Проклятый бессмертием

Цан Цюн горит. Он не слишком удивлён этому явлению; его пик пал среди первых трех, сразу за Цин Цзин — из мести и злости, конечно, он, как все ещё главенствующий грешник, знает всё о самых низменных человеческих сторонах души — и Цюн Дин, как первый пик, так как, насколько ему известно, Юэ Цинъюань умер под стрелами две или три недели назад. Если Шэнь Цинцю мёртв, в чем он, если честно, сомневается, то это бы лишило воли к жизни их лидера секты. Напасть на них, когда трое из двенадцати лордов мертвы, а ещё один предатель, крайне разумный исход событий. Он встречал и более хитроумные схемы уничтожения; он лично составлял худшие из вариантов событий прошлого, которое, к счастью, осталось без записей; печальный, но закономерный конец. Му Цинфан умирает, как и все на его пике, даже если он смог эвакуировать часть из них, самых младших и самых слабых, но его ученики не созданы для сражений. Они умирают быстрее, чем он мог бы их лечить, пока кто-то не пронзает его сердце со спины. Он не сразу понимает это, едва ощущая, если честно. Затем есть второй меч, третий, четвёртый… демоны, существа которых он понимает в эмоциональном плане больше, чем людей, подлы и бессовестны, как и всегда; интересных себе подчинённых и подданных нашёл новый Император… ах да, как его имя? Этот мальчишка не похож на его шумного ученика, хотя в нем определённо есть его кровь. Его тело падает, он так привык к смерти, никогда не получая её, что едва замечает этого; он оживает быстро, не двигаясь, умирая от дыма, он оживает, он горит, он оживает, и снова горит. Если и есть, какие виды смерти его не любимые — утопления и сгорания. Он предпочтет отрубленную голову, если позволите. Небо голубое, пепел падает, как снег, когда он просыпается в следующий раз, оставляя Му Цинфана в огне; он встаёт, ни осталось ни боли, ни шрамов, ни одежды, а вокруг ни намёка на зелень, только обгоревшие строения, как руины, которые исчезнут быстрее, чем он. Он отращивает себе волосы на голове с помощью ци, не слишком длинные, не слишком короткие, идя вперёд; солнце не тёплое, такое же зимнее, как и прежде; он находит не совсем обгоревший труп ученика Бай Чжань и забирает себе верхний слой, ему тот уже не пригодится. Голые ноги мёрзнут, и он не спешит двигать ци по телу, чтобы защитить себя от холода, делая вдох. Му Цинфан бы остался, чтобы похоронить каждого, кого сможет найти. Но стоит ли это делать ему? Он думает о том, что Небесный Демон — нет, правда; как зовут того мальчика? Шэнь-шисюн определённо произносил это имя с особой неприязнью — может заинтересоваться кем-то, кто выжил, но не примкнул к нему; у Му Цинфана также есть ученики, которых он отправил подальше, он может собрать их, спрятать, или даже организовать другую секту, построенную на медицине. Он мог бы забрать всех так далеко, как мальчик-демон и представить не может; что этот ребёнок может знать о Бесконечной Бездне, если был там всего пять лет, в самом деле. Ветер обдувает его мокрое лицо. — Ох, неужели?.. — произносит он в пустоту; слезы. — Как неожиданно, — он улыбается этому, смотря на чистые небеса. Холод касается его тела, его кожи, его дыхания, и никогда, что тогда, что сейчас, не касался его пламенного ядом сердца. — Может, мне все же добраться до вас и убить, о уважаемые боги? — спрашивает он с улыбкой, слишком искаженной для Му Цинфана, которую он никогда не показывал; он прячет её за рукой. Он усмехается, опуская голову, медленно качая ею из стороны в сторону. — Нет, нет, нет, вы бы только и хотели, чтобы я пришёл за вами, ублюдки, — он делает глубокий вдох, его лицо расслабляется, принимая выражение спокойствия, чем того трепещущего безумия, которое породило его проклятие. Он смотрит в сторону, где мальчишка скрестил миры, на горе Байлу. — Твой сын доставляет мне много проблем, ребёнок. Я планировал оставаться в Цан Цюн хотя бы двести лет, — он недовольно цыкает, — теперь придётся затеряться, пока мальчик не умрёт или его не убьют. Скорее второе, чем первое, если он продолжит свою политику такой; он ведь не настоящий бессмертный, чтобы вести себя, как я. Он поправляет чужую обгоревшую по краям одежду, некогда белую, не сводя глаз с горы, которой бы и не смог увидеть. Ребёнок мёртв, оставшись обманщиком; не то, что бы он ожидал, что ребёнок справится с тем, чтобы убить его, но… но… Он вновь качает головой; не важно. С Цан Цюн, который остался только в его голове, пока он неизбежно не забудет и их. Он кланяется им, секте, своему шумному ученику, один раз. — Пусть ваш сон будет спокойным. Ибо у него такового никогда не будет.

***

Проходит тридцать лет, и Император мёртв; убит собственной женой; причём, сестрой Лю-шиди, хах. До чего же семья Лю проблемная, видимо, от и до. Он, все еще без нового имени, только легко усмехается. — Я ведь говорил. В конце концов, он будет здесь дольше, чем все остальные.