Сатана и Змея

Мужья очень красивых женщин часто принадлежат не им, не любовницам, а к криминальным кругам. Но любовницы стоят выше жен и известно им намного больше, чем супруге.

***

Новый выстрел раздаётся, оглушительно эхом отдаваясь о крепкие стены. Но в наушниках это не так страшно. Твердость в действиях поражает даже самого альфу, тот ожидал от себя психический приступ. Когда не контролируешь себя, когда тобой владеет настоящий дьявол – не то что ваши волки. Ещё одно мёртвое тело, раненное ровно в лоб, падает с ужасом на лице. Один из людей облаченный в джинсы подходит и, заставив стрелявшего снять наушники, шепчет одну короткую фразу. Чонгук тут же разворачивается к выходу. Осталось три пули.

***

Лопасти вертолета рассекают воздух, замедляя своё движение. Воздушное авто приземляется на крыше, наконец прекращая движение мотора. Воздух над облаками ещё холоднее и не для каждого по силе. Голова в миг кружится, давление скачет, сбиваясь с ритма и дыхание становится рваным. Однако, и жить в таком большом мире, а тем более управлять им – задача не из лёгких. Именно поэтому ровная осанка и твердый шаг всё ещё в своём силе, а мужчина чувствует себя вполне здоровым. Ведь он – Сатана. Дела, дела, дела… Кроме них будто и вовсе ничего нет. Хотя для многих семья и они сами стоят на втором месте, а их бизнес – на первом. Ведь именно эти «дети» потребовали намного больше усилий для создания и роста, и только сейчас дошли до уровня самостоятельности. Люди именно с такими принципами сегодня собрались за один стол, что крайняя редкость. Два-три и то удивление, ведь «Два меча в одних ножнах звенят не в лад.» Что будет, собери таких десять? — Десять мечей, Мао, могут ужиться лишь в мёртвом теле, — читая мысли по лицу отвечает на немой вопрос новенькой в составе рабочих. Девушка с каре, миловидным лицом и больно похожая на ту, что свалит через неделю или умрёт через две. Она кивает в знак приветствия и смотрит огромными глазами за удаляющейся спиной главного. Восхищается. Боится. Снова давящая атмосфера. Каждый пытается давить своей аурой рефлекторно, видя действительно стоящих конкурентов в лике доминантных альф. Огромный стол был полон вкусного ужина, каждый бокал был полон алого или янтарного, а позади стоящие личные помощники, в числе которых был и Алекс, следили за пищей и наполненностью бокалов. В ряд, вдоль спрятанной от света стены, стояла вся охрана. За стеклянной панорамой плыли облака, а на тронах восседали хозяева мира сего. Китай – Поднебесная. Первая страна, что видит солнце, что купается в благословениях богов и его народ явно живёт намного выше других – 24 этажей вниз и 24 этажей вверх. И это только город в несколько ярусов. Прямо под первыми лучами рассвета расположилось многогранное здание. Место для богов, место, где собираются правящие человечеством. Для богов прямо из ада. Вполне светлое помещение вместила в себе семь смертных грехов. Гордыня. Нейтон Брукс – мужчина лет семидесяти с проседью в волосах. Американский бизнесмен, владелец акций крупных компаний. Высокопоставленный политик, имеющий влияние в Сенате США и близкий к администрации президента. Также является крупным перепродавцом оружия в Балтийские страны, сотрудничая с военно-промышленным комплексом США. Похоть. Вей Чен – китаец лет шестидесяти. Занимается поставкой нелегального антиквариата, используя свои связи с местными историческими обществами и аукционами. За хитрой улыбкой тонких губ скрывается более грязное дело – продажа людей на тех же закрытых аукционах. Лень. Рафаэль Коста — бразилец, пятидесяти лет. Занимается нелегальными документами, информационным вторжением, сутенерством. Его сеть охватывает весь южно-американский континент. Гнев. Марко Росси – итальянец, управляет мафиозной структурой, известной своими принципами. Его влияние распространяется на весь Европейский континент. Чревоугодие. София Мюллер – русская и грузинская метиска, молодая женщина лет тридцати. Унаследовала дела отца и занимается в основном наркотиками, поставкой оружия и нелегальными сделками, используя ресторанный бизнес как прикрытие. Имеет статус вора в законе. Её конфликт с Марко Росси не мешает совместным ночам. Алчность. Белиал Абаддон – европеец, соратник Рафаэль