Страсть, любовь и стволы

Чонин проснулся из-за громкого чавканья откуда-то сверху. Он не спешил открывать глаза, мечтая о том, чтобы хоть как-то избавить себя от этих ужасных звуков. К несчастью, помимо влажных липких звуков, он слышал чужое тяжелое дыхание и пыхтение. К счастью, звук исходил с другой стороны — с противоположного конца камеры. — Вы можете тише? — задыхаясь просипел Чанбин. Он резко шумно выдохнул и зашаркал в сторону кровати, где спал Чонин. Сверху по прежнему кто-то громко лизался. — Знаю, что бессмысленно просить вас прекратить, но вы же можете делать это тише? Рядом с вами ребенок! — Я не ребенок! — Чонин подал голос. Он открыл глаза и уставился на Чанбина. Тот навис над ним, держась за кровать. — Малыш, я для тебя же стараюсь! Мог бы и подыграть. — Но я не ребенок! — повторил Чонин. — А я заебался слушать, как эти двое… — Чанбин посмотрел на второй ярус и сморщился, вытягивая язык, словно собирался проблеваться прямо здесь и сейчас. — По-моему, даже мне рано такое видеть! — Ну, так и пошел бы ты нахуй отсюда, — спокойно ответил ему Минхо. Джисон заржал. — А может вы пойдете? Оба? Я помогу собрать вещи! — предложил Чанбин. Чонин лежал и смотрел то на второй ярус, то на скорчившегося Чанбина. Его лицо было красным, но Чонин не помнил, чтобы того было сложно смутить — жаловался он чисто из вредности. Зато грудь Чанбина, крепкая и широкая, стала влажной, как после тренировки. Чонин сразу понял, кто так неистово пыхтел, когда он проснулся. У них была просторная камера с двумя двухъярусными кроватями и низким удобным столиком. Если сдвинуть столик к стене, появлялось место для тренировок, и Чанбин часто делал так по утрам и вечерам, когда ему становилось особенно скучно. Скука — единственная проблема в их положении, как бы нелепо это не звучало. Но Минхо и Джисон научились бороться и этим, и теперь у Чонина с Чанбином появились новые причины возмущаться и продумывать новые идеи для побега. На самом деле, в последнее время именно он и предлагал сбежать. Минхо с Джисоном временно забыли, где именно они находились, поэтому, утонув с головой в любви друг к другу, не напоминали о том, что это место стоило бы покинуть. Чанбин, как бы он не жаловался на этих двоих, заявил, что зима в этом году холодная, а ему не хочется пересекать ледяное море, да и прятаться потом — сложно. В тюрьме же их вкусно кормили, а по вечерам включали забавные шоу. Здесь было сухо и тепло, он мог заниматься, а единственное, что приводило его в ярость, это пара голубков, которых они называли сокамерниками. Чонин с ужасом понимал, что он в своем стремлении сбежать остался совсем один. Он уснул после обеда, пока придумывал, как еще можно обойти новую эксклюзивную систему защиты. У него разболелась голова, а потом, почувствовав тепло и уют, он вырубился. Вечер ничем новым его не встретил, а в голове оставалось по-прежнему пусто. Чанбин сидел рядом и ругался, пока Минхо, шурша прикосновениями с Джисоном, отвечал. Иногда говорил и Джисон, но чаще всего он молчал, кажется, будучи очень занятым. — Может, оставим их? — предложил Чонин. — Они наиграются и ночью мы сможем спокойно поспать. — Это наша камера. Почему мы должны уходить? — Вы можете остаться, — хохотнул Минхо, и меньше чем через секунду Джисон завизжал. Чанбин снова зажал рот ладонью. — Знать не хочу, что там происходит. Чонин чувствовал то же самое. Он слышал, как дышит Джисон, и чувствовал, как трясло кровать. Он видел лицо Чанбина и отлично понимал, что наверху происходило нечто ужасное. Но не это его пугало. У Чонина сильно болела голова, как если бы он решил пару дней пролежать в постели, не выходя из дома. Он сходил с ума от безделья и ощущал онемение затылка и напряжение в шее. Ему срочно нужно было размяться! — Пойду прогуляюсь, — решил Чонин, неторопливо поднимаясь с кровати. Он был уверен, что Чанбин тоже уйдет через пару минут, потому что долго ругаться он не сможет. Ему станет скучно, а потом он вспомнит, что