Слово котана. Фарш на асфальте

      Во дворе завечерело, после мрачного подвала захотелось расслабленной шкуркой поваляться на прогретом за день асфальте, добавляя в пейзаж красоты, и не думать о том, как страшно жить. Дёрнулся, напрягая своих: мне теперь во все стопоря отсверкивает алым, как глаза старой крысы. Небо подгорало. Закаты тоже бывают разные. В городах они какие-то нерешительные: без размаха, а может, их просто не рассмотреть в щели между лепящимися друг к другу многоэтажками. Растекаются акварели по небу, между крышами домов теряют краски. Ведь с серым красно-золотое становится бурым…       Баюн выбрался с нами. Я исподтишка косился на Старшего. Или как его правильнее назвать?.. Держался Баюн слишком уверенно, аж было не по себе, словно весь город ему был должен. Авторитетный котан не принюхивался, не осматривался, не оборачивался на звуки. Это делали за него: Мурзат, Лето и Газ. Даже Космо, неожиданно перестав тупить, следили за тылами.       Ветерок, стелясь по земле, гонял сор. Фитиль перехватил громкий фантик и начал с ним играть. Я даже позавидовал детскому умению в момент забывать все напряги и страхи, и тоже поискал глазами шуршащие бумажки… А что если попрыгать, как дурачок, и стряхнуть с себя весь груз думок и разочарований — не западло? Мурзат будто мысли прочитал и оскалился.       Закат тем временем боролся с серостью, раскрывал крылья. Солнце острыми лучами штопало обрывки облаков, сшивая в огромное одеяло. Одни мы сидели без дела. Если ждали рыжих, от скуки стал гонять мысль: зачем пëрлись в затхлый подвал? Надо было стрелкануться здесь… Или Баюн перестраховался, проверяя, чисто ли мы дошли? А может, надавив психологически на более бóрзых и молодых, дал им понюхать, каково оно — под землëй? Любой вариант — возможен. Но могло быть всё проще: закат сегодня был по-весеннему роскошен.       — Мы сами определим номера двух бачков, можно, Баюн? — вдруг произнёс Мурзат. Это прозвучало и дерзко, и вежливо одновременно. Что ни говори — перспективный кот!       — Только если там не одни картофельные очистки и гнильë, — Баюн кивнул и пристально посмотрел на меня. — А ты… поменьше думай о глупых людях и слушай всяких умных крыс. Поменьше! — приказал, как мордой в лужу.       — Ну извините! — буркнул я.       — Запомни, шелуха, котаны не извиняются, — морда Баюна стала ещё более жуткой, он отделился от нашей группы и пошёл в другую сторону. Мы же приготовились выдвигаться домой.       Газ отвлёкся на отлов из-под лавочки неутомимого Фитилька, Космо — на запах рыбы и масла из окна первого этажа, Лето — просто на нервяк чужого двора, где всё стояло не так и пахло подозрительно.       А случилось всё быстро.       Из подъезда вырулил странный пёс в ошейнике и с хохолком на лысой голове, и явно собачий сын не был готов к тому, что в его дворе фестивалят незнакомые коты. Кожаного на поводке он за собой не вывел, а на полосатую братву гавкнул борзо. Может, и не собирался нападать, но базар не соизмерил. Мурзат отреагировал правильно. Стойка на коготках и дикий крик «меси стрëмного панка, котаны» от лидера уточнений не потребовали!       Как и мне, ребятам нужна была эта безумная разрядка, чтобы выпустить пар после закипания от повиновения. Крыса построила, Баюн пригнул мордой к полу… а сейчас этот явно породистый пёс-неформал обидно до кучи открыл пасть. Шесть решительно настроенных котов на одного, пусть и охреневшего собакена, конечно, многовато. Морда противника оказалась не боевая, поэтому перевес определился сразу. Пёс был жестоко исцарапан, прям разрисован как индеец. На вспоротой коже почти без шерсти проступила кровь. Какое-то время во дворе не было слышно ничего, кроме кошачьих воплей и вперемешку с ними скулежа. Псу могли сделать совсем плохо, если бы не авторитет Могучий Случай. Именно сегодня по дворам ловили бродячих животных. Когда нахлынули живодёры с сетями, щипцами и удавками, никто не понял, но стреляные «универсамовские» прыснули врассыпную. Попали в маргарин самые «везучие». Фитиль, отметеленный пёсий панк и я. Нас сильными руками в заскорузлых крагах рассортировали и бросили в фургончик по вонючим клеткам. Вот именно сегодня, многое переосмыслив и узнав, я на зону никак не собирался. Наши светили злыми глазами из кустов, но не вылезли. Глупо же пропадать сразу всем. Это я понимал и котанов не винил.       