Мафия

Жизнь в этом месте шла по пизде. И никто такому течению с каждым новым рассветом не удивлялся. Вероятно, ко всем прочим бедам добавилось отсутствие как такового рассвета в городе и, как следствие дезориентация в пространстве и времени. Ночь украла большую часть светового дня, солнце скрывали промозглые тучи, и, если в начале ребята задавались определенными вопросами, то сутки на четвертые вопросы себя изжили. Ответов не было. Паника, ссоры, скандалы по поводу и без. Ребята боялись. Страх сжирал каждого по одиночке, а в толпе он творил с ними нечто, что иначе, как собачьими отношениями назвать было нельзя. Пацаны дичали. Больше не осталось смысла, пути и главное — цели добить Мафию. Все они выживали и доживали. Это испытание оказалось пострашнее, чем пробег по этапу. Погода портилась с каждым днем, солнечного света в городе не видели, лишь жалкие попытки дожать света сверху. В домах гулял сквозняк и мрак. Дом Бытовские основательно перебрались в пару соседних домов и общагу Универсама. Вова больше не удивлялся, завидев аборигенов на своем пути. Только лишь старался не попадаться им на глаза и не вступать в открытый конфликт. Отчаяние коснулось и его — ругаться было лениво и бессмысленно. С Вадимом они не избегали друг друга. Желтый зачастую пропадал на работах по расчистке, которые больше не были нужны, ведь на улице в кромешной тьме было не разобрать, на что ты напоролся. Вадим маловероятно сбегает прокатиться на своей машине, потому что дорогу съела тьма, из-за чего была большая вероятность не вернуться обратно. Значит Вадим просто искал уединения и помогал Вове не видеть себя лишний раз, поэтому не мозолил глаза. Нагретая пацанами комната была, конечно, уже неким родным местом, но от них все-таки хотелось спрятаться. Вова прошмыгнул из спальни, оставив дурацкие игрульки в карты на желание, и нашел укромный уголок на кухне. Дверь здесь вынесли опять же в одной из бытовых потасовок. Суворов поставил перед собой стакан с водой под собственные желудочные звуки и мониторил дорожку лунного света, благо этот источник света им оставили. Очень-очень хотелось есть. Прикрыв глаза, Вова втянул воздух как-то уж слишком жалко, мечтая о горячей булке с сочной котлетой и листиком салата. Скучать даже в пустующей кухне не приходилось, дальше по коридору из настежь открытых дверей то и дело доносились громкие голоса. Вова смотрел в темноту, мечтая, чтобы его покой не порушили. «Мечтать вредно», — послала его судьба, и уже скоро сбоку раздались тяжелые шаги. Еще не увидев человека, ориентируясь на слух, Суворов заранее знал, кто к нему идет. По телу прошло волнующе-щекочущее напряжение, как после долгой разлуки. Быстро смахнув волосы с лица, Вова обхватил прохладный стакан, сев максимально расслабленно. И, нет, он не прихорашивался — всего лишь привычка. Вадим с ходу сбавил шаг, заметив Суворова. Замедлился на секунду и что-то решив для себя, прошел на кухню, предварительно повесив куртку на спинку стула. Двигался так, будто в упор Вову не видел или оставил ему место для маневра тихо уйти. Вова исподлобья следил за возней Желтого: тот, нагнувшись в три погибели над раковиной, умывался или скорее мылся, разбрызгав воду на пол. Даже подбородку Вовы досталась пара капель, которые он аккуратно вытер, прикрыв глаза. Он точно сходил с ума, если замечтался, оказаться в общей душевой с Вадимом, где вода будет лупить по ним сверху, пока они будут заняты друг другом. Томный взгляд Суворова скользнули ниже, находя интересное в приличной заднице Вадима, обтянутой трико, и литых спинных мышцах, что перекатывались под футболкой. Вова сглотнул, покрылся румянцем и отвернулся, пока никто не заметил его горящего лица. Желтый обтерся полотенцем, накинул его на шею, сел напротив, тут же уставившись на Вову. Не сбежал, значит поговорят. Эта игра в молчанку была громче слов. И так было всегда. Так стало привычно и почти нормально. Вова, чувствуя на себе долгий, тяжелый взгляд, вместе с тем ощущал, как горит правая щека и шея с той стороны, которую он выставил для обзора, пытаясь отвернуться и сделать вид тупого умника, которому все ни по чем. — Здравствуй, — первым подал голос Вадим, сбивая Суворова с равномерного дыхания сиплым хрипом. Вова поджал губы, мелко кивая. Желтый сидел махиной огроменной смирно, чуть сгорбившись, тогда как сам Вова с легкостью уместился на небольшом углу, обхватив ноги. Умом Суворов понимал: здесь ему нечего ловить. Их последний разговор вышел ужасным. И этот, вероятно, не станет исключением. — Я скучаю по твоему голосу, — вымучено выдал Вадим, чуть подаваясь вперед, чтобы Вова точно услышал. А Вова слышал и горел. Сердце забилось чаще и чаще, учитывая, что оно и так колошматило, стоило Желтому переступить порог кухни. — И по тебе. Воздух между ними накалялся до критичной отметки, а Суворова, как оглушило насмерть. Он задергался, все-таки подумывая удрать. Ебаную привычку убегать, когда в лоб говорят такие откровенные вещи, Вова списал на свою неопытность. Решив отцепиться от стакана, Вова его опрокинул, как ошпаренный. Ведь Вадим накрыл до невозможного теплой рукой ладонь Суворова, чтобы он пришел в себя. И ни в коем случае не уходил. Вторая рука Вадима вынула из кармана куртки что-то. Это что-то покатилось через стол к коленям Вовы. Вадим указал глазами на яблоко. — Что происходит? — вырвалось у Вовы самое дурацкое из дурацкого. Желтый слегка сдавил пальцами ледяные костяшки Суворова. — Тебе. Вова смотрел то на яблоко, то на Вадима. В итоге сощурился, желая выдать очередную язву и подавился воздухом, стоило Вадиму развернуть ладонь Суворова и медленно обрисовать по бархатной коже маленький круг. Это движение или сам Вадим сводили с ума — разобраться было трудно. Вова без истерик, медленно отвоевал свою руку обратно и спрятал ее в вытянутый рукав. — Хочешь подкупить меня? — Всего лишь накормить, — пожал плечами Желтый. — Бери, не укусит. — Боюсь, как бы дорого не обошлось мне яблоко, — все еще выпендриваясь, ответил Вова. Ну, конечно, он бы накинулся на яблоко без всяких мыслей и торможений! Но принес его Вадим, а это уже другое. Второй вопрос, где он его откопал. Суворов так и спросил, обтекая слюной на сочную, садовую вкусноту. — Нашел. Представляешь, на деревьях растут, сам удивился. Ага, то есть не факт, что он сам их ел. Суворов с подозрением смотрел на Вадима. Жест был приятный и неожиданный, как рояль в кустах. А еще Вова не успевал за переменой в поведении Вадима. В их последний разговор он говорил другие вещи, те, после которых не дарят яблоко. — Ну, хочешь, я попробую? — Нет уж, — Вова выхватил яблоко и прикусил его, так что сок брызнул. Вадим усмехнулся по-доброму, когда Суворов протянул руку, указывая на яблоко. Мол, кусай, я здесь один, возможно, отравиться не собираюсь. Это было для вида, Вова знал, что Вадим не ел столько, сколько и остальные ребята, поэтому поделился. Табурет под Желтым со скрипом завизжал, стоило его придвинуть вперед. Зубы вырвали кусочек, а мягкие губы, оставляя слюну на пальцах Вовы, прошли по ним разве что не поцелуем. Все то время, пока Вадим кусал яблоко, он не сводил глаз с Суворова. — Хватит, мне оставь, — с хрипом попросил Вова и больше не делился. Он точно свихнулся, потому что хотел слизать остатки сока, слюны и губ Вадима со своих пальцев. Вот бы не только на них остался след Желтого… Подобные мысли Вова прогнал грозным «Кыш!» Желтый отстранился, вытирая рот, продолжив красиво дожевывать и играть с фантазией Суворова. — Так, ты говоришь, нашел в садах, — прочистив горло, начал Вова, чтобы сбавить накал. — Спрашивается, на кой черт ты вообще там гуляешь? Прежняя зазноба Вадима возвращалась, и он был даже рад. По крайней мере Вова с ним говорил. — Не могу здесь находиться, — потому что душно, потому что давит неизвестность и явный намек на приближающийся конец. Желтый все чаще думал о том, что их тупо запрут в городе, пока они не подохнут от нехватки еды и прочих бытовых вещей. Это сводило с ума. Он не рисковал уходить далеко, машину свою не видел с неделю, но желание глотнуть свежего воздуха было сильнее страхов попасть в лапы вдруг появившегося из ниоткуда зверья. Те прогулки хорошо устаканили определенные мысли в голове Желтого, которые касались их с Вовой. Вадим одним своим лицом передавал эти мысли Вове. Он же умница, все поймет без слов. Суворов лениво жевал и кивнул в итоге предельно обреченно. Им нужно было выбираться, потому что помощи ждать не от кого. Вова набрался смелости, понимая, как рискует и понизил голос. — Ты почему не сказал мне про… , — Суворов глянул в пустой дверной проем, и убедившись, что за ним нет лишних ушей, выдал, — про Зиму? Вадим резко захотел курить. Вова смотрел на него в упор, отстукивая огрызком по столу. — Ты о чем? — О-ой! — вспыхнул раздраженно Суворов, — умоляю, прекрати! — шепотом гаркнул он. — Я все знаю, и у тебя ничего не получится, ясно? — Вов, — быстро начал Вадим, не совсем понимая сути претензии. Если Суворов говорит о том, о чем думает Желтый, то это, кажется, пахло проблемой. Суворов быстро встал, подошел вплотную к сидевшему Вадиму и навис сверху. — Он будет жить, а ты не станешь дожимать эту линию с, — Вова еще раз обернулся через плечо и прошипел у самого носа Желтого, — убийством Вахи. Вадим задрал голову, несильно отпрянув. Это их игра в гляделки, в движения осторожные, где сами же вязли, как в трясине — испытание на выдержку. Желтый утопал в сумрачном блеске глаз. Возбужденный, переёбанный эмоциями Вова всегда горел, как при высокой температуре и глаза его становились такими темными, как разлитый мазут по асфальту, что переливался на солнечном свете. На Вадима смотрела красота, если бы она была обличена в физическую оболочку. В таком состоянии, когда вовлечен в другого, думать трезво и серьезно выходило с переменчивым успехом. Желтый понимал только одно — у них конфликт взглядов, а такое парой предложений не решить. Только все дальше в тернии. Вова зашипел, глухо стукнув костяшками по столу. Ему явно была не по нраву физиономия «я буду стоять на своем» Вадима. — Кивни, если понял меня, — чуть не рявкнул Суворов дрожащим голосом, ведь понимал, что уже перешел границу. Подобрался к Вадиму так близко, не оставив между ними пространства, что немного сбавляло спесь и заставило волноваться. Вадим нервно повел плечами, будто собрался сложить руки на бедра Суворова, вынуждая его напрячься. Фантомно Вова уже чувствовал, как ладони давят и сжимают их. В голове пронеслась шальная мысль оседлать Вадима, и что бы он тогда делал? Был бы таким стальным, выдержанным и контролирующим себя? Вова очень сомневался, как впрочем и в себе. Желтый свел брови и без жести, предупреждающе подался вперед, вместе с чем Вова сделал рывок с шагом назад. Сердце стучало бешено, колени дрожали, а руки вовсе не слушались. Его пугало неумение совладать с собственным телом рядом с Вадимом, поэтому он так часто повторял Валере про «схожу с ума». Чувства эти кто вообще придумал? Почему сверх и такое чумное, химическое гуляло по крови, превращая Вову в жалкую лужицу? Вова злился. Он правда злился на себя, на упрямство Вадима, на ту бурю, что исходила от него. Она же Суворова в пыль стирала. Прямо трактором переезжала. То была обратная сторона любви? От нее пахло болезнью. И Вова был больным, страдающим и немощным. Он, поверженный в хламину, даже сейчас был готов всего себя отдать Вадиму. Уже отдал, чего уж там строить из себя. — Ты просишь меня о невозможном. Игра заходит хер пойми куда, — сказал Вадим, даже не собираясь подыгрывать Суворову. — У нас один выход закончить ее, ты это понимаешь? Желтый понятия не имел, что там происходило между Вовой и Вахой, поэтому даже не собирался вестись на мелкие угрозы. Угроз как таковых не было, но они были в интонации. А это о чем-то да говорит. Вова громко вздохнул, сжимая кулаки, он задергался и развернулся. Сначала злым был, затем поменялся в лице, не понимая зачем Вадим упирается. — Почему? — обречено спросил он. — Как будто непонятно: нет Мафии, нет Игры. — И? — Что «и»? Мы будем свободны, — Вадим