Царство проклятого покоя

Когда они выходят из здания, Сеченов осматривается. С его ухода не изменилось ничего, город продолжал существовать в своей вечной ночи, изредка он замечал пробегающих по улицам существ, которые в отличие от Изначалия, не имели собственной личности и являлись проекцией чувств, мыслей, эмоций Сеченова. Эти создания представляли собой призраков людей разных цветов. Лиц у них не было, вместо этого существа носили белые маски с нарисованными на них разными эмоциями, которые постоянно менялись. Их облик объединяло одно: все они были одеты в дорогие костюмы. Платья, фраки, смокинги, пальто и штаны из разных эпох родной страны академика. Существа, жившие в постоянных прогулках, развлечениях, беседах и наблюдениях, светских приемах. Они были частью города вечной ночи. – Дим, проснись уже, мы вышли, ты расскажешь или нет? – Изначалий напоминает о себе стуком ноги по асфальту. – Да, да, конечно, куда ж я от тебя денусь, но это будет долгая история, - вздыхает мужчина, потирая виски, все же это хоть немного отгоняло усталость, – пройдемся до Изумрудной набережной? – Конечно, спрашиваешь еще! Я только за любую прогулку, мой усатый товарищ, только не впадай в ступор по дороге и расскажи, что, во имя Эвтюмии, произошло? – робот машет левой рукой, хмыкая, прогулкам он был рад всегда, возможно поход до набережной растормошит создателя? Ученый кивает, поворачиваясь в сторону фонарного столба, робот же становится рядом. Они начинают идти, и пока Изначалий решался задать очередной вопрос, Сеченов заговорил спокойным, но при этом слегка уставшим голосом. – Харитон случился, мой дорогой, то, чего я не ожидал, ты же знаешь, что произошло с Захаровым… – ученый хочет продолжить, но робот щелкает пальцами. – Конечно, я имею твою память, не полную, но о нём знаю! Ты поместил его сознание в полимер, он перестал быть человеком, – спутник мужчины перебивает его, вскидывая руки. Сеченов спокойно вздыхает, воспринимая нетерпеливость и перебивание Изначалия как данность, в конце концов робот был частью его сознания, которая переняла отчасти и поведение самого мужчины. Да, в юности у Дмитрия проскальзывали подобные моменты в поведении, он мог перебить преподавателя или друга, так что к ведущему себя подобным образом Изначалию мужчина относился нормально, это было в порядке вещей. – Да, я решил посадить его в особую полимерную перчатку, которую отдал Серёже, решил, что он станет для моего мальчика отличным наставником и помощником в нелёгкой работе, только вот…оказалось, что Харитон помимо возложенных на него задач делал еще кое-что. Изначалий дергает академика за руку, видя, как он прошел поворот на нужную улицу. Дмитрий мотает головой и кивает, возвращаясь на правильную дорогу, которая соединяла квартал с мостом, ведущим к набережной. Мужчина ощущает неприятный укол где-то внутри, укол разочарования, стыда за собственную слепоту и недальновидность. При всей своей гениальности, проницательности и умению буквально читать людей, он не заметил изменений в поведении своего друга, который впоследствии начал манипулировать самым близким для ученого человеком. – На Предприятии произошел сбой, я отправил туда Сергея для устранений последствия, вместе с этой чертовой перчаткой, постоянно держал связь с ним. Думал, что Нечаев выполнит указанную задачу и вернется обратно. – Сбой на предприятии? Что такого там произошло, раз тебе пришлось отправлять туда своего названного сына и, по сути, самого близкого человека? Я же знаю о вашей тесной связи, да и ты никогда Серёжку не отправишь на простое и незначительное задание…– робот вскидывает руки, звезды в его голове начинают мерцать. – Слушай, давай подробности этого я позже расскажу. Тебе же интересно, почему я оказался здесь в таком состоянии, верно, дорогой мой? – академик скрещивает руки на груди и останавливается в начале моста, затем он подходит к ограждению и опирается о светящееся всеми цветами радуги стекло. – Конечно, Дима, конечно, я всё понимаю, – кивает создание Сеченова и останавливается рядом, конечно, узнать о подробностях было интересно, но всё же больше робот желал узнать о причинах такого появления создателя здесь. Дмитрий наклоняет голову, смотрит на отражающиеся в воде звезды и огни зданий, стоявших на берегу реки, гладь которой была идеально ровной. Подобное созерцание успокаивало ученого, как в Эвтюмии, так и в реальном мире, в редкие моменты, когда мужчина мог спокойно погулять по набережной Челомея. Вечерние прогулки по улочкам наукограда были одним из любимых занятий Сеченова, в это время он мог