Коста. Владеет сетью подпольных игорных клубов, баров с открытом доступом к незаконным препаратам, а так же доставкой ядов. Европейские дамы его любят. Зависть. Хавьер Руис – мексиканец, не старающийся скрываться, но не лезет в политику. Владеет огромными территориями , где ведёт контроль и занимается заказными убийствами. Один из ненавистников Нейтена, так как тот хочет через него получить больше власти. И наконец, сам Сатана – Чон Чонгук во главе всего пиршества. Его взгляд сканирует каждого и в отличие от всех не утруждает себя лицемерием. Попивая мягкий напиток кровавого оттенка, он внимательно слушает, прислушивается к каждому. София и Марко не стесняются в прикосновениях, Нейтон из ненавязчивого тона начинает переходить к более очевидным для "глупого" Руис, подмечая, что его отец был намного послушнее. В ответ ему декоративно молчат, стреляя молнии глазами. Всё это – лишь цирк. Забава для Чона. Его личный комический театр с актёрами-студентами. Порой не возраст и власть определяют ум человека. Семеро замолкают в один миг, заставив Чонгука поднять взгляд в сторону двери, куда все пары глаз устремлены. Запыхавшаяся Мао еле держится на шпильках из-за больных ног, которыми не раз, уж точно, ударилась. Её глаза сквозь толстые очки блестят, рубашка распахнулась на ещё одну пуговицу, а тактично преподнесенный стакан воды в миг осушается. Она смотрит со слезами на глазах и кивает своим же мыслям. Чонгук, единственный понимая значение этого жеста, подскакивает со своего места тут же вытаскивая оружие и не глядя направляет ствол по правую руку от себя и зажимает курок. Раздаётся выстрел. Мёртвое тело зависает с шокировано распахнутыми глазами и дырой на лбу. Он откидывается увесистым мешком на стул. Остальные члены пиршества зависают в том же молчаний, не смея никак реагировать. Кто-то хмурит брови, кто-то дрожит. Только София продолжает курить тонкие сигареты, откинувшись на спинку стула. — Закончим, — раздаётся звон металла в воздухе, который будто стал на несколько градусов ближе к северу. Глотая ком, платком вытирая пот с висков, мужчины покидают застолье. Русская наследница сидит всё так же. Можно было бы подумать, что она просто курит наркотик, который буквально кормит всю её династию. Поправив пиджак на себе, Чон раскрывает веки на звуки приборов. Направив взгляд чёрных глаз в сторону, замечает единственную бесстрашную. Женщины, невиновные, всегда заслуживали помилования с его стороны и ловили смягченные взгляды рядом с мужьями на коленях. Конечно, если заслуженно. Эта дама – не исключение. Она на лет десять младше Чона, совсем недавно заняла это место, но держится бодро, прямо как отец. Мюллеры не ошибаются. Чужие слова сами всплывают в голове, заставив усмехнутся. Присаживаясь на своё место, Чон задерживает взгляд на её наряде. Неизменные кожаные перчатки, густые волосы в толстой косе, открывающий живот топ и накинутый на плечи песец. Искушать они умею. — Почему не уходишь? — бодро спрашивает та, не стесняясь закинуть кусок побольше сочного мяса. Более не стесняясь своих движений, похищает каждое блюдо. — Смотрю на своего третьего, — буднично, на удивление, с улыбкой отвечает Чонгук. — Марко не знает, — хихикает она, притворно прикрывая алые, немного смазанные в соусе губы. Шутить она умеет. — Пора бы, вы встречались? — словно о живом в компании мертвеца говорят. — Неа, — мотает головой в знак правды, — некогда было. Он после твоего «задержись» ко мне не подходит, — голубые глаза выстреливают из под пышных ресниц. — Что ты ему сказал? — а голос осторожно весёлый. — Просто бизнес, твоё имя не звучало, не волнуйся. Ты сама поговоришь? — переводит он взгляд с её тарелки на саму женщину. — Неа, — вновь мотает головой, получая косой по ушам, — он меня за собой утащит. Сделаешь ты? — поднимает вновь взгляд, но уже распахнутый, полный надежд. Ох, и забавно же им. — Поговорю, — кивает Чон и встаёт со своего места, видя, как София спохватилась и стала собираться, укутав плечи сильнее. Он тактично помогает ей встать, держит мягко за руку, не позволяя себе излишеств и идёт в сторону двери. Их единственный свидетель – труп Гнева – так и остаётся на месте. Взмах пальцев позволяет слугам начать прибраться не только со стола.