растерянно посмотрел на Вову. — Ты и я… , — он запнулся, — мы дома. Хочу, чтобы тебя покой окружал, а не эта чертова ловушка. Вова не знал, что ответить. Вадим переживал за него. Пиздец. Для Суворова была странной вполне понятная просьба: не голосовать или на самой Игре в одного не идти против Зимы. Неправильно это было. Если Вова еще и пояснять начнет, то разговор рисковал перетечь в иное русло. Там же был Кащей и переменчивое поведение Вадима, который на дух не переносил Костю. И вдруг всплывшие в голове слова Валеры про ревность Желтого. Из каких-то мелочных, стервозных побуждений Вова может и хотел бы напиздеть Вадиму о том, как ему весело с Костечкой, и какой он весь из себя прикольный. Только то была неправда. А Вова даже иронизировать на тему «мне здорово с Кащеем» не хотел. — Вы с ним подружились? — спросил Вадим в лоб, меняя тон на серьезный, стальной и холодный. — Что? Ты видел его вообще? Нет, конечно, — быстро ответил Вова, обхватывая себя руками. Он больше не садился, а прислонился к холодной бетонной стене. Так затылок приятно и отрезвляюще холодило, не позволяя ему вальсировать в неправильном потоке мыслей. Они смотрели друг на друга слишком долго. Вове даже показалось, что жадно сделанный глоток слюны и ее перекат на языке Вадим проследил ревнующим взглядом. Да что вообще происходило? Желтый присел на свое место, чтобы не напрягать Суворова. — Мне не нравится Кащей, и то, как он таращится на тебя, — вдруг выдал Вадим, в первую секунду сбивая Вову с толку. Пока до Суворова не дошло: Желтый спрашивал не про Зиму. — Знаю, что вел себя, как скотина, по-другому не умею, но сейчас говорю серьезно: этот… , — Вадим положил руки на стол, нервно надавливая на ногти. — Ему от тебя что-то нужно, или не знаю, Вов, невооруженным взглядом видно, его мотивы, — низкие, грязные, про обесценивание, а Вова другого достоин, хотелось сказать Вадиму. Он не умел красиво говорить, и все слова так и повисли в воздухе. Вова наблюдал, как Желтый жарится буквально, как уж на сковородке. Он бы еще постоял, испытывая Вадима да только зачем? Суворов вроде как и без слов понимал Вадима. — Ты зачем это сейчас говоришь? Я и без тебя знаю, что нахер Кащею не сдался, — чуть грубо сказал Вова. А никто не обещал щадить Желтого, учитывая то количество выпитой им у Суворова крови. — Я тебе вроде как в прошлый раз уже сказал, что он меня не интересует. «Прошлый раз» они ни разу нормально не обсудили. Вадим встретился с Вовой глазами, думая об одном и том же. — Это не значит, что его не интересуешь ты. — И плевать. Меня желания Кащея мало волнуют. — Вов, ты что вообще не соображаешь? Окажись ты с ним наедине, даже думать страшно, на что он способен. — Я могу за себя постоять и лишний раз пересекаться с этим упырем не собираюсь. Можешь быть спокоен, — в такой же злой тон ответил Вова. — А мне не спокойно! — прикрикнул Вадим. — Я не тебе не доверяю, пойми правильно. И мозги тебе поласкать не собираюсь. Просто… , — Желтый потер шею до жжения, — во мне сидит такое огромное желание закрыть тебя от него в первую очередь, и со всеми своими возможностями я будто все равно слабее. Ощущение это ёбаное, как будто я не успею. Вову неожиданно улыбнуло, он прикрыл лицо вытянутым рукавом ветровки. — Говорит человек, который приказал встречаться с ним в потемках на кладбище, — усмехнулся Суворов. — Кладбища не было, — быстро ответил Вадим, не разделяя веселья. — Ты же понял, о чем я. Вадим поклацал пальцами по столу, выдохнул, как перед прыжком и встал. — Вадим, — осторожно попросил Вова, машинально двигаясь назад еще на полшажочка, и даже эти миллиметры сделать было некуда. Он и так подпирал собой стену. Желтый повел руками вниз от волнующего контура чужих плеч, не переставая смотреть в глаза — они вели его, как поводыря. Ладони Вадима опустились и сжали холодные пальцы Вовы чуть не у самых подушек. После всего Вадим не хотел, чтобы Суворов испытал это обманное чувство, будто им только в моменте будет хорошо. В этот раз все по-другому. Желтый больше не бежал от себя. Его место рядом с Вовой. — Мне жаль потерянное время, — признался он. — Оно привело не туда. От пульсации собственной крови в ушах, шепот Вадима Вова слышал, как крик. — Жаль? Не туда значит. В груди до больного заныло. Зарыдало. Давление сжатыми ладонями стало сильнее. Вадим видел, как Вову уносит совершенно в другое русло. Он вжался в грудь Суворова, бодая того подбородком в лоб, заставляя смотреть на себя. Всегда делал что-то такое через силу, на инстинктах, как звереныш. А Вове нравилось. — М? — промычал он чем-то жалобным, как губы накрыло теплом. Горячо, вкусно и мало, потому что Вадим сорвал маленькое давление на губы, развел их языком, втянув нижнюю губу, мгновенно разрывая накаляющую связь. — Мне жаль потерянное время, когда я самому себе запрещал и тебе плохо делал. Вов, — тихо позвал Вадим, ласково задевая ямку над верней губой Суворова. Их пальцы переплелись, немного царапая кожу на внутренней стороне ладоней. Они так сильно хотели касаться. — Мне только с тобой хорошо. Вова мелко кивал, соглашаясь, потому что это были и его мысли. Он точно также боится и хорошо ему только рядом с Вадимом. От чувства этого некуда было деться. Видимо, не так сильно они от него убегали, если пришли к единому финишу. — Не хочу я больше врозь. Похер мне, куда приведет, на всё похер. Я с тобой до талого хочу, прими это, пожалуйста. Вова от нехватки воздуха резко выдохнул, откинув голову, тем самым показывая себя воспаленным, как в лихорадке и шею, обнажил. Его трясло, как в подступавших конвульсиях. Слова Вадима звучали в голове, как бред, когда умираешь в ломке и не соображаешь толком, где правда, а где галлюцинации. Простыми словами Вова не мог поверить своим ушам и верил одновременно. Вадим же рядом стоял, совсем близко. Дышал часто, сжимал влажные, отогретые ладони и смотрел чисто, как всегда дурманя. Желтый видел, как сложно Вове. Себя удавить хотел. Это как он измучал Суворова, чтобы тот смотрел настолько напуганного, пытаясь уложить простые слова в голове? — Вов, — шепнул Вадим, не напирая. Это он так думал, пытался не перегнуть, чтобы совсем уж не задавить Вову. А Суворов дышать не мог и стоять на ногах. Его коротило. В слезы даже хотелось, но их совсем не было. Или толкнуть Вадима в грудь, наорать за все хорошее. И все, сил не осталось, даже эмоцию приличную выдать. Вова мурашками покрылся, чувствуя, как Вадим носом по шее водил. Прикрыл глаза, почувствовав теплый оставленный губами под острым подбородком. Вадим и поцеловать хотел, и прикусить бархатную, солоноватую кожу, оттянув ее. Только не посмел грань пересечь. Успеют еще, сейчас и простого быть рядом хватало. — Ты дрожишь весь. — Посмотрел бы я на тебя, — с задержкой ответил Вова, в конце усмехнувшись. Ему бы зеркало, чтобы убедиться, что усмешка была усмешкой, а не перекошенной гримасой в дрогнувшем лицевом нерве. Наверное, по-уродски вышло и совсем не симпатично. Вадим, несмотря на убеждения Суворова, каким гоблином сейчас он казался, оставил еще один поцелуй на щеке у самого носа и в сам нос. Нежно так. — Мне… я, — глаза Вовы забегали, — дай мне воздуха, ладно, — попросил он, пытаясь найти выход. Вадим сошел в сторону, не препятствуя. Вова разве что не свалился на кухонный уголок и опрокинул в себя жалкие остатки воды. Даже побил по донышку, чтобы последнюю капельку забрать. Желтый сходил до раковины и поставил перед Суворовым прохладный графин, в который он тут же вцепился, поблагодарив улыбкой. И все же Суворов считал, что она выходит у него какой-то нервной, если не дерганной, как тик. Еще бы! Вадим молча ждал, даже пытался не разглядывать Вову. Пытался. Выходило с трудом. — Нам же сейчас, ну… , — Суворов обвел небольшую кухню рукой, — не знаю, — сдался он. — Не знаю я ничего и как будто боюсь завтрашнего дня. Он же может не наступить. Или наступить для кого-то одного. Вова чувствовал себя кретином, который не в состоянии связать двух слов. Признание Вадима — хорошо. Оно, как освобождение. Как открытая дорога перед которой стоишь и не знаешь, что делать, куда двигаться. Это пугало больше, чем радовало. — Тоже пока понятия не имею, — ответил за двоих Вадим. — Кажется, мы крепко влипли, да? Вова кивал, поймав указательным мизинец Желтого и улыбнулся ему. — Вов? — А? — У тебя красивая улыбка, всегда хотел это сказать, — играя скрещенными пальцами улыбнулся Вадим. Главное — он успел это сделать. Вова не мог усидеть на месте. Ему хотелось что-то делать, куда-то нестись и повести за собой Вадима, только бы вытащить наружу, какой-то бешеный крик то ли радости, то ли скопленного психа. — А что обычно делают дальше? Вадим блеснул глазами, отзеркалив улыбку Суворова. — Свидание? — предположил он, понимая, что они оба это имели ввиду. Вова на неком смущении принялся играть мизинцем Желтого и валить его, как в спарринге. — И куда бы ты меня пригласил? Договорить не дал шаркающий шаг. — О-о! — вдруг раздался голос из коридора и показалась вальяжная походка Цыгана. — Какие люди? Что тут у вас? Терки какие-то, шушукаетесь? — чуть не взвизгнул Ринат и вылупился почему-то на Вадима. — Свидание? А я помешал, да? Вова закатил глаза, громко стукнув стеклянным дном об стол. Вот лучше бы его и дальше изводила лихорадка, а шею грели губы Вадима, чем тремор и раздражение от появления этой навозной вши. — Нахер сходи. Не видишь, ты здесь лишний? — Развернулся и ушел, — сказал Вадим, быстро перехватив руку, которой Ринат потянулся в плечу Вовы. Больное давление на кисти Цыгана усиливалось. — Сломаю, — пообещал Желтый. Вова серьезным стал, задрал голову, убедившись, что Желтый не шутит. Да хоть бы он всего Цыгана переломал, никто плакать бы не стал. Но он того не стоил. — Вадим, — позвал Суворов. Он даже не приглядываясь слышал, как скрипит пережатая кожа руки в стальной зажим. Желтый Вову не слышал. Сжимал и сжимал кисть Цыгана, пока того не перекосило. Рука звонко ударила об стол так, что Вова отпрянул, чтобы и его не задело. — Суки, — сплюнул Цыган под ноги, сжимая посиневшую травмированную руку и быстро вышел. — Он же вернется, — сказал Вова. — Плевать. Цыган давно напрашивался, все его выходки перешли границу дозволенного. И оборзевшую морду пора было поставить на место. Нехер людей задирать. Суворов поймал ладонь Вадима в свою и развернул пятерню, вместе с тем проверяя потертые пальцы. — Не болит? — Ерунда, — ответил Желтый. Ему было странно вот так позволить Вове трогать себя, когда он сам этого захотел. Поглаживание указательного пальца Суворова были приятные. Вова вдруг приблизил руку Вадима к себе и приложил к ней лицо, как на подставку и прикрыл глаза. Так бы и сидел. Из коридора снова послышались голоса. Похоже Ринат передумал и решил взять реванш. Вова хотел было отстраниться, как Вадим завел руку ему за ухо, пощекотав там пальцами. Оба усмехнулись и притихли, когда на кухне показался Вахит. Зима, конечно, заметил обоих, давно привыкнув к предельному мраку, выпил воды жадными глотками, будто эту самую воду у него отберут. Постоял немного, приходя в себя, и вышел, оставив пацанов шушукаться. Ушел да не ушел. Вахит вдруг замедлил шаг, развернулся и посмотрел поочередно на обоих. — Нет. Не-ет, — протянул он и уставился на Вадима с претензией. — Да, ну, нет! Вы серьезно что ли? — как в бреду тараторил Зима и пнул стул. — Блять, я же тебя просил, Вадим. Желтый иронично склонил голову, только сейчас понимая, что Вова не в курсе, каким батьком возомнил себя Вахит. — Не твое дело, — только и сказал он. — Воду попил? Всё, гуляй. Зима тут же перевел взгляд на Суворова. — А ты чего сидишь? В комнате места мало? Он тебе зачем? Другой компании не нашел? Вова изогнул бровь. — А ты чего раскомандовался? Где хочу там и буду сидеть, — фыркнул Суворов, подпирая подбородок ладонью. — У нас вообще-то разговор деловой. — Ага, вижу, как вы оба здесь пристроились для разговора. — Не перегибай, — сказал Вадим. Вова цокнул. Поведение Зимы уже ни в какие ворота. Задрал. Не ясно, что такого он увидел, учитывая, что находились ребята на достаточном