расслабиться, освободить голову от вечно жужжащих внутри расчетов, планов и формул. Но больше всего Дмитрий любил гулять у реки, рассматривать отражение огоньков в едва беспокойной ряби. Такое занятие нравилось учёному, смотря на отражения в реке, Сеченов ощущал, как постепенно гул в голове уходит, а напряжение, сковывающее виски исчезает. Иногда даже Нечаев выбирался с академиком погулять ночью, посмотреть на огоньки в водной глади, к удивлению профессора, Сергей был согласен с ним в том, что подобное созерцание успокаивает и приводит мысли в порядок. Такие походы по ночным улицам вместе с самым родным для мужчины человеком были одними из самых ценных и теплых воспоминаний Дмитрия. Сейчас же Сеченов смотрел на отражения огней высоток и звезд, чтобы успокоиться, так как понимал, что ему предстоит рассказ о том, как лучший друг предал, настроил названного сына против. И как этот самый друг заставил любимого Серёженьку выстрелить в учёного. Перед глазами мужчины до сих пор стоит лежащий в конвульсиях майор, сопротивляющийся перемещению в Лимбо, его испуганный взгляд и рука, пытающаяся дотянуться до родного тела. Сеченов был человеком опытным, многое повидавшим, он мог спокойно говорить о смерти, многочисленных жертвах опытов и войн, страданиях людей. Но эта история касалась двух самых близких для ученого людей, поэтому привычное спокойствие и невозмутимость уступили место боли, тревоге и тяжести внутри. Говорить об этом было тяжело, но, с другой стороны, робот был частью его души, и беседы с ним всегда успокаивали. Возможно академик, выпустив всё это наружу, сможет хоть немного успокоиться. Сеченов все еще находится в шоке, он ощущает фантомную боль в области живота, хочет снова его потрогать, найти рану, которой в этом мире нет. Глаза Дмитрия смотрят на огни, отражающиеся в воде, огни города, где никогда не наступит день. Всё же здесь, в Эвтюмии с её вечной ночью смотреть на реку можно было постоянно, и это вместе с компанией Изначалия спасало, отвлекало от шока и желания крикнуть, заплакать и затем погрузиться в чёртов сон. Мужчина не понимает, насколько он здесь застрял, что делают в реальности с ним и майором, академик ощущает остаточный испуг, тревогу и шок, испытанный от всего. Сеченову хочется упасть на колени и умолять город забрать его боль, простить его за всё. Впервые за долгое время Дмитрий рвется снять с себя маску вечно спокойного и невозмутимого гения, показать себя настоящего. Человека, которому больно, душу, умеющую плакать и сжиматься от страха и тревоги, дрожать и сжимать губы от слёз. В реальности Сеченов всегда оставался спокойным, уравновешенным человеком, не поддающимся эмоциям. Такого поведения и настроя от него требовал имидж всесоюзного гения, верхушка власти и народ, который верил словам ученого. И мужчина держал этот образ, тратя на поддержание маски немалую часть своих сил. Никто не знал, что мужчина давит в себе эмоции, порой желание закричать и со всей силы стукнуть руками по столу. Ни одна живая душа не могла представить, что великий ученый, спаситель СССР иногда плачет по ночам в своей постели от чувства вины, беспокойства за пациентов и кошмаров, что начали сниться мужчине после войны и эпидемии чумы. Этого не знал даже Сергей, в глазах которого академик всегда оставался мудрым, спокойным и уверенным в себе человеком, отцом, гревшим теплом своей огромной души самое родное ему существо. Лишь стальные балерины, охраняющие покой своего создателя, слышали по ночам всхлипы и крики, рыдания, на которые исходил вечно спокойный учёный. Но маска рано или поздно трескается, показывая сокрытое за ней. И сейчас Сеченов ощущал те самые трещины. Здесь, в Эвтюмии, никто кроме Изначалия не мог видеть ученого, потому можно было проявить эмоции, чувства, выпустить боль и слёзы. Уж части своего разума Дмитрий не стеснялся, он был живым человеком, который не мог вечно сохранять один и тот же образ. Мужчина чувствует, как к горлу подкатывает ком, нужно было попытаться, попробовать выплеснуть всё роботу, который ждал ответа. – Но оказалось, что на протяжении выполнения этого самого задания Харитон начал рассказывать Серёженьке всякие небылицы про меня, откровенно врать! Что это я убил его, использовал его результаты работы для собственного успеха в дальнейшем…– ученый вздыхает, краем глаза он видит, что робот тоже подошел к ограждению и уставился на огоньки в реке, по направлению наклона головы было заметно. – Но это ж полное вранье, Дима! Захаров сам решился на этот опыт и даже после смены ну…тела, работать хотел! Это я знаю, но зачем он настраивал