ему есть куда податься. Возможно, он не вернется на ночь — если очень сильно постарается. Чонин попил воды, размял ноги и открыл замок камеры привычным жестом. Совсем недавно в их камеру поставили новую дверь, и ее замок Чонин открыл за пару минут. Сегодня он справился еще быстрее. Он осмотрелся, про себя отмечая, что вокруг никого нет. Хёнджин помахал ему из соседней камеры и позвал в гости, но Чонин вежливо отказался, действуя решительно. Он думал о том, как часто его называли мелким. Он оставался самым младшим в камере, но уж точно не был ребенком. В свои двадцать Чонин побывал в десяти тюрьмах, повидал ужасные вещи, поэтому не чувствовал себя нежным малолеткой. Но другие думали иначе. Чонина это почему-то волновало. Джисон часто неуместно шутил. Минхо был грубым. Чанбин любил преувеличивать. Чонин мог надумать себе эту проблему, но сегодня она его взбесила настолько, что в груди неприятно тянуло. Он почувствовал потребность сбежать туда, где его не держат за малыша. Это было глупо и, возможно, по-детски. Чонин оправдывал это собственной скукой. Он многое объяснял этим. В тюрьме не было выбора в развлечениях, поэтому Чонину приходилось выдумывать. Парням сегодня было явно не до настолок, а общаться с соседями по этажу он не хотел. Так Чонин и дошел до кабинета надзирателя. Там не было сложных замков, поэтому он просто открыл дверь и вошел внутрь. Главный надзиратель их крыла, Бан Чан, лишь вздохнул. — Ну и как это понимать? Чонин не приготовил речь. Он даже не думал о том, что сказать Чану о причинах своего очередного побега. Он закрыл дверь и сел напротив него за стол, как будто его сюда пригласили. — Ян Чонин? Я, кажется, вопрос задал! Бан Чан выглядел измотанным. Он говорил с ним почти спокойно, как делал всегда. Его злость отражалась в резких движениях, но то ли из-за усталости, то ли из-за привычки к тому, что Чонин постоянно сбегает, Чан звучал как-то безразлично. — У меня из-за вас будут неприятности, — напомнил Чан. — Меня никто не заметил. И я ненадолго. — Я тебя заметил, понимаешь? Я! — И что? Я же не делаю ничего плохого. — Ты сбежал из камеры! Для вас это шутка какая-то, что ли? Вы заключенные! Так какого хрена вы шляетесь, как у себя дома? Чонин вздохнул. Чан откинул фуражку в сторону и схватился за голову. Чонину почти не было стыдно за свое поведение. — Я не собирался сбегать сегодня, а просто пришел в гости. — В гости? Это теперь так называется? Ты должен был сидеть в камере! — А у вас сегодня вообще-то рабочий день закончился. Давайте так: вы никому не скажете, что я убежал, а я никому не скажу, что вы задержались. — Естественно, я никому не скажу! Я тебя сейчас обратно отведу — еще и навешаю! Тут Бан Чан приврал. Он давно уже не бил его, как это было в самом начале. Сейчас Чан, уставший и за год постаревший на все пять, брал его под руку и уводил в камеру. Чонин знал, что Чан сильнее и что лучше соглашаться по-хорошему, поэтому и сам не противился. Но сегодня он не хотел идти в камеру. Чан поднялся с места и подошел к нему, потянул уже руки, как Чонин отмахнулся, отталкивая его от себя. — Это что такое? — удивился Бан Чан. Чонин вздохнул. — Я не хочу туда. Можно, я немного тут посижу? Лучше так, чем я пойду слоняться по тюрьме или в гости к кому-нибудь приду. Да, это звучало нагло — это и было нагло! Чонин также не хотел рассказывать, что происходило у них в камере. Убежал он не из-за соседей, хоть это и было хорошим поводом. Чонин посмотрел на Чана и улыбнулся ему так, как он умел: нежно и солнечно. Чан дернул подбородком, указывая на дверь. Чонин похлопал ресничками. — Я недолго посижу, а потом уйду. И сегодня вы меня не увидите. Бан Чан не врал, когда говорил, что устал от них. Чонин верил ему, но и сидеть на месте не мог. Здесь ему было не место, а человек, которого он искал, давно исчез отсюда. Чонин хотел сбежать, но пока у него не получалось. У него были отличные соседи, которых он мог назвать друзьями, и Чонин надеялся на их