расстоянии. «Глазки-то как забегали. Так уж и разговор деловой. Ага, рассказывайте!» — подумал Вахит, мысленно махнув рукой на пацанов. Он так и знал, что Вадим не сможет удержать яйца в руках. Обязательно катить будет, будто заняться больше нечем. Опять же, понимая, что спорить бесполезно, Зима задумчиво задрал голову к потолку. Малой его давно утомил. Но Вадим — ему зачем ввязываться в передряги с Вовой? И почему именно с Вовой? Нет, окей, не его дело в общем-то. Только даже так внутри было неспокойно. Зима сомневался в Вадиме именно, как в мужчине для Вовы. Он пока ни черта для него не сделал. А Вахе нужен был в том числе собранный Суворов, который будет рядом с Валерой. Да, цинично рассуждал и даже перегибал с навешанной Суворову ответственностью в лице Турбо. Но Зиме было по-хуй. После всего, когда Вахита рядом не будет, Валера хотя бы на первое время не должен остаться один. Ему Вова по всем фронтам в качестве поддержки будет необходим, а Вова вздумал личную жизнь устраивать. Это был лютый беспредел. Зима процедил что-то нечленораздельное, будто даже психанул, оставив все внутри себя. Подобная реакция уже не понравилась самому Вадиму. — Он со мной, так понятно? Хорош зубоскалить, сами разберемся, — с нескрываемой злостью надавил Желтый. Тошнотворное чувство, будто он помешал и влез, куда не просили, не нравилось Вадиму. Он же себя на своем месте ощущал и от Вовы больше открещиваться не собирался, хоть Вахит убился бы на месте. «Да что ты говоришь?» выражение лица Зимы притупил подскок Вовы, который оказался между ними. — Да хватит вам, других тем что ли нет? Разойдитесь, — устало выдал Вова. Парни, не особо горя желанием набить друг другу рожи, присмирели. У них больше привычка была с подозрением относиться друг к другу. Если же глобальное брать, Зима, как и сам Вадим где-то да ощущали — протянут руку помощи. Своих же в беде не оставляют, учитывая тот факт, что из адекватных ребят они были, пожалуй, в единственном экземпляре. — Так-то лучше, — чуть командным голосом раздал Суворов, получая от Зимы некое предупреждение, чтобы не зарывался. Они может и не чужие друг другу люди, но борзеть Вове никто команду не давал. Суворову все охи-вздохи Зимы были по боку. Он ему не отец в конце концов, пусть Валерой командует и не лезет к Вадиму. Это чувство было новым, будто Вова принимал Вахита. Характер, конечно, сложный, но другого не завезли. Приходилось работать с чем есть. А вот это принятие было уже звоночком. Им всем не похер друг на друга. Дружба что ли? Беда или радоваться? Стало не по себе и страшно. — Вах, хорошо что ты пришел. Нам троим вообще-то нужно поговорить. — Вов, я тебе уже все сказал. — Ты сказал хуйню, — Вова стукнул, как задел по касательной, для проформы, кулаком в плечо Вахи и тут же пожалел об этом. Зима покривился. Его рука ныла, не переставая, а обезбола не было. — Я не хотел, — оправдался Суворов. — Нет, ты серьезно что ли? — не выдержал Вадим из-за спины, который увидел достаточно. Вова вон как жалеет Вахита и ведет себя достаточно приветливо. Смотреть было противно, что сомнительная дружба запеленила ему глаза. — Какие здесь могут быть обсуждения, кроме очевидного? Его порешить, и дело с концом. — Я смотрю у тебя дохуя получилось это. На словах мы все Габдулла, блять, Тукай, — на сарказмах выдал Зима. — Че? — слишком пренебрежительно бросил Вадим. Еще и посмотрел, как на мусор. — Че слышал, — в тон ему не унимался Зима. Он бы и рад поддаться Вадиму в Игре. Только не было гарантии, что Кащей отпустит Вахе такой выкрутас. Он же прямо сказал про честную, мать его, игру и Валерой пригрозил. Убить нужно по-настоящему, без фарса и поддавков. — Вадим, убить… , — Вова вовремя прикусил язык. Он не доверял даже стенам и пустому в потёмках коридору. Зима тут же мелким шагом прошелся вдоль от кухни до выхода к спальням и обратно. Вернулся неторопливо, поправив съехавшие до резинки боксеров спортивки и кивнул Суворову, чтобы продолжил, — убить Мафию не выход. Вадим проследил за лениво мазнувшему взгляду Вовы. Тот и внимания не обратил на блеснувший вполне себе крепкий торс Зимы. Однако, Желтого не отпустило. Ко всему прочему Вахит нервировал своим частым нахождением рядом с Вовой. И не скажешь, что дружат, зато как Зима не откроет рот, оттуда постоянно защита и загончики адвоката наружу лезли. Бесило, что Вова к Вахе прислушивается. Как здесь остаться равнодушным? — Аргументы будут? Или тебе так Вахит сказал? — А ты можешь без нотки истерики? — провоцировал Зима, обращаясь к Желтому. — А ты можешь пасть закрыть? Не с тобой говорю, — колюче отбил Вадим и обратился к Суворову, который не знал, когда вставить слово. — Вов? — Да, Вов, скажи ему, — сделал акцент на «скажи» Вахит, откровенно издеваясь над Вадимом. — Ну, ты-то хоть сохраняй спокойствие, — попросил Суворов, с укором глянув на Зиму. — С вами хоть о чем-то можно договориться? Ваха приподнял руки, капитулируя. Вадим раздражался, потому что Вахит вроде и себя, пока не оправдывал, но стоял на чем-то своем, а мнение самого Желтого по боку. И Вова пытался балансировать между ними, и что, примирить? — Вадим, — позвал его Суворов. — Давай без нервов? Всем сложно. — Секунду мне дай, — ответил он. Желтый слишком долго закрывал глаза на очевидные вещи, и проморгал момент, когда Вова связался с Кащеем. Поэтому сейчас держал руку на пульсе. Вадим был нормальным, здоровым мужиком и всего лишь отгораживал свое от всяких умников. Вова, который ближе всего стоял к Вахиту и в полоборота к Вадиму изредка смотрел Зиме в глаза. Между ними явно происходил немой диалог. Желтый раздражался от вязкого давления какой-то нависшей тайны. Паранойи «от меня что-то скрывают» не было, но если кажется, значит не кажется, и все тут. Вот и грызло Вадима. — Игра может закончиться совсем скоро, — вместо Вовы подал голос Ваха, заметив, как малой мнется и слишком долго подбирает слова. — Откуда такая информация? — после недолгой тишины спросил Вадим. — Меня уже подзаебала ваша секретность. Вов, или кто-то говорить начнет, или я тут нахер не нужен и пошел. — Стой. Не уходи, — Вова выставил руки в дверном проеме, хотя Желтый и шага не сделал. Вахит с Вовой переглянулись и брови Зимы приподнялись. Он бы цокнул, когда сообразил, что от Вадима утаивают ту часть, где фигурирует Кащей и появление Вовы в его доме, особенно гулянки Вовы на той стороне, о которых можно нафантазировать достаточно, чтобы не оставить это просто так, но играть на чужих нервах не стал. Зима даже так, из низких побуждений оттолкнуть правдой, не играл грязно доверием Вовы. Сам скажет, если захочет. — Знаю, и все. Вадим усмехнулся. Ни слову не поверил. — И все? Думаешь, два твоих слова убедили меня? — саркастично заметил Желтый, смотря Вахиту в глаза. Зима сделал злое лицо. Он дохуя трепаться не собирался. Если Желтый предпочитает дуться, то и черт с ним. — Думаешь, я буду шутить такими вещами? — Думаю, можешь. Ты же, — Вадима перебил Вова, встав перед ним. — Вадим, умоляю, помолчи. Вы оба меня задрали, хватит провоцировать друг друга. Вова, понимая, что двух этих собак даже травить не нужно, чтобы они все-таки сцепились, решил идти до конца и не сочинять красивую ложь. Будь что будет. Вова вернулся на место: опять вполоборота к Вадиму. Даже в полумраке ему было стыдно говорить о том, о чем уже знали два человека. Окей, никакого преступления не было. Да, был в ёбаном городе драконов, но ощущалось оно неправильно. Как то, о чем лучше бы Вадим никогда не узнал. — Я был у Кащея дома и своими глазами читал статьи в газетах. Там, дома, только об этом и пишут, — скороговоркой выпалил Суворов. Он чувствовал на себе тяжелый, сменяющийся от недоверия и сомнения до принятия взгляд Желтого, ведь и Зима стоял с не менее сложным лицом. Вадим хотел развернуть Суворова на себя, но рука повисла в последний момент. Он лишь потер кулак. Вова прикрыл глаза, искривив губу. Не оправдать чужих надежд — стремное чувство. — Нам нужно либо ждать, либо, не знаю что, но убивать мы никого не будем, — через силу договорил он. Вадим заходил по квадратным метрам, что были ему отведены. Его раздражал блядский Кащей, и те мысли, где он был с Вовой. С Вовой в его доме. Отлично. Эту гниду хотелось изжить со света, как самое никчемное существо. Он вымораживал по всем фронтам. И Ваха бесил не меньше. Он был в курсе этого маленького секретика. Заебись. У Желтого было слишком много вопрос, и ни один он не задал. Вова выдал краткую сводку, и это видимо, все что нужно знать. Спокойнее впрочем не было ни черта. — Вадим, — позвал Суворов. — Ты меня услышал? Вова хотел бы, чтобы Желтый правильно его понял, поэтому не стал распыляться в оправдания, вроде тех «это не то, о чем ты подумал». — Я. Тебя. Услышал. Суворов рвано выдохнул и отошел на шаг, а сам как в яму свалился. В общем-то иной реакции он и не ждал. Даст время Желтому прийти в себя. Если он не придурок, а им он не был, то они смогут спокойно поговорить. Ведь между ними было еще столько недосказанного. Весь недостающий пазл хотелось заполнить долгими разговорами обо всем и ни о чем. В своих мечтах Вова фантазировал о хорошем: как им с Вадимом в будущем будет легко говорить и делиться сокровенным. Это чувство шло от гарантии доверия, а Суворов доверял Вадиму, как никому. Желтый претензий не кидал, ведь Суворов по факту ничего ему не обещал. Ситуация вроде как не вышла за черту, только это не мешало рассудку Вадима пошатнуться в очередной раз при упоминании имени ёбаного хлыща. В голове не укладывалось, как это Вова побывал с ним на обратной стороне и вернулся обратно. Вернулся обратно и вел себя, как ни в чем не бывало. Или изменилось что-то в Суворове, только Желтый башку свою в песок так глубоко засунул, что ничего не заметил? Парни настороженно выжидали реакции Вадима в томительном застое. Желтый обычно горячку не порол и эмоции свои открыто выражал, если было за что. На Вову не накинулся — хорошо, но и молчание его прилично затянулось. — Возьми себя в руки, — ледяным тоном сказал Вахит, смотря на метания Желтого. Зима ухватил Вову выше локтя, который уже места себе не находил. Сжал не крепко для вполне себе поддержки и кивнул незаметно. — Драматизировать не будем, окей? Никто не умер. — Ты бы рот свой закрыл, — послал херова дипломата Вадим. — Заебал. — Знаешь что? — Вахиту даже повод был не нужен. — Иди на хуй, я будто для себя стараюсь. — Да, ч-черт, пожалуйста, давайте потише, — взмолился Вова. Они же снова перешли на крик. Вадим хотел курить и больше не слышать ничего из того, что задумали эти заговорщики. Значит, они не первый раз обсуждали подобную тему, если вели себя настолько спокойно. — Кащей — ублюдок, мы все это знаем. Он обманом заманил к себе малого, так? — Ваха подтолкнул Вову в плечо, чтобы тот шевелил булками и по-быстренькому организовал нормального Вадима, а не стальной комок нервов вместо него. Суворов побил Зиму по рукам, мол сам разберется и сменил траекторию, когда и слова вставить не дали приближающиеся голоса. — Да чтоб их, — выругался Вахит. Оравы пацанов здесь только не хватало. Валера в числе последних вошел на кухню, под общий кипиш быстро чмокнув Ваху в лысую макушку, благо тот сгорбился и опустил голову достаточно, чтобы это не вырезалось из общей картины. Турбо примостился к стойке рядом с ним и продолжил разговаривать с ребятами. Зима участие в болтовне не принимал, он нашел интересное в разглядывании деревянного покрытия и слабо-щекочуще задевал носом правую лопатку Турбо, от чего Валера, не отвлекаясь, улыбнулся в разговоре. — Вов, зря не играл с нами. Кира раздели до трусов. — Ага, спасибо Турбо. Вовремя заорал про вытекающие глаза, — усмехнулся Миша. — Боюсь, у меня была бы огромная травма, — улыбаясь, ответил Валера. От смеха у него болело все лицо. — Это еще почему? — не понял Кирилл. Турбо, паскудно ухмыляясь, показал маленькое расстояние от указательного до большого пальца. — Ой, да пошел ты, — отмахнулся Кирилл, по всем фронтам принимая нескончаемые смехуёчки Валеры. Комнату заполнил дружный смех, где не до смеха было только троим.

