Проигравшая сторона

***

Майкрофт делает ошибку, оставив меня дома одного, с одеждой. В его шкафу я нахожу чёрный костюм с подходящей талией, хотя он немного длинноват. (Понятно, что он больше не подходит моему брату и висит в его шкафу только как вдохновение для его усилий по соблюдению диеты.) Для моих целей он подойдёт. Я планирую, как буду выглядеть, чтобы лучше наблюдать за Джоном и этой женщиной. Ответом является импровизированная маскировка, которую легко осуществить с помощью украденных очков и карандаша для глаз, нарисовав усы. Я сразу замечаю его; он сидит за столиком в выбранном месте. При виде человека, по которому я постоянно скучал в течение двух лет − сейчас, здесь, во плоти − у меня перехватывает дыхание. После стольких лет я ожидал, что он просто будет выглядеть неправильно, непохожим на идеального Джона, которого я представлял, пока меня не было, но моё первое впечатление − насколько идеально он выглядит, сидя в одиночестве, с настороженным лицом, но будучи всё ещё открытой книгой для меня. Конечно, мне придётся пересмотреть это впечатление. Джон всегда был сдержанным, но сейчас он играет роль. Достаточно ли он хороший актер, чтобы справиться с этим? Его лицо действительно выдаёт его. Это было то, о чём я постоянно беспокоился в течение тех месяцев, когда меня не было, думая, что он не будет горевать должным образом, потому что он знал. Но, о Боже. Я скучал по этому человеку. Снова дыша, я замечаю различия. Первое, что не так, это то, что он похудел. У Джона никогда не было лишнего веса, но он всегда был крепко сложен. Его габариты невелики, но он держится как гораздо более крупный мужчина. Сейчас он выглядит почти так же, как при нашей первой встрече: уменьшенным в размерах. Тогда он потерял свою цель, может быть, даже волю к жизни. Теперь я задаюсь вопросом. Является ли это уменьшение действием в интересах женщины, заставляющим её думать, что она нужна ему? Или горе измотало его? Я трачу несколько минут, сосредоточившись на нём, пока он сидит, хмурясь над картой вин. Через мгновение я предложу ему помочь, вот он шанс увидеть Джона Ватсона, который вышел за дверь два года назад, запретив мне умирать. Джон в основе своей честный человек. Человек с гораздо большей уверенностью в мире, чем у меня. Иногда мне удавалось обманом заставить его что-то делать, но никогда вопреки его внутреннему чувству правоты. Я не называю это моралью; в конце концов, он стрелял в людей. Во всяком случае, это не упрощенная мораль в виде десяти заповедей. Это внутренний компас, чувство правильности. Он доверяет своим инстинктам, как и я своим. Мои, однако, как правило, корыстны. Я привык с восхищением наблюдать за его вспыльчивостью. Мой брат однажды назвал это синдромом маленького человека. «Невысокий человек с коротким запалом» − такова была его оценка. Высокие мужчины проявляют презрение, а не гнев. У них нет приступов гнева; у них твёрдое мнение. Я полагаю, Майкрофт верит в это. Как правило, гнев Джона был направлен в мою сторону не на меня. В холодильнике, где также есть молоко, яйца и лосось, который он планировал съесть на обед, находится не так много частей тела, которые он может вынести. Это не гнев, а просто доведённое до предела раздражение. Его гнев приберегается для тех, кто плохо обращается с людьми. Хотя он набрасывался на людей, которые называли меня уродом или чудаком, и даже избивал их, иногда я становился мишенью его гнева. Он всегда хотел, чтобы я был лучше, заботился о людях, к которым привязаны бомбы, сочувствовал погибшим. А я всегда отвечал, что не помогает переживать ужасные вещи, когда ты можешь их решить. Его разозлило, что я не позволял людям видеть человека, о котором, как он был уверен, заботились. Только дважды я видел его сердитым из-за того, что я причинил ему боль. Первый раз это было в Баскервиле, где я накачал его наркотиками, чтобы проверить теорию. Теперь я понимаю, как это повредило нашей дружбе, и я молча поклялся никогда больше не лгать ему − по крайней мере, не таким чудовищным образом. Но