помощь. Сейчас же Чонин молился про себя и смотрел на надзирателя огромными глазами. Это часто работало на других, но Чан — другой случай. Он был слишком серьезным и ответственным, чтобы позволить своим чувствам испортить работу. От Чана зависело много людей, поэтому он выполнял свое дело тщательно и по совести. Поэтому он не велся на милые мордашки. Чонин не знал, что будет делать, если ему позволят остаться. Он лишь хотел посидеть здесь немного. Бан Чан был главным в их крыле, но никогда не обижал его, если Чонин не заслужил. В последнее время Бан Чан его и пальцем лишний раз не трогал, честно разбирался со всеми проблемами и конфликтами. — Ну, чего? Чего тебе надо? — не выдержал Чан. Он подтянул стул, скрипя ножками о пол, и сел напротив. Чонин вздохнул, чувствуя себя как на серьезном разговоре с родителями. — Я просто хотел посидеть с вами. Здесь тихо и спокойно. А еще я вам доверяю. Лицо Чана выражало целую гамму эмоций. Он был удивлен и напуган. Показалось, в его взгляде была капля презрения. Чонин замотал головой, отгоняя эту мысль. — Доверяешь? А я тебе не доверяю. Я не могу тебе довериться, поэтому, будь добр, вернись в камеру. Я тебя провожу. Но Чонин не хотел уходить! Он поймал руки Чана в свои, решившись зайти с козырей. — В камере происходят ужасные вещи. Чан привстал, когда настаивал на том, что Чонин должен вернуться к себе, но тут же с грохотом опустился обратно. — Тебя обижают? — Нет. В нашей камере все очень любят друг друга. Двое любят настолько, что мне пришлось убежать. Чанбин сказал, что я маленький для такого. Чан молча смотрел на него какое-то время, пытаясь понять, что ему вообще только что сказали. Чонин не считал себя малышом, но смутился, когда ему нужно было произнести вслух о том, о чем он должен был сказать. Но Чан ответил совсем не так, как Чонин ожидал. — В каком месте ты маленький? — А вы так не считаете? — Ты миленький, но уж точно не маленький. Какая это тюрьма для тебя? Девятая? Десятая? И это ты у нас еще задержался. Чан цокнул языком и покачал головой. Чонин оглох после слова «миленький», но по интонации понял, что Чану все равно, что происходит в их камере, если Чонина не обижали. Чан часто впрягался за него, когда другие заключенные пытались как-то задеть Чонина. Такое случалось на работе или в столовой. Чонин не был высоким и выглядел как школьник. Часто к нему приставали, и, если рядом не было кого-то из его парней, ему становилось сложно. Но Чан появлялся быстро и решал все вопросы. Чонина давно никто не обижал, боясь или парней, или жуткого надзирателя. Вообще Чонин не считал Чана ужасным. Он был сильным и красивым. Ему безумно шла форма. Чонин не умел флиртовать так, как Джисон или Хёнджин, поэтому тихо облизывался. Чан нравился ему своей сильной аурой и справедливостью, которой должен обладать каждый человек закона. Не Чонину говорить о законе. Но ничто не мешало ему пялиться на их привлекательного надзирателя, который заявил, что он миленький. — Как-как? Миленький? Чонин встал и осмотрелся. В кабинете были лишь они вдвоем. — А вы очень сильный и красивый мужчина, — честно признался он и рассмеялся. Чан нахмурился. — Кончай играться и топай к себе! — Но я не хочу к себе! Разрешите мне остаться! А я выполню любое ваше желание. Чонин не врал — он бы мог выполнить все, о чем бы Чан его не попросил бы. Он заранее знал, что Чан скажет ему: — Мое желание заключается в том, чтобы ты вернулся в камеру. — И все? Больше вы ничего не хотите? Чонин снова захлопал ресницами — в этот раз непроизвольно. Чан злился, но не кричал, а часто вздыхал. Чонин подскочил и быстро встал позади него, пока Чан не успел среагировать. — Вы устали. Я вам помогу. Чонин занялся его шеей. Чан занимался собой, поэтому было неудивительно, что его тело выглядело потрясающе. Чонин сразу же заметил напряжение в чужих мышцах и поспешил снять его. — Ян Чонин. — Бан Чан был на грани. Он начинал шипеть. — Прикройте глаза. Расслабьтесь. — Расслабишься с