этой же ночью

— Нет, не надо! — на эмоциях выкрикнул Вова, тут же до боли вцепившись в плечи Кащея со спины. — Хватит, не трогай его! Суворов бил по лодыжкам и тащил Костю назад. Кащей повел плечом, смахнув руки пацана и зарядил Мише по живот, сгибая его пополам. Тот, не ожидая нападения, сложился, чуть ли не падая. На лице Ералаша полностью отражались недоумение и шок Суворова. Вова приложился виском в бетонную стену и забегал глазами по небольшому участку между коридором и спальней, где случилась потасовка. Тьма сгущалась, в доме царила полуночная тишина. Возня и копошение в самой дальней комнате не разбудила никого, и даже Вадим на своем дежурстве отключился за кухонным столом. В полумраке глаза Ералаша встретились с глазами Вовы, которого Кащея схватил за руку и быстро повел прочь из комнаты. На шум и голос Миши, призывающий пацанов поднять задницы, те кое-как засопели в недовольном и ворчащем, отрывая тяжелые головы от подушек. Миша, собирая звенящий шум в ушах и дикую боль в кишках, забил кулаком по стене и двери, пока не смог достаточно прийти в себя, чтобы закричать. Он звал Валеру, тряс кого придется, пытаясь пробраться вглубь комнаты до Турбо. Ребята, вырванные из сна, услышали его просьбу, но было поздно. Кащей забрал Вову. * Перед глазами плыл город. Монохромное изображение проезжало, не запоминаясь, а уровень внутренней тревоги зашкаливал. Случилось самое страшное. Суворов даже не старался избавиться от панического настроения, которое росло с бешеной скоростью, где рядом или даже в мыслях был Кащей. Он от слова «совсем» не внушал доверия. Теперь уж точно. Быть с ним, как заточить себя в комнате полной огня, что вот-вот доберется до газовой колонки — рвануть могло в любую секунду. Вова хоть и загадывал вернуться зайцем в город, но столкнувшись с реальностью, которая цапнула за жопу в самый неожиданный момент, не знал, как себя вести. Рядом с Кащеем нужно иметь холодный ум, а внутри сидела сплошная горячка. Она отражалась даже в подрагивающем голосе, несмотря на то, что Кащею нельзя было показывать свою слабость. Блядство. Вова не верил в свои силы… Кащей долго смотрел перед собой, удерживая рулевое вождение машиной одной левой. Ночь мерцала бликами, вокруг была тишина, накрывающая безлюдные улицы. Кащей сидел неразговорчивый, источая сплошное недовольство от недавней сцены. — Ты зачем орал? — Я не орал. Костя развернулся корпусом на Суворова. Угольно-темные черты лица подчеркнули его гнев. — Ты Мишу ударил. Не нужно было, — пытаясь сгладить углы, ответил Вова. — Я бы сам пошел. — Ты ж не хотел, — с претензией сказал Костя. Кащей ломал мозг Вовы. Он заявился в спальню Суворова посреди ночи, разбудил, затыкая одним лишь угрожающим блеском глаз, а Ералаш, который вышел отлить, вернулся не вовремя. В Вове боролись две стороны: Миша обязательно расскажет ребятам, и это успокаивало. Вову же будут искать, и тогда точно не забудут, по крайней мере не решат, что он сбежал. Вторая — плохая. Он совсем не хотел доставлять ребятам лишний повод для тревоги. А вдруг пацаны будут суетиться и наворотят дел. Если Кащей, к примеру, убьет Вову, будет даже лучше, если пацаны решат, что Суворов просто ушел от них. Со временем их отпустит. — Твоя машина? — любой, глупый вопрос — да, так будет лучше. Лишь бы разговорить шакала. Отвлечь, и самому не загоняться. Костя кивнул. Добиться хоть какого-то около адекватного объяснения не вышло. Кащея совсем не обрадовала реакция Вовы. Он же не рассчитывал, что Суворов кинется ему на шею при встрече? Выехав на улицу пооживленее, Костя заметно стушевался. Здесь были люди и машины в сонном потоке движения. Вова незаметно приложил руку к двери, наощупь поискав стяжку. Блокировка с шумом врезала по ушам, аж пальцы заныли. — Обойдемся без глупостей? — ласково попросил Кащей, блеснув зубами в улыбке. Суворов вжался в кресло. Главное — сохранять спокойствие. — Куда едешь? В квартале от них работал патруль, на крыше служебного авто люстра отбивала сине-красным. В груди Вовы все поджалось. Он понятия не имел, что будет, когда гайцы остановят их. Паранойя работала на всю. В тот единственный раз, когда Вова был выброшен в дом Кащея, на улице он не был. Суворов понятия не имел, случится ли проверка документов и узнают ли его. Доебутся ли до него в принципе? Ведь, если подумать, патрульные проверяли водителей и очень редко замечали пассажиров. Кащей сбавил скорость, дернул ручку передачи на себя, меняя курс налево. — Зачем ты съехал здесь? — на нервном уточнил Вова, понимая, что Кащей не хочет пересекаться с гайцами. — Какие-то проблемы с ними? — Прав нет, — коротко ответил Костя, чем хорошо так удивил Суворова. Как это нет прав? А машина? Гадёныш водил сносно. Не было дерганных движений, будто тот везет бревна, ни паникерских заскоков и потных ладоней от незнания где, куда и за что хвататься. — Мне это не нравится, — Вова сложил руки на груди. Он не был пристегнут и даже не собирался делать этого. Вообще-то было бы отлично, если бы их все-таки остановили. Плевать, что они сделают с Вовой, но Кащей темнил. А это уже был повод беспокоиться. Суворов аккуратно глянул на придурка, быстро соображая, как бы его дальше разговорить. Кроме желания дать леща упырю на ум ничего не приходило, но поддаваться эмоциям не стоило. Вова припомнил все те разы, когда видел на лице Кащея одобрение и заблестел глазами. Костя чуть напрягся, почувствовав как от плеча до локтя прошли холодные пальцы Вовы. — Я же правда переживаю, — сказал неправду Суворов, подавшись вперед. — Может поделишься? Кащею льстила забота, которой его не баловали, а внимание Вовы подкармливало эго. — Как видишь, водить я умею, но кабинет психиатра на медкомиссии не прошел. Вот кто бы, блять, удивился?! — Так и почему же? — с нарочитым интересом уточнил Вова, не убирая руку. Кащей поёрзал на месте, выезжая в панельный район с огромными высотками. От их вида сердце Вовы забилось в ребрах быстрее и тяжелее. Где-то здесь, должно быть, находилась квартира Кости. — Эти твари решили, я не достаточно стабилен, — признался он и покрутил у виска, тут же уронив руку на колено Вовы. — А ты как думаешь? Под натиском давления на своей ноге, Суворов соображал на слабую троечку. Свою растерянность показывать не стоило, он подсобрался и отсел, убирая руки-ноги подальше, скомкано улыбаясь (опять вместо улыбки была выстраданная гримаса). Скользкий взгляд Кащея прошел от макушки до пят Вовы. — Давай начистоту? «Давно пора», — подумал он и кивнул. — Меня заводит твоя неприступность, я еще не встречал таких. — Каких «таких»? Вова себя неприступным не считал. — Есть в тебе что-то такое, — размыто ответил Кащей. — Но меня жутко раздражает чувствительность людей к людям. У меня такого нет. Даже к тебе. — А ты что, не «людь» или нелюдь? Вове не нравится этот разговор. Он вел в конкретные дебри, где цену называли. — У меня много работы и большая занятость. Хочу расслабиться, — снова съехал с одной темы и завел другую Кащей. Шум в ушах Суворова нарастал. Слова ни в какую не шли. — Я же правильно понял, тебе есть что терять? Точнее кого, — Кащей говорил о Вадиме. Да, вполне обозначенная позиция Желтого говорила громче слов, и это было смешно для Кости. Для него влезть в чужое щекотало нервы, у него же такого никогда не было. Кащей в подобном еще не участвовал, и заводился, ощущая собственное превосходство. — Нервный ты какой-то, Во-ва, — Костя в очередной раз похлопал пацана по плечу. Сегодня Суворов был задумчив больше обычного. Видно, как его спекло ожидание и новый мирок, где сплошь была ночь. — Играть хотите, да? Замариновал я вас. — Ты удовольствие, да, получаешь, когда заставляешь кого-то страдать? Ты же специально притормозил Игру? — Вова всего лишь предполагал. Он не был уверен, имеет ли Кащей достаточно власти, чтобы учинить зачаток апокалипсиса в Игре, там, где остались ребята. Костя покатал слюну во рту, раздумывая над словами и сплюнул в открытое окно. — Игра может начаться прямо сейчас, нужно всего лишь твое согласие. — Почему моё? — А мне скучно, понимаешь? В банку загнал насекомых и жду, пока все передохнут. Нет, Вова не понимал. Скучно ему, видишь. Пальцы в розетку засунь, твою мать! Как у Кащея вообще язык поворачивался назвать ребят насекомыми? … хотя кем они по сути были? — Тогда же кто-то умрет, — тихо ответил Суворов, — если я дам согласие. — Они в любом случае умрут. — Тогда в чем смысл? Кащей ухмылялся, не отвечая. Ах, да, ему же скучно и нравилось ложками жрать чужой нервоз. Так он развлекался, играя на нервах, пока была возможность. — А Вадим? Вова замер и не дышал, решаясь озвучить одно единственное имя. За Вадима болела не только душа. Вова весь болел им. Прятаться и скрывать больше не было смысла. — Будешь исполнять мои пожелания, — Кащей глянул на кисть, там где, видимо, должны были быть наручные часы, сверился с ними и улыбнулся, — через время вернешься к нему. По рукам? — А чего ты хочешь от меня? Кащей капризно покачал головой, выходя из машины. Обошел ее, открывая дверь для Вовы и протянул руку. — Много вопросов, дорогой. Давай так: будешь говорить, если я даю добро, договорились? — подмигнул Костя. — Это же… Игра скоро закончится, ты не сможешь надолго привязать меня к себе, — нерешительный тон выдал волнение Вовы. — На сегодня все в загоне, а значит пока мне решать, что с вами будет. Логично? — Кащей игриво понизил голос. — И имей совесть, я вроде как считаюсь с тобой, разве нет? Это шантаж. Самый настоящий. Вова понимал это, а Кащей свои мотивы даже не скрывал. Противно было до омерзения. Дорога до квартиры прошла в тишине. Кащей и вовсе вел себя так, словно никого рядом нет. Он отключился и забыл о Вове, который плелся за спиной. Поднялись на лифте, не встретив ни души, и как оказалось весь этаж, а может нижний и верхний, принадлежали Кащею. Костя деловито развел руками и уточнил, в какую из дверей Вова хочет войти. Суворов даже голову не поднял, ему было плевать. — Как хочешь. Напрягала давящая тишина и отсутствие людей. Вова прошел тенью, не разуваясь. Обстановка внутри в этот раз оказалась иной, нежели в прошлый раз. Значит это другая квартира, где кроме них нет ни единой души. К тому же сегодня они были в городе, а вид из балкона в тот единственный раз был в отдалении от города, где высокие здания Вова рассмотрел с большим трудом. Ему нужно было двигаться, а ноги парализовано не слушались, на плечи давило нечто невидимое и больное, связки стянуло так, что Суворов даже, если бы захотел, ничего не сказал бы. Он тащился, как на заклание. — Ты мне нравишься, — Кащей развернулся с довольным видом, обласкал Суворова взглядом, за который ему хотелось втащить по роже. — Оказывается, когда ты молчишь, выглядишь еще красивее. Вова прочистил горло, не зная, куда деть глаза. Он молчал от переизбытка эмоций и шума в голове. — Сходи в душ, хочу сегодня расслабиться. Вову ударило что-то в грудину, он мелко отступил к стене, чтобы не упасть. Это был больной страх от непонимания, как воспринимать речь стукнутого ублюдка. Кащей расплылся в улыбке и долго смотрел на Суворова. Как ни странно он его не трогал и не применял силу. Ну, конечно, просчитал слабые стороны и знал, что Вова все послушно исполнит. Если бы за плечами Суворова не стояли дорогие ему люди, он бы вел себя иначе. Они бы не дошли даже до подъездной двери, там бы истерика, драка и дикая схватка случилась — весь тот невыплеснутый психоз пока сидел внутри, раздербанивая душу Вовы. — Можем вернуться обратно, — пренебрежительно сказал Кащей, наблюдая за пришибленным Вовой и щелкнул пальцами, — вот так окажешься рядом с остальными. Чего трясешься весь? Я же тебя не заставляю, ты меня в особом смысле не волнуешь. Простая механика, сечешь? «Простая механика», — повторил Вова, пытаясь сохранять рассудок чистым. Как бы ни было, Игра реально продолжалась, хер пойми, когда эту шарашкину контору прикроют. Нет, все, что сделает Вова — риск, а слова Кащея фарс чистой воды. Он паскуда, которая первой возьмется за Вадима. И, если Суворов мог выиграть для него немного спокойного времени, он сделает все. — Не надо, — Вова еще что-то хотел добавить и не смог выдавить ни звука. Такая больная лихорадка его била в тот раз, когда они виделись с отцом в последний раз. Кащей вдруг заходил по спальне, трогая вещи и переставляя их с места на место. Он болтал что-то неразборчивое себе под нос. Он, наверное, и думать о Суворове забыл, как заметил его тень, беспокойно приподняв бровь. — Тебе направления задать? Чья-то жизнь или твоя жопа, вопрос простой. Объективно, насколько мог, Вова понимал: ему нельзя выказывать сопротивление. Кащей уже запретил ему открывать рот, а если Суворов начнет драться и орать, будет только хуже. И хуже не Вове, а Вадиму, Валере, Вахе, Мише, другим ребятам. Вова не хотел быть причиной их проблем или чего хуже. Так подвести ребят он просто не мог. Не имел права рисковать чужой жизнью. — Бегом-бегом, и… — Костя прищурился, с ходу звякнув пряжкой ремня. — Растяни себя, я с этим возиться не собираюсь, если у тебя там, конечно, не колодец для десятерых. Гладкая кожа внутренней стороны щек Суворова воспалилась, обрастая рубцами и язвами, кожа по ладонях ныла от жжения, вонзенных в глубину ногтей. Он молчал, не смея падать еще ниже. Он и так был опущен и… унижен. Вова стоял, потому что двигаться не мог, как пришитый к месту. Кащей шарахался по комнате, болтая себе под нос. — Послушай, ты начинаешь раздражать. Вова наконец-то отмер, ощущая дикий холод. Он задержался в ванной. Сначала не мог справиться с собой, шел в отказ до последнего, затыкая рот рукой, чтобы не разрыдаться, как последний слабак. Потом пытался нащупать стекло кабинки, чтобы открыть ее. Глаза застилала пелена, тело боролось с разумом, и все шло наперекосяк. Вова даже оступился, едва не вывихнув бедро, которое после ныло втройне тупой болью и налилось синяком. Лучше бы он разбил голову и Кащей оттрахал его бесчувственное тело, малодушно пронеслось в голове. Когда-нибудь это закончится. Никто не придет на помощь. Вове она и не нужна, он сам справится. Как бы ни было, Суворов думал о своей безопасности и мать его, комфорте: глотая что-то горючее, затекающее в глотку он разводил пальцы внутри себя, больше ни о чем не думая. Это было машинально, без чувств и противно. Готовить себя для другого. Он мечтал совершенно о других условиях, обстоятельствах и человеке. Шею вместе с плечом обожгло от мощного давления собственных пальцев, когда Суворов до боли впился в это место, как при удушье. Ни о чем и ни о ком не думать. Не думать о Вадиме. Так он никогда не соберет волю в кулак. Сегодня Вова не был собой. Это был не он. И думать об этом он не будет. Никогда. «Когда-нибудь это закончится», — напоминал он, стеклянными глазами втыкая в бархатную обивку стенки