близкую, всегда бегущую с ним наперегонки; второе острие его Предназначения. Смерть, от которой его раз за разом спасает Регис, будто в насмешку над самой сутью ведьмаков. Холера, да они оба, если подумать, сплошная насмешка над природой.       Чудовище, связанное с ведьмаком, и ведьмак, слишком часто обязанный жизнью чудовищу.       – Пойдём спать, – бормочет он в ткань Регисова балахона, – Устал, как собака.       Что ж, это правда: он и в самом деле устал от этого вечера, и теперь больше всего хочется просто провалиться в сон. Осторожно его поднимают на ноги, перебрасывая руку через худое плечо с мягкой, настойчивой заботой. С трудом они поднимаются наверх, и Регис осторожно усаживает его на кровать, стягивая остатки одежды. Тихо звенят какие-то склянки на тумбочке, и Геральт забирается под одеяло, устраиваясь на животе, чувствуя, как мгновенно начинает клонить в дремоту.       Кожу жжёт, но на это уже плевать. Думается всё равно о другом, пока он дожидается Региса из ванной. Так, что сразу поворачивает голову, слыша, как тот укладывается рядом, отодвинувшись к самому краю кровати. Чёрные глаза окидывают его взволнованным взглядом, будто и без того не изучили десятки раз.       – Всё со мной в порядке, – заметив это, шепчет Геральт, – Помирать не собираюсь. И благодаря тебе, между прочим.       – Скорее, благодаря невероятной удаче, – с усталым вздохом возражает Регис. – На которую я теперь крайне не рекомендую надеяться. Сомневаюсь, что в ближайшую неделю тебе удастся вернуться к контрактам. Постельный режим будет как минимум три дня, и с соблюдением всех ограничений, Геральт.       – Какой ужас, – сонно тянет он, – Сомнительного рода… лечебница. Послушать, так пациент тут завоет от тоски.       Тут же он фыркает сам, видя, как на нелепицу Регис едва дёргает уголком рта. Примерно так, как и должен выглядеть. Хочется стереть это тревожное выражение с его тонких черт – желательно на спокойное, а лучше бы на то, что с довольной, ехидной улыбкой. Но, видно, этим придётся заняться позже. В сон тянет уже так сильно, что он едва видит лицо Региса сквозь пелену тяжелеющих век.       – Только в случае, если пациент откажется соблюдать режим лечения, – парирует тот, – И, боюсь, конкретно этот пациент требует дополнительного внимания. По крайней мере, в отношении распорядка дня.       И впервые за долгий, утомительный вечер слабо улыбается. Вымученной улыбкой того, кто пережил целый ураган чувств за короткий срок – и чувств вовсе не радостных. Хочется сморозить ещё какую-нибудь чепуху, скажем, про внимание. Снова попытаться выклянчить поцелуй… Холера, веки закрываются окончательно, и Геральт забывает про всё, что мог и не мог сказать.       – Засыпай, мой дорогой, – шепчет мягкий голос совсем рядом, – Надеюсь, снотворные качества раствора сработают в полной мере. Если тебя что-то будет беспокоить, прошу, не…       – Ни хрена… подобного, – зевнув, перебивает Геральт, – Спать будешь всю ночь. И не вздумай пить ту дрянь…       –…Хм, мне казалось, ты оценил исключительный вкус caffeum?       – Оценил. Как дерьмо. Спи.       Надо ли говорить, что его дар убеждения снова срабатывает. Сквозняк слабо шевелит краями простыней и Регисовыми волосами, и в прохладе вечера едва уловимо пахнет зверобоем и крапивным отваром. Устраиваясь поудобнее, вампир находит его ладонь под одеялом и мягко оглаживает костяшки пальцев. С осторожной, трепетной лаской, вдруг посылая в голову Геральту образ высокой женщины с длинными, тёмно-пепельными кудрями. Поющей тихую, едва слышную песнь; колыбельную. Колыбельную, которую не поют маленьким ведьмакам, но внезапно – поют маленьким вампирам. Напевную, удивительную мелодию на их родном языке.       Засыпай, милое дитя, струятся слова друг за другом, пусть сон даст сил тебе расти. Спи крепко, до самого утра, и не тревожься ни о чём. Слабо он чувствует странное, мирное чувство укачивания и ласку тонких рук… Незнакомую, но такую трогательную, что всё внутри сжимается в ответ. Пусть все твои кошмары растворятся без следа, поёт женский голос, пусть все чудища исчезнут из твоих снов, оставляя только покой. Спи, дитя, до самого утра, и не тревожься ни о чём.       – Так убаюкивала меня мать, – шёпотом подтверждает его догадки Регис, – И, надеюсь, так я смогу помочь и тебе, мой дорогой ведьмак.       И, конечно, он помогает, рождая в глубине души волны щекочущего тепла. Ощущение, что за его, Геральта, спиной всегда будет одно-единственное создание, заменяющее весь мир. Регис, способный отдать за него больше, чем жизнь, не требуя ничего взамен. Тот, кому надо бы сказать ещё кое-что, прежде чем он окончательно заснёт.       – Мм-м, Ре… гис, – бормочут против воли губы, – Не… исчезай. Ладно?       Последнее, что Геральт чувствует в ответ – то, как их пальцы переплетаются под одеялом, и боль в спине наконец-то слабнет, принося за собой темноту.