я чудовище, хотя он никогда этого не увидит − не мой Джон, который ищет хорошее во всех людях. И я снова солгал, вот почему мы не виделись два года. Мне пришлось солгать, и ему пришлось уйти, чтобы я мог притвориться мёртвым. Вторая неправильная вещь − это усы; из-за них он выглядит старше. Я предпочитаю, чтобы мои врачи были чисто выбриты. Но видеть его живым наполняет меня такой радостью, что я не могу думать о том, что это значит. Возможно, маскировка, подобная той, что я только что нарисовал на своей верхней губе. Я беру карту вин и протягиваю её Джону. Никто никогда не смотрит на официантов. Я мог бы надеть костюм клоуна, если бы это имело значение. С моим лучшим французским акцентом я предлагаю помощь. Не поднимая глаз, Джон вздыхает и закрывает глаза. − Идиот. Что ты здесь делаешь? У меня нет хорошего ответа на этот вопрос, поэтому придётся сказать правду: − Я скучал по тебе. Я хотел тебя увидеть. − Тебе лучше убраться отсюда, пока Мэри не вернулась. − Ты делаешь предложение. − Я киваю на коробочку с кольцом. − Это не входило в план, − шипит он. − Какого хрена ты здесь делаешь? Прежде чем я успеваю ответить, он поднимает взгляд и улыбается через всё помещение. − Убирайся, − шепчет он, засовывая коробочку обратно в карман. Отступив на пару шагов, я остаюсь достаточно близко, чтобы наблюдать. Мой взгляд следует за взглядом Джона, и я вижу, как она приближается. Она блондинка, миниатюрная и симпатичная. Достаточно маленькая, чтобы стать хорошим убийцей, обманчиво красивая, чтобы быть Мориарти. Джон встаёт, чтобы отодвинуть её стул, улыбаясь так, словно он без ума от неё. Она лучезарно улыбается ему. Я делаю вывод: единственный ребенок в семье, лингвист, умная, медсестра (частичная занятость), близорукая, лгунья, сама печёт хлеб, не питающий иллюзий либеральный демократ, любительница кошек, романтичный шрам от аппендикса, секретная татуировка, 12-го размер, лгунья... Роль лгуньи − это само собой разумеющееся, учитывая, кто она такая. Остальное не имеет значения. Я подхожу ближе, чтобы расслышать, о чём они говорят. Бутылка шампанского облегчила бы эту задачу. Я перехватываю её по пути к другому столику вместе с ведёрком для льда. Когда я снимаю фольгу с бутылки, я слышу, как Джон говорит: − Итак... если ты позволишь, Мэри, если бы ты могла найти свой путь, э-м-м... Не в силах остановиться, я делаю шаг вперёд. − Сэр, я думаю, этот винтаж придётся вам исключительно по вкусу. В нём есть все качества старого, с некоторыми оттенками нового. Мэри хихикает, а Джон закатывает глаза. − Нет, извините, не сейчас, пожалуйста. Слова продолжают литься из моего рта с французским акцентом: − Как пристальный взгляд толпы незнакомцев... внезапно осознаёшь, что смотришь в лицо старому другу. Возможно, это самый глупый поступок, который я когда-либо совершал, но на данный момент Джон не может игнорировать меня. У него не будет другого выбора, кроме как подыграть. Если бы я уже не был убеждён, что Джон замечательный, то, что произошло дальше, ошеломило бы меня. Всё это время я представлял, как раскрываюсь перед Джоном, что я скажу, что отразится на его лице... Шок, который он изображает, когда поднимает на меня глаза, кажется очень реальным. Гнев ужасающий. Я вытираю усы и отпускаю небрежное замечание о Джоне, не уверенный, каким может быть мой лучший образ действий. В этот момент Мэри, кажется, понимает, кто я такой. То, что до этого момента она даже не взглянула на меня, говорит скорее об анонимности официантов, чем о бдительности убийц. Ловушка сработала слишком рано. Джон явно в ярости, используя эту ярость, чтобы усилить свою реакцию. − Два года, − шепчет он. Его глаза наполняются настоящими слезами. Он смотрит на Мэри, словно подтверждая, что то, что он видит, реально. Затем он стонет и опускается на пол. − Я думал.. ты был... − Ну если коротко... Я не умер. − Возможно, потребуется больше подробностей, но способность выразить моё тщательно сформулированное объяснение покинула меня. Предложения из пары-тройки слов − это всё, на