огромной кровати. Кащей взял его — вот как это называется. Схватил за бедра, держал, периодически сжимая руки так, что после остались уродливые мазанные синяки. Побил членом между ног Вовы, вставил не до конца, думая, наверное, что бережет, удовлетворился жалобным гортанным задавленным воплем и долбил, как собаку, поставленную раком. Пустота в голове Вовы собралась в кричащий шум, а может в какой-то момент крик стал его. Он не слышал, не видел, не чувствовал, олицетворяя тряпичную куклу. Она даже Кащею не принадлежала. Она была безжизненна и пуста. Кащей не глумился, не требовал дососать, подрочить, изобразить игривую кису. Он был таким же странным, ужасным, роботизированно-не вовлеченным. Даже во время проникновения, что для Вовы оказалось сущей мукой, ведь он чувствовал каждый больной, жгучий, как истерзанной наждачкой толчок, Кащей витал в своих мыслях. Работал тазом машинально вперед-назад и глубже-глубже, пока не слил на простынь. Внутри было сухо, рвано-драно и туго. По всем расчетам у Кащея мог упасть и не войти. Вова, как огня боялся, если тот начнет с ним говорить в процессе или развернет на себя. Он боялся всего, что касалось контакта типо зрительного, боятся, если своими глазами увидит, как член Кащея входит и входит в него. Он же сам давился преградой и пыхтел за спиной Суворова, нанося им обоим вред. Это было омерзительно в извращенно оскотинившемся смысле. Вова не был в трезвом состоянии, чтобы анализировать каждое действие, потому что он был не в себе. Собственная память подтёрла многое, оставив там след из грязи. Всё. От Вовы отъебались, он даже вниз не стал смотреть. Тело непослушно заваливалось в сидячем положении, как его тут же перегнуло. Неутихающая горящая пульсация между ног преследовала его многие часы после. У Вовы был шок, как ступор. Кащей его не замечал, поэтому Суворов решил, что не будет проблемы, если он уединится в уборной, где прямо на пороге его вывернуло сгустком слюны, воды и частниками горчащего яблока. И вот убирая их мелкую кожуру с пола, Вову прорвало. На него будто смотрел Вадим. Наружу шли сопли и слюни, пока Вова заикался, задыхаясь. Нет, это все не с ним. Или с ним, но он не чувствует, это как полноценно свое. Насилия не было. Вова сам принял решение, и никто его не насиловал. Так, как случилось с Кащеем быть не должно, но это не чертово изнасилование. Это ёбаная сделка, — убедил себя Вова, он не будет думать об этом, никому не скажет и никогда не вспомнит то, что пережил в этой квартире. Это такая же банка, где Кащей забрал насекомое, только не Вову. Он в своем уме. Он не псих. Он — Вова, у которого был тяжелый день, который никак его не определяет. За окном поднимался рассвет. Суворов, проваленный в прострацию, не доверял своим глазам. Ему казалось прошло около получаса. А по всей видимости прошло больше трех. Суворов терялся в догадках. Кащей курил и бросил Вове жалкую улыбку, похлопав по месту рядом с собой. На нем не было одежды. — Говорить можно, тишина меня утомила. Вова прикусил язык на пробу. Он онемел вовсе не из-за приказа. Желудок сворачивало, и блевать хотелось с новой силой. Ногти драли кожу на руках, он качнул головой, собирая глазами одежду. — Верни меня… , — горло сжимала невидимая лапа, — обратно, — попросил Вова, натягивая одежду. Тело ломило, адреналин скакал в крови. Он, как ни странно, видел Кащея таким, как прежде — циничной мразотой и пустышкой. Казалось бы, если в голове Вовы что-то перемкнуло, когда его лицом уткнули в матрас, то и Кащей должен был измениться. Нет, не в лучшую сторону, но что-то же должно произойти в сознании или взгляде человека, который делает подобные вещи! Кащей сидел ровно и курил, не анализируя произошедшее. — А куда ты так спешишь? — вдруг в Косте заиграли любопытные нотки. — К друзьям? Серьезно, они у тебя появились? Или к Вадиму? В жопу ты, конечно, даешь отменно, есть за что подержать и загнать член, но как же, — Кащей как бы устало пощелкал пальцами, — чувства, да? — Какие еще чувства? — не понимал Вова. Он быстро натягивал одежду, думая, что только это растягивает время до отбытия. Про друзей, Вадима и все остальное Вова с этим выблядком не станет говорить даже под дулом пистолета. Кащей и мизинца их не стоит. — Какой ты забавный, Вов. Я же правильно понимаю эту твою позу жертвы, хотя ты убил собственного отца. Тебя пацаны, как своего приютили, повелись на белый и пушистый вид. А где же правда и все такое, за что ты так держишься? Вову передернуло. Он замер, вымученно не понимая, чего от него хотят? Какие чувства? Причем здесь все остальное? Кащея позабавило кривое лицо Суворова. — А хочешь расскажу за статьи твоих дружков? Ты и с насильником дружишь, — со смешком договорил он. — И Вадим твой далеко не подарок, он тоже за сто пятую в Игру попал. Предки убитой постарались. А рассказать, как он подругу свою замочил? Над телом надругался, в мешок засунул и держал у себя в квартире. Прикол, да? — глаза Кащея так и загорелись. Ему очень хотелось вернуть Вову с небес на землю, чтобы знал, как жить в розовых очках. Они же все одинаковые и ничем не отличаются, считал Костя. — А Мафия… , — Кащей с наигранной задумчивостью будто жалел Ваху, — ему реально не повезло. Сел за хуйню, за какую-то вшивую поножовщину, в которой даже участия не принимал, и такую карту по итогу получил, что хочешь-не хочешь, а статью полностью оправдал. Пацану бы в дурку. Ой, как он по началу умолял меня сделать рокировку, ты бы видел эту истерику! Если бы я дожал, клянусь, он бы на коленях у меня рыдал. Бедолага по лезвию ходил, — с таким вычурным пренебрежение договорил Кащей, что у Вовы слов не нашлось. Он еще был в своем уме, поэтому не принял сказанное за чистую монету. Послушать Вадима или Вахита, они бы преподнесли свою историю иначе. А Вове было как-то ровно. Прошлое в прошлом, а Суворов был уверен: он знает совершенно других людей. А Кащей — чистой воды сука, отборный выродок и по морде все это время получал не зря. Ему даже этого было мало. Вова, конечно, свечку не держал, но был уверен, Кащей по одиночке только так травил каждого, разговаривая с ними «по душам». — Послушай, что ты от меня хочешь? Кащей затушил сигарету, прикрыв себя подушкой. — Понять хочу про людей: почему ты нашел понимание. Ведь нашел? — Кащей увидел согласие в лице Вовы. — А я ни кого пальцем не тронул, но меня осуждает и ненавидит даже моя семья. Где она, справедливость? Суворов долго смотрел на ублюдка с другого конца спальни. Он как вышел из ванной, так и держался близ ее двери, соблюдая пятнадцатиметровую дистанцию. — Ты? Ждешь, что я буду переубеждать тебя? — Вову в очередной раз передернуло. Кащей рассмеялся, вновь закуривая. — Ну, да, вот вы всегда так делаете: находите себе оправдания. Я может и паскуда, но этого не делаю, значит я отличаюсь, — немного бредово говорил Кащей, у которого глаза туманными становились. — Значит я хороший? — Ты хороший, я плохой, базара ноль, — даже не вникая в чужие бредни, машинально ответил Вова. Вот оно — желание разговаривать, о котором говорил Кащей. Он — маленький, жалкий червяк, которого никто не любит, даже семья, как он неоднократно сказал и намекнул. Кащей — чертово пятно. Просто пятно, как дефект, от которого в свое время не избавились, и превратилось оно в одну в маленькую, жалкую массу из ненависти. Кащей искал признания, а пустышку пинали все, кому не лень. Какая, блять, жалость. Кащею от самого себя и от своей ненужности было мерзко. Вова нутром чувствовал эту источающую вонь ненависти к себе в том числе. Косте было мало пустых слов и такого же отсутствующего взгляда Суворова, и он продолжил. — Я почитал твое дело: неоперабельная саркома, мужик не жилец, но зачем же душить родного отца подушкой? Думаю, за все хорошее, смекаешь, да? Жили вы пиздец бедно, даже по меркам бедной бедноты, но убивать? Хотя… , — задумался Кащей, — я бы тоже своего прихлопнул. Зачем приводить в мир ребенка, если не можешь обеспечить ему хотя бы минимум? Скажи, это была месть за голодное детство? Кащей издевался. Так это называется на языке людей. Он прыгал по больной мозоли Вовы и топтал ее. Суворов никогда не стыдился своего низкого материального положения, и с батей у них были приятные отношения. Они не были близки, но помогали друг другу, как умели. Вова насмотрелся достаточно и пошел на тот шаг смиренно. Не потому что себя желал, а за отца душа ныла. Вову будили стоны боли, отец не ел, не жил вовсе и в последнее время умолял, просил, как ребенок, сделать с этим что-то. После долгосрочного лечения его отправили на амбулаторное лечение, которое по факту называлось «умирать дома». Они прошли долгий путь борьбы, перепробовали все доступные варианты, пока однажды Вова, который не в первый раз подошел к отцу с подушкой, задушил его. Свои руки тогда хотелось сжечь, если не переломать. Отец был в сознании, спать не мог от болей и он даже не боролся. Он просил. Просил убить себя, просил Вову не брать на себя вину и, черт его, благословил за заведомое убийство. На Вове был тяжкий грех, но груза не было. Они ждали много лет, пока не осталась лишь пустота. Она и съела в Вове часть души, очернив ее. Суворов похоронил в себе эту тайну, не от боязни быть осужденным людьми. Это просто было сокровенное, и никого, кроме их с отцом не касалось. — А еще мне понравилось, — не унимался Кащей. Вова закричал и орал до дерущей хрипоты в горле. — Заткнись! Заткнись, блять! Заткнись, твою мать! Заткнись-заткнись-заткнись, сука! — он покраснел весь, как вскипяченный заживо. — Ты нихуя не знаешь! Просто заткнись! Не говори ничего о мальчиках, ты ни хера не знаешь их! Ты, ты и только ты конченная гнида, которую должна грызть совесть! Это тебя нужно удавить, как паскуду, а не их! Но тебя не мучает ничего, потому что ты такой мелочный, пустой, как самый черный и заброшенный подвал. Это не тебя сделали таким, а ты сам породил в себе чудовище! Просто закрой свой ебучий рот, я ненавижу тебя за все, блять! И пусть сдохнут все те, кто притащил тебя в этот мир! Надеюсь, все они подохнут в страшных муках, а ты будешь смотреть на это и почувствуешь хоть что-то. Почувствуешь и сломаешься по частям! Перед глазами все плыло, Вова орал еще что-то, взбешенный до основания. Запоздалая реакция после ареста и суда, когда ему даже не дали похоронить отца, ёбаное чувство потери Вадима, Валеры и Вахи, которое еще не случилось, но будто уже произошло — все настигла в изощренной форме истерики. Стены разъезжались перед глазами, Вова лишь ударами о грубые углы чувствовал, как его тело мотает. Кащей пытался привести его в чувство, оказавшись перед глазами, и между ними завязалась драка. В себя Вова пришел от хруста и сдавленной боли в собственном кулаке, перетекающий в плечо и за ухо. Суворов бил и бил Кащея по лицу мощно, грубо, с последствиями, которые можно назвать сотрясением мозга. Он, даже не прислушиваясь, мог услышать, как у Кости все звенит в голове. Башка Кащея болталась, а он отбивался ударами в живот Вовы. Суворов отцепился от змеёныша, не добивая в раз. Убить его так быстро и просто будет слишком жирным подарком. Кащей поднялся на ноги не с первого раза, прижимая ладонь к разбитому лицу. Суворов собирался сказать еще многое. Ему в раз стало похер на всю осторожность, ведь злость и что-то нехорошее рвалось изнутри, и он больше не контролировал себя. Громкий стук в дверь прошел насквозь, заставляя вздрогнуть. У Вовы лишь маленький комок внутри перевернулся, но ему было плевать, кто там пришел. Да хоть сам дьявол. — Скройся, — командно выдал Кащей, принимаясь натягивать брюки на голое тело. Он то и дело некрасиво харкал кровью, проверяя целостность зубов. Вова не сдвинулся с места и смотрел то на Костю, то на дверь, за которой находился явно очень уверенный и настроенный вломиться внутрь человек, потому что стук только нарастал. В дверь уже долбили. — Кто это? — без эмоций спросил Вова. У него внутри так пусто было, а движения и редкие подергивания приносили боль во всем теле. — Не твое дело, — ответил Кащей. На секунду на его лице отразилась странная эмоция. Он прекрасно знал, кем был гость и уже в красках представлял будущей разговор. Кащей прошел мимо, притормозив напротив Суворова и снова толкнул, подгоняя. — Бегом. Вова втянул воздух в легкие и задрал подбородок и уставился на Кащея глаза в глаза, всем видом показывая, что он останется здесь. Он не собирается подыгрывать этому ублюдку. Кащей раздраженно зашипел сквозь зубы, прихватил коробку влажных салфеток и не совсем чисто подтер лицо. Всего на секунду он с опаской взглянул на Суворова, который бил наотмашь. На лице Вовы вдруг появилась дурная улыбка. Эту расквашенную физиономию он будет вспоминать с удовольствием. Его учитель поставил ему хороший удар и мог им гордиться. — Матушка, — развел руки Кащей, стоило двери распахнуться. Ручка двери стукнула о стену. Женщина, что стояла на пороге была опрятной, ухоженной с бегающими от волнения глазами. Она охнула при виде сына. — Ты один? Мать обхватила затылок сына, не прикасаясь губами к виску, поцеловала его и отступила, продолжая исследовать квартиру. Вову не было видно, потому что он пригвожденный ступором прирос к стене чуть подальше у самого угла. Он не мог пошевелиться и долго сжимал кулаки, выламывая пальцы, чтобы привести их в чувство. Ему нужно было отмереть, не быть парализованным, — настраивал Вова себя, чувствуя обессиленную немощь. Кащей вытряс из него больше, чем силы. — Мам, что ты здесь делаешь? Не рановато для гостей? — Кащей делал вид, будто все в порядке и преграждал собой обзор. — Что с твоим лицом? Женщина критично осмотрела вид сына, который встретил ее далеко не в самом подобающем виде. Она выровнялась в своем приятном костюме из юбки и драпового пиджачка и заглянула сыну в глаза. Переносица Кащея побагровела и воспалилась, а под глазами натекали гематомы. — Не бери в голову. — У тебя лицо разбито. Так и ищешь проблем? Кащей от и до выдержал натиск, кажется, ни разу не моргнув и не ответив. — Пройти дай, раз уже я воспитала тебя не достаточно, чтобы услышать элементарное приглашение. И научись отвечать хотя бы на один мой вопрос. Мать Кащея ждать не стала, обошла по-деловому и искала-искала. — Мам, прости, я занят. Зайди в другое время. — Что ж, — женщина дернула тонкими плечами и вернулась к сыну, обхватив его подбородок. — Приложи лед. Кто тебя так? Кащей отвел взгляд, аккуратно уходя от прикосновения. — Кровь носом пошла, — соврал он, отходя на несколько шагов, чтобы встать спиной к матери. — Мне-то не ври, — настаивала она, — тебя избили. Голова кружится, тошнит? — паника в голосе женщины набирала обороты. Не просто же так она приехала сюда. — Сынок, — уже тише позвала она, понижая голос до шепота. — Что ты делаешь? С собой и с нами? Мама уже знала. Знала, с кем сын