Серёжку против тебя и как? – Изначалий царапает коготками прозрачное стекло. -Харитон решил избавиться от человечества…так как решил, что оно не может развиваться, в дальнейшем его ждет деградация и забвение. Он понял это, перестав быть человеком, - мужчина берет с земли несколько небольших камушков, которыми были выложены края моста, и кидает их в воду. Изначалий молчит, позволяя создателю продолжать свой рассказ. Благодаря обновляемой Сеченовым памяти робот знал о характере Захарова, его поведении и отношении к людям, себе и науке. Но подобно своему создателю житель города не мог представить себе такого развития событий, того, что Захаров свихнется после потери человеческой оболочки. – И начать он решил с меня, заявив, что я всегда был белоручкой, обманывал своего агента и желал промыть людям мозги. Его монолог был подобен речи обиженного ботаника, который делал уроки за злого и страшного хулигана, – Сеченов швыряет в реку еще пару камней, усмехаясь своему сравнению. – Но ведь ты не был белоручкой! – робот вскидывает руки. Благодаря вложенной копии памяти Дмитрия он знал обо всем, что тот делал, чем жертвовал ради работы и спасения людей. Его создатель мог не спать ночами, есть через раз, работая над очередным проектом. А уж говорить о том, что кровь и запах разложения, лекарств и жженой плоти стали для Сеченова чем-то нормальным за все его время работы врачом, не стоило. – Не был, мой дорогой. Харитон сильно изменился после того, как я перенес его сознание в полимерную субстанцию. Поначалу я этого не замечал, но…со временем в некоторых его словах и фразах стало проскакивать высокомерие по отношению к людям. И я всегда это списывал на…мизантропию, которая была ему присуща, – учёный отходит от ограждения и кивает роботу, указывая на дорогу. До набережной они идут, не разговаривая. Изначалий переваривает услышанное, да, он не видел Захарова вживую, но благодаря рассказам Сеченова и его памяти сформировал свое собственное восприятие и видение Харитона. Роботу из сюрреалистичного города он казался добрым, но отстраненным от людей, замкнутым, но при этом открытым лишь с Дмитрием, помешанным на науке человеком, который старался постичь все грани науки, при этом публично этого не показывая. И вот оказывается, что, утратив тело, этот человек, если его можно было так назвать теперь, решил извести род людской, начав при этом его уничтожение с лучшего друга. Да еще и выставляя его белоручкой, который никогда не делал грязной работы. Изначалий не был человеком, он жил в иной реальности, где нет привычного течения времени, где никогда не светит солнца и где оживают эмоции с воспоминаниями. Но даже существуя в таком мире, робот понимал отличие человечного от бесчеловечного. Да, человеком его назвать было нельзя. Сам робот идентифицировал себя как самостоятельная личность, являющаяся частью Эвтюмии, и при этом личностью, которая была частью сознания своего создателя. Имея память учёного, Изначалий развивался, встречаясь с создателем. Находясь в Эвтюмии Сеченов обучал робота простым человеческим умениям, развивал в нем эмоции и чувства, он создавал новую личность, со своим взглядом и мнением, которая при этом была связана с мужчиной. Но самым главным, что Сеченов смог вложить в своего спутника за время погружений в этот странный мир, являлась человечность и сострадание. Изначалий понимал грань между безумием, отсутствием гуманности и человеческим, разумным и нормальным. Робот проявлял доброту к призракам, жившим в городе, их он, кстати про себя называл «тени», поддерживал и успокаивал своего создателя в те редкие моменты, когда он появлялся в городе грустным и апатичным. А однажды Изначалий заявил Дмитрию на полном серьезе, что почувствовал его тоску и боль подобно своим. Был один момент, когда академик явился в Эвтюмию уставшим, грустным и раздраженным. Мужчина тогда, не стесняясь, пожаловался на моральную усталость, рассказал о том, как волнуется за своего Серёженьку, который спал после операции и том, что приходится носить всю боль в себе. Робот тогда просто обнял его, прижался и начал гладить по спине, приговаривая, что заберет боль своего создателя. Академик тогда удивился, но препятствовать не стал. А когда Изначалий отстранился, то со всей своей уверенностью заявил, что ощутил боль мужчины как свою, и он Дмитрия прекрасно понимает, хотя в Эвтюмии подобной ситуации не могло произойти. Но обнимал робот так искренне и говорил без лжи, словно он и правда оказался на месте мужчины. Тогда академик понял, что его старания не прошли даром и у его создания действительно