что я способен. − О, боже мой! − Мэри сейчас смотрит на меня, вероятно, догадываясь о вещах, о которых я предпочёл бы, чтобы она не знала. − Это ты − но ты мёртв! Ты спрыгнул с крыши! − Её актерское мастерство настолько хорошо, насколько должно быть у убийцы. Она знает так же хорошо, как и Джон, что я был жив последние два года. Она не преследовала бы Джона, если бы не верила в это. Драма продолжается, все мы играем свои роли. Джон переписал сценарий, который я планировал, и не будет ни слезливого примирения, ни объятий, и уж точно никаких поцелуев. Я не герой, не злодей; я клоун. − Э-м-м... Джон. Я понимаю, что должен перед тобой в некотором роде извиниться, − предлагаю я. Мэри недоверчиво разевает рот: − Ты хоть представляешь, что ты с ним сделал? У меня есть идея на этот счёт, и, вероятно, я заслуживаю того, чтобы меня ударили. Может быть, и не три раза, но, безусловно, Джону причитается пара бесплатных попаданий. Час спустя нас вышвырнули из ресторана, кафе и шашлычной. У меня идёт кровь из носа. Джон поймал кэб для себя и Мэри и молча ждёт на обочине, в то время как Мэри улыбается мне, будто только что стала членом тайного общества #SherlockLives. Если сегодня и будет победитель, то это Мэри Морстен. − Я уговорю его. − Её улыбка уверенная; огонёк в глазах говорит о том, что она не намерена делать ничего подобного. Когда кэб отъезжает, я представляю, как они в тишине едут обратно в свою маленькую опрятную квартирку и лежат вместе в постели. Более того я не представляю; я не мазохист. Чёрная машина заворачивает за угол и подъезжает к тому месту, где я стою, прижимая носовой платок к окровавленному носу. Не дожидаясь, пока опустится стекло, я забираюсь на заднее сиденье. Майкрофт, конечно, в ярости. Я редко видел его таким рассерженным. Мой брат не вспыльчивый человек; я один из немногих, кто может его спровоцировать, и хотя я бы предпочёл не быть объектом его гнева прямо сейчас, это не совсем неожиданно. К тому времени, как мы возвращаемся в его квартиру, его ярость становится ледяной. Когда он смотрит на меня, я чувствую, как у меня на носу образуются сосульки. − Я не был настолько очевиден, − повторяю я. − Джон подхватил мою идею и пошёл по ней. Может быть, это не лучший способ объявить о моём возвращении, но я сделал так, чтобы это зависело от него. Я бы отступил, вышел через заднюю дверь... Качая головой, Майкрофт недоверчиво фыркает. − Ты думаешь, она идиотка? У меня чешется верхняя губа; усы, нарисованные карандашом для глаз, были плохой идеей. Джон не смеялся; он был зол. Я не только оскорбил Джона, но и моя кожа воспалена. Я выгляжу ужасно, моя рубашка в крови, лицо распухло. − Большинство людей такие. − Не лучшая защита. − Ну, рано или поздно она всё равно узнала бы. Ты не можешь держать меня здесь взаперти вечно. Он зло смотрит. − А я не могу? − Джон был рад меня видеть. Может, он и не показывал этого, но я думаю, что был. Может, тебе стоит пригласить его, чтобы мы все могли поговорить об этом. Его молчание тяжёлое. − И Мэри, кажется, я нравлюсь. Это должно сработать в нашу пользу. Майкрофт пристально смотрит на меня, оценивая мой идиотизм, вероятно, думая, что на этот раз я сошёл с ума. Придя к какому-то выводу, он решительно кивает. − Тогда на Бейкер-стрит. У меня есть для тебя небольшое поручение, которое, я надеюсь, убережёт тебя от неприятностей. В Лондоне действует подпольная террористическая сеть, остатки организации Мориарти. Мои источники сообщают мне, что планируется неминуемая атака. Ты займёшься этим и оставишь Джона в покое. − Он не один, − отвечаю я. У моего брата, похоже, закончилась мимика. Он просто выглядит уставшим. − Не связывайся с ним. Не звони, не пиши смс, не посещай его больницу и не следуй за ним по улицам. Оставь его в покое. Он свяжется с тобой, когда придёт время. Сосредоточься на задании, которое я тебе дал. Действительно, рутинная работа. Майкрофт склонен сваливать подобные вещи на меня. Хотя было бы интересно, если бы я смог уговорить Джона поработать со мной. Но сначала, возможно, мне