был прошлой ночью и примчалась тут же, получив отчет охраны с камер слежения. Это была умная женщина, она всегда брала в свои руки решение вопросов, касаемые репутации семьи и сына в первую очередь. Семья не подвела ее так, как единственный ребенок. За него у нее болело материнское сердце каждый хренов день. Она пыталась подтереть следы и любые намеки на его ненормальность. А ненормальность была, ведь никому прежде не приходило в голову красть участников из Игры. Косте могло сильно достаться. Он нарушил одно из главных правил. Где был этот парень, мать Кащея не знала, но она точно знала, он был здесь, и сын его куда-то упрятал. Обратно они еще не выходили. Безобразно скомканная постель первой бросилась в глаза. Женщина отвела взгляд и чуть сорвалась в дыхании, заметив пару мазков крови на простынях и песок, который уже смешался в грязь. Кровь точно не принадлежала сыну, она уже подсохла и ее было меньше, чем должно быть от удара по лицу, которое у сына оказалось расквашено до безобразия. — Отец узнает, если ты не прекратишь свои эксперименты. Он на грани из-за твоих выходок, сынок, — добавила она, до последнего не желая уходить. Ей бы обойти всю квартиру, но таким образом она подорвет доверие Кости. Между ними и без того были шаткие отношения. Все чаще и чаще они делали вид, будто все нормально и под контролем. Проще говоря, семья и общество не пытались закрыть глаза на полное несоответствие Кости приличному и разумному человеку, а так чисто делали вид, что с ним все в порядке. Но определенному кредиту доверия когда-нибудь придет конец, и, чтобы этот кризисный момент не наступил, мать была здесь. Перед ней стоял чужой человек, и только маленькая надежда, вера и привязка к прошлому не позволяли ей опускать руки. — Кость, — позвала она, пытаясь взять сына за руку, — я в отчаянии. Люди вопросы задают, отец на грани бешенства. Что с тобой делать? Где этот мальчик? Кащей ухмыльнулся. Отношение отца ни для кого не было новостью. — Я сам все знаю, — грубо и почти смиренно ответил он. — Не нужно читать мне нотации. — Костя, — надавила она. — Почему ты не можешь принять тот факт, что нашей семье это не нужно. Прекращай играть с ними, — напирала она. — Зачем? Зачем, скажи мне? Кащей глянул в направлении угла, где все еще стоял Вова. Откровенничать при нем не было никакого желания, но мать не унималась, и вряд ли уйдет, пока не услышит ответ. — Я же отморозок. Здесь отморозок, больной дегенерат, а там — солдат. — Ты что такое говоришь? Они срок отбивают, — не понимала слов сына женщина. — У них наказание, но ты-то причем? Слова про солдата мать Кащея не могла уложить в голове. Такие формулировки использовались разве что в играх, но Игра в Мафию часть правоохранительной системы. Да, искаженная и уродлива по своей сути, но женщина верила, что люди там по-настоящему проходят испытания, чтобы выйти другими людьми, а не потрепанными внешними факторами, которые создатели никогда не учиняли. Никогда до вмешательства Кости. Вова досчитал до пятисот, когда понял, чувствительность к ногам вернулась. Он жадно, с хрипом задышал, схватившись за живот, напугав мать Кащея. Та развернулась, натыкаясь на Суворова. На нее смотрел истощенный прокаженнец. Женщина перевела испуганный (такой же, как у Вовы) взгляд на сына. Мать Кащея очень напугало баловство сына с парнем явно уступающим ему по всем параметрам. Рядом с отъевшимся и крепким сыном нездоровый вид парня бросался в глаза. Это был скандал, если кто-то об этом узнает. — Мам, сядь, — напряженно попросил Кащей, когда увидел ее окаменевшее лицо. — Это он? — не своим голосом уточнила женщина, схватившись за мягкий ворот своего пиджака, чтобы оттянуть его. Вова не решился подойти к ней. Он хоть и слышал весь разговор, понятия не имел, как услышанное может помочь, и женщина эта в том числе. Она сама была полностью беззащитна. — Я верну его, — вдруг начал оправдываться Кащей, предлагая матери бокал воды. — Все же нормально, жив-здоров твой… , — Костя не договорил, когда мать зыркнула на него. Женщина, пытаясь прийти в себя, смотрела то на Вову, то на сына, то на злосчастную кровать. Она даже думать не хотела, что между ними произошло. Мальчик явно был кем-то (нужным?), если сын рискнул настолько, что оставил после себя кучу следов и записи на камерах. — Ты… , — мать Кости отпила воды, — я заберу его. Ты должен будешь приехать домой и объясниться с отцом. Правда вид у тебя не самый лучший, — женщина схватилась за голову, — отец будет отчитывать, ты все слушай и ни слова ему поперек не вставляй. Так будет лучше. Кащей уставился в окно. В родительском доме его сплошь ждали нотации и упреки, как будто он был в чем-то виноват! — Я не сделал ничего плохого, ты меня знаешь. — Мы уходим, — не стала слушать женщина. — Я с вами никуда не пойду, — Вова сцепил свои руки сзади, нисколько не доверяя этой семейке. Женщина поднялась на ноги и попыталась подойти поближе. — Чтобы вернуться из Игры, ты должен быть там, — спокойно сказала мать Кащея, сумев совладать с собой. — Есть кое-какие проблемы, — она глянула на сына, — но с дефектами разберутся в ближайшее время, вы доиграете, обещаю. Вова усмехнулся. Что она сейчас сказала? — Обещаете? Что вы вообще несете? Что вы вообще можете и знаете? Вы же ни черта не сделали! — накинулся Суворов. — Слышь, тон потише, — разозлился Кащей. — Ты как разговариваешь? Пасть закрой. Вова сомкнул губы в линию, закусив нижнюю зубами, пока та не побелела. Суворов балансировал на краю, его трясло от вида Кащея, а когда он открывал рот, Вова за себя не отвечал. Он понимал, что нарывается, и ему было так плевать! — Пошел. На хуй. Кащей ухмыльнулся от такой дерзости. Суворов обнаглел на глазах и даже не смотрел на Кащея, а, если смотрел, там было столько ненависти и отвращения. Это злило. Никакого подчинения даже от одного человека, а родители хотели чтобы он успокоился и оставил эксперименты в Игре? Ну, уж нет. Здесь нужна дрессура и выработка инстинктов, чтобы те самые из загона сами к нему приползли. — Отсюда в Игру не попасть, — настаивала мать Кащея. — Нужно поле, оно есть только на полигоне в нашем доме. Там… безопасно. Безопасно? Да пошла она. Вова ухватился за информацию о поле. Поэтому в прошлый раз, его выбросило сразу в комнату Кащея, а сегодня им пришлось топать своими ногами. Значит только их вшивая лаборатория контролировала определенный купол или зону, в которой их всех держали. — Нам же нужно энергетическое поле? — уточнил Вова. Ему не помешает знать о возможностях выйти из города, где существовала Игра, самостоятельным способом. — Ну, и зачем тебе знать? — покривился Кащей. — Ты же не собираешься искать вход в Игру из города, — не поверил в силы Вовы Костя. Вова с омерзением посмотрел на Кащея. Свой ответ он получил и знал, как минимум два способа входа в Игру, там где бесоёбила энергия. — Как тебя зовут? — Не ваше дело, — грубо ответил Вова, сделав три шага назад, потому что Кащей резко пошел на него. — Тронешь меня, и я выброшусь в окно, — дрожащим и не менее стальным голосом пригрозил Вова, двигаясь по комнате подальше от Кащея. — Еще шаг, и твоей матери конец. Она же пеклась за лицо семьи, а труп под окнами квартиры ее сынка, добавит тетке нервов. Дистанция между ними все же сокращалась. Кащею было плевать на угрозы Суворова, но мать Кости не могла позволить, чтобы скандал вышел за пределы семьи. С камерами и смотрящими за ними она все решила, и даже муж не узнает, что устроил сын, но она не справится с массовым давлением и шумом, если мальчик решит воплотить угрозу в жизнь. — Кость! — прикрикнула женщина. — Он тебя боится, отойди. Вова до упора прижался к балкону, пятками чувствуя его края. — Ну, давай-давай, трус, я и тебя с собой прихвачу, — провоцировал Суворов. Кащей встал в паре шагов, убедившись, что Вова пойдет до конца. — Я правда верну тебя в Игру. Отсюда тебя нельзя транспортироваться, но база расположена в нашем доме. Оттуда можно в Игру… , — мать Кащея запнулась, понимая, как, наверное, звучат ее слова. Она же не предлагала, а настаивала, чтобы Вова вернулся в клетку. Женщина говорила быстро, доверять ей не стоило, но что будет, если она уйдет и оставит Вову с Кащеем? — Он поедет с нами, — кивнул на ублюдка Суворов. — Поедем на его машине, и на дверях не будет блокировки. Гарантия, конечно, слабая. На любой другой Вову могли и в лес отвезти да прикопать, чтобы не пиздел много, а на машине Кащея было безопаснее, учитывая отсутствие у него водительских прав. А как успел понять Вова, эта семейка топит за репутацию, значит не станет делать лишних движений. А если будет ерепениться и пытаться пугать Суворова, он выбросится из машины на полном ходу. Вот пусть потом объясняют людям, откуда этот труп. Уж Вова постарается, чтобы после него остались не переломы, а только тело. — Хорошо. Как скажешь, — тут же согласилась женщина. Она развернулась на сына с таким лицом. Она злилась. — Оденься. Быстро. Я жду тебя. Кащей, как послушный мальчик, отошел от Вовы, проклиная его, и скрылся в гардеробной. Суворов потоптался на месте, не отходя от балкона. Его всего колошматило. Мать Кащея пыталась показать свою обезоруженность и робко глядела на Вову, рассматривая его, как диковинную зверушку. Настолько он не вписывался ни в интерьер, ни в сознание женщины. Видимо, она слишком много представляла себе и предпочитала закрывать глаза на то, каким выродком был ее сын. — Если думаете, это его спасет, вы глубоко ошибаетесь, — уверенно сказал Вова, подтверждая все догадки матери Кащея. Ее сын пропащий, больной ублюдок. — Он у меня единственный, — попыталась объяснить она и проморгалась. — Игра скоро закончится, — повторила она фразу, которая уже порядком бесила. Вова криво усмехнулся. — Ваш сынок играет с живыми людьми, и там уже неделю творится хуйня, но не Игра. Мы просто. Сидим. В загоне. Ясно, вам?! На лице женщины отразилось непонимание, удивление, отрицание. Она понятия не имела, как сейчас строится Игра, но явно впервые слышала об этом. — Не может быть, — причин доверять незнакомцу у нее не было. — Не верите? — закивал Вова. — Предлагаю проверить. Заприте себя в холодильной камере, не ешьте неделю и ждите, пока снаружи вас кто-то откроет. Каблуки женщины тихо процокали от тяжелого шага. Где-то в глубине души ее было даже жалко, она же верила гниде-сыну на слово, который врал ей. Вова перевел взгляд на дверной проем гардеробной и скрестил руки на груди. — Так паритесь за свою фамилию? Хотите спасти его? — с хрипом спросил он. — Я простая жена за спиной не простого мужа, — откровенно ответила она. — Ты должен понимать. — А вы должны понять одно: хотите вытащить сынка из задницы, достаньте оттуда свою голову, — грубость вырвалась сама собой, Вова другое хотел сказать. — Помогите ему и положите в клинику. Оставите все, как есть, потеряете сына, — это был даже добрый совет, потому что по хорошему Кащея стоило посадить на электрический стул. — Хотя я не понимаю, как можно любить эту гниду. Женщина свела губы в линию, устремив на Суворов стеклянные глаза, в которых стояли слезы. — Он не такой, он всего лишь заигрался. Ему недостает внимание только и всего. У Вовы вырвался смешок. Как же заигрался! Это мягко сказано. Знала бы она какие вещи делает Кащей, сама бы его прикончила. Черт, мать и сын стоили друг друга! — У него весь контроль над игрой? Мать Кащея молчала, затем отрицательно качнула головой. — На следующей неделе у нас заберут ключ от Игры. Клянусь, она закончится, у Кости больше не будет доступа. Мы запрем его, я проконтролирую. — Вы серьезно? За неделю он сживет нас со света, вы это понимаете? И вы что, настолько уверены, что он добровольно согласится сидеть взаперти? Этого кретина нельзя просить, а только силой. Короче, вы меня поняли, — Вова взмахнул руками. — Любите обманываться, да? Суворов медленно заходил по комнате, делая так, чтобы за спиной была стена и никаких дверей. Матери Кащея еще аукнется ее доброта, когда он прибьет ее в один прекрасный момент. — Он взрослый уже, мы не в состоянии проследить за всем. — И даете ему карт-бланш убивать людей. У вас есть и была возможность остановить его, но вы дружно на все закрыли глазки, как же это… Женщина тут же встала. — Он никого не убивает! — Скажите это Мафии! Парню, который умирает каждый день, и не только тогда, когда бич в его руках! Вова едва-едва не выкрикнул имя Вахи и прикусил язык, чтобы не болтать лишнего. Мать Кащея, как ударенная, застопорилась и стояла, опустив плечи. Да, Суворов с каждой минутой убеждался, — она ни черта не знала и не могла поверить, каким не таким оказался ее сын. Даже больше не таким, чем она думала. А еще она допускала вариант, что он подводит людей к смерти, но делает вид, будто все нормально и нет на руках ее сына чужой крови. Какая же удобная позиция! Вова ненавидел их всех. Кащей быстро вышел и сразу же пошел к двери. — Только после вас, — саркастично сказал Суворов, пропуская мать Кащея вперед, чтобы хотя бы создать видимость контроля над ситуацией. * Буря усиливалась, Валера смотрел на сгущающиеся тучи, вместе с тем, как над головой бесшумно мерцали вилы молнии. Турбо периферийно трясло и тремор этот словно не принадлежал ему. Вообще-то он чувствовал себя спокойнее обычного, со стороны могло показаться, будто он уснул с открытыми глазами. Или застыл. Паника ребят после пропажи Вовы, или похищения (они не могли подобрать правильное слово, и только ругались, поднимая срач), растворилась, как сахар, утопленный чаем. Несколько часов безрезультатных поисков, затем Валера потерял из виду Ваху, позже Мишу, Вадима выбросило в Игру последнего за секунду — он единственный, кто ни на шаг не отступал от Турбо. Кирилл также не вернулся. Валера ждал и ждал. Ждал своей очереди и Вову. Город пустел. Тьма поглощала в себя все без остатка. Турбо вернулся на порог дома и сидел на крыльце, не желая заходить обратно. Время тянулось мучительно долго. Каждый удар грома, как замах бича или хуже — смерть. Пальцы Турбо не слушались, он кусал заусенец, пока не вырвал под корень. Валеру крыло. Он остался совершенно один. Это что, конец? Только не так. Он не мог лишиться всех разом. Шум выброса заставил Валеру подскочить на месте и искать глазами «наощупь» в темноте. — Вах? — горло сдавило от тишины. — Вахит? Это ты? Спотыкаясь местами, Турбо наткнулся на сухое тело, сгребая его в объятья. — Блять, — выдохнул он, сжимая ребра Суворова до хруста. — Ты где был? Вов? Вов, твою мать, говори, — Валера вцепился в плечи Суворова и тряс, как псих. Вову мотало от резкого выброса, глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Ее стало больше. Суворов ориентировался на теплый, знакомый запах, как за крючок, чтобы выплыть из вязкого состояния. — Валер, меня сейчас вырвет, — пропыхтел Вова, сжимая плечи друга и согнулся.