было что-то наподобие сострадания и человечности. Дмитрий, рассказав половину, шел посматривая то на небо, то на спутника, то на здания вдали. Мужчине удалось успокоиться после пребывания на мосту, мысли начали немного вставать на место, ушла тревога, но при этом оставалось ощущение усталости, обиды, легкая злость и хотелось спать. Академик ощущал себя вымотанным, прекрасно понимая причину такого состояния. Эмоциональный шок, стресс и ранение, которое могло отправить Сеченова в кому, все это действительно повлияло на состояние разума здесь, в Эвтюмии. Но мог ли мужчина прийти в себя, просто поспав? Ранее он никогда не засыпал в этом мире… Миновав ажурную арку, светившуюся синим неоном, друзья оказываются в начале набережной. Арка отделяла мост от неё, служив некой границей. Набережная являлась началом части города, на которой располагались театр, уличная сцена и главная городская площадь, а также станция поезда, который скользил над землей, по рельсам, что представляли из себя золотые лучи света, изредка изгибавшиеся. Призраки перемещались по городу подобно обычным людям несмотря на то, что эти существа не имели своей личности, являясь воплощениями различных чувств, эмоций и воспоминаний академика. Они двигались, говорили, совершали различные действия подобно механизмам. Действия, которые были связаны с движениями самого Сеченова в моменты формирования воспоминаний. Кто-то куда-то шел, кто-то читал, беседовал, смеялся или плакал. И эти действия сочетались с простыми человеческими движениями, вроде кивков, ходьбы. Могло создаться ощущение, что в Эвтюмии действительно кипит жизнь, но на самом деле это были действия, повторяющиеся из раза в раз, наборы движений, манипуляций, слов и жестов, которые «тени» повторяли из раза в раз. Вечные походы на концерты, поездки по городу на поезде, дискуссии, прогулки по набережной и походы из здания в здание. Но сами призраки не понимали, что живут в постоянном повторении одного и того же, у этих существ отсутствовало осознание и понимание действительности. Они просто существовали в вечных празднествах, наслаждении и покое. Робот замечает вдали пару призраков, мужчину и женщину. Он, имевший бледно-голубое свечение, одетый в смокинг и она, призрак бледно-зеленого цвета в синем вечернем платье из настоящего времени, реальности, где жил создатель. Волосы этих существ представляли собой нити яркого света, короткие у мужчины и длинные, заплетенные в косу у женщины. Они были чуть ярче, чем их тела, что создавало некий контраст между бледным свечением открытых участков тела и их ярким блеском. На белых масках были улыбки, призраки смеялись и наблюдали за звездами. «О, эту парочку я видел сегодня, воплощение воспоминаний Димы о его первом свидании в университете» – мысленно усмехается. Он поворачивается к медленно идущему мужчине и указывает на деревянную лавочку, стоявшую неподалеку. Сеченов кивает и садится. Изумрудная набережная была одним из его любимых мест в городе. Тихое, невероятно красивое место, где они с Изначалием вели беседы, делились мнениями и где робот слушал о том, что происходит в реальном мире. Набережная этого мира ничем не отличалась от своих «собратьев» из реальности, а если точнее, то из родной страны. Река, тропинки, лавочки, фонтан. Вот только растения здесь, деревья, кусты и трава были особыми. Каждый листочек представлял собой скопление крошечных зеленых кристаллов, переливавшихся в свете фонарей и звезд. А ветки и стволы были словно сделаны неким волшебником из стекла коричневого цвета, которое в отличие от листьев не блестело. Салатовые и темно-зеленые, малахитовые и изумрудные, набережная утопала в кристальных растениях разных оттенков зеленого, за что и была прозвана Изначалием именно так. Простые деревянные лавочки контрастировали с растениями, фонарными столбами из разноцветного стекла, что робот подмечал каждый раз, гуляя в этом месте. Видимо все дело было в восприятии этого места создателем… – Что было дальше? – робот снова заговаривает, слегка касаясь коготком руки ученого, который вновь ушел в себя. – А дальше, Изначалий, оказалось, что Харитон вместе с Зинаидой и его ученицей, ты её, кстати, знаешь, Ларисой наплели Сергею про меня настоящую ахинею. Сказали в один голос, что «Коллектив» всех погубит, а я подобно диктатору тоталитарного государства буду всех людей контролировать, – Сеченов сжимает руки, невольно шикая. – Но ведь коллектив не создавался для контроля людей, он…должен помогать людям обмениваться знаниями и становиться лучше, в этом была твоя задумка. – Была и остается, вот