***

      Так и начинается долгая неделя его вынужденного отдыха.       Именно отдыха, потому что раны затягиваются на нём, как обычно, за пару суток, и в остальном он только и делает, что ленится вволю. С первого же дня, когда вампир договаривается о замене с местным целителем – и начинает возиться с перевязками Геральта, попутно принося завтраки, обеды и ужины в постель. Отговаривать его, как быстро выясняется, бесполезно… да и не слишком хочется, и Геральт поддаётся, послушно выполняя все лечебные рекомендации. От порций эликсиров до бараньих отбивных и супов, а после – долгой, мирной дрёмы под боком у Региса, обычно читающего перед сном.       Почти всегда чего-то медицинского, но изредка и полноценных романов. Так Геральт слушает начало истории про какого-то моряка, которого упекли в тюрьму за клевету – прямо с собственной свадьбы. Кажется, книжка Регису нравится, а вот он засыпает, запутавшись в именах… И просыпается в тот момент, когда главный герой продумывает план побега, и вовсе не в одиночку.       –…Подожди. Откуда жрец-то взялся?       – О, – с готовностью отзывается Регис и листает с два десятка страниц назад. – Конкретно вот в этой главе, мой дорогой. Если тебе нужно напомнить, их знакомство произошло…       Роман про этого находчивого моряка они дочитывают до конца. Конца первого, мать его, тома, после которого следует том ещё больший, и трудно не понять окончательно, откуда взялся Регисов обширный словарный запас. Спустя три дня у Геральта уже голова идёт кругом от описаний балов и куртуазной чепухи, и внезапно он находит повод, на который можно отвлечься им обоим.       Повод, который предлагает Регис. Его, Геральта, купание.       – Как бы то ни было, – повторяет вампир, мягко вытирая его полотенцем после ванны, – Я намерен отследить реакцию на воду лично, Геральт. Меня всё ещё беспокоит возможная аллергенность токсина, и тебе стоит отнестись к ней с не меньшим вниманием.       Ну, токсин или нет, а прислушиваться в таких вещах он привык, так что спорить не хочется и здесь. Раз за разом теперь он осторожно садится в тёплую воду, наклоняясь к Регису, пока тот старательно обтирает его спину и плечи, следя, чтобы корки ран не размокли от влаги.       Впрочем, до поры до времени. К концу недели от ран остаются только розовые шрамы, и наконец-то Геральт начинает забывать про осторожность. Вспоминая про кое-что другое, когда в один из дней Регис просто устраивается в ванной рядом. Например, про то, что у него, оказывается, есть до безумия привлекательный – и прямо сейчас обнажённый – высший вампир.       Его наречённый. Тот, кто без жалоб ухаживал за ним, отдавая всё своё внимание. Сейчас сосредоточенный на том не меньше, пока вливает в горячую воду какой-то целебный настой, напитывающий травяным духом клубы пара. Окутанный запахами душицы, ромашки, зверобоя и чабреца, Регис намыливает ему мокрые волосы, и Геральт просто наблюдает за тем, как стекают шапки пены по бледным рукам. Перед тем, как вампир наклоняется, подтаскивая бадью с крапивным отваром к бортику ванны – и жестом просит его развернуться спиной.       Так и складывается это стылое, на редкость спокойное воскресное утро. Смыв мыло, Регис наклоняет его голову и ополаскивает из ковша, и Геральт мычит от удовольствия, расслабляясь в убаюкивающем тепле.       – Балуешь меня, – бубнит он, пока ему тщательно массируют кожу головы, – Как какую-то сраную принцессу.       – В таком случае любопытно узнать, с каких пор простые гигиенические процедуры стали соответствовать быту принцесс. Или это твои личные стандарты, душа моя?       Уголки губ дёргаются сами в ответ шутливому тону разговора. Похоже, впервые за долгое время Регис прекращает беспокоиться, и оттого хочется разговорить его и дальше.       – Не ты один читаешь романчики, – лениво выдыхает Геральт. – Йен хранила пару подобных, про королевскую свадьбу, что ли. С описаниями всех этих… ванн, духов… Там и про парадную консуммацию было. С подробностями. Меня аж затошнило, Регис.       – Соболезную твоему пострадавшему чувству вкуса, – фыркает тот, – И, несомненно, искажённому представлению о физиологии. Никогда не перестану удивляться тому, как авторы этих произведений заостряют внимание на явлении сугубо иллюзорном.       – Это ты ещё о чём?       С тихим смешком Регис разворачивает его лицом к себе, теперь принимаясь за губку, и что есть силы растирает мыло по его плечам.       – Если хочешь знать моё мнение, концепция девственности, – замечает он знакомым менторским тоном, – Крайне вредна как с социальной, так и с моральной точки зрения. Не говоря уже о её бессмысленности в анатомическом смысле.       – Ну, тут ты загнул, – кривится Геральт, – Мораль – ещё ладно, не мне судить, но... Как же бабы, Регис? Ради смеха, что ли, придуманы эти показы простыней?       Задумавшись, вампир осторожно садится ему на бёдра, и, холера, нет зрелища смешнее и притягательнее одновременно. Скользкий и мокрый, с разноцветными пузырьками мыла в волосах, прилипших завитками ко лбу, Регис хмурится с видом именитого учёного: ни дать, ни взять, оксенфуртский профессор почище Лютика.       При всём этом он выглядит таким манящим, что Геральт тоже быстро намыливает ладони – и начинает покрывать густой пеной бледную грудь.       – Резонное замечание, – произносит Регис, делая вид, что не замечает его манипуляций. – И, собственно, имеющее отношение к проблеме куда глубже, чем условная чистота, которую так любят восхвалять представители всех религий. Моногамность… Мм-м… Что ты делаешь, Геральт?       – Я? – изгибает бровь Геральт, – Гигиенические процедуры. Вполне себе… стандартные.       И с непроницаемым лицом оглаживает блестящий в мыле сосок, так, что в ответ Регис издаёт едва заметный вздох.       –…Моногамность, Регис. Не отвлекайся.       – Ах, точно, – с трудом отзывается тот, – Я говорил о моногамности… человеческой культуры, которая обусловлена как скоростью вашего размножения, так и размножения вместе с тем сопутствующих заболеваний. Что определяет, между прочим, абсолютно несправедливое пренебрежение к… чрезмерным плотским утехам.       Удивительно, как быстро ему начинает нравиться направление разговора. Настолько, что и сдерживаться не хочется. Теперь Геральт скользит пальцами уже чётче, очерчивая тонкие ключицы – и медленно, медленно спускается ладонью ниже. К началу дорожки тёмных волос, ведущей в воду.       – Непорочность в буквальном смысле, – вспомнив про разговор, кивает он. – Ну, пусть с болезнями так. Но бессмысленность? Ты же… Там же…       Нет, глупо объяснять совсем очевидные вещи: то, что узнает каждый мальчишка с кметкой на сеновале. Вовсе странно, что Регис это критикует, с его-то познаниями анатомии. Похмурившись рою сбивающих с толку мыслей, он так и не находится, что сказать – и невольно даёт Регису воспользоваться заминкой.       Вздохнув, вампир проводит губкой по его груди чуть сильнее, и с вьющихся волос срывается крохотный мыльный пузырёк, опускаясь к воде.       – О, если тебя интересует анатомический взгляд на проблему, – задумчиво говорит он, – Как ни странно, то, что ты можешь знать о девственности – миф, dragostea mea. Миф, основанный на в корне неверном понимании тела.       – Ч-чего? – изумлённый, хмурится Геральт, – Это ещё почему? Видал я это понимание тела, Регис. Все эти…       …И умолкает: о таком-то и вспоминать не хочется, но, кажется, Регис понимает его и здесь.       – Именно, мой дорогой, именно. Не хочется обесценивать твой личный опыт, но… Судя по моим наблюдениям, первый половой контакт в принимающей роли должен быть в норме похож у обоих полов, – поясняет он, – Что, к сожалению, встречается очень нечасто.       Сбитый с толку, Геральт замирает, ни черта не понимая окончательно. Направление разговора разбегается в стороны – в попытках не то поверить, что и не должно быть окровавленных простыней… Не то цепляясь слухом за сухое половой контакт, сейчас приобретающее неожиданно яркие краски. А может, дело и в том, что за неделю он уже успел забыть, каким умеет быть Регис. Например, до неприличия привлекательным для того, кто восседает на его коленях.       Так что Геральт окончательно плюёт на спор – и обхватывает талию вампира в плотное кольцо объятий, притягивая к себе ближе.       – Вот оно что, – прищуривается он, – Какие интересные наблюдения. С медицинской точки зрения… или ещё с какой?       Убрав губку на бортик ванной, Регис всматривается в его черты, и прежнее спокойное выражение слегка меняется. На другое, пока едва заметное… но очень, очень интригующее. Примерно то, на что он и рассчитывал в этом идиотском намёке.       