Внутри фургона контрастом улице было темно, лишь светились глаза бедолаг. В основном собачьи. Терпко и остро била по носу вонь от шкур и мочи. Отметеленный нами пёс тоже обоссался от страха. Фитиль рядом со мной продолжал вертеться как червяк, на которого наступили. Он даже не понимал, почему «выключили» свет. Рядом был старший, то есть я, а значит, всё в порядке.       Положение же наше глубокого анализа не требовало. Хоть по-котячьи, хоть по-человечески мы попали в серьёзный замес. Права была Тётушка, а я — слишком самоуверен. Катали нас недолго, тарантас был вдрабадан раздолбанным, как и дорога. Меня с Фитильком мотало по клетке нещадно, и когда фургон остановился, я вжался в пол клетки и приготовился дёшево жизнь не продавать. Но, на удивление, синерылых небритых мужиков сменила группа товарищей поприличнее. Наши клетки вытащили и расставили в большом прохладном помещении.       — Вот этого покоцаного с ошейником — в лазарет: обработать раны, пробить номер с жетона. Породистый. — Нашего панка унесли. Мужик в синем в бурых пятнах халате поправил очки. — Этих котов тоже на передержку в изолятор. Покормить. Не похоже, что уличные.       Я подошёл к краю клетки и посмотрел в глаза человеку. Пристально. Он тоже.       — Ильдар, что ты их жалеешь? — гнусаво спросил один из работников. — По мне, дак всех усыпить, шкуру снять, если хорошая, и в топку. Заразу разносят, нападают на людей, детей пугают.       — Надо оставаться человеком даже на живодëрне, — хмуро ответил Ильдар. — Посмотри, этот кот упитанный, ухоженный, явно оказался не в том месте, не с той компанией. И шкет с ним — сосед по лестничной клетке.       — А шапка бы из него добротная получилась! — с досадой выдохнул гнусавый. — Никто за ними не придёт, вот увидишь.       — Тогда и поговорим за шкуру! — отрезал Ильдар и что-то размашисто написал в накладной. — Остальных по сараям.       Свежепойманные завыли в последней попытке упросить начальника о хоть какой-то милости. Мы-то кожаных понимаем, а вот они нас — нет. Казённая жрачка — каша с требухой, жиром и неаппетитной подливой — мне лично в глотку не полезла. А Фитиль, наоборот, ел быстро и урча, будто я отбирал — растущий организм брал своё. Мне было не до еды. Осматривал изолятор и сокамерников. Две мелкие шавки в ошейниках говорить с котом отказались. А вот кошка охотно начала общаться. Она чалилась тут уже вторую неделю и почти потеряла надежду. Шавки попали недавно. Трое котов тоже. У одного даже был ошейник и, кажется, профессорская степень. Ибо так кот себя и вëл. Парочку пёселей уже забрали хозяева с зарёванными от счастья детьми, что радовало. Значит, из этого места можно свинтить легально. Вот только как сообщить Тётушке…       Мурзат и котаны видели, что нас замели… Но в голову не приходил ни один вариант, как нам сможет подсобить братва. Ночь я провёл скверно. Вокруг выли и стенали потерявшие надежду псы. Шавки из нашего изолятора в какой-то момент начали вторить остальным. Котам оставалось напыжиться и слушать. Фитиль после бурного насыщенного дня и двойной порции баланды спал как убитый, и лапкой не дергая. Меня тоже качало от усталости. Отполз в дальний угол клетки, мечтая о глотке воздуха без псовой смердятины, воде и родной квартире с запахом чистоты. Едва накатывал сон, являлась старая крыса Варфоломеевна. Ильдар почему-то пил водку с гнусавым, а крысе бросали хлебные корочки и кусочки закуски со стола. Я пытался привлечь к себе внимание, но во сне не мог сказать ни слова.       «Тут женщина одна шапки лишилась. Вот этого котана вполне на шапку хватит!..»       Я вскочил.       Сквозь тусклые окна в изолятор просачивалось утро, брезгливо ступая босыми ногами