только Серёжа в итоге поверил этой троице «борцов за справедливость» и пришел в итоге ко мне, начал меня обвинять в том, что я ему воспоминания стер, что решил всех людей в послушные машины превратить! Изначалий скрипит шарообразным суставом и издает звук наподобие вздоха. Робот не верил, что человек, которого Дмитрий вытащил с того света, способен измениться под влиянием людей, которые имели дело с ним впервые. Да и Сеченов просто хотел спасти своего…названного сына, избавив от болезненных воспоминаний о жене. Копия памяти профессора, заложенная в робота в процессе создания позволяла Изначалию знать о всей ситуации, связанной с полимерным расширителем. И робот считал, что поступок профессора, хоть и был из разряда крайностей, но необходимой, крайностью во спасение человека, ставшего частью жизни академика. – Поверить не могу, Нечаев же далеко не глупый человек, пускай и потерявший большую часть памяти, но, но он же тебя любит! Как отца, как родного человека и всецело доверяет, как он мог за время выполнения задания вот так взять и переметнуться на сторону твоих недоброжелателей…и вообще, как Харитон мог так измениться? – робот не может успокоиться, он машет руками, топает когтистой ногой, показывая свои эмоции, которые переполняли его. – С Харитоном у меня связано одно предположение, а Сергей…он поддался на искусные манипуляции, как я понял. Он пришел ко мне в кабинет, вместе с Харитоном сказал, что не даст мне запустить сеть. А я…повел себя тогда подобно эгоисту, сказал, что не дам им помешать. Идиот, надо было мне тогда поговорить с Серёженькой, все ему объяснить, –Дмитрий мотает головой и сжимает волосы на затылке, - а не руководствоваться своими желаниями и принципами общего блага. Я был ослеплен подготовкой к запуску «Коллектива» и готов был устранить любые препятствия… Мужчина сжимает дерево резные железные перила скамейки, ногти проходятся по металлу, а вторая рука ученого опускается на лоб, пальцы сжимают виски. Сеченов боится признаться роботу в своем эгоизме, в том, что ему стыдно за одержимость идеей, в момент, когда нужно было просто поговорить, все объяснить и рассказать. И ведь перед ним стоял тогда не подчиненный, а человек, которого профессор считал своей семьей. Душа, которую он выхватил из белых пальцев костяной старухи и буквально собрал заново. Сеченов всегда считал Сергея семьей, родным человеком, сыном, которого он нашел после долгих лет поисков, частью своей жизни. И вот с этой самой частью жизни один из величайших умов Советов не смог спокойно поговорить, объяснить мотивы своих поступков, а также то, что Харитон получил доступ к механизму в голове майора. Слишком сильно одержимость запуском сети затмила разум, наравне с эгоизмом, который не давал рассудку взять над мужчиной верх. Сеченов хочет признаться в своей глупости, неспособности дать эгоизму отступить, хочет сказать, что он идиот и слепец. Он хочется открыто признаться в своей неправоте и ошибках здесь, в Эвтюмии, существу, которое академик сам и сотворил. Признаться Изначалию все равно, что признаться самому себе. – Что ты сделал дальше, раз не хотел, чтобы никто тебе не помешал? – робот поворачивает голову и слегка царапает коготками ступней асфальт, оставляя белые кривые линии. – Я…велел своим девочкам пресечь любые попытки воспрепятствования запуска «Коллектива». Не спеши восклицать, Изначалий, именно, что пресечь, не убивать. Просто не дать помешать им, – ученый убирает руку от головы и вздыхает, ему кажется, что щеки пылают краснотой стыда, – но… – Нет, Дима, ты реально идиот! Прости конечно, что я так говорю на своего создателя и того, кто дал во мне возможность находиться в этом месте, но ты реально идиот, нет, даже не так, ты придурок! – Изначалий перебивает создателя, услышав ответ на свой вопрос, он не стесняется в выражениях, нежели академик, – взять и использовать своих балерин против собственного, пусть и названного, сына! Робот наклоняет голову, словно заглядывая в глаза академику и стучит когтем по своему виску. – Ты просто идиот, мало того, что идиот, так еще и эгоист. И это я понимаю, будучи частью тебя самого, но со своей, сформировавшейся личностью, Дима! Вместо того, чтобы всё объяснить Сергею, ты берешь и натравливаешь на него своих телохранительниц! Разве так поступает любящий отец и мудрый ученый, когда его сын запутывается и поддается тьме, излучаемой недругами?! – робот вскрикивает, стуча пальцем по виску. Он имитирует часто дыхание, злобное, раздраженное. – Нет, нет, родной мой не так…тогда я не думал о разумном объяснении, а был разозлен действиями