Потому что целую неделю они жили, как два сраных монаха, и не один Геральт изголодался по их привычной игре.       – Смотря в каком отношении, – мягко говорит Регис, заправляя ему за ухо мокрые волосы. – Большей частью безусловно, теоретическом, но при необходимости… и практическом в том числе. А, собственно, почему тебя это так интересует, душа моя? Признаюсь, не замечал в тебе…       И умолкает, сорвавшись на резкий вдох, потому что Геральт приникает губами к его плечу.       В медленном, обманчиво лёгком поцелуе. Губами он поднимается в сторону, к изгибу шеи, чуть прихватывая зубами бледную кожу. Ладони скользят по мыльным Регисовым бокам, оглаживая его плоский живот, спускаясь ниже, и… Сердце в груди напротив пропускает удар, и Регис наконец-то отмирает от оцепенения.       – Геральт, – выдыхает тот – и, с силой обхватив его лицо ладонями, целует с мягким напором.       Как давно было пора. В висках стремительно жжёт, и Геральт рывком прижимает его к себе, сразу раскрывая тонкие губы. Вода плещет через край, и губка плюхается куда-то за бортик ванной влажным шлепком. Ничего, приберутся позже. Сейчас куда важнее мыльный, мокрый Регис на его коленях – одно чувство его тёплой тяжести в мерных, баюкающих волнах, скрадывающих резкость движений.       – Так-то лучше, – выдыхает Геральт, спускаясь ладонями на его ягодицы, – Предлагаю… поговорить попозже. Через… час. Или два.       – Как бы мне ни льстил твой… энтузиазм, на твоём месте я бы… остановился, мой дорогой. У меня всё ещё есть ряд опасений…       Чего он там опасается, Регис не договаривает: тихо стонет, когда Геральт находит в воде его член и сразу обхватывает, смазывая остатки мыла. Большие глаза распахиваются, светя алыми радужками, и вдруг в них мелькают десятки невесть откуда взявшихся противоречий. Странная выходит картина: желание, неприкрытое, яркое… и волнение, отблеск которого Геральт, вообще-то, успел забыть.       – Почему нет? Мы… осторожно. Что, так и будем…       – Если… понадобится, будем, – с трудом возражает Регис, – Излишние нагрузки тебе противопоказаны, Геральт. Какими бы… они ни были.       – Зараза! – щёлкает он языком, – Я здоров, как бык, и… Мне что, ещё тебя уговаривать?       Алые глаза сверкают на него почти осуждающим взглядом, и нехотя Регис выпутывается из его хватки, смывая остатки мыла. Исчезнувшее тепло тянет за собой раздражение – на вампира, раны, самого себя, ни черта не понимающего, что делать. Какие нагрузки? Они пробовали многое, и не всё из этого утомляло, взять только парочку особенно ленивых поз. Мысль до странного будоражит, пробегая под кожей, и вдруг Геральт… вспоминает.       – Регис? Иди-ка сюда. Расскажу тебе кое-что, возвращаясь к нашим баранам.       Удивлённый, Регис и правда придвигается к нему, снова садясь на колени – и слегка вздрагивает, когда Геральт начинает ласкать его ладонью.       – Принцессам, – вздохнув, поправляет он, – Если ты имеешь в виду начало нашего диалога.       – О, как грубо. За такое, между прочим, можно и…       – Лишиться головы? Что ж, в конце концов, определённый опыт позволяет относиться проще к подобным… Мм-м, dragul meu…       Кровь вспыхивает жаром, стекаясь в низ живота в ответ расслабляющему теплу воды. Неторопливо Регис оглаживает его плечи, закусывая от удовольствия нижнюю губу, и Геральт проводит большим пальцем по её краю. Уже предвкушая, как расскажет, и о чём именно.       – Есть тут у меня на примете одна принцесса, – наконец произносит он, – Рожей не вышла, но можно… попрактиковаться. Понимаешь, о чём я?       Плеск воды вдруг стихает: чуть сжав когтями его шею, Регис замирает, как вкопанный, и наклоняет голову в удивлении.       – Геральт? Поправь меня, если я ошибаюсь, но тебе действительно хочется сменить наши… текущие роли?       С такими нотками голоса, будто спросил, не отрастил Геральт себе с парочку дополнительных голов. Ну и дела: с каких пор вампира волнуют такие мелочи? Сам вложил ему в голову призрачную, волнующую идею – и по странности сейчас не торопится за неё ухватиться.       Зараза, только сомнений им и не хватало. Я знаю, на что ты способен, посылает он в связь смутными образами мыслей. Коротким напоминанием о том, что кроется за привычными желаниями вампира. Как такое не вспомнить: одно чувство того, что им управляют без всяких поблажек, с мягкой, но уверенной силой. Кажется, Регис ощущает это мгновенно, едва заметно нахмурив брови – но, помолчав с минуту, так и не находит слов возразить.       И тогда Геральт действует. Кто-то же должен.       – Не знаю, чему тут удивляться, – урчит он, снимая с плеча прохладную руку – и просто кладёт её себе на член выразительным жестом. – Считай это продолжением лечения. Совместим… приятное с полезным.       И тут же добавляет:       – Что, я не прав, мастер Регис?       Получая в ответ правильную, восхитительно знакомую реакцию. Бледные скулы вспыхивают алым, и – ох, ёб же – член Региса, дёрнувшись, прижимается к животу. До неприличия открыто, и явно смущая своего обладателя; так, что невольно Регис спускается с его колен, прячась в воду, но не тут-то было.       Рывком Геральт нависает над ним, прижимая к бортику ванны, и обхватывает оба их члена рукой, сорвав с губ вампира почти удивлённый вздох.       – Не так… быстро. Это что та…       –…Боюсь, мне не удастся объяснить тебе это без… О-ох, – запинается Регис, – Без понимания строения… кровеносной системы. С учётом влияния моторики определённого… мм-м… мозгового центра. Ты сам знаешь, как способен воздействовать на мои эмоции, любовь моя, и это невольное воздержание… лишь катализатор для их усиления.       – Х-холера, я не о том. Всегда было интересно, чего ты так… реагируешь.       С едва слышным смешком Регис придвигается ближе, так, чтобы поцеловать край его скулы.       – Что ж, любопытство в этом случае естественно, – мягко отзывается он, – Полагаю, у меня присутствует... своего рода фетиш на такие наименования.       – Фе... Ч-чего?       – Фетиш, мой дорогой. Сакрализация неких элементов в сексуальном смысле. К примеру, был у меня знакомый, кто имел особенную тягу к дамам, наказывающим его кнутом. Временами у нас выходили неплохие дискуссии о подчинении, и...       – Подожди, – перебивает Геральт. – Это только... на одно слово, да? На какого-нибудь господина тебе плевать. Или я ещё чего-то не знаю?       Задумавшись, Регис расчёсывает пальцами его волосы, изо всех сил не подавая вида, что двигает бёдрами в хватку Геральтовых пальцев.       – Пожалуй, что так. И, как ты мог заметить, только с одним ведьмаком, – и он улыбается мягкой, кривоватой улыбкой. – Думаю, моё подсознание воспринимает это как некий… комплимент с твоей стороны, Геральт. Во всяком случае, в адрес моего профессионализма, не меньше связанного с определённого рода… властью.       – Точно, – соображает Геральт, – Мастер. Повелительное, но не жестокое, – размышляет он, ускоряя движения руки, – Тебе… подходит. Вместо унижения…       –…Практически обратное, вер… но. Как видишь, это тоже форма влияния, однако… с альтруистическим императи… О-ох…       И он не выдерживает. С шумным плеском Геральт поднимается на ноги, потянув за собой вампира – и просто впивается в его рот. Пальцы быстро оглаживают горячую, влажную кожу; чёрт, вода остывает, и надо бы перебираться отсюда в спальню… Если до спальни они доберутся.       А должны, потому что в голове уже зреет чёткий образ, и будь он проклят, если не воплотит его в жизнь.       –…Вот оно что, – в отклик мыслям вдруг догадывается Геральт, – Значит, нравится, когда я признаю… твою заботу?       – Можно сказать… и так. Но, право, Геральт, ты уверен, что стоит…       – Холера, – ворчит он, слепо находя губами мочку Регисова уха. – Я своё желание… выразил. Буду лежать бревном, раз настаиваешь. Только… хватит сомневаться, или я…       –…Что ж, в таком случае… я тебя понял. И надеюсь, что ты также… поймёшь моё пожелание.       Пожелание, значит. По затылку пробегают мурашки: что-то новое возникает в знакомом до каждого отзвука голосе. Не терпящие возражений нотки, да такие, что от одного этого звука слабнут колени. Нутро отчего-то шепчет, что сейчас, стоит им выйти в спальню, и всё изменится. Правда, трудно сказать, как сильно, но точно в приятную сторону.       Отстранившись, вампир медленно поднимает на него взгляд – и растягивает губы в маленькой, но внезапно уверенной улыбке. Улыбке того, кто твёрдо знает о своих намерениях.       – Позволь мне позаботиться о тебе, dragostea mea, – наконец мурлычет он низким, глубоким тоном, – В каком бы то ни было отношении.       Поразительно, но в прозрачном утреннем свете пламя глаз вспыхивает ярче, чем в самой непроглядной тьме.