позже

— Пиздец, — шептал, как заведенный Турбо, — пиздец-пиздец, — он часто дышал, пытаясь справиться с собой. — Вов, мы голову потеряли и с ног сбились искать тебя. Миша перебудил всех своим криком. Вадим вообще с катушек слетел, его даже ударить пришлось, чтобы замолчал, — спешно тараторил Валера, которому на стрессе развязало язык. — Вов, говори, куда он тебя забрал? — Почему так тихо? Несмотря на вопросы Турбо, Суворов испытывал странное ощущение от осознания громогласной тишины. Голос Валеры будто эхом отбивало. — Где все? Валера до сих пор не мог прийти в себя, что хотя бы Вова вернулся. Ночью он не на шутку перепугался, ведь Ералаш, не склонный драматизировать, сбивчиво и в красках пересказал все, что с ним случилось. Еще и морда была в крови. Желтый вышел из дома, прихватив Валерину кирку, наверное, чтобы найти Кащея и размозжить ему голову, вместе с вытекающими наружу мозгами. — Что он с тобой сделал? Вов, не молчи, умоляю, никого здесь больше нет. Скажи, чтобы ты в порядке или нет, не знаю, я схожу с ума. Вова на ощупь нашел ладонь Валеры и сжал ее. — Нормально, — он откашлялся, понимая, как тихо вокруг, — все уже закончилось. Где ребята сейчас? Не просто же так, Турбо сторожил двор посреди ночи. Хотя по расчетам Суворова было около двенадцати дня. Темное мерцающее полотно над головой раздражало. Думать в такой атмосфере было в разы хуже. — Ты игнорируешь мои вопросы, а я должен отвечать на твои? — Валер? — Вов, мы тебя, сука, столько искали. Пацанов всех повыкидывало в Игру, я здесь один сижу, как идиот и не нахожу себе места. Так, нормально?! Вова уронил голову на колени. — Дерьмо. Ёбаное дерьмо! Турбо значительно напрягся, от истощения и нехватки здорового сна он двигался несколько криво и болезненно. Он паниковал, пытаясь держать себя в руках, чем полностью отвлек Суворова от тяжелых мыслей. В доме Кащея Вова пережил не меньшую пытку, чем в его квартире. Валера шмыгнул, не поднимая голову, зарождая у Вовы ужасное предчувствие. — Где они? — с холодом потребовал ответа Суворов. — Кто ушел? Они были в Игре. — Все: Ваха с Мишей, Кирилл, еще человек десять, может больше, город пустой почти. Вадима тоже выбросило, — отчитался Турбо. Парни смотрели друг на друга, не зная, что собираются сделать. Оба встали на ноги практически одновременно, Валера тут же дернулся, обернувшись. — Блять, — выдавил он, когда крышу дом сотряс хлопок. — Вот теперь забрали всех. — Всех, кроме нас. Без того тихие голоса в доме затихли, после чего раздались редкие маты. Пацанов утаскивало в Игру мощной хваткой за хребет. Такого прежде не было. Игра отвоёвывала свое право существовать. Быть выброшенным на этап стало смертельной опасностью, как никогда. Сегодня обратно не возвращались. Вова начинал подозревать, что Игра не выпустит домой никого, пока они не перебьют друг друга. А, если они решат, бороться не друг с другом, то в опасности был Вахит, учитывая намерение Вадима убить Мафию. Валера взволнованно смотрел на друга, кое-как разглядев в темноте подозрительные пятна на его одежде. Вова провел рукой по куртке. — Кровь не моя. — М-м, — протянул Турбо, — может воды? Что у тебя с голосом? К черту воду. Им нужно было вытащить ребят наружу. Валера, не слушая отказы, поднялся по ступенькам и скрылся за дверью, оставив дверь открытой настежь. Вову била дрожь, он громко выдохнул. Ноги ныли, как чужие. Их пришили грязными нитками, под кожей шло загноение, внутри всю плоть выедали черви. То была боль, от которой не избавиться. В «это когда-нибудь закончится» верилось меньше и меньше. Отсутствие Вадима сказывалось неимоверно сильно, как отрезанная часть легкого, без которого Суворов задыхался. Кащей успел шепнуть напоследок, что он еще поиграет с Вадимом. И что он имел ввиду? Будь Вадим рядом, хотя бы в зоне видимости или как осознание, что он есть где-то здесь, Суворова бы не выворачивало. Ему хотелось кричать. Кричать, будто уже потерял. И внутри сидела пустота. Вова не ощущал ту ниточку, связь, как предчувствие, что Вадим все еще дышит. А они так по-дурацки расстались, так и на прийдя к общему мнению. Паника била по всем нервным окончаниям. Это было невыносимо. Вова слишком долго смотрел в темноту, потому что она… двигалась. Суворов подобрался внутри себя, хватаясь за поручень лестницы, пока фигура не приобрела очертания, приближаясь. Она, поглощенная из тьмы, порожденная самой тьмой, шла навстречу тяжелым давлением переката ног. Ни лица, ни человека — все, скрытое плотным моревом сгустка ночи. Она смотрела на Вову и говорила с ним в знакомых движениях, или он сам пожелал их узнать. В первую секунду Суворова переебало диким страхом от вида того, кто гонял его на обратной стороне, пока не вернулось разумное. Вахит. Он нес на себе тело. Последний рывок, и в шаге от ног Вовы лег труп. — Кто? — вырвалось у Суворова. Вахит, задушенный погоней, игрой, которая лишила его рассудка, задрал голову, стягивая маску от горла за затылка. Голодный глоток прохладного свежего воздуха всего на секунду вернул его к жизни, как грохот битого стекла и отскок остатков бокала, полетевших вниз по ступенькам занес над их головами тесак. Тесак, похеривший последнюю иллюзию нормальности. Валера в дверях стоял ни жив, ни мертв. Грудь зашлась в мощных сжиманиях. Он узнал Мафию и успел испугаться, как если бы она пришла за ними с Вовой. От нахлынувшего осознания, Суворов не знал, куда деться. Эмоция безграничного ужаса на лице друга навсегда отпечаталась перед глазами. — Валер, — позвал он. Турбо качал головой, пока его нижнюю губу пытались в мясо перекусить зубы. Вова бросился вниз, разворачивая на себя тело Миши. — Миш? Миш, Миша! Он бил по щекам Ералаша, пытаясь привести того в чувство. Миша молчал. Вахит с выжранными внутренностями даже не пытался оправдаться. Все случилось, как должно было быть. Он был готов к этому и одновременно оказался нихуя не готов. Никакие слова не реабилитируют его в глазах Валеры. Зима стал тем, кем был всегда. Теперь без масок. — Убит несколько часов назад, — сказал он Вове, не отнимая глаз от Валеры. Вова заплакал, качая тело Ералаша. Это было полностью несправедливо. Что они там устроили? Как довели до смерти Миши? Почему он? Из горла Валеры вырвался звук, вынуждая Вову плотно зажмуриться. Так быть не должно. Суворов понимал: Валера их всех ненавидит. Он презирает Вову, потому что он понятное дело все знал и предпочел хранить молчание. Он ненавидел Вахита за вранье, потому что все от начала до конца было ложью! Турбо все сказал без слов. Он изначально был другим, и в такие игры не играл. Они все свели его с ума.