Харитона, Ларисы и Зинаиды, поражен тем, как быстро Сергей им поверил. А что делает злость вкупе с эгоизмом, думаю, тебе не стоит объяснять, она подобно теням застилает глаза и лишает возможности думать, – мужчина вздыхает. – О да, Димочка, зато теперь память об этих самых тенях надолго у тебя останется, будет твою душонку покусывать, – робот язвит, продолжая держать голову в направлении глаз создателя. – Мне так стыдно, Изначалий…– вздыхает Сеченов. Он признается в своей ошибке, принимает собственную вину, впервые за долгое время. И происходит это здесь, в ирреальном мире, городе, где никогда не бывает солнца, рядом с сущностью, которая имела память и часть характера профессора, но являлась при этом самостоятельной личностью. Кто бы мог подумать, что такой эгоцентрик как Дмитрий, признает свои ошибки и скажет о том, что ему стыдно. Робот, успокоившись склоняет голову немного вправо, изображая удивление. Его создатель никогда не признавался в своих ошибках, не говорил о том, что ему стыдно. А здесь после того, как житель города накричал на мужчину и отчитал как первоклассника, не выдержал и сказал то, что Изначалий ожидал услышать, как только профессор заговорил о телохранительницах. – Стыдно ему. Дима, ты хоть понимаешь, что поступил как высокомерный, узколобый, напыщенный…индюк! При твоем уме и мудрости, в конце концов. При всем моем уважении к тебе, как к создателю и тому, что я ношу твою память вместе с частью личности, это ужасно! Но меня удивило то, что ты признался в своей ошибке, в том, что тебе стыдно за это, – робот тыкает коготком в плечо создателя. – Признался, понял, что тогда нужно было поставить чужие интересы выше собственных, только теперь я здесь, а Серёженька остался в реальном мире… – Что произошло после того, как ты дал команду своим роботам? А вот этого вспоминать Сеченову совсем не хочется. В животе все еще ощущалась фантомная боль от пули, в ушах звучало оскорбление Нечаева вместе с кряхтением профессора от боли и насмешками Харитона. Воспоминания были слишком свежими, но робот все равно не отстал бы, потому мужчине пришлось продолжить рассказ со вздохом. – Как ты понимаешь, Серёжа с роботами разобрался, даже мои телохранительницы оказались ему по силе. Он не сломал их окончательно, просто нанёс сильные повреждения. А дальше… – О, зная то, на что способен такой военный как твой майор, неудивительно, что он разобрался с балеринами, – снова перебивает мужчину, взмахивая ладонями. А дальше наступает расплата за свои действия, злость майора, подогреваемая Захаровым, окончательно выплескивается в пулю, попавшую в ученого. Испуганный пораженного током Сергея до сих пор стоял у мужчины перед глазами, и ведь он понимал, что сделал, хотел сказать, дотянуться. – «Какая ж ты мразь». Серёжа выплюнул эти слова мне в лицо и…-рука мужчины опускается на живот, – выстрелил, когда я попытался ему все объяснить. Понимаю, что поздно, надо было объяснять, когда он только вошел в кабинет, но, ты сам уже знаешь, что мной тогда руководило. Изначалий понимает без слов, куда именно попала пуля. Ведь Сеченов держался за живот не раз, за время его пребывания здесь, пару раз даже нервно искал там что-то. Робот вздыхает, он знал, что майор способен на многое, но выстрелить в человека, спасшего ему жизнь и давшего возможность вновь видеть этот мир? Но, с другой стороны, Сергей был под влиянием трех людей сразу, со слов Дмитрия, очевидно, что их слова могли повлиять на человека и привести к такому действию. – Я рассказал Серёженьке про модуль и про то, что Харитон получил к нему доступ. Представляешь, он смог погружать его в Лимбо просто по одному щелчку, а ты прекрасно знаешь, что происходит при активации этой функции модуля, Изначалий. – Боевой режим, человек превращается в адского берсерка, который уничтожает любого на своем пути. Выходит, что Харитон мог с помощью этой штуки влиять на эмоции Серёжи и усиливать злость…а значит, что стрелять в тебя мог вовсе не твой «сынок», а тот, кто счел тебя недругом. Дмитрий кивает. Он начал догадываться об этом уже здесь, в городе. Расширитель не только вводил человека в состояние зверя, но и мог использоваться для контроля эмоций, подавления и усиления определенных чувств. Еще одна функция, разработанная Захаровым, который счёл её необходимой. Как объяснял сам Харитон еще в процессе разработки устройства, контроль эмоций и их усиление или подавление поможет в разных ситуациях, а преобладание определенных чувств над разумом может повысить эффективность некоторых действий. Сеченов тогда спорил с другом, долго и активно, но