***

      С целую вечность – или с одну секунду – проходит, пока они, насухо вытеревшись, вваливаются в спальню.       По-другому и не сказать, с их неуклюжими, быстрыми движениями. Благо, дверь выходит в комнату, и вваливаются они без всякой одежды; после натопленной ванной по коже так и пробегают мурашки от сквозняка. Мокрые волосы холодят шею, и вообще вид у него должен быть не слишком-то привлекательный: кожу пальцев стягивает от воды кривыми линиями морщин. Да ещё и шрамы темнеют от воды, и – чудо, что всё это время Регис не сводит с него жадного взгляда.       Регис, которого не портит ни мокрая кожа, ни обличающий свет утра, падающий на изгибы морщинок в уголках его глаз. Тёмные завитки волос липнут к бледной коже, и Геральт запускает в них пальцы, отводя пряди назад. В прохладной, зябкой чистоте дышится только запахом мыла и свежести. Духом крапивного отвара и влажного тела; тела, которое хочется исследовать губами бессчётное число раз.       Кроме этого, иного по самой сути. Первый из поцелуев уже выходит настойчивый, голодный; с силой Регис сжимает ладонями его талию, оглаживая бока. Прохладная рука перемещается со спины ему на грудь, пробегая по рубцам шрамов. Словно вампир раздумывает, каким будет следующий его шаг.       – Собственно, говоря о моём пожелании, – неторопливо произносит он, – Мне хотелось бы попросить тебя об одолжении, Геральт.       – Всё, что угодно, – быстро говорит Геральт, слыша в ответ ехидный смешок, – Ну, Регис. Что там?       – Раз уж мы затронули вопрос власти, я бы хотел уточнить некоторый нюанс обращения. Желательно... так, как я предпочитаю, и тогда, когда я предпочитаю. Ты готов попробовать подобное?       Холера, и он понимает мгновенно. Сердце подскакивает до самой глотки, стуча, как ненормальное, и кончики ушей вспыхивают предательским огнём. Такого они точно ещё не вытворяли, и... Под кожей начинает скрестись ощущение, что очень, очень зря.       – Да, – отрывисто выдыхает Геральт, – Конечно, мать твою. Что за...       –...В таком случае исправься прямо сейчас, dragul meu. Прошу.       Медленно он поднимает взгляд на вампира напротив, стоящего во внимательном, терпеливом ожидании. Воздух вокруг начинает незримо сгущаться. Будто колет искрами эманаций, но теперь – от одной перемены. Явственного чувства того, что произнеси он одну эту фразу, и их роли сменятся окончательно.       Не останется ни черта от Геральта из Ривии, потому что им, в конце концов, начнут управлять.       – Да, мастер Регис, – наконец медленно произносит он, чего бы это ни стоило. И сразу видит, как розовые от румянца скулы краснеют ещё сильнее.       – Пожалуй, просто мастер будет достаточно. Кроме того, при малейшем дискомфорте, – с нажимом добавляет вампир, – Малейшем, Геральт… Ты сообщаешь мне, и мы прекращаем любые практики. Извини, но на иные условия я идти не готов.       С минуту Геральт обдумывает его слова, прислушиваясь к стальным ноткам в мягком голосе. Что ж, будь, как будет: и без того чудо, что он уговорил Региса, да и неясно ещё, кому из них двоих сильнее не терпится приступить. Так что, кивнув, он просто отзывается:       – Понял, мастер.       – Прекрасно, – расплывается в улыбке Регис. – Что ж, если мы прояснили этот момент, я знаю, с чего нам стоит начать. С того, что… скажем так, задаст верный настрой.       И внезапно делает шаг назад со словами:       – Развернись, Геральт.       Без объяснений и просьб, для него привычных. Неторопливо Регис подходит к шкафчику у окна, к ящику, где хранится всяческая ерунда. Расчёски, карандаши для глаз, ремешки для волос… И ленты, одну из которых он достаёт прямо сейчас, потянув пальцами.       Тонкую шёлковую ленточку удивительного, необычного оттенка. Похожего на цвет платка, но иного, и Геральт не сдерживается:       – Фиолетовый, что ли?       Не дрогнув, Регис поворачивает к нему голову, смеряя невозмутимым взглядом.       – Помнится, мы уже обсудили условия, любовь моя. Мне казалось, нет нужды повторять их дважды?       В секунду он оказывается рядом и разворачивает его сам – твёрдой, уверенной рукой. Мысли подсказывают с десяток будущих направлений: н-да, теперь ему свяжут запястья, и… Ох, тонкие пальцы вдруг касаются его волос, и Регис мягко заплетает их в хвост, стягивая лентой. Шёлк щекочет касаниями, и невольно Геральт тянется назад, наклоняясь поудобнее.       Уже распахивая рот, чтобы спросить ещё какую-нибудь ерунду – и тут же его захлопывая. Чёрт его знает, что там задумал Регис, но, похоже, свою партию он, Геральт, пока играет из рук вон плохо.       – Так-то лучше, – урчит за его спиной мягкий голос, – По крайней мере, таким образом будет удобнее нам обоим. Что же касается твоего вопроса… Думаю, тебе стоит уточнять о его необходимости. Прошу тебя, повторись, Геральт.       Зараза, спрашивать разрешения? Хмыкнув себе под нос, Геральт прочищает горло.       – Могу я… задать вопрос, мастер?       Спину опаляет теплом чужого дыхания, и Регис ласково целует край его плеча.       – Ты можешь, мой дорогой.       – Так что, холера, за цвет?       – Пурпурный, – тут же поясняет вампир. – И, безусловно, выбранный мной вовсе не случайно. Во многом из-за значения, которое придаётся ему в символизме. Поведать тебе, какое именно?       – Только недолго, – фыркает Геральт, – Мы не на лекцию собра…       Чёрт, язвить больше не выходит: тонкие пальцы ложатся ему на член, оглаживая головку. Жёстко, властно, как игрушку, попавшую в чужое распоряжение. Всё в животе становится ватным – от лёгкости, с которой он позволяет подобное, эту странную наглость, далёкую от обычной нежности Региса.       То, чего, оказывается, не хватало. С той самой минуты у озера в горах Каэдвена.       – Кажется, стоить тебе напомнить, – урчит Регис, проводя языком по его шее, – Про границы приемлемости… подобного тона. Которых я вовсе не вижу сейчас, и потому… Мне жаль, мой дорогой, но своим поведением ты всё больше и больше требуешь решения ещё одного вопроса.       И внезапно сжимает его член у основания – с такой силой, что не сдержать сдавленный вздох.       – Вопроса необходимых… санкций, Геральт.       