***

— Ты зачем его убил? — действия начальника для Алекса особо понятными никогда не были. Но на этот раз всё набирает вовсе другие, неожиданные обороты. — Захотелось, — спокойно отвечает, продолжая неспешно шагать по зданию. Чон почему-то покидать место не спешит. Алекс лишь вбирает побольше воздуха в легкие и тяжело выдыхает. Его начальник, не смотря на возраст за сорок, кажется иногда избалованным мальчиком. — Когда кажется креститься надо, — усмехается и оставив в его руках мешающий пиджак, двигается с улыбкой к окнам во всю стену. Чонгука понять было сложно всегда и всем, он это прекрасно знает. Иногда и самому надоедает, что уж поделать. Однако, Сатана в нем занимает главенство, от того спешить не стоить. Безумство дьяволу к лицу. — Пуля давно искала свою цель, — начинает Чон. — Можно выражаться проще? — Будто ты не понимаешь, — и снова эта улыбка безумца. Словно не человека убили, а на отдых летят.

***

Ком в горле наконец позволяет проскользнуть куску. С самого пробуждения Ким не знал куда себя деть. Он чувствовал себя подавленным, сжатым между высокими и богатыми стенами. Головокружение и ноющая слабость в теле стали спутниками на короткую прогулку. Всё таки смелея и выходя за тяжёлые, тёмные двери, гуляет, изучает, боясь трогать прекрасный антиквариат. Прикрывая подолгу глаза, Тэхён виснет на лестницах и рядом со светлыми стенами. Ко всему прочему на первом этаже, совсем рядом с кухней, откуда словно ползёт аромат вкусностей. Тошнота подкатывает к горлу. От голода за двое суток желчь обжигает внутренности, заставляя, обняв себя поперек живота, сползти по стене. Лицо в миг загорается, голова идёт кругом от боли, что пронизывает всё тело. Вдохнув глубже, себе хуже делает. Будто из под толщи воды слышится женский, обеспокоенный голос. Впрочем, благодаря её обладательнице, шатен сейчас поглощает против воли лёгкий суп, который должен утихомирить разбушевавшиеся внутренности. Тэхён чувствует себя здесь лишним. Без прикрас, даже если всё напоминало ему о доме в Китае. А возможно именно поэтому и чувствует себя лишним. Он кореец, кому тут же указали место "не нашего" в Китае. А на родине назвали предателем, китайцем. Дом был велик, но пуст. Слуги бегали туда-сюда, словно испаряясь сквозь стену, работали шустро. Сам он насчитал около пяти. Конечно, им же нужно успеть. Ему даже стало жаль их. Но, наверное, господин хорошо платит за такую работу. Господин... Определённо привлекателен. Их первая встреча прошла не в лучшем состоянии. Однако, всё, о чём мечтал омега за все свои семнадцать лет вдруг свершилось. Его коснулись нежно, посмотрели ласково, как на ребёнка. Как на слабого. В нём увидели настоящего... От воспоминаний, как его на руках несли, а потом в машине к себе прижимали щёки краснеют, взгляд плывёт, губы расплываются в улыбке, которую тот пытается скрыть прикусив их, кончики пальцев покалывает, а в груди... Внутри всё теплеет, кружит голову пуще прежнего, заставляя забыть как дышать. Он теряется в себе, мучает зубами губы, короткие ногти впивает в ладонь, чуть шипя от боли. Что с ним? Что это? Разве есть в Тэхёне ещё что-то подобное? Покрутив головой, отвлекать себя пытается. Как он узнал его настоящего? Снова он... О ком думаешь, тот и приходит. Будто из под земли возник, томный голос раздаётся прямо над ухом, обжигая тёплым дыханием, заставив чужое дыхание сбиться, если