История о собаке

Ничего не изменилось, не считая того, что в доме Савиньяк пропал человек и появилась собака. Сочинённая впопыхах легенда для журналистов — о том, что секретарь Валме отправился на сверхсекретную миссию по указанию начальства — прокатывала на ура, и вопросов не задавал никто. Лионель всё чаще склонялся к тому, что однажды им придётся опубликовать и некролог, придумав для красивой легенды красивый, но печальный финал. Сложность заключалась в родителях: когда вся семья состоит из привыкших к смертельной опасности мракоборцев, плохо представляешь, как сообщать такие вещи обычным магам. Мать, конечно, обещала в случае чего взять тяжёлый разговор на себя, но Ли чувствовал, как ей это не нравится. И ещё он чувствовал, что все кругом преисполнены надежды, будто оставался какой-то шанс. Лионель вторую неделю занимался рациональным поиском замены, увы, никто из нового набора блестящих надежд не подавал — не было мага подходящего ранга, не говоря уж о возможном секретаре. Не стоит и говорить, сколько раз он услышал о «бессердечной скотине» — пожалуй, что и больше, чем за всю прожитую жизнь! Все попытки объяснить, что он Марселя не хоронит и пытается мыслить хладнокровно, ни к чему не приводили, кроме… да, всё тех же обзывательств. В общем, Эмиль пока не сдавался и в свободное время занимался бесплодными поисками, мама загадочно молчала, хотя думала примерно то же самое, и только с Росио можно было поговорить нормально. Можно было бы. Если б не собака. Лионель не имел ничего против этого животного, только не мог на него смотреть, зная, что друг уверен в его человеческой сущности. Подобранный пёс настолько не подавал магических признаков, что тут впору обзавестись сердцем, чтобы оно заболело.  — А если это всё-таки, ну, обычная собака? — спросил однажды Эмиль, который так и не решил, кому из них больше верить.  — Значит, у нас будет собака, — безапелляционно ответил Рокэ. Он не передумал, просто перестал с ними спорить. И искать тоже перестал, что и составляло большую часть убеждения Эмиля. Псу же посчастливилось попасть в рай, хоть он этого и не понимал. Они все привыкли, что к животным Росио относился раз в десять лучше, чем к людям, и никого не удивило бы трёхчасовое причёсыванье пёрышек совы, внеплановое лечение встреченного в лесу единорога или выброшенный за порог глава отдела магической безопасности, которого променяли на покалеченного лукотруса (история из жизни, совпадения неслучайны). На фоне устроенных однажды Зверю похорон возня с собакой казалась рутиной, ключевое — «казалась». Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не вспоминал, что вместо этой собаки должен быть Марсель, и это весьма отягощало атмосферу в доме. Один Рокэ был спокоен, как удав, и в свободное от службы время выхаживал хвостатого доходягу. Через недельки две-три пёс уже напоминал пса, чуточку отъевшегося и заинтересованного в окружающем мире: животное с любопытством ходило по дому и по саду, нюхало, лизало, трогало, пыталось жевать. Никак не заживало левое ухо и не проходила хромота в задних лапах, но не успел никто предложить ветеринара из Косого переулка, как Росио взялся за дело сам и сварганил в домашней котельной подходящий отвар.  — Я давно этого не говорил, — заметил вполголоса братец, — но он свихнулся. К сожалению… Лионель промолчал, не желая не соглашаться, ни спорить. Рокэ-то вёл себя как обычно, ни прибавить ни убавить, добивал сам факт этой обыденности.  — Ну правда, — Эмиль, как это свойственно нормальному человеку и не бессердечной скотине, искренне переживал. — Я даже не знаю, что сказать.  — На этот случай есть чудесное лекарство, — подал голос Рокэ, который их отлично слышал. — Ничего не говорить. Какое-то время брат следовал совету, со смесью досады и надежды глядя на пса. Сверкающая чистенькой золотистой шерстью собака хромала вдоль камина, исследуя кресла. Все незаметно затаили дыхание — любимому креслу Валме перепало не больше внимания, чем остальным сиденьям. Вызывающее столько пересудов животное потеряло интерес к мебели и, решительно вильнув хвостом, направилось к дивану. Неудачный прыжок, недовольное ворчание, прыжок получше — и вот зверюга уже пристраивает морду на коленях Рокэ. Идиллическая сцена… почти…  — Надо объявить официальный розыск. — Сегодня Эмиль пошёл напролом. Какая досада, что у них выходной, за окном лупит дождь, и сбежать из гостиной нет предлога.  — Зачем? — рассеянно переспросил Рокэ, перелистывая страницу. Терзаемый им в последнее время многотомник посвящался, как ни странно, не колдовской ветеринарии, а всего лишь истории пещерных троллей.  — А то ты не понимаешь, о чём я!  — Мы поставим всех на уши и никого не найдём, — на удивление терпеливо ответили ему. Интересно, надолго ли хватит их обоих. — Успокойся и займись чем-нибудь полезным. Фридриха почеши, например…  — Никто не чешет Фридриха, — вмешался Лионель. Птица осталась непотревоженной.  — Ну, раз ты настаиваешь, я скажу прямо. Если бы это был Марсель, он бы давно уже подал какой-нибудь знак, — отрезал Эмиль, не без горечи косясь на собаку. Та в ответ моргнула и свернулась калачиком. — Он либо умер, либо страдает где-нибудь, пока ты тут… с псиной возишься!  — Конечно, страдает, — Росио будто в подтверждение своего сарказма почесал пса за ухом, не отрываясь от чтения. — Ужасно страдает…  — Я понимаю, тебе хочется верить, что это он, но…  — Началось. — Книга захлопнулась. — Эмиль, это всё очень трогательно, но у нас тут никаких сантиментов — только вопрос веры. Ты либо веришь Ли, что я притащил случайно выбранную собаку, свихнулся от невыносимого горя и теперь чешу её за ушком, либо веришь мне и не повторяешь эту чепуху по сто раз на дню. Если ты выбрал первое, будь так добр — оставь меня в покое.  — Половины из этого я не говорил, — в паузе вставил Лионель. — Продолжайте.  — Издевайся, сколько влезет, но это так и выглядит, — братца не отпугнул категоричный тон, а Рокэ, судя по всему, развлекался, со злой иронией наблюдая за попытками наставить его на путь истинный. Это было бы действительно забавно, если б в словах Эмиля не нашлось доли правды. — И, извини уж, доказательств обратного ни у кого нет. Ли хотя бы ссылается на сознание собаки…  — Не вижу противоречий. Сознания могло и не остаться, — Рокэ пожал плечами и снова раскрыл книгу, дав им полминуты на эту догадку. — Многие волшебники хотели стать анимагами, но не все из них были в состоянии оставить хотя бы записку, — он продолжил тише. — У кого-то не получалось завершить процесс, и он всю жизнь дохаживал со свиным хвостиком, половиной крыла или чешуёй вместо кожи, а кто-то делал всё отлично и ломался на последнем этапе. Можно превратиться почти без потерь и проиграть своей животной половине без возможности вернуться. Не утверждаю, что всё так и было, но эта версия куда правдоподобнее… жука.  — Но ты не можешь быть уверен…  — Я не уверен, я знаю. Начнём по третьему кругу или ты всё-таки угомонишься? Сегодня обошлось без крови — Лионель помнил, как они разругались в первый раз. Тогда ситуацию спасла министерская сова со срочным делом, а несколько часов спустя возобновлять перепалку никто не захотел. Росио воспринимал в штыки любую попытку пожалеть несчастное животное или несчастного себя, и он действительно не видел причин это делать, а брат изводился от неоднозначности бытия и, наверное, скучал по Валме чуточку больше, чем хотел показать. Замкнутый круг… и в центре — мирно посапывающий пёс, не представляющий, что это всё из-за него. Когда вечером собака забрела на кухню и обстоятельно обнюхала ноги Лионеля в надежде, что второй человек-спасатель даст покушать, он воспользовался случаем и снова пристально просмотрел сознание. Ничего, кроме мыслей, свойственных обычному животному…

***

В этом доме жили странные люди: если бы у них были хвосты для выражения эмоций, они бы их отрезали, чтобы никто не узнал правды. Он удивлялся, насколько важно может быть для двуногих существ что-то скрывать. С другой стороны, им не приходилось просить есть, просить гулять или просить посмотреть лапу — они сами ели, гуляли и смотрели лапы… Он целыми днями валялся и ждал, иногда играя с солнечным зайчиком, а вечером радостно встречал людей и смотрел, нюхал, слушал. На него даже обращали внимание — кормили, чесали за ухом и позволяли разбивать вазы. Вазу потом собирали обратно одним взмахом волшебной штуки, что приводило его в неистовый восторг. Хорошо быть двуногим — и почему-то это кажется таким понятным и знакомым.  — Иди есть, — позвал единственный в этом доме человек «с хвостом». Если ему что-то не нравилось, он так и говорил, а остальные почему-то удивлялись. Его не звали никак, но он всегда отзывался, потому что при обращении к нему голоса людей звучали по-особому. Они как будто его любили, но им было очень-очень грустно. Хотел бы он когда-нибудь понять, почему.  — Вот так, — пробормотал человек, давая ему отгрызть куриную грудку. Там, в глупой злой деревне, кормили объедками, и он боялся снова туда попасть. — Лопай… тощая собака — это неправильно… Именно так. Дело говоришь! Он в знак согласился оторвался от грудки и громко весело тявкнул. Человек смутился, со вздохом трепанул за ушами и быстро ушёл. Ну ладно, значит, можно стянуть ещё и печенья. Если лапа не будет мешать… Со стороны входной двери послышались шаги и звякнул колокольчик. Он бросил печенье и помчался встречать, припадая на одну лапу и размахивая ушами. Не тот! Нет, этот человек тоже был хороший, только иногда очень странно на него смотрел, как будто поговорить хотел. Остальные разговаривали, не требуя ответа, а этому что-то не нравилось. Может, собаки.  — Потише, — велел человек, снимая свою накидку и стряхивая с неё дождь. Он из вежливости прекратил лаять, обнюхал ближайшую штанину и отскочил, возмущённо фырча. Принести в дом влагу! Принести в дом дождь! Эту отвратительную льющуюся с неба воду! Он переносил воду только в одном случае — если ему промывал рану или уши другой человек, ради него и потерпеть можно, в остальном — ни за что.  — Ну извини, — пробормотал мокрый человек, — что принёс дождь. На улице льёт, как из ведра. Проклятье, я теперь тоже сам с собой разговариваю… После чего он замолчал и не отзывался даже на жалобный скулёж. Ладно, вопрос снимается: у этого человека и с хвостом была бы железная выдержка. И почему они все такие — «сам с собой разговариваю»? Вообще-то, они говорят с ним! И он тоже хочет что-то им рассказать, жаль, не помнит, что. Он хотел подняться по высокой-высокой лестнице и приласкаться к женщине. У неё тоже был «отрезан хвост», но она никогда не отказывала в чесании ушей, а иногда — когда никто не видел — давала пряник. Увы, ступени казались огромными, а лапа всё ещё болела. Передвигаться по этажам он мог только на ручках, но к мокрому человеку он не пойдёт! Он обиделся, между прочим. Улёгшись под нижней ступенью, он тихонько заскулил. Никто не любит, никто не понимает. Никто не выключает дождь. Впрочем, в глупой деревне было хуже; а раньше, до деревни, было что-то ещё, но как же он забыл… Снова хлопнула дверь, пустив по полу волну ледяного ветра. Он поднял одно ухо и, радостно залаяв, посеменил ко входу. Ну наконец-то «свой» человек! Который брал его гулять, иногда даже дальше сада — в странную комнату с тонной чужих запахов и незнакомых ног, который кормил и который сказал «вот ты где, пойдём со мной». Это всё, что он помнил, но этого было более чем достаточно. Вернулся мокрый человек, и они долго о чём-то говорили. Настроение было плохое, никто даже не поел! Его это возмущало — значит, ничего не перепадёт со стола. Что-то случилось в большом человеческом мире, у них всегда что-то случается, а о голодных собаках вот так вот забывают. А… нет, ему дали пряник. Любимый. Сжевав лакомство за полминуты, он с благодарностью потёрся о ногу своего человека и смирно уселся ждать под лестницей. Наверх — только на руках!  — Ты его избалуешь, — послышался голос мокрого, нет, уже сухого человека. А он только задремал. — Носится, как гоночная метла, если чувствует еду, но как что надо — сразу в домике…  — Никого не напоминает?  — Я не хочу с тобой спорить.  — Вот и не спорь, — его подняли на руки, и он сонно тявкнул. Наверное, он набрал весу, но своему человеку это не мешало. В отличие от некоторых! Он решил пожаловаться единственной родственной душе под этой крышей. — Да ты что, — пробормотал свой человек, ногой открывая дверь. Он знал, что его не поняли, но это и не нужно. — Бывает… Он побродил по комнате под крышей, тщательно обнюхав все знакомые углы, поскрёбся в дверь, почесал за ухом. На улице было веселее, но на улице шёл дождь и уже гремели страшные раскаты. Только не это! Грозы он боялся до жути. Преодолев огромную комнату, он запрыгнул на кровать, где свой человек полулежал с толстой старой книгой, и жалобно заскулил.  — Тебе нельзя на кровать, — сказал человек и почесал его за ухом. Вот он, самый хороший человек! Говорит «нельзя», а потом пускает, говорит, что не будет чесать — и чешет, ещё и пряники скармливает под столом. Он очень любил его, но не знал, как выразить это человеческими словами, поэтому приник поближе и выразительно ткнулся носом. — Не мешай. Он не мог не мешать — ему было страшно. С каждым громким звуком хотелось выть и прятаться под подушку, но это уже настоящее «нельзя». Поскулив тихонько, он прикрылся ушами и постарался не обращать внимания на страшную погоду. Успокаивала только человеческая рука, методично поглаживающая по шее. Его не пускали во многие комнаты, но почему-то часто приводили в соседнюю. Свой человек приводил. Интересно, что у того на уме? Рано утром или поздно вечером, когда время не отнимали другие двуногие, свой человек показывал ему какие-то яркие картинки и предлагал понюхать вещи. Он послушно смотрел и нюхал, но абсолютно ничего не понимал и не знал, что от него требуется. И всё, тупик. Свой человек делал вид, что не расстраивается, и снова закрывал комнату; из всех «бесхвостых» людей у него получалось лучше, даже хотелось поверить, что всё хорошо. Ба-бах! Он вопреки запрету взвыл и спрыгнул на пол. Покружив немного по комнате в поисках другого убежища, он взял в зубы валявшуюся в углу игрушку и с нею запрыгнул на кровать.  — Сколько раз тебе повторять, — терпеливо сказал свой человек и забрал игрушку. — Это сломанный вредноскоп, и в него мы играть не будем. Он виновато опустил уши и через мгновение снова лез под руку. Не играешь, так хоть погладь.  — Развлеки себя сам, я устал, — сказал человек. Пришлось прижать уши, к тому же, за окном опять появилась страшная белая вспышка. Хотя вспышка появлялась всего на секундочку, он ужасно её боялся. — Вот бы тебя обратно молнией шарахнуло. Ли перестанет капать мне на мозги, и в доме снова будет хватать пряников… Он вежливо слушал, устроив голову на человеческих коленях. Он не понимал, о чём речь, но хотел быть полезным псом. Нет-нет, не вообще — для этого человека, в качестве исключения. Этот человек был добрый, хотя привык вести себя наоборот, и вообще, он даёт пряники. И женщина даёт пряники, а одинаковые люди пряников не дают, они обойдутся. Очередная молния застала Марселя врасплох, и он едва не свалился с кровати. Первой мыслью было: «Рокэ здесь! Ура!», а второй — «Рокэ здесь! О нет…». Потому что новоявленный анимаг отлично понимал, кто первым надерёт его пушистые уши.  — Впрочем, пряники всегда можно докупить, — договорил Рокэ и зевнул, без особого энтузиазма перелистывая революцию троллей. Да, точно, у них там что-то стряслось с троллями. Марсель едва не ответил «согласен», но получилось только немузыкальное подвывание. — Нет. Если я сказал «пряник», это не значит, что я тебе его дам. Это было мило. А ещё это было страшно, потому что рано или поздно каникулы закончатся. Прикинувшись спящим (Мерлинова роща, он буквально дрыхнет у Рокэ под боком, да журналистов бы порвало на месте!), Марсель принялся лихорадочно соображать. В голове всё вставало на свои места… слишком быстро для полуживотного мозга. Во-первых, у него получилось. Во-вторых, получилось плохо, поэтому он до сих пор не превратился в человека и ему отшибло память на… почти на чёртов месяц! Вот ведь гадство! Папенька, если знает, с ума не сойдёт, вот маменька… Может, им и не сказали пока, вот Арлетта с близнецами… Вспомнив свои отношения с «мокрым человеком», Марсель не знал, плакать ему или смеяться. Лионелю обязательно надо рассказать, какое впечатление он производит на бездомных животных! Молния, всё дело было в ней. И в доме, и в старой одежде, которую он без задней мысли нюхал, и в коллекционных карточках. Проклятье, значит, Рокэ знает, куда он перепрятал карточки… Не суть! Очередной раскат грома заставил вздрогнуть. Хотелось пряников и, о ужас, сырого мяса, но Марсель мужественно сдержался. Надо как-то выкрутиться, чтобы сырое мясо не сделали из него. Он понимал, что все будут рады, и ещё больше понимал, что получит по ушам. Что ж… это меньшее из зол! Порадовавшись тому, что он догадался вылезти из постели, Марсель покружил немного в центре комнаты и — ничего не произошло. Глупая собачья голова напрочь забыла, как ему превратиться обратно.  — Концентрические круги не помогут тебе отменить грозу, — заметил Рокэ со своей кровати. Именем Салазара, он ведь сейчас за двоих работает, да ещё тролли эти… И хоть бы раз догадался собаку на совещание взять! Ах да. Он взял. Тот самый один раз, когда Марсель Непомнящий сбил с ног министра магии и раздолбал искусственное окно… — Ну что ещё? Хватит выть, натравлю Лионеля. Лионель! Точно! С радостным лаем окрылённый пёс вышиб носом дверь и помчался вниз, но легилимента не обнаружил. Вот ведь зараза бессердечная, вечно начеку, а когда нужен — нет его. С трудом вскарабкавшись обратно по лестнице, Марсель добрался до своей комнаты и вошёл в пустое прохладное помещение. Хвала всему, карточки лежали совсем близко. И низко. Он притащил в зубах коллекционные карточки, думая о том, что гораздо вкуснее бумаги — сырое мясо без приправ. Папенька был бы в шоке. Если бы эта глупая собака соображала лучше!.. Зато стало ясно, почему ничего не понял Савиньяк. Дырявая память — как раз, как он выражался, «пустой лист». Раз благородная породистая псина до поры до времени ничего не помнила и не подавала на то намёков, никакой медиум бы не разгадал… Умилённый нахлынувшими воспоминаниями о том, как его искали, Марсель подзабыл, зачем притащил свой раритет. Всё-таки бить хвостом и лопать пряники гораздо проще, чем думать, но об одном своём предназначении животная форма не забыла — охранять Рокэ. Главное — сказать Рокэ, что это его охраняли, а не преследовали денно и нощно, чтобы выразить свою сердечную привязанность. Или нет, лучше не говорить. Ответит ещё, что это одно и то же…  — Вуф, — подытожил Марсель и мысленно чертыхнулся. Как, как, как это должно работать?!  — Чего ты хочешь? — он обернулся. Рокэ сидел на краю кровати, отложив книгу и внимательно глядя на разбросанные карточки. Трогательность момента переходила в неприличный пафос, но иначе было нельзя. Пёс выбрал из вороха картинок ту, на которой значилось «Марсель Валме, мракоборец», и притащил в руки невольному хозяину.  — Бойтесь своих желаний… — Рокэ усмехнулся, покосившись в окно. Гроза кончилась. — Хорошо. Тебе нужно представить себя в человеческом облике, как можно подробнее. Это займёт…  — …мерлинова прабабка!!! Ой…  — …какое-то время. Здравствуй. Марсель не ответил, чтобы не усугублять ситуацию. Итак: он валяется на полу, к счастью — одетый, всё болит, в горле пересохло, пить хочется, мяса не хочется. Вообще. Никакого.  — Теперь, — с невозмутимостью единорога, которому показали мёртвую сову, Рокэ посмотрел на него сверху вниз, — ты тоже не хочешь ничего рассказать?  — Хочу, — осторожно ответил Марсель и временно увильнул от разговора, прочищая горло. Съязвить хотелось безумно, но он всё-таки не самоубийца. — Гм. Это было опрометчиво и… самонадеянно? И ещё… прошу прощения, мне изменяет красноречие…  — Тебе много чего изменило за последнее время, — пришёл на помощь лучший друг. Его спокойствие убивало. Настораживало. Сейчас начнётся. — Ноги. Руки. Логическое мышление. Вообще мышление как таковое, мне продолжать?  — Зато сколько новых впечатлений! — не удержался Марсель и на всякий случай отполз подальше, параллельно пытаясь встать. — Между прочим, ты — первоклассный ветеринар, а я… а я тоже молодец, потому что оно ведь получилось. Нет, правда, — поспешил добавить он, — я виноват, что всех на уши поставил, но получилось же! Ты сам так делаешь, и не спорь. Я клянусь тебе, что это будет самая полезная собака во всём управлении, да что там — во всём мире!  — Ей придётся. — Рокэ ненадолго прикрыл глаза ладонью, потёр переносицу, открыл глаза. — У тебя есть полминуты, чтобы выйти, переодеться и отправиться радовать остальных.  — А почему…  — Если через полминуты я снова увижу тебя здесь, эта книга прилетит тебе в голову. Без вопросов. Повторять дважды не пришлось — не очень изящно, но всё-таки быстро Марсель поднялся на ноги, и через пятнадцать секунд был за дверью. Обошлось! Могло быть хуже, ну правда. В закрытую дверь изнутри с грохотом врезалась книга.