тобой… Чонин склонился к его уху и, дунув на шею Чана, тихо сказал: — Вы очень зажаты. Я правда не сделаю ничего плохого. Можете меня наручниками приковать, если хотите. Вот он бы хотел. Чонин мог открыть любой замок, но даже не подумал бы сбегать, если бы Чан приковал его к решетке, чтобы сделать что-нибудь грязное и ужасное. В фантазиях Чонина Чан всегда оставался в форме, когда делал это. Он приковывал его наручниками или угрожал, засунув пистолет в рот. Чонин давился пальцами, оценивая, как глубоко он может их засунуть. Он складывал три пальца и давил на язык, проникая ими глубже. У него хватило бы места на ствол пистолета: такого холодного, тяжелого и опасного. Чан бы мог трахнуть рот Чонина оружием, а затем занять его чем-нибудь другим, но уже горячим и более приятным. Чонин думал о многом. Он бы позволил Чану засунуть в себя что-нибудь еще. У охраны были длинные крепкие дубинки. Чонин как-то слышал, как парень из охраны угрожал выебать ею одного зека. Чонин тогда зажался, обняв себя руками. Как это ужасно! Но, разминая крепкую шею своего надзирателя, он думал, что мог бы пойти на такое с Чаном, если после грубой дубинки Чан приласкает его. Возможно, Чонин сжал пальцы слишком сильно — Чан застонал. Он сбавил обороты, продолжая сминать тонкую кожу на шее, поднимаясь к ушам. Чан снова застонал и ощутимо расслабился. Чонин опустил руки к его плечам, поглаживая разгоряченную кожу. Чан стонал не поэтому! Ему не было больно! Чонин снова пощекотал его за ухом, тихонько дыша перед ним. — Возвращайся к себе! Я разгоню ваш блядюшник, — лениво повторил Чан и собирался встать. Чонин не понимал, чего он сопротивляется, если ему нравится, поэтому собирался выведать это у него. Чонин снова оказался ловчее. Он быстро сел Чану на колени и заставил на себя смотреть. — Уйду, если поцелуете, — кивнул Чонин. — Чего?! — Или если ответите на два… нет, три моих вопроса! Бан Чан был в ярости. Он был зол настолько, что покраснел и стал немым. Чонин хохотнул и поцеловал его раньше — мягко ткнулся в губы Чана своими и прикрыл глаза. Он крепко держался за плечи Чана, но тот почему-то не брыкался и не стал драться. Чонин оторвался от него, решив проверить реакцию, но Чан зашевелился, хватая его за талию одной рукой, за шею — другой. А потом поцеловал. Чонин дал ему выбор, и сам был виноват. Однако он думал, что Чан выберет вопросы, в он сможет выведать у него все, что его интересовало. Но Чан удивил его и поцеловал совсем не так, как это сделал Чонин. Это был влажный горячий поцелуй с языком. Настоящий взрослый глубокий поцелуй, от которого закружилась голова. Чан целовал его долго. У Чонина заламывало пальцы ног от удовольствия. Он жадно отвечал, радуясь тому, что сильный Чан крепко держал его в объятиях, не позволяя рухнуть на пол и разбить голову. Чан мычал в поцелуй, двигая гибким языком у него во рту. Чонин мог лишь беспомощно стонать, позволяя вылизывать свой рот. Но это не могло длиться вечно. Чан отпустил его и почти сразу поставил на ноги. Чан выглядел сногсшибательно красивым: покрасневший, зацелованный и помятый. Чонину стало интересно, как смотрелся он сам. — Все. Поцеловал. Иди к себе. — Чан звучал глухо и неспокойно. Чонин не мог надышаться после такого. Ему хотелось еще. — Но… там… а как же?!.. — Что? Что еще? Чонин не хотел возвращаться до этого, а сейчас — тем более. Он снова смотрел на Чана, придумывая новый план. Обычно он сбегал — он не привык к ситуациям, в которых ему нужно было задержать человека! Он не привык, чтобы его так целовали. — Блять, оставайся, — не выдержал Чан. — Только сиди тихо. Позже я верну тебя обратно. Он махнул рукой и вернулся за стол, в свое кресло, где его ждала куча бумаг. Чонин сел на стульчик. — У меня много работы. Позволь мне закончить, хорошо? — Позволю, если потом опять поцелуете. Чонин был милым скромным парнем, но он не собирался выполнять чужие указания просто так. Он бы с радостью подчинился Бан Чану, но это была не та ситуация.