тот вообще дышал. — Кушаешь? Еле проглотив набранную порцию, большие, необычные для корейца глаза распахивает. Ким хочет повернуться, но страшно. Но нельзя, но не получается. Но... И ещё тысячи таких «но» в голове младшего. А у старшего их ещё больше, чтобы не повернуть. Подхватив пальцами подбородок, Чонгук поглаживает по нижней губе большим пальцем. Какая разница, сколько «но», если удовольствие разглядывать молодое лицо намного выше? От таких движений хрупкие плечи начинают дрожать, глаза блестеть. Глаза... Они цепляют больше всего. — Твой глаз, — делая паузу, обхватывает холодными перчатками лицо поудобнее и проводит всё тем же большим пальцем под ним. — Он стал светлее. Сердце пропускает удар. Глаза расформированы, сознание на подкорке подсказывает действия, рефлекторно заставив отвернуться и сжать рукой правый глаз. Его секрет... Мужчина хмурит брови и вновь подхватывает лицо, чуть грубее на себя тянет и сверху вниз взглядом прожигает. Въесться пытается. Под кожу проникнуть. Вглядывается в разные глаза, как слезами те блестят, на глазах светлеет радужка, а зрачок темнее выделяется. Брови лишь хмуро замирают, ни одна мышца не двигается, пока зависший на родинке на кончике носа взгляд моргая, не ловит это изменение. Глаза на миг удивлённо распахиваются, бровь выгибается. — Что это? — большой палец ловит каплю слёз, стирая и размазывая не приятно по щеке. А омега плачет, точно дитё, за такую мелочь, будто его убить собираются. Но глядят со страхом, за хмурым лицом ничего спокойного не видят. Будто на скалах стоит у самого океана, та своим спокойствием уровень воды поднимает, уже колен касается, на суше душит. Младший прикрывает веки, между зубами зажимает нижнюю губу и так обречённо выглядит, готовый к кровавой расправе, смерть не от пролитой крови, от болевого шока испытать готов – не меньше. Реакция Чонгуку вовсе не ясна, но он привык. Привык монстром в глазах людей казаться, чтобы те дрожали, впадали в истерики и прятались. Даже не подозревали, что от ангелов именно он ближе. Божество подземного мира себя господом перед мальчишкой не считает, наклониться, на колено присесть не страшится и всё ещё разглядывает столь необычное явление. Не знает, о чем думать, мыслить. Только Сатану ярость человеческая прогоняет. Кима в один миг подхватывают на руки, а плечи мелко дрожать не перестают, лицо в костюме тёплом прячет, промокает ту, а видеть лицо своего личного палача не хочет. Не может. Он же только недавно его к небесам возносил, считал чуть ли не лучшим и единственным, за неизвестные чувства благодарил, пусть и мысленно. А сейчас этот образ в порошок раскрошили. А я говорил, Тэхён. Его голос в голове. Он бы так и сказал. Внезапно вместе с теплом тела возникает мягкость постели. Он ей знаком, на таком же проснулся, только проверить наличие китайских узоров на одеяле пока нет желания. Музыкальные пальцы смыкаются на лацканах, обманчиво предостерегая себя от падения. Мужчина замирает в этом положении. Глаза распахиваются. Чонгук сам теряется от мальчишки, что сказать не знает. Удивительно, что взрослый мужчина из-з ребенка так растерялся. Подобное впервые, совсем близко и необычно. Видел и своих, и чужих детей, в руках держал, а в возрасте Тэхена пришедших нежностью не одаривал. Их дело принимать и пользоваться. Никто не виноват в выборе семьи, а черти за спиной ещё больше