Узкая ладонь мягко давит на его плечо, заставляя наклониться. Чёрт, разговорчики про санкции обрисовывают прежние мысли чуть чётче… Вот только всё ещё размыто, так что грех не послушаться вампира. Сев на кровать, Геральт разворачивается к нему лицом – как раз, чтобы оказаться глазами на уровне его живота.       – Неплохое начало, – понимающе улыбается Регис, – Однако недостаточное для продолжения диалога. Мне хотелось уточнить нюанс твоего уважения, любовь моя. Подобающего для пациента.       Шаг ближе, и теперь они почти вплотную друг к другу. Ох, мать твою, и внезапно он понимает… да так, что по телу пробегает целый табун мурашек. Что тут не понимать, когда перед ним две вещи, которые, в общем-то, трудно не заметить.       Алое пламя глаз, которым испепеляет его Регис, и каменно-твёрдый член, налившийся кровью между его ног.       – Судя по всему, – наконец хрипло произносит он, – Тебя стоит ему научить, раз здесь не действуют… вербальные методы.       Тонкие пальцы касаются челюсти Геральта и легко давят на нижнюю губу, заставляя раскрыть рот. Будь он в другом настроении – обязательно бы лизнул фаланги, обхватил губами… Подразнить Региса дорогого стоит, а уж в этой позе тем более: он-то знает, как выглядят те, кто встают перед тобой на колени. Знает, как рассудок от этого вида медленно начинает утекать прочь.       Вот только дальше намерений эта идея не заходит. Его хвост уже обхватывают, чуть потянув назад, и он наклоняет голову поудобнее… Чтобы в секунду ощутить на языке горячую, бархатную головку члена.       Да, утро определённо задалось, довольно думает Геральт, открывая рот шире. Чёрт, и ведь с месяца три назад он и мечтать о таком не смел: что Регис так легко перехватит власть, и как перехватит власть. Пару раз вампир проходится по языку, толкаясь глубже – мягко, но настойчиво. Пока Геральт не обхватывает губами горячий ствол и не слышит в ответ резкий, горячечный вздох.       Наконец-то. Наказание или нет, уже плевать – а если и наказание, то нечего ему быть таким приятным. Не отводя взгляда, он оглаживает контур головки языком; медленным, ласкающим движением.       И получает в награду первый, ещё тихий стон.       –…Д-да, – бормочет Регис, – Приятно видеть, что мы… мм-м… друг друга поняли. Чуть… сильнее, мой до…       Вот только объяснять-то и незачем. С силой Геральт обхватывает губами головку, чуть всасывая кожу. Дюйм за дюймом, глубже… Руки находят Регисовы бёдра, обхватывают их железной хваткой, и он начинает двигаться, изредка отвлекаясь на вампира. На то, как всегда спокойные черты начинают подрагивать от удовольствия; как закрываются алые глаза, с силой жмуря веки.       – Что, мастер, – ехидно посылает он в мысли, – Достаточно… уважения?       И сразу чувствует то, на что рассчитывал. Пальцами Регис с силой сжимает его затылок и стонет громче, толкаясь навстречу движениям. Член горит, пульсируя, требуя ласк, но ни черта он их не получит – и от этой мысли тело окатывает прямо-таки невыносимая волна возбуждения.       Похоже, вот в чём на самом деле смысл этого подчинения. Одна мысль о том, что он, холера, ублажает Региса, ударяет пламенем в живот; потому что он и не может иначе. Изо всех сил Геральт насаживается ртом на член вампира, втягивая щёки. Вспоминая все из приёмчиков, которые способны свести с ума. Например, насадиться поглубже, до самого…       – Бо… ги, – доносится сверху рваный шёпот, – Пожалуй, на первое время… хватит… Ох-х, по…       Поздно, довольно думает Геральт, никуда ты от меня не денешься. Тонкие пальцы дрожат на его затылке, запутываясь в выбившихся прядях. Член во рту наливается жаром, и он уже хочет ускориться… Но его вдруг настойчиво оттягивают за хвост назад.       –…Прошу, – тяжело выдыхает Регис, и от того, как сильно дрожит его голос, в виски поневоле ударяет кровь.       С трудом Геральт поднимает на него взгляд, облизывая губы. Ох, и вид ему открывается: алые глаза горят огнём вместе с белками, и покрытая румянцем грудь поднимается от сбитого дыхания. Ещё немного, и они точно бы закончили. Как могут закончить сейчас… и, по-хорошему, чего стоит ухватить Региса покрепче…       Но он не может. Не может, потому что всё ещё сидит на коленях перед своим мастером.       – Какое похвальное… рвение, – сглотнув, произносит тот. – Думаю, с доказательствами можно… закончить. Ты прекрасно справился, любовь моя, и такое старание… заслуживает взаимности.       Хочется уже спросить, какой именно: вариантов-то до черта, и Геральт, в общем-то, не против любых. Впрочем, Регис уже ему отвечает без слов. Резко вампир садится рядом и проводит ладонью по его члену, и… зараза, а он и сам, оказывается, почти на пределе.       – Х-холера, – выдыхает он сквозь зубы, – Ва... ляй, мастер. Что там...       Мысли уже начинают плыть; всё, что имеет теперь значение – как узкая рука скользит по коже, требовательно и неумолимо. Кровь пульсирует под кожей, наливаясь раскалённым свинцом, и невольно Геральт дёргается навстречу касаниям. Ладонь тянется к Регисовому бедру, ближе, ближе – протяни, и сожмёшь бледную кожу…       …Но ни черта не выходит и здесь. Его запястье с силой хватают, отодвигая в сторону, и красноречиво прижимают к покрывалу.       – О, нет, мой дорогой, – мурлычет Регис, ускоряя движения руки на члене, – Боюсь, ты позабыл о таком явлении, как… субординация. И, пусть мне действительно хочется преподать тебе небольшой урок, – ох, тонкие пальцы очерчивают контур головки, – Думаю, в этот раз я прощу тебе такую оплошность. Но только… в этот раз.       – Какое… благородство, – выдыхает Геральт, – С чего это…       И – задыхается, потому что узкая ладонь резко давит на его грудь, и он невольно валится на кровать.       – Ре… гис, что…       –…На живот, – перебивает его вампир низким, хриплым голосом, – И, прошу, без возражений, Геральт.       Да его что, подменили? Не веря своим ушам, Геральт оборачивается – и в самом деле видит иного, замершего в ожидании Региса. Пламя глаз мерцает так сильно, что кажется почти угрожающим, что ли. Вместе с тем полным желания, неприкрытого настолько, что живот в ответ опаляет огнём; правда, не только его.       В глубине алых радужек явственно светится уже когда-то знакомое, так им подходящее чувство власти.       