позже

Холодное тело Миши лежало на коленях Вовы, который медленно раскачивался из стороны в сторону. Рассвет не наступал. Ничего не менялось, доводя до ручки. Вахит уходил глубоко в себя. Он винил себя в смерти всех, даже, если не всегда приложил к этому руку. Ему выпала карта, но это он выбрал путь убийств. Вероятно, был выход в борьбе с самой системой. А он решил послушно следовать указаниям. Зима сделал недостаточно, чтобы сейчас пытаться оправдать себя. — Ты не убийца, — услышав слишком громкие мысли Вахи, сказал Вова. — Ты. Не. Убийца. Вахит, пожалуйста, не молчи, говори со мной. — Я убил их всех. Я убил его… — Вахит молчал слишком долго, прежде чем заговорить. Его руки были в крови, весь он был покрыт и пах гарью, тьмой и скорбью. — Я убил их обоих. Вова до жжения зажмурился, надавливая на глазницы. Нет, плохо было не там, с Кащеем. Плохо сейчас. — Валера тебя поймет со временем. — Это время никогда не наступит, тебя не было на той стороне сегодня. Ночь убивала сама, я такого еще не видел. Она и сюда придет. Суворов и сам больше не верил в завтра. Но он просто не мог закончиться и сдаться, пока хотя бы еще раз не увидит Вадима. — Где он? Где Вадим? Зиме сложно давались слова. Он провел грязной рукой по обветренному лицу, забыв, что Вова все еще где-то близко и не дает затеряться в себе и направил на него темные глаза. На Суворова накатывала очередная волна паники и разрывающей грудину боли. Вахит смотрел категорично, грубо даже. — Его нет. Там… , — сделал заминку Зима, — черти что началось. Нас выбросило человек тридцать, Вадим рядом был. Он Мишу до последнего отбивал… я не видел, кто это сделал, но… Желтый сказал, что Миша здесь нужен, меня выбросило, дальше пустота. Вова быстро подорвался к Вахиту вплотную, чтобы не тянул и говорил четко. — Вах, я тебя умоляю, скажи… — Вадим был измотан, но не ранен. Он… короче, он слетел с лестницы, они в этот раз перестраивались. — Ты… ты тело его видел? Зима отвел взгляд. Ничего он в сплошной темноте не видел. — Вов, понимаешь, там… там вроде еще кто-то появился. Мафия. Другая Мафия. Она положила ребят пачками. — Что это значит? — Не знаю, — Вахит обхватил голову, понижая голос до шепота. — Понятия, блять, не имею. — А Вадим где? Где, блять, он, я тебя спрашиваю?! То есть у Вахита был вариант забрать Мишу, но он оставил там Вадима? Одного?! — Да как ты мог! Он же… , — Вова заходил быстрым шагом по двору. Мрак дезориентировал, Суворов натыкался на сухие ветки и падал, быстро отталкиваясь от земли. — Блять. Блять-блять. Панике ни в коем случае поддаваться нельзя. Разум нужно было оставить холодным, чтобы не пороть горячку. — Иди за лопатой. Мишу нужно, — Вова не договорил, зная, что Зима поймет его правильно. Ваха с лёта поймал блистер, подкинутый Вовой. — Обезбол. Выпей, должно помочь. Вахит ушел в сарай, на ходу глотая колеса. Выкопав яму, глубиной метров в десять, Вова уже не чувствовал себя человеком. Всего сутки назад он однозначно был кем-то другим, а месяц назад и подавно. Крутой кувырок в сознании нужно было обмозговать, чтобы в последствии не получить эмоциональный откат и запоздалое осознание всего пережитого. Суворов запретил себе распыляться и застаиваться в моменте, чтобы поискать время на жалость к себе. Сейчас его волновал только Вадим и выход из Игры. Мишу скрывала земля, и смотреть на это было страшно. Его и при жизни мраморная кожа сейчас была такой же, будто он всего лишь уснул. Уснул для всех ли? А как же Кирилл? Вова сглотнул, зажмурившись, пока тело Маши не сравнялось с глубиной ямы. Кира вероятно уже не было в живых… — Не оставляй его, — сказал Суворов, думая о тех, кто остался. — Сейчас Валера злится, но он тебя поймет. Зима копал, не поднимая голову. В голове крутилось столько мыслей, и все их занимал Валера. Какие слова найти, чтобы объяснить Турбо, с кем все это время он был? — Слышишь, не смей даже думать, что это ты во всем виноват. Никто так не считает и ты не закапывай себя, — с сухой грубостью сказал Вова, надавливая пяткой на лопату. Турбо, если и видел труп Ералаша, а он видел, то похороны друга, он им не простит. Вот за это можно злиться, а за остальное, о чем так громко думал Вахит — нельзя. Зима такая же жертва обстоятельств, в оковах которых мог оказаться каждый из них. Турбо не глупый, он все прекрасно понимает, когда не поддается эмоциям. И раздражен скорее тем, что Вахит даже не намекнул, кем является в Игре. Снова все сделал по-своему и решил за них обоих. Таким образом Зима в глазах Валеры подчеркнул свое недоверие, и вот это уже травмировало. — Он не будет со мной говорить. Вова вдруг фыркнул. — Может он сам тебе об этом скажет? — Вов. — Послушай сюда, — Суворов откинул лопату, дунув на съехавшую влажную челку. — Ты не виноват, у тебя были причины хранить эту тайну, но сейчас Валера все знает, а значит это уже ваше общее дело. Дай ему шанс, не гаси, иначе пережмешь до такой степени, что реально станешь ему не нужен. Проще говоря: не ломай его, пока есть шанс все сохранить. — А, если я нужен ему только здесь, в Игре? Зима сел на сырую землю и тяжело втянул воздух, сгребая ноги поближе. Секундное желание Вовы ударить Ваху погасло. Он бы и ударил, просто у него сил уже не осталось. Суворов присел рядом, уставившись на холмик — Миша останется здесь навсегда. Вот, блять, у кого больше не было выхода. — Скажи, что ты шутишь. Это же горячка, ты не веришь, что Валера пользуется тобой. Это на твои мысли. Зима тихо качнул головой, теряясь в чувствах. Он и такой вариант допускал: им хорошо друг с другом только в условиях замкнутого пространства. Если Валера выйдет отсюда, он забудет Вахита. Нет, Зима не был уверен в этом на сто процентов, но вполне допускал. Где-то в глубине души он хотел в это верить. Так, наверное, будет проще. Не Валеру отпустить, а дать ему шанс встретить человека, который не сидел и не принимал участие в массовом убийстве. Зима знал в лицо и по количеству всех, кого удавил бичом. Для Мафии это было смешное количество из пяти человек, для человека — смертельная цифра и давление по нервам, ведь все они приходили к Вахиту, когда он закрывал глаза. Он не спал в Игре ни дня, но это не мешало телу уставать, кидать его в полудрему, где не было покоя. — А тебе? Тебе будет нормально без него? Вахит даже спать без Валеры не мог в понятии лежать на постели и не чувствовать его присутствия рядом. Турбо настолько вплелся в Зиму, до основания пустил корни, что Ваха даже разговаривал с ним в своей голове. Пусть это не нормально и пахло манией, но он был таким. Валера жил в его голове и делал Зиму полноценным. — Ты боишься, — продолжил Вова, — это нормально. Только нельзя допускать, чтобы мысли эти поганые вели тебя не туда. Если Игра забрала у тебя личность, то за ее пределами, ты — есть ты. Ты имеешь полное право управлять своей жизнью, не воруй у себя Валеру. Вахит прикрыл глаза, тут же накрывая лицо ладонями. От слов малого было паршиво и правильно. Он же все верно говорил, в конкретный момент выступая путеводителем для того, кто сбился с ориентиров. Как бы ни было, решение будет за Валерой. Вахит уже давно все для себя решил. Он слабо верил в возможность выбраться, поэтому сделает всё, чтобы вышел хотя бы Турбо. Все остальное, типо тех мечт Вовы, где они выйдут из Игры и смогут зажить спокойно не задерживались в голове Зимы больше секунды. Он так боялся замечтать хотя бы заговорить с Турбо снова и тем более там, дома, аж выть хотелось. Вахиту нельзя было верить, чтобы не расслабляться. Он поднялся на ноги. Времени рассиживаться у них не было. Если Суворов так отчаянно хотел забрать Вадима, Вахит приложит силы и не останется в стороне. Желтый будет им не слабой опорой на обратной стороне. Валере нужны стены и поддержка, а эти двое вполне сойдут. Зима доверял Вове, а значит положиться на его выбор стоило. В конце концов не сидеть же и ждать у моря погоды. Вова поднялся следом, принимая протянутую руку Вахита, и держал ее дольше нужного. Ему очень хотелось увидеть просветление в глазах Вахита, а он стоял и смотрел так… он готовил Вову к худшему. Следующим за Мишей в земле окажется Вахит. — Блять, — на выдержал Суворов. — Да как ты можешь? — будто читая мысли Вахи спросил Вова, стукнув того в здоровое плечо. — Не дай Кащею поверить в себя, — с нескрываемой злостью сказал Вова, у которого дрогнул голос. В горле снова застрял ком, особенно когда от земли по ногам прошел туманный холодок. Ваха вспомнил раннее утро и кипишь, устроенный Мишей. Суворов даже в кромешной тьме видел пристальный взгляд Зимы и попытался вернуться в норму. — Мне скажи, — Ваха до боли сжал кисть Вовы, чтобы тот не вырвался. Он специально сделал это — переключил внимание от себя. И переживал за малого не меньше. Свой же был. Было же что-то, нависшее над ними, что кричало — меня там убили. Вова запротестовал тихо, свободной рукой упираясь в плечо Вахита, чтобы отпустил. Зима, чувствуя определенную неловкость, просто не мог позволить себе дожимать Суворова, который так отчаянно шел в отказ. Невооруженным взглядом было видно, как он запрещал себе говорить. Вот Валера бы тактично разговорил его, а судя по реакции Вовы, они так и не поговорили о том, что случилось. В любом случае, Вахит был рад одному. — Ты вернулся к нам, — Зима вдруг притянул малого к себе и сгреб в ломаные объятья. Это было неожиданно, непривычно и неловко. Они же не делали так никогда. Ладонь Вахита мелко и осторожно похлопала Вову спине. Тот напряженный до стальной пружины медленно трясся, не говоря ни слова. Не может значит. — Тихо-тихо. Он тебя не заберет, понял? Суворов кивнул, пытаясь поверить. Вернуться туда, к нему, он боялся. Кащей на пробу, в первый раз, был таким, можно сказать безобидным. Вова своё потасканное тело не жалел, если Кащей в душу ему не залез и не перевернул там все до основания, значит ничего не было, значит Вову это не коснулось. Там, в спальне, был не он. А Кащей еще разыграется, и не останется между ними больше ничего «безопасного». Случись это во второй, третий, десятый раз, Вова не сможет бороться. Случится тот переломный момент, где он разбился. Вова отошел от Вахи, стряхивая в себя морок. Впереди у них было еще много работы. — Мы не знаем, как туда попасть, и мы не можем пойти туда без Валеры. — Нет. — Он здесь не останется. — Он туда не пойдет! — Хватит решать за него! Сейчас мы нужны друг другу как никогда, понятно? — прикрикнул Вова. — Твоя забота подкупает, но ты хотя бы соображаешь, что здесь может случиться с ним? Кащей уже пришел за мной ночью, а если он заявится сюда, когда нас не будет, Валере пизда. Отчаяние и решительность Зимы читалась в его лице. Оба знали: Кащей вернется, а значит им нельзя разделяться. Вова чуть замедлил шаг, когда поворот к дому они благополучно прошли. — Ты куда? Дом в другой стороне. — Ты тоже не идешь, — резко сказал Вахит, решительно удаляясь почему-то к берегу. И добавил, — сейчас не идешь. Мне к озеру нужно, возвращайся к Валере. Я вернусь за вами. Он уже прикинул короткий путь до Игры, хотя раньше не практиковал подобное. — Тебя током ударит, — догадался Вова. Зима хотел войти в Игру через воду, где бушевали искры тока и энергии. — Вахит! — громко позвал Суворов. — Иди к Валере. Я верну Вадима, это должно быть недолго. — Почему ты так уверен? — Там, на обратной стороне тоже есть озеро. Надеюсь, Вадим умеет задерживать дыхание, — и не ранен, подумал Вахит, не решаясь сказать об этом вслух. — Я с тобой, — Вова нагнал Зиму и подстроился под его шаг. Они переглянулись. — Иди на фиг, понял? Один не пойдешь, или я брошусь с крыши. Это еще один путь в Игру. Зима с недоверием свел брови. Какого вообще черта? — Кащей скинул меня с нее, он сам сказал. Это был типо эксперимент. Вахит, которого уже нельзя было удивить, прихуел. Так. — Когда это было? Вова задумался, вытаскивая шаткое воспоминание из головы. — Около месяца назад, точно не скажу. Зима шел до озера, больше не задавая вопросов. Вове он поверил, потому что именно тогда, при столкновении энергии, он оказался на этапе в гражданке. — Где мы будем искать Вадима? — Город на самом деле небольшой, придется постараться, чтобы не нарваться на пацанов. Остальное дело техники. Вахит сбавил темп, оборачиваясь. Нет, нельзя было полагаться на случай и быть таким опрометчивым. Валера без разговоров уже не находил себе места и ждал их, чтобы наорать или поговорить нормально. Нельзя было оставлять его одного даже полчаса, на которые рассчитывал исчезнуть Вахит. Если Вова с Вахой не вернутся вовремя или задержатся, или вовсе не вернутся, Турбо не должен один на один столкнуться с Кащеем, учитывая, что он не знает всей правды. Вова опустил взгляд: его рвало на части, он понимал желание Зимы вернуться и забрать Валеру, и ждать больше не мог. Вадиму там, возможно, уже сейчас нужна помощь. Блять. — Иди за ним, я подожду на обратной стороне. — Малой. — Вахит, не время торговаться. Берешь Турбо в охапку, а я честно дождусь. Тучи как-то громко принялись собираться над головой, как перед грозовой бурей. Вахит приземлил ладонь на плечо Суворова. — Если сделаешь хотя бы шаг, пока мы не придем, или сдохнешь, я тебя убью, понял? Вова набрал воздух в грудь и кивнул, подступая к воде. Они даже шага не сделали в обратную друг от друга сторону, как небо разразило в ударах грома и молнии. Угольные облака сгустились в волнующий водоворот. То не была игра слов, полотно над головой двигалось, и очень быстро. Воздух замерцал, содрогающей колючкой бегая по коже, вынуждая парней хаотично оглядываться. — Что это? — спросил Вова, ощущая то самое, когда их забирало на этап. Вахит схватил малого за руку и потащил подальше от берега. — Все двигается, или мне кажется? — Не кажется, — как никогда собранно сказал Вахит и взмахнул рукой, где тут же оказался бич. Пейзаж перед глазами менялся, в ушах заскрежетало знакомым треском. — Саранча? Что это, мы в Игре? Так не должно быть, — Вова во все глаза смотрел, как озеро и лес развивается в каком-то галлюциногене. Из облаков вылезало нечто, формируясь в знакомую массу, которая тут же ударила в грудь. Страх и волнение, как по щелчку выросли, наполняя сознание до края, и это были увеличенные чувства Вовы. — Не мы в Игре, а она вышла сюда. Ваха как никто другой знал этот вид. Город один в один отзеркалил обратную сторону Игры. Больше у них не осталось безопасного места. Игра вышла за пределы своего загона и стала неуправляемой. Вова, как мог двигался вперед к дому, подгоняемый Зимой, который прикрывал его со спины. Вокруг шумела саранча и гремела бесконечная ночь. Город рассеялся, став чем-то другим, он сгнил и сгорел, осыпаясь пеплом. — А Вадим? Как мы теперь найдем его? — Не знаю, возможно, он теперь Мафия или убит. Нам нужно найти Валеру. — Что ты несешь? — выкрикнул Вова, толкая Зиму в грудь. — Я не поверю, пока сам не увижу! Он жив, понятно! — Вов, его нет часов пятнадцать, — спокойно, пытаясь не грубить сказал Вахит. Если бы у Вадима была возможность, он бы давно вернулся, а, если Игра вырвалась в город, значит она могла задавить собой Желтого. Черт, вариантов было много, а факт оставался фактом, Вадима не было слишком долго. — Нужно быть готовым ко всему. Вова остановился, оглядываясь на царящий хаос. Он ощущал себя таким маленьким, немощным и безнадежным. — Я не готов. Нихуя я к этому не готов, — признался он. — Вах, — слишком по-детски позвал его Суворов. Зима, не желая терять время, подтолкнул Вову не останавливаться. — Найдем Валеру, разберемся с остальным. Не вешай нос. — Почему? Блять, почему ты нормальный, только, когда нормальным быть не нужно?! — в голосе Вовы прозвучал каприз. Какой-то смешок в голосе Зимы был так некстати. — Потому что. Малой, я серьезно, отхуярю бичом всех, кто полезет к вам, — Зима посмел оборзеть и улыбнуться ему. Улыбался, кстати, он премерзко. — Просто за-аткнись. Вова скривил лицо. Слова Вахита были так на него не похожи, потому что он ни черта не умел шутить и успокаивать. Никогда не умел, вот нехер было начинать. — Да иду я, — сказал Вова, чувствуя на себе взгляд Зимы. Тьма раздавала гниения, страха и опасностей. Город окончательно уснул, и проснулась Мафия. На месте руин дома Валеры не было. Легкая улыбка сошла с лиц обоих. Вахит боковым зрением чувствовал на себе давящий взгляд Вовы. Они снова бросили Валеру одного.