безжалостности добавляли. Тэхен же совсем маленький, даже фигура не сформировалась будто до конца – он крохотный, с узкими плечами и вовсе глазах неприметными бедрами. Всё ещё блестящие, уже отчётливо разные глаза – серые и янтарно карие – пылают так же по разному, то холодом, то жаром. Сердце громко стучит, готовый просочиться сквозь рёбра, слышится рядом, как гулко взглотнули. Слишком близко. Слишком опасно. Тэхён не моргает. Он как дышать забывает, своё имя не помнит, только чужое тёплое дыхание ощущает, им же дышит, со своим путает. Пугает эта близость, какой не было дозволено; мигают ужасные картины из прошлого, заставляя слёзы течь по щекам, пальцы задрожать пуще прежнего, ком скрутиться поперёк горла, а его самого потеряться. Потеряться в этих черных омутах, в этой космической дыре, в небытие. И страшно, и невозможно, а оторваться не по силу для ребёнка. Ему нельзя туда попадаться, его погубят, съедят, заживо шкуру снимут и более нет спасения. Это настоящий наркотик, а глупый подросток только быстрее привыкает. Ресницы дрожат, губа прикушена, слёзы горькие, а глаза волшебные. Действительно необычны, действительно привлекательны, действительно губительны. Его личное оружие, да для всех, кто это увидит. Знает ли сам мальчишка, какой силой обладает, сколько каждая слезинка стоит и каких усилий стоит держать себя в руках? Блеск глаз из-за света ещё ярче становится и внезапно понимает: это Сатана под гипноз попадает. Только гадать приходится – как? И не только цвет глаз понять пытаться, ну и себя. Покалывание в сердце, которое, оказывается, у него имеется, в груди бьётся. Спокойнее, чем у младшего, но явственнее для него самого. Он же бесчувственный Сатана, построевший свою человечность на принципах, коими гордился отец. А сейчас ощущает чётко, за что в аду слабым прозвали. Тёмные губы поддаются вперёд, на миллисекунду касаются нежно розовых. Их мягкость сводит с ума, ангела подобность сознание затуманивает, мозги плавятся от невинности. Чон руку ближе к пояснице опускает, по мягкой одежде скользит и сам себя удержать силы не находит. Хочется, не смотря ни на что, под собственную власть взять. Человеческое играет сильнее, руками управляет. Шепчет за затылок сильнее прижать, насильно губы распахнуть. Горькая пощёчина обжигает щеку. Огонь в глазах возгорается, заставляя зуб о зуб сжать, напрячь скулы и держаться от звериного рыка. Не ясно, человек это или Сатана. Он в глаза смотрит ребенку, тело юношеское в руках сжимает, сквозь одежду готовый силу свою пустить. Уже пустил, за что получил. Грубо, почти выкидывая, парня на кровать, Чонгук уходит. Не хлопает, но запирает дверь снаружи. Оставляет одного, напуганного и сжавшегося на непривычно мягкой постели. Ким сам не понимает, что произошло сейчас. Растерялся, себя позабыл, как руку поднять посмел – не ведает. Обнимает себя крепко за плечи, колени к груди поджимает и льёт слёзы, царапает лопатки, давится всхлипами, но не разрешает себе же ни звука пускать. Боль окутывает ладонь; её обжечь хочется и потерять где-то под землёй. Тэхену становится так же больно, как мужчине. Не он, а его по щеке ударили. Именно это чувствует, сам себя карает и лишь мысленно, шепотом, совсем тихо прощения просит. Пусть господин жалостлив будет, пусть сердце его мягким окажется, пусть ощутившее только раз так жестоко не крадут, не омрачают. Услышит ли кто дитё?