придётся извиниться. Миссис Хадсон кричит, когда я открываю дверь 221Б, но, по крайней мере, она меня не бьёт. Началась реакция на мой недавний плен и избиение. И разочарование от того, что я увидел Джона, почувствовал его руки на своей шее, но не в романтическом смысле. Я лежу на диване и почти не двигаюсь в течение трёх дней. Миссис Хадсон поднимается наверх и заваривает чай, затем меняет простыни на моей кровати. Она суетится в гостиной, передвигая стопки постельного белья и полотенец, подогревая мне чай и болтая без умолку. − Мне было интересно, как долго твой брат собирается продолжать платить за квартиру. Он запретил мне что-либо передвигать, но я иногда приходила и вытирала пыль. Даже в музее нужно протирать пыль, знаешь ли, из-за лака. Рамы для картин − ужасные пылесборники. И что это делает с тканью обивки... − Она проводит рукой по спинке стула Джона. − Ты уже видел Джона? С тех пор, как он переехал, я так редко его вижу. Однажды он приходил на чай, но это было несколько недель назад. Выглядел ужасно. Не только усы, но и.. хорошо. Сказал, что у него есть девушка. − Она многозначительно смотрит на меня. − Он был посвящен в твой секрет? Я почти говорю ей правду, но останавливаю себя. Я всё ещё играю роль, но теперь это удивительный Шерлок Холмс, который воскрес из мёртвых после того, как разбил сердца тех, кто его любил. К счастью, таких было немного. Миссис Хадсон приняла моё объяснение и, за исключением редких колких замечаний, похоже, двинулась дальше. Джона труднее понять. Я помню его лицо два года назад, когда он впервые понял, что я планирую. Боль от осознания, гнев от того, что его не включили в план, печаль от того, что он слишком незначителен, чтобы иметь значение. Сегодня вечером я увидел гнев. Хотя я ненавижу разбивать сердце Джона, приятно осознавать, что он горевал. − Нет, я не мог ему сказать. Я защищал вас всех, позволяя вам думать, что я мёртв. − Но теперь мы все в безопасности? − Абсолютно. Надеюсь, это не преувеличение. Майкрофт всё ещё беспокоится о Новом Мориарти, но это Лондон, а не Сербия. Установить жёсткий контроль над этим городом было бы непростой задачей для любого преступника. Даже Мориарти пришлось инсценировать свой дебют, а затем он в последний раз поклонился, прежде чем по-настоящему насладиться моментом власти. Одна вещь о власти предсказуема: всегда будет другой Мориарти. Мэри Морстен − ещё один Мориарти? − Ты знаком с его девушкой? − Её вопрос поражает меня. Миссис Хадсон не известна своими способностями читать мысли. Или, возможно, она просто предпочитает игнорировать меня, когда я хочу, чтобы она просто заварила чай и перестала так много болтать. Я пытаюсь улыбнуться, довольствуюсь тем, что не гримасничаю. − Да. − Какая она? − Х-м-м... Умная, симпатичная. − Я пожимаю плечами. − Немного лучше, чем женщины, с которыми он встречался раньше. Лицо Джона, когда он увидел, что она приближается. Одурманенный. Я забыл подумать о том, что это значит. Актерские способности Джона лучше, чем я подозревал, но этот взгляд... Джон никогда не любил ни одну из женщин, с которыми встречался. Он бросал каждую из них, не задумываясь, стоило мне сказать: «Приезжай немедленно». Если бы он влюбился в женщину, она была бы красивой, но и опасной. И он смотрел бы на неё так же, как он смотрел на Мэри Морстен. Миссис Хадсон морщится; ей явно ненавистна сама мысль о Мэри. − Я была удивлена, вот и всё. Всегда было ясно как божий день, что он души в тебе не чаял. Я беспокоилась о нём после твоей смерти. После первой недели он больше не мог здесь жить. Сказал, что это слишком сильно напоминает ему о тебе. И теперь, когда ты вернулся, что ж, я не могу представить, чтобы эта женщина надолго задержалась здесь. − Она похлопывает меня по руке. − Он вернётся, вот увидишь. − Они женятся. Она недоверчиво смотрит на меня, а затем хмурится: − Тогда тебе лучше дать ему вескую причину вернуться. Она, как всегда, права. Джон, может, и человек привычек, но у него было достаточно времени, чтобы отвыкнуть от меня.