в итоге решил оставить данную функцию. Да и Харитон говорил о том, что неизвестно, в каких условиях окажутся солдаты элитного подразделения, что именно им предстоит видеть и слышать. Функция контроля эмоций была сродни ментального предохранителя, как потом писал Дмитрий в описании работы «Восхода». – Я упал…и начал терять кровь, понял, что пуля попала в мягкие ткани. А Серёженьку, моего родного Серёженьку Захаров ударил током, его глаза побелели, и я понял, что его разум снова отправился в Лимбо, но перед этим я успел заметить его испуганный взгляд, шок в глазах. Словно он не понял, что сделал, – мужчина чуть поджимает губы, его глаза наполняются болью, ученый смотрит на сияющие здания на другом берегу реки. – Значит то, что стрелял не он, а Захаров его рукой становится похожим на правду, - кивает робот, – а что было дальше? – Я спросил у Харитона, чего он добивался. Он вылез из перчатки Серёженьки и начал свой длинный монолог о том, что люди как биологический вид устарели, он высшая ступень эволюции, а человечество перестало развиваться, он глупое и не хочет ничего кроме развлечений. Изначалия словно прошибает током. И это говорил один из гениальнейших умов страны. Подобно создателю робот любил людей, он верил в их лучшее будущее, в новые возможности, при этом не видя их, не зная толком. В Эвтюмии единственным человеком, с которым имелся контакт, был Дмитрий. Но благодаря его рассказам, диалогам и положительным словам о людях, обществе, робот развил в себе теплые чувства по отношению к человечеству. Житель города считал, что у людей впереди огромное будущее в виде освоения новых планет, развития технологий и поиска невероятных знаний. Существо из иного мира любило людей, общаясь при этом с одним только человеком, создавшим его. И с мнением Захарова Изначалий согласен не был. Да, среди людей были так называемые гедонисты, желающие вечного наслаждения, но были и те, кто желал развивать людей, двигать их вперед. Ученые, подобные создателю, или Николаю Вавилову с тем же Иваном Павловым. Эти личности считали, что люди могли развиваться постоянно, совершенствуясь и изменяя себя. – Бред какой-то, люди ведь имеют большое будущее, Дим, настанет день, и они обязательно полетят в космос, освоят Марс и не только! А знания, сколько же их собралось у человечества за тысячелетия, и новые будут появляться, помогая людям в изменениях и совершенствованиях себя! Сколько же открытий предстоит сделать! – робот взмахивает руками, он говорит воодушевленно, радостно, в этих словах слышна любовь к людям и даже…вера. – Ну а Захаров, став полимерной сущностью, так не считал, он возомнил себя новым витком эволюции. Когда он вылез из перчатки, то направился к сосуду с главным нейроконнектором, хотел слиться с ним, но, не тут-то было, Изначалий, – выражение лица мужчины меняется, он усмехается, чуть прищуривая глаза, - в моем кабинете установлена защита сосуда с этим самым коннектором. – Что произошло? – робот сжимает кулаки. Из-за отсутствия лица сложно было понять, как он смотрит, задумчиво или скучающе, потому оставалось ориентироваться по жестам и интонации, а также движению головы. Сейчас же интонация Изначалия выдавала бушующий интерес, это профессор прекрасно понимал. – При приближении Харитона оборудование и сосуд просто накрылись стальным куполом, я рассказывал тебе про эту систему. Она реагирует только на мой голос, а также… – Считывает сетчатку глаза, – перебивает ученого робот, – ты ради защиты коннектора Альфа создал систему защиты в самом защищенном месте на Челомее. Дима, я всегда знал, что ты предусмотрителен, но, чтобы настолько…ради защиты коннектора ты готов на всё. И ведь ты создал эту защиту после «смерти» Захарова. – Опять перебиваешь, - Сеченов вздыхает с улыбкой, – да, потому что это главный интерфейс сети, хранилище информации о всех полимеризованных, и наше с Харитоном детище. Понятное дело, что система не считала ни моих шагов, ни сетчатки и активировалась. – Кажется, реакцию Харитона я представляю, он ведь не знал ничего про эту штуку в твоем кабинете…– тянет робот с хитрой интонацией. – Он начал ругаться, говорить о том, что я предусмотрительный параноик, при этом не замечающий изменений в поведении собственного подчиненного, – коротко усмехается академик, – а еще то, что моя маленькая победа мне все равно ничего не даст, так как Сережа без сознания, а я скоро умру… Дмитрий переводит дыхание, мимолетная улыбка на лице сменяется сжатыми губами, в глазах вновь появляется задумчивость вперемешку с болью. Перед мужчиной снова возникает лежащий рядом