***

Он себя чужим считает. А мужчина согласится. Согласится, что чужой, что не место в этом доме, потому что слишком правильно под собой видит. Ребёнка, которого сам же от мерзких лап вытащил теперь так же касался, пытался святое осквернить, собой заразить. Впервые за все сорок два года жизни ощутил невообразимое желание, не совладел с собой, человечности поддался. Услышит кто - рассмеется. Он сидит в кабинете, в успокаивающей темноте и расслабленно смотрит в даль. Только расслаблена поза лишь: откинулся на спину мягкого кресла у журнального, круглого столика с ромом. Челюсть сжата, скулы будто скульптором вырезаны, камнем кажется весь он, и от расслабленности гроши остаются. — Кто узнает – рассмеётся, — одними губами под нос шепчет. — Ты прав, братец, — раздаётся из-за угла рядом с дверью. — Стучаться не учили? — А ему эту оплошность простил. В отличии от меня, — подходит ближе, медля с продолжением, — в жизнь ведь ворвались. А ты таких, — томно дыша у уха, с театральным ужасом в тоне проводит поперёк шеи, — ко мне, — и в зловещей улыбке расплывается. — Этому тоже к тебе, только рано ещё. Годика через два, — с привычным спокойствием, но без бывалого холода отвечает старший. — Ну, и не такого ждали, Гуки, — нарочно тянет последний слог, трепля волосы. — Хосок, — одним взглядом усмиряет. — Лучше скажи, чем не услужил Гнев надземный? — дразнит специально, ведь семью грехами Чонгук сам назвал. — Валентину жалко стало. — С каких пор в спасатели заделался? — Я не спасатель, а просто принципиален, — как и отец их. — Марко слишком много руки стал распускать, раз себя не сдерживает, его сдержу я. — Чего тогда и девку не угробил? — Девушку, — делает акцент на правильном обращений, — убивать не стану, меня знаешь. — Тогда кто? Это ты же у нас со Смертью дружишь, — насмехается, хоть сам и подобным не обладает. Как не понимал величину в малом, так и не желает понимать. — Ты сделаешь, Хосок. Или змея укусит, предпишите к случайным грешникам. Пусь и Боги величину почувствуют. — Братец, — цокает демон, обходит стол и было прикасается к перчаткам кожаным, как обжигается ядом. Для них правитель неприкосновенен. А рыжее недоразумение закатным дымом расплывается в воздухе. Марко Росси, не смотря на жену и троих детей, позволил себе гулять внутри совета. Стоило женщине в поле зрения появиться, как похоти поддался. У гнева кровь горяча, а похоть другое лицо носит. Все ожидают от него разврата, распутности и неверности. На деле самый лучший спутник именно похоть. Перед ним все двери раскрыты и нашептать любое, словно змея в райских садах, в его крови. Жена та, кто открытой спиной рядом спит, твою охраняет, отчий дом ради дурака тебя покидает. Значит предательство неё – самый тяжкий грех. Росси уделался малом. Никто этого не понимает. И даже рыжий демон. Он – потусторонний брат земного Сатаны. Привыкший к людским «Демон», он зовётся девятым дитём настоящего короля ада. Имя мне – лень, имени безвольности и стагнация. Я девятый ребёнок Сатаны – Чон Хосок.