Это Александр, мой новый личный фитнес-тренер.

      Софиты со сцены в приглушённом освещении слепят глаза. По огромной зале раздаются звуки музыки с той же сцены, где сидит небольшой оркестр. Судя по стилю, это классика, в которой Шура не разбирается вообще. Красиво, конечно, но местами скучновато.       — Нудятина, — усмехнулся еле слышно Вадим, пряча лицо в бокале то ли вина, то ли шампанского. Не видно.       — Согласен. — Воскресенский коротко оглядел богатое убранство помещения. Если бы тут был Разумовский, обоим прилетело бы по башке чем-нибудь тяжёлым. Но его тут нет, да и связываться с ним больше не придётся, поэтому можно говорить всё, что в голову взбредёт.       Алтан, прежде стоявший спиной в двум своим работникам, театрально развернулся. У него, конечно, всегда недовольное лицо, но сейчас оно было особенно недовольно, как будто он съел что-то не то, а теперь у него лицо перекосило.       — Вадим Филимонович, Ваше бескультурие не повод для гордости.       «Ебаться в хуй, — подумал Шура. — С чего так официально?..» Воскресенский еле сдержал смешок и отвернулся, чтобы не подавать виду и избежать нареканий из-за неуместного веселья на работе. «Вот это у него отчество чмошное». Вдруг начальник окликнул и его.       — И Вас, Александр Львович, это тоже касается.       Шура почувствовал себя очень странно от такой вежливости (всё-таки больше привык к тому, что его стремятся слать на при любом удобном случае все, кому не лень, особенно, когда дело касается темпераментного и нервного босса), но стоило Дагбаеву поздороваться с каким-то рядом стоящим мужчиной, всё встало на свои места. «Опять перед важными шишками Алтанчик вся из себя деловая колбаса… Ничего нового». Он глубоко вздохнул.       Вадим в это время под шумок отошёл куда-то в сторонку, и Воскресенский остался наедине с Дагбаевым и человеком, с которым тот разговаривал. Раньше он бы возмутился, что этот чмырь татуированный его бросает, но сейчас было плевать. Хотя нет. Всё же не плевать. Пусть уёбывает куда подальше и больше никогда не возвращается.       Шура тихо зевнул и полусонным, уставшим взглядом уставился на стену, в темноте окрасившуюся в серый цвет. А какая она в принципе, при свете?.. Кто знает… На ней ещё столько золото-непонятного цвета декора, картин, эстетичных светильников… Иногда создаётся ощущение, как будто всем богачам в генотип вкладывают какой-то ген, отвечающий за фанатичное ценительство искусства и хорошую (до занудства) образованность. Ну, вообще-то в этом особо ничего плохого, но неужели в этом мире нет какого-нибудь миллионера, который при упоминании имён «Леонардо», «Донателло», «Микеланджело» и «Рафаэль» в первую очередь думает про черепашек-ниндзя, ржёт с настоящего имени Сандро Боттичелли (либо вообще его не знает), не терпит театры с галереями, не может отличить «Лебединое озеро» Чайковского от любого другого произведения российских классических композиторов и даже не испугается, если вдруг по телевизору не будет ничего, кроме того же «Лебединого озера»?       Глаза слипаются из-за того, что Воскресенский от нервов всю ночь не спал. Всё-таки сегодня станет известно окончательное решение по делу его мучителя… Мозг не соображает совсем. Хочется ударить младшего Алтана по башке за то, что не даёт провести этот день в одиночестве и спокойствии и гоняет с самого утра.       В полутьме взгляд абсолютно случайно зацепился за то, как миниатюрная девушка, взяв Вадима за воротник рубашки, тащила его за собой, медленно пятясь в сторону прохода в другую комнату. А тот не особо-то против. Наверняка, даже улыбался. От такого «чудесного» зрелища глаза Шуры расширились. Да, Дракон и до этого позволял себе подобное, но тогда Александр не то что не знал, он даже не догадывался о том, что упырь встречается с их начальником, который, кстати этого не видел: они, как крысы помойные, двигались у него за спиной, а человеческий организм, к сожалению, устроен так, что на затылке глаз нет. Воскресенский кинул короткий взор на начальника. «Не помню, чтобы у него хоть кто-то был за последнее время… В любом случае как-то он не катит на роль сердцееда, который партнёров и партнёрш меняет так же быстро, как перчатки, даже не перезванивая. Слишком… нежный?.. Моногамный?.. Наверное. Ревнивый?.. Точно да. У него на лице написано».       — Вы не против, если я отойду на немного? — обратился он к Дагбаеву. Тот неопределённо махнул рукой, мол, делай, что хочешь, у меня дела поважнее. Прям как какая-нибудь уставшая мать-одиночка, которая уже просто не справляется со своими гиперактивными кровинушками. Кстати, о матерях-одиночках, которые не справляются… Шурик скривил губы от своих же воспоминаний. Он слегка встряхнул головой и медленно прокрался в сторону того же прохода, где пару минут назад скрылись Дракон со своей внезапной спутницей, которую тот склеил подозрительно быстро. Ну, вообще-то он и до этого без особых проблем завоёвывал чужие сердца (точнее, не сердца, а тела: на сердца ему плевать), но сейчас дело пахнет жареным. Внезапно проснувшийся азарт ни за что не позволит Шурику упустить такую чудную возможность.       Тут музыка тише, и людей совсем нет. Воскресенский почти на цыпочках прокрался к двум дверям, расположенным близко друг к другу. Судя по еле-еле читаемым в потёмках вывескам, туалеты. Если в основном помещении ещё были софиты, то тут нет ни-че-го. Ходи как хочешь, ломай голову, в какую дверь тебе надо, тоже как хочешь. Правда, с таким отношением не хочется ни хера. Одна из дверей, ведущая в непонятно какую уборную, была приоткрыта. Причём, нормально так приоткрыта. Почти что открыта. Как будто парочка вообще не заботилась о конфиденциальности. Шура осторожно, насколько это вообще возможно, заглянул в щель.       Вадим усадил девушку на раковину и активно вылизывал ей шею. Кажется, ни один, ни вторая вообще не заботились о том, что будет, если кто-нибудь войдёт сделать свои дела. Даже по сторонам не глядели, а про то, чтобы уже спрятаться в менее заметном месте, и речи не шло. Было бы очень смешно, если бы сейчас из одной из кабинок вышел бы охуевший мужик или женщина с глазами по пять копеек, который вообще-то рассчитывал заняться своими делами в тишине и спокойствии, а не под аккомпанемент различных непотребных звуков.       Шура вынул из кармана телефон и открыл камеру. То, что он делает, неправильно и мерзко. Но и Вадим не святой. Заслужил. Наверное… Он не до конца уверен в своих действиях и их правильности, но всё же включает камеру и делает пару интересных снимков. Даже не для Алтана, который «должен знать правду», а из своей пиздопротивности и желания отомстить тому, кто не смотрит, при ком, сука, руки распускает.       Александр быстро удалился, пока его не заметили. Хотя, учитывая бешеный напор обоих, они бы не заметили его, даже если бы он стоял в метре от них, уперев руки в боки. Настолько им плевать. Шурик был уверен, что если бы похлопал Вадима по плечу, и то он бы сказал не мешать и продолжил делать то, что делает.       Воскресенский вернулся в залу и встал на то же место, где стоял прежде, словно ничего не случилось, с абсолютно каменным выражением лица.       Наверное, это всё же неправильно… Хотя, если бы кто-нибудь сделал точно так же, когда он только-только начал что-то испытывать к Романову, когда не зависел от него целиком и полностью, что материально, что морально, когда с Ксюшей не было кончено, когда была дорога назад, возможно, ему сейчас было бы гораздо лучше. Может, всё-таки решился бы пойти на вышку, стал бы в своей никчёмной жизни кем-то больше простой пешки большого клана, у которой нет ни прав, ни собственных желаний, ни целей с мечтами, переехал бы в Краснодар вместе с Винограденко, не оставил бы мать совершенно одну, без семьи, с одной-единственной настоящей подругой, у которой на момент его побега не было семьи, но кто знает, что было после; может, даже ветер в голове бы поубавился, и он решился бы на свою семью… Но этот чёртов мудак всё разрушил, испортил, уничтожил, и, скорее всего, опять выйдет сухим из воды. А так хоть один из Недо-Романовых по заслугам получит. Вадима же вообще не жалко. В две тысячи двенадцатом был мудаком и остался ровно таким же по сей день. Ничего не изменилось. Единственное, сейчас, когда о нём невольно стало известно чуть больше, смахивает на другого мудака. Интересно, он только с Алтаном так поступает или не с одним?..       Воскресенский слегка улыбнулся, измученный и усталый. Алтан, может, зажравшийся говнарь, каких поискать надо, гоняет, как бесправного раба (хотя, по сути своей так оно и есть), но переживать что-то подобное Александр ему точно не пожелал. Да, Дагбаев не может быть зависим от Вадима материально, но зато морально — вполне. Даже если одна-единственная невинная молодая душа, гибнущая в лапах манипулятора, может быть спасена, да будет так.