Сатана и Змея

Дьявол может носить ангельские одежды, но крылья за спиной не изменят его сущности.

Оскар Уайльд

***

Плетёное кресло раскачивается медленно, продолжая убаюкивать парня, пока мягкая книга не падает на колени. Свернувшись в огромном одеяле, шатен засыпает снова. После его приезда в этот особняк прошли долгие две недели. Многое изменилось, как и его местожительство. Прежняя вычурная комната по его тихой просьбе дворецкий заменил на более спокойную в восточном крыле. Светлая комната полностью в белых оттенках и лишь местами из светлого дерева. Сюда же постелили ковёр с длинной шерстью, где можно стопами утонуть, а по утрам и запутаться. Места не много — одноместная, широкая кровать, прикроватная тумба, рабочий стол, пару полок над и под ним, конечно, шкаф до потолка с тремя отделами и ожидаемо с зеркалом по середине в полный рост. Светлое дерево и белые фасады по утрам отражали оранжевые рассветы, радуя эстетический взгляд любителя. Тем выматывающим днём после процедур в стенах больницы парень быстро уснул и лишь утром следующего дня заметил полный одежды шкаф, лекарства и витамины по списку врача, его же заключения и новенький смартфон. По неволе Тэхён вспомнил своё первое появление после похищения. Они что-то там перепутали, долго извинялись и вырастили парня до этого момента в полном роскоши, уча правилам своего высшего общества. А потом отправили в бордель. Однако, Ким уже всё оправдал, ненароком услышанный разговор про подставу и случайно вышедший на связь «отец», коим называет своего путеводителя, не оставили в нём чувство предательства и страха. «Это временно, дай мне время найти тебя. Они тебя не тронут, я позабочусь, прости» — голос из динамика всё ещё на повторе в голове. Он успокаивает, прямо как на этом кресле, убаюкивает до сладкого сна. Некий Ким Намджун, приказавший не отказывать себе ни в чём, появляется ежедневно, лично составляя список покупок. Книга в музыкальных пальцах, аккуратно заполненные полки и последние два расслабленных разговора — полностью его заслуга. Омега чувствует себя здесь по крайней мере не заложником. Возможно, принцессой с драконами вдоль и поперек. Но ему не привыкать. От сравнения с принцессой сам не замечает, как зажмуривает нос, отворачиваясь удобнее. Никакая не принцесса, сам кого хочешь сожрёт. Да так сожрёт, что пару недель назад в руках мужчины плакал, а от мелкой дрожи избавился лишь неделю назад. Чонгук усмехается этим мыслям парня. Он не так давно нарыл, откуда вообще на голову свалился ребёнок. Ношу птице вернуть должны были в тот же миг, пока не узнали, что это не просто какой-то портовой работник. Да, отец некогда сироты был простым человеком, но не его покровитель и тот, кто действительно заменил родителей. Некий китайский бизнесмен под псевдонимом «Мрак» навевает подозрения на уровне предчувствия. Таким мелочам Сатана всегда придаёт значение, и сейчас не пытается легко отпускать его. Балам. Стоит имени Ким Тэхён пройтись по стенкам сознания, как ласковое прозвище звучит на устах. Тяжёлый вздох срывается сам от огромного груза на немолодых плечах. Надо думать о другом. И вновь уходит в работу, даже не подозревая солнечный взгляд на затылке.