Малейшие желания спорить пропадают вмиг. Колени касаются мягких простыней, и Геральт устраивается на животе, вытягиваясь во весь рост. Так, как спал всё последнее время по указаниям вампира – чтобы не нарушить процесс рубцевания повреждённых тканей. Удивительно, как сильно он привык в последнее время слушаться Региса. Может, потому всё сейчас складывается так естественно? Словно они проделывали это сотню раз, и он почти не вздрагивает от внезапного касания к его лодыжкам.       – Удобно, Геральт?       – Сойдёт, – бурчит он, – Только давай без церемоний… мастер. Сам знаешь, не фарфоровый.       – Жаль, – тихо фыркает Регис за его спиной, – Мне как раз хотелось ознакомить тебя с некоторыми, как ты выразился, церемониями.       Стукает ящик тумбочки, и краем глаза Геральт замечает, как вампир вытаскивает фиал с маслом. Чёрт, тело вздрагивает в предвкушении, и он чувствует, как смазка пачкает простыни. Хорошо бы Регис не тянул с тем, что бы он там ни задумал, и…       –…Для начала я надеялся пояснить тебе свой выбор подробнее, –произносит вампир, и Геральт невольно усмехается в подушку.       Ну, ничего удивительного – хотя это и к лучшему, напоминая о прежнем, знакомом ему Регисе. Словно в ответ его мыслям вампир целует край его икры и внезапно, откупорив фиал, капает на кожу пару капель. Будто – массаж собрался делать, что ли? Тонкие пальцы растирают холодное масло, и Регис устраивается между его ног, разминая и согревая мышцы. Неторопливо, бережно, но вместе с тем уверенно.       Как делал уже много раз, но – никогда в такой обстановке.       – Продолжая тему символизма, – мурлычет он, массируя голени Геральта, – Если вдуматься, пурпурный по своей сути находится между двух цветов. Синего, обозначающего строгость, и алого, живого воплощения страсти. Дуальность, подобная понятию подчинения в любви. Возможно, потому… настолько для меня ценная.       И целует снова, на этот раз мышцу его бедра. Невесомым, опрометчивым касанием, будто вовсе ничего не собирается с ним делать. Невольно хочется податься к этому поцелую, но – вместе с тем дождаться, чем ещё может впечатлить Регис. Особенно зная, как он способен впечатлить.       Как, например, в следующий миг. Прохладные пальцы поднимаются выше, смазывая маслом внутреннюю поверхность бёдер, и Геральт невольно вздрагивает, заглушая подушкой стон.       – Сочту за наглядную иллюстрацию, – хмыкает Регис, скользя губами по полоске одного из шрамов. – Как психологическую, так и телесную. Мне думается, ничего поразительнее подобного же дуализма плоти, – и новый поцелуй приходится на поясницу, – Совершенности и несовершенности человеческого организма.       – Чего, – едва соображая, хмурится Геральт, – Какой ещё…       И резко вздрагивает, когда Регис очерчивает пальцами контуры его ягодиц. Холера, кожа и без того горит, и незаметно он трётся о простыни в нетерпении. Тонкие губы неожиданно целуют край его правой ягодицы, и тут же Регис проводит языком по следу поцелуя, оставляя влажную дорожку.       – Поясню, – шепчет он, – К слову, на твоём примере, Геральт. Как ты знаешь, твой разум способен как на весьма и весьма сложные расчёты, так и на крайне примитивные прихоти. Безусловно, здесь играют роль и прошедшие мутации, однако… Так или иначе, это присуще в первую очередь людской природе.       – До… пустим, – выдыхает Геральт, зарываясь лицом в подушку. – Можно… вопрос, мастер?       – Пожалуй, душа моя. Что конкретно тебя интересует?       – И при чём этот твой… дуализм?       Одним движением Регис внезапно подвигает под него подушку, заставляя приподняться. Член обжигает касанием ткани, и Геральт выгибается в пояснице – в непривычной, ужасно открытой позе. Бёдер касаются узкие ладони, мягко массируя кожу… и неожиданно он чувствует тёплое дыхание прямо между ягодиц.       – О, я продемонстрирую, мой дорогой, – хрипло произносит Регис и внезапно касается губами самой кромки его входа.       Там, где его, чёрт возьми, ещё никогда не касались. Ноги пронзает острым, судорожным возбуждением, и Геральт отрывисто выдыхает, не веря ощущениям. Дьявол, а он и не знал, что… Ох, да как вообще можно думать, что он что-то знал о подобном? Тонкие губы поднимаются, скользя по контурам, и Регис легко осыпает его поцелуями; словно смакует какой-то дорогой подарок.       Пока не решает закончить. На миг Геральт уже хочет возмутиться, спросить, какого хрена тот остановился, вот только слова застревают в глотке. Теперь контура мышц касается горячий, влажный язык, и короткое изумление… тут же сменяется резким, острым ударом удовольствия.       – Ох-х, ёб твою, – сипло бормочет Геральт, – Е… щё, Ре…       – Обращение, Геральт, – проносится в мыслях, – Если ты действительно хочешь исполнения просьбы. Собственно, это я… и стремлюсь тебе показать. То, как склонен разум погружаться из адекватности в первородное, животное состояние за доли секунд, и…       –…Прекра… щай болтать. Пожа… луйста, мастер.       Наплевать, что он звучит не слишком подчинённым; наплевать, что перебивает Региса в привычной простоте. Всё вылетает из головы, и не у него одного, потому что его наконец слышат.       Снова целуя мышцы входа, Регис начинает ласкать его мягкими, уверенными движениями языка, и утренний свет меркнет в глазах. Невольно он раздвигает ноги шире, в ответ бьющей тело дрожи. Чёрт, и нет места, где бы его ни целовал вампир, чертя языком влажные узоры: выше, ниже, по кругу… Зараза, вглубь, едва толкнувшись дразнящим движением.       – Ре… О-ох, – надрывно сипит Геральт, – Блядские… Где ты… Мм-х…       Тонкие пальцы забираются под его живот, находя член, и сразу сжимают, оттягивая кожу; так, что он не сдерживает уже громкий, отрывистый стон. Бёдра сами двигаются назад, навстречу напору языка, и Геральт просто поддаётся ощущению. Каким-то чутьём он догадывается, что стоит выгнуться в пояснице – и приподнимает зад, в ужасающе развратной позе, достойной любого борделя. Кажется, так с поцелуями будет поудобнее, для них обоих…       Но вместо них Геральт вдруг чувствует, как сводящий с ума язык проникает в него внутрь.       – Ка… кого! – ошеломлённый, выдыхает он – и тут же закатывает глаза, забывая обо всём.       Охренеть, вертится в голове, так вот что ты умеешь. Всё внутри путается от собственной податливости, сейчас поразительно подходящей. Обхватив его за бёдра, Регис аккуратно надавливает языком глубже – и вместе с тем продолжает ласкать его член, так, что по животу рассыпаются тысячи горящих искр.       – Мать… твою, – хрипит Геральт, не узнавая собственный голос, – Ре… гис, я скоро…       –…О, но разве мы можем это позволить, dragul meu?       Вмиг исчезают горячие касания, и тёплое дыхание опаляет чувствительную кожу. Осторожно Регис отодвигается, и, обернувшись, Геральт снова видит, как тот открывает фиал с маслом. Тело гудит, полыхая огнём; в нетерпении он облизывает губы, глядя, как Регис меняет острые когти на короткие, почти человеческие ногти.       Пока они не касаются самой кромки входа, и Геральт не вздыхает – резко и тяжело. Вмиг всё начинает казаться настоящим, реальным. С тем, что его сейчас, кажется, будут иметь; и вовсе не просто Регис. Если, конечно, от Региса ещё что-то осталось. Если его окончательно не заменил демон из его снов.       Его мастер.       – Полагаю, сейчас это может прозвучать нелепо, – шепчет мягкий голос, – Но, прошу тебя, расслабься, мой дорогой. Если ты, конечно, не передумал и не желаешь мне о том сообщить.       – Не… передумал, – сквозь зубы бормочет Геральт, – Хватит… нагнетать. А то начну думать, что… ты передумал сам.       – И будешь глубоко заблуждаться, потому как, – ох, скользкий от масла палец очерчивает край его входа, – Ничего иного, – ещё капля масла, на край ягодицы, – Я и не смею желать.       И в следующий миг, не успей Геральт сказать и слова, внутрь него проникает прохладный палец.       Впрочем, он сразу замирает, давая привыкнуть к новому ощущению. Нутро жжёт, и мышцы нехотя растягиваются, отзываясь тянущей болью. Не то, чтобы его это сильно раздражало – да и Регис снова начинает ласкать его рукой, медленными, вдумчивыми движениями, отвлекая от непривычного чувства.       Благо, это срабатывает. Ощущение проникновения будоражит нервы, ускользая от сознания, и боль уходит. Неторопливо палец погружается глубже, и Геральт вдыхает, вслушиваясь в ощущения. Капли пота стекают по вискам, прямо на подушку, и по нелепости он замечает мокрые следы.       До которых будет дело позже. Гораздо позже. В конце концов, они только начали.       – Всё… в порядке?       – Д-да, мм-х… Ре… гис…       Новое движение, чуть глубже; масло хлюпает, громко и бесстыдно, и кажется, Регис добавляет его больше, так, что влажные капли стекают по бёдрам. По странности, ощущений становится мало, и осторожно Геральт подаётся назад. Должно же быть что-то эдакое во всей задумке с проникновением. Не просто же так он сам не щадит сил, лаская Региса, и…       …Вот оно, неожиданно понимает он. Пальцы задевают что-то внутри, и тело вспыхивает десятками, сотнями огней. Чертовски сильными, пока Регис не повторяет движение… да так, что ощущение становится ещё сильнее в сотню раз.       – Ёба… О-о-ох! – вырывается громкое из горла. Не выдержав, он толкается навстречу – и снова чувствует это, вспышку такого наслаждения, что пальцы на ногах подгибаются сами собой.       – Отрадно видеть столь отчётливое направление курса действий, – слышится довольный смешок. – Обращение, Геральт?       –…Ч-чёрт, ма… стер. Пожа…       И его слышат. К первому пальцу медленно прибавляется второй, осторожно растягивая его нутро. Холера, и всё это время Регис скользит свободной ладонью по стволу его члена; делая происходящее приятнее ещё в стократ.       – Можно… вопрос, ма…       – Да, душа моя. У тебя есть какие-то пожелания?       – Вы… воды, – с усмешкой выдыхает Геральт. – Так за этим мужики… Ну…       –…Отчасти да, – вкрадчиво урчит Регис, – Но, как ты мог заметить, это лишь малая доля из того, что способно… ощущать твоё тело, dragul meu.       Внезапно он ускоряет движения пальцев, теперь легко постукивая по чувствительной области выверенным, умелым движением, как Геральт никогда с ним не делал. Дьявол, на ум приходят тысячи образов, откуда Регис всё это мог узнать. Смутные, лихорадочные, до безумия возбуждающие картинки, в отклик тяжёлому, кипящему под кожей удовольствию.       – Бля-ять, – глухо рычит Геральт, сминая простыни в кулаках.       Невольно он замечает, что уже сам насаживается на пальцы, навстречу каждому из движений. Дьявол, и думать не хочется, как всё это выглядит. Да и… какая, вообще-то разница, если есть только он и Регис, который и не подумает его осуждать. Он и Регис, его Регис, во всём этом чёртовом мире.       Регис, который внезапно сгибает пальцы внутри так, что с губ срывается почти позорный скулёж.       – Ё-об тво… ю! Что…       – Говоря о механизме процесса, всё дело в иннервации… определённых участков таза. Которые при возможности можно стимулировать и… иначе. Я мог бы… продемонстрировать это в том числе. Нет ничего, что я… не готов ради тебя совершить, dragostea mea, ниче…       – О-ох, х-холе… ра!       Голос окончательно срывается на хрип, растворяясь в быстрых шлепках кожи и хлюпанье масла. Рука на члене скользит отрывисто, исступлённо, и он закусывает губу, чтобы не сорваться на крик. Пальцы снова сгибаются, и мышцы вдруг сжимаются вокруг них сами собой – и в ответ Регис глухо стонет, потираясь членом о его бедро.       Слишком далеко – и слишком, слишком близко. Острые, звенящие от новизны ощущения напоминают о себе снова; о том, чего хочется на самом деле.       – Так… демонстрируй, – хрипит Геральт, – З-зараза, Ре… гис, я…       …И срывается на задушенный крик, когда внутрь прибавляется третий палец.       – О, нет, – бормочет голос за спиной, – Боюсь, сейчас не слишком… подходящий момент. Мне хотелось бы сделать это особенным событием, Геральт. Прости мне эту… О-ох, бо… ги…       Губы касаются его бедра – быстро, в коротком, отчаянном порыве. Пальцы ускоряют движение, растягивая до предела, и в голове всё встаёт на свои места, вспышкой, озаряющей разум. До чертовской, настоящей правильности, потому что это то, каким он и должен быть. На коленях, растянутым, подчинённым… Принадлежащим. Зараза, принадлежащим.       – Ре… Х-х-холера, е...       –…М-мой дорогой, – выдыхает горячечное тот, – Я… Н-нгх, Геральт… так… сильно…       Да, пульсирует в висках, да, да, да, всегда – да. Как угодно, сколько угодно. Только ты. С глухим стоном Геральт сжимается уже сам и оборачивается, глядя, как быстро ласкает себя вампир. Алое пламя глаз горит чудовищным, страшным огнём, который стоит разжечь до конца – и Геральт насаживается на пальцы глубже, ещё глубже…       …За секунду он начинает гореть, сверху донизу, в страшном, сотрясающем тело жаре, и успевает выкрикнуть:       – Ре… гис! – прежде, чем вспыхивает дотла.       Мощная, сладкая волна бьёт прямо его под дых, и ноги разъезжаются в стороны от её удара. Бессознательно он насаживается на чёртовы пальцы, слыша хриплый крик где-то вдали. Его или не его – наплевать. Важно только, что крохотный участок пульсирует, пульсирует, и он наконец-то взрывается без остатка.       И наступает темнота. Мешком он валится на кровать, не чувствуя ног, и с трудом делает вдох, чтобы прийти в себя.       – N-naiba-a, – доносится до слуха отчаянное, и вслед за ним – глухой, надрывный стон.       Пара глубоких вдохов, и он оборачивается, глядя, как Регис с силой сжимает себя ладонью. Быстрые, жёсткие движения руки на члене почти граничат с жестокостью… До тех пор, пока не выпускаются когти, и вот теперь уже нельзя прохлаждаться. Рывком Геральт тянет вампира к себе, слепо впивается в него поцелуем – и торопливо его ласкает, чувствуя, как Регис меняет облик.       Вздох, стон, резкий, почти болезненный. Поцелуи приходятся куда попало: в лоб, скулы, веки… Ещё пара мгновений, и дрожь худощавого тела превращается в судороги – и Регис резко толкается ему в ладонь, изливаясь до конца. Слабо, глубоко в груди что-то сжимается от тепла, от самой мысли, что они обменялись удовольствием. Выбившийся из сил, Регис роняет голову ему на плечо, и Геральт находит губами седой висок.       – Ре… гис, – с трудом произносит он сиплым шёпотом, – Ты… как?       Слышится усталый вздох, и знакомые ладони тут же оглаживают его талию, обнимая с привычной лаской.       – Поразительно, что даже сейчас тебя волнует… что угодно, кроме собственного состояния. Как ты себя чувствуешь, мой дорогой?       Убравшие когти пальцы касаются его бёдер, и вдруг Геральт ловит себя на странном – и не особо радующем чувстве.       – Честно? Задницу жжёт, будто перца наелся, – поражённый, признаётся он. – Это всегда так, что ли?       – Отнюдь, – поспешно заверяет его Регис, – Лишь некоторое время после первого опыта. Благо, musculus sphincter ani internus* довольно быстро подстраиваются под любые... взаимодействия. В любом случае, если необходимо, я обеспокоюсь этим вопросом, dragul meu.       – Кто бы сомневался, – фыркает Геральт, – Ну, иди сюда.       И подтягивает вампира в крепкое объятие, прижимая к груди. Губы растягивает усталая, и, наверное, идиотская улыбка, наперекор раздражающему жжению кожи. Ну, ничего. Позже попросит у Региса какую-нибудь мазь, выразительно намекнув, что совсем не против, чтобы тот нанёс ее лично. С последующим повторением того, что вытворял сегодня, а может, и не один раз.       В конце концов, это Регису и удаётся лучше всего – заботиться о нём, и надо быть совсем дурнем, чтобы отказываться от подобного.       Хочется сказать много, так много – от разнородных я люблю тебя до простого, почти забавного сейчас спасибо. Только всё из этого кажется недостаточным, что ли. Хорошо, вместо слов неплохо говорят и долгие, тёплые поцелуи, вместе с комом в груди, щекочущим сердце. Напоминающем о том, с чего всё началось и никогда, на самом деле, не закончится. О доверии и связи, делающих их одним целым; открывающих в десятках новых проявлений.       Наверное, потому после короткого обеда Геральт вытягивает вампира на прогулку в лес за виноградниками. Так, чтобы точно напомнить о том, что он теперь в порядке. С целую вечность они собирают корзину с ломтями хлеба и мяса, флягой воды – никакого алкоголя, dragul meu! – и, конечно, недочитанной книжкой. Чёрт знает, зачем нужной, потому что планы у них выдаются куда приятнее.       Например, устроиться под большим клёном, расстелив покрывало, и утянуть Региса к себе на колени. Украсть с десяток поцелуев с тонких губ… Невольно уставиться на него, в простом коричневом дублете, тонких брюках и хороших кожаных сапогах – первое, что Геральт подарил, как только нашлись деньги, хоть и не без яростных возражений. Но то давно забылось, оставив Региса теперь в его подарке. Заслуживающим ещё тысячу подарков в ответ.       От самых дорогих до самых нелепых – как тот, что приходит Геральту на ум прямо сейчас.       – Закрой глаза, – бормочет он, – Ну, Регис.       – Боюсь, мне не стоит спрашивать, в чём дело? Кажется, ты не говорил, что планировал…       –…Не планировал. Закрыл? И не вздумай подглядывать!       Под тихий, ехидный смешок он тянется к стволу клёна, к россыпи разноцветных листьев. Взгляд давно притягивал один из них, маленький и резной, удивительного, необычного оттенка. Пурпурного, как теперь знает Геральт, хоть и ни хрена не понимая в цветах и художествах. Но здесь он точно не ошибается – и потому легко протягивает листок Регису под нос.       – Для вас, господин лекарь, – ухмыляется он и тут же видит, как поднимаются тёмные брови в ответ.       – Для меня? Но, Геральт, с какой целью…       – Ерунда, – пожимает плечами Геральт, – Просто… напомнило. Забудь, Регис. Выкини его к чертям, если вздумается.       Антрациты глаз округляются в изумлении – и в коротком осознании, мелькнувшем в бездонной глубине. Вмиг сменяющемся медленной, растущей всё сильнее нежностью, отражающейся в чертах бледного лица. Нежностью в маленьких морщинках у глаз и в уголках рта; в широкой, открытой улыбке – из тех, как улыбаются тем, кому доверяют.       Как доверяют вампиры, не скрывая оскала клыков, тем, кого любят всем сердцем.       – О, мой дорогой, – тихо произносит Регис, касаясь губами его скулы, – Сомневаюсь, что теперь я когда-либо от него избавлюсь.       Так среди жёлтых страниц романа про моряка закладкой ложится кленовый лист, в напоминание об этом дне. О всей этой неделе, в которой были они двое – но совсем, совсем другими. Непохожими на себя в юности и, конечно, далёкими от общих приключений; но всё же самими собой. Всегда самими собой, зная друг друга лучше, чем кто-либо.       А концовку романа они оценят попозже. Обязательно оценят, когда вернутся домой. _________________________________________ *Внешние мышцы прямой кишки (лат.)