Нечаев, успевший перед потерей сознания протянуть руку к лежащему на полу академику, черное полимерное существо с разумом лучшего друга и ощущение страха за Серёженьку. К этому всему примешиваются гнев, отчаяние и невероятное желание спать из-за холода и слабости. Мужчина, не стесняясь, зажимает рукой рот, чтобы не закричать от вновь нахлынувших эмоций. Он содрогается, проглатывая вопль. Изначалий, видя это, поддается вперед и обнимает создателя, кладет ему на спину ладонь и начинает поглаживать. Робот не имел тепла, но сейчас Дмитрию это было не важно. Академик жался к своему созданию, позволяя себе тихо всхлипывать, его руки сжимали мягкую тунику жителя города, а глаза наполнялись слезами. Сеченов плакал, впервые за много лет при ком-то, он позволял эмоциям выплеснуться гнойной противной волной. Он лил слезы на холодном плече своего создания, находясь в ирреальном мире, абсолютно этого не стесняясь, слишком велика была его боль, слишком свежи воспоминания. – Димочка, милый, ну ты чего, я здесь, ты не один, ты живой, это главное, – говорит мягко, его коготки аккуратно поглаживают волосы создателя, а голова водит по плечу. Робот ощущал боль профессора, сейчас он делал такие простые, но важные действия. – После я начал слабеть, стало холодно, захотелось спать, но держался, старался не потерять сознание. Система защиты также послала сигнал членам «Аргентума», все же встраивание функции вызова было отличным решением, – Сеченов говорит сквозь слезы, он должен закончить рассказ, ответить на все вопросы существу, которое сейчас его гладило и успокаивало. Дмитрий отстраняется, слезы противно щиплют глаза, он тянет руку к ним, чтобы вытереть влагу. Но конечность профессора мягко останавливается рукой робота, который второй вынимает из своей сумки небольшой кусочек лиловой ткани. Изначалий подносит руку с тканью к лицу создателя и начинает аккуратно вытирать слёзы. Сеченов слегка жмурится, неловко улыбается, такая забота ему непривычна. – Вот так, творец, – робот убирает ткань в сумку и кивает. – Спасибо, Изначалий, если честно мне…как-то даже непривычно такое, ты же знаешь, – профессор вновь откидывается назад и поднимает глаза к зданиям. – Ты говорил мне, что такие действия помогают успокоить человека, вот проверяю на практике, – житель города хихикает и складывает руки на коленях. – Последним, что я увидел, было прибытие нескольких моих бойцов. Криптон, Радон и Саша с ними, я захрипел и выдал последнее, на что хватало сил, попросил спасти Серёженьку…– Дмитрий вздыхает, вновь опуская глаза. – О, Димочка, ты…беспокоился о нем вплоть до потери сознания. Вместо того, чтобы из последних сил выдать какой-то приказ, ты позаботился о своем майоре, выходит так. – Последнее, что я мог для него сделать перед тем, как оказаться здесь. Дальше я потерял сознание и…ты знаешь, оказался здесь. Сеченов заканчивает рассказ, хлопнув ладонью по коленке. Мужчина ощущал, как с души спал некий груз, стоило только все выдать роботу, выговориться, ответить на его вопросы. Но боль и ощущение вины, испуга продолжали оставаться внутри подобно впившемуся в кожу клещу, который не желал отцепляться. Ощущение сна никуда не ушло, но при этом и не усилилось. Хотелось просто вздремнуть, отдохнуть хоть немного, но профессор не знал, что из себя представляет сон в Эвтюмии. Изначалий продолжает сидеть, его голова опустилась, руки скрестились на груди. Робот погрузился в раздумья, он переваривал услышанную информацию, столько всего хотелось сказать, высказать. Но житель города понимал, что подобными действиями он не поможет своему создателю, который продолжал находиться в состоянии стресса. Сеченову было больно, это ощущалось в голосе, действиях, замечалось во взгляде. Но самое главное, теперь никто из них не знал, на какой период Дмитрий погрузился в этот мир. Каково его состояние, что делают с профессором и Сергеем? Это было неизвестно, как и наличие возможности выбраться из города. Но Изначалий понимал одно, сейчас нужно было успокоить Дмитрия, сделать все возможное для стабилизации его состояния, а на трезвую голову можно и думать о том, что делать дальше. Сеченов чихает, что заставляет робота поднять голову. Но как только её лицевая сторона оказывается перед мужчиной, Изначалий вздрагивает, он молчит несколько секунд, а затем указывает пальцем на академика. – Дима, Дима, твое тело… Мужчина ведет плечами и опускает глаза на свои руки. Его словно пронзает толстой иглой, он не может пошевелиться, испуг заполняет голову снова, профессор вздрагивает и начинает прерывисто дышать. – Что?! Нет, нет, нет!