***

Мужчина с зачёсанными назад волосами открывает дверь машины, оставляя почтительный поклон. В той же позиции встречают в ряд выстроенные работники в едином изумрудном костюме. Шум главных дорог за спиной не стихает, но и не нарушает картину, в которую идеально вписывается высокое стеклянное здание точно выше двух десяток этажей. Женщина с холодно бледной кожей, в которую вписываются голубые ледники вокруг зрачков, словно кровью выделила бледные губы алой помадой. Чёрное платье длиной чуть выше щиколоток, которые прикрыты высокими, кожаными сапогами в цвет, из такого же материала красные перчатки хранят больше образ, чем тепло. И неизменным остаётся белый песец на плечах. Чуть прикрыв лицо краем чёрной шляпы, она сжимает чуть сильнее маленькую сумочку. Профессионалы улыбаются, обслуживание здесь на высшем уровне. София усмехается: её привезли в один из лучших отелей. Ожидая встречу здесь, та ровно шагает, идёт вперёд и лишь в лифте в окружении двух телохранителей может позволить себе заворожённо улыбаться. Двери шикарного пентхауса открываются для неё приветственно, современный стиль приходится по душе. В голове всплывает восхищение и явная жадность. С плеч, прямо на кафельный пол, спадает мех, по краям украшенный линией теплого света. Светлые глаза изучают каждую деталь, проходясь скользким взглядом, и подмечая дорогой интерьер. Огромные панорамные окна, которые в миг бросаются в глаза завораживают, заставляют задержать дыхание. Каблуки стучат вслед за торопливыми шагами и несдержанный выдох восхищения срывается с алых губ. На небесно голубых, очень светлых и никогда чистых зеркал души отражаются высотки, совсем ещё тусклые блики вывесок. Губы тут же расплываются в лисьей улыбке. София внутри богреет, теплеет. Она наконец добралась до цели. Для кого-то подняться с цокольного этажа на верхний — ничего. А для кого-то нужен лифт. И её лифт всё ещё задерживается в городских пробках. Так она думает, пока: — Господин Чон не пребудет. — Как? — недоумевает, готовая хмурыми, густыми бровями каждого изрезать. Только в ответ молчание. Льдинки в глазах трещат на осколки под напором вьюги, пока звонок не утихомирил неизвестным номером, который, к сожалению, Мюллер знает наизусть. — Чона сегодня не будет, он привёз меня в пентхаус, — выдаёт последнее с новой улыбкой. — Здесь такой шикарный вид, своя коллекция вина… – Забываешь, — раздается с того конца мужской голос, — тебе нельзя. Не нарывайся, там его люди. Ещё успеем. Короткий звонок завершается, заменяясь звоном сообщения с короткой датой и адресом. Ярость как рукой сняло. А его действительно стряхнули чьи-то нежные пальцы, по которым истосковалась дама.

***

Появление новой персоны на «Короне» раздражает Хосока сильнее. Его брови непривычно хмуры, скулы остры, а в глазах черти пляшут по новой. Кажется, те и не отдыхали. Появление такого количество омег в окружении брата не может не беспокоить ответственное лицо. Именно девятый ребёнок Сатаны отправил демона в мир смертных, в младенческое тело. Сколько бы злобы тогда в нём не питало, переминаясь с ленью, порой через себя пройти легче, если ты перенял от людей не только энергию их безделья. Бездельничать не дают. И вдох сделать некогда. Щелчок палца сменяет вид из подземной парковки на яркий свет панорам. Совсем забылся — в городе ещё день. Слишком светлый, ясный, благодаря отражающим свет белым кристалам — ещё раздражающий, кусающий, прямо как Хосок сейчас. Не хватает жару подать. –Сука, — шипит тут же, острыми когтями шею давит и уничтожить пытается. Не церемонится, скалится, ядом чужой души травится. А та в страхе шевельнуться не может, лишь маникюром алым — под губы — царапает чужие руки, ледяные, без намёка на живую кровь, только чужую сжимает, и её собирается. Веки тяжелеют под напором страха, на краю двух миров, заставляя душу плесать. Новое порочное слово срывается меж кровью пропитанных губ. Он с силой откидывает на мягкий диван женщину, когти прячет под перчатками и скрывается так же быстро, как появился, оставляя после себя лишь страх и цепкие руки на полотне жизни. Воспоминания о том омеге, который пребывал в особняке, вызывали у Чона младшего смешанные чувства. Внешне шатен действительно был приятен, с невинным видом, который так многие приписывают детям. Несовершеннолетний не стремился обольщать, украсть или завладеть. В этом отношении он отличался от других, кто претендовал на нежность старшего. Но приятный облик этого омеги маскировал его истинное намерение — был уверен брат. Старший снова начал воображать себя смертным, решив влюбиться в себе подобного. Это вызывало у Девятого смех и некоторое разочарование. Какой смысл в таких иллюзиях? Она тоже не отличалась от остальных. Дьявол среди людей, играющая свою игру. Чонгук нашёл себе пару, и он уверен, что в конце концов пожалеет об этом. Тогда уж обязательно шенс упрекнуть своего брата, который, кажется, утратил рассудок, чтобы забыть об истинных ценностях не упустят. Эти размышления привели к мыслям о родственниках и их ролях в этой жизни. Старший брат всегда был глупцом, и теперь, когда он решает играть в эти игры, ответственный за сеи деяния не мог не испытывать к нему раздражение. Ведь он должен был быть мудрым, быть образцом для подражания. Но, к сожалению, он старший лишь по возрасту, но не по мудрости. Собой Хосок гордиться до глубин миров. Живёт сотни лет и ни разу никакая омега в голову прокрасться не смогла. Он уверяет — так будет до конца. Он не брат. Он сильнее. Мысли о Тэхёне возбудили проведать и того малого, что делает Чон сию минуту. Дар своей натуры демон ценит. Демоны — существа капризные в своиз нравах, до боли жестоки в собственной плоти, готовые сжирать всё на своём пути. Да, именно такие эти дьявольские отродья, порождение глубочайших желаний людских против бога, сами себе идолов создавшие и сами же их врагов кормящие. От этого мерзкого желания всех ненавидит до глубины души. На костёр бы, в огне ужасном, всех красавиц, нет краше. От такой внезапной мысли кулаки сами по себе сжимаются. Придумали сами себе ад называемый «обществом». Да костров на них уже мало! Кулак, пропитанный злобой врезается в твёрдую стену пустой комнаты напротив братского покоя. Ещё одна тварь живёт, веселиться. Все его сутки пропитаны самобичеванием и… — О дьявол, что за сладкий вкус? — по змеиному шипит, скалиться не человечно, зубы острые языком обводя. — Уж не лень ли это? Моя стихия, — еле от стены сотрясающего смеха сдерживает себя. За такое кандалов было бы мало. — За то на птенчике как будто они лишь и висят. И целиком голый… — Не забывайте, где вы, — раздаётся строгий, пропитанный несвойственный для подземных холодом женский голос в голове. Девятый вновь шипит, снова по ряду заострившихся зубов языком проводит. Будто холодной водой облитый котёнок стоит, волосы и вправду взмокли ледом. Пятерней их назад подправляет, огненные кончики когтями чуть не подполяет. Ещё одна способность — чутьё. Уж очень они чувствительны к живому, ох уж эти демоны! Когти вновь скрываются за кончиками пальцев, превращая пылающего внутри в не менее жаркого снаружи. Возвращая к себе более призентабельный вид, Хосок врывается как любит — без приветствий в белоснежную комнату. Глаза режит белый свет, пока сам он проморгаться не успевает. Что-то тяжёлое бьёт по лицу, чуть царапая идеальную кожу. Дьявола ребёнок хмурится, почти сразу же скалясь, пока не видит в углу кровати темную макушку. А та прячется, глазами бусинками смотрит, такими блестящими, такими темными, прямо как почвы, к коим те близки. Прямо как их души. «Глаза — зеркало души? Что ж, он определенно наш.» Какова же хитрость братская, старшим он прозвался не зазря. Теперь в это верится с трудом, но верится же? Неторопливо шагает вперёд, чуть голову к земле склоняя и хватает книгу в мягкой обложке, вслух читая: — Эрих Мария Ремарк. Жизнь взаймы, или у неба нет любимчиков, — мычит, подходя ближе к и без того напуганному мальцу. — Интересная книжка, — и протягивает ту без злобы. А мальчик принимает, доверчиво руку тянет, чуть сильнее пальцы сжимает, тем самым мнёт обложку, прямо как его когда-то, такого же мягкого. — И такого же помятого, кем-то напуганным тебя забрал мой брат, — будто мысли читая, садиться на корточки Чон. — Может себя увидел, а может тебя насквозь, — последнее добавляет понизив голос, возвращая себя в настоящую натуру. А Тэхён вздыхает, с ним сидит не человек, рядом — злоба, чистой воды обман. Он его баюкает своим голосом, заставляет прятаться и шипы пускать. Скалиться себе подобно заставляет. Скинув голову на собственные колени, он прикрывает веки, обнимает себя покрепче. Устал. А Хосок видит — поддался. Его чарам неземным, в царство снов, приятное, коим называют людишки, жалкие, никчёмные, ничего не мыслящие. Пока некогда когтистые пальцы в волосах зарываются, шатен даже не замечает, как засыпает от незначительного массажа. Этот же массаж высасывает из него всё, всю душу распотрошить готовы. Только вновь о скалы бьются волны, разбиваются на капли — бриллианты. Тяжело старшего замок сломить, пускай того падшим прозвали. Дьявол есть дьявол. После посещения демона, парня начинает слегка потряхивать. После первой же встречи испуганный юноша надолго запомнил страшную ауру и отчётливые металические нотки крови. Во рту будто собирается красная жидкость, изнутри течёт, в горле застывает. Конечно, накатившие подозрения тоже не могли оставить мальчика без своего внимания. Он должен был остаться незаметным жокеем, в итоге оказался в центре игры. Лишь бы лошадь не подвела. Из мыслей вырывает характерный стук, после которого едва шевеля губами издаётся «Войдите». Его голос такой ломки, тихий, как только родившегося птенчика, до боли напуганного отсутствием матери. Шаги звучат громче привычного на высоких, заостренных каблуках. Мужчина подходит в тёмном пальто, явно из улицы — весь в мокром снегу. Улыбка от этого ползёт на лицо, усмешка, чуть издевательство. Совсем юное и невинное. Но Ким того себе позволить не может. Не положено, не этому обучено. Ещё совсем недавно накрывший с головой за запертыми дверями и такими несвойственными этому особняку белыми стенами, внушенный собственным сознанием, детскими мечтами покой не оставила и следа. Лишь беззаботно разбросанные вещи, такой же не готовый к приёму столь статного вид говорит о свободе в доме. Чонгук к этому и стремился. Не запереть птичку, не затащить в свой мир, а посадить в обманчивую свободу, как клетка у окна. Большой балкой тому свидетель — ничем не отличается. Щека от пощёчины порой горит, вызывая улыбку. Только вот хрупкое создание, иль лишь вид его, вызывает бурю мурашек и еле слышное «Балам» в подкорке мозга. Чон им поддаваться не думает. Этот мальчик не его ребёнок, но ребёнок верного союзника. Забота о мальчике до лучших времён на плечах альфы. Не принято так у них — омеги и дети непосегамы, запретны. И от собственного упущения столь важного правила душит ночами, заставляют льдинки под ромом таять. Еле слышно дыша, мужчина подходит ближе, чуть склоняет голову в бок, смотря в глаза под пушистой чёлкой вьющихся прядей. Хочется пальцы в них зарыть и погладить. Тоска по своему рядом с мальчишкой становится сильнее. Тянет. Не к нему, не к этому ребёнку. Его собственное, родное тихо шепчет, плачет в огне, вызывая вибрацию боли прямо от сердца. Заверяли — его нет у дьявола. Обманули снова получается? Именно. Все, кто там, обманули, свои же падшим сделали. Кожа на перчатках чуть скрипит, заставляя большие глаза зажмуриться. Внимание переводится на случайное сокровище. Пальцы аккуратно касаются щеки, скользят к подбородку, красное, жаркое тело холодом травля. Поднимает лицо, в глаза глядит. Такие разные, такие прекрасные. Голубой озёрный переливается в свои глубины, такой близкий его бытью, его происхождению. Завораживает. Голову кружит. –Сумасшествие, — шепчет, чуть больнее сжимая. Тэхён весь жмуриться до белых пятен, чуть морщит нос и губы поджимает, вызывая усмешку. — Ещё совсем ребёнок, – ядовито тянет, хмельным взглядом омутов скользит. — Как тебя угораздило то ко мне попасть? — Что…? — на выдохе вырывается, когда чужое тепло исчезает, вновь поступая тяжелыми шагами каблуков. Осанка мужчины несвойственно пошатывается, взгляд всё к небу поднимается. И что он там нашёл? — Спи, — оставляет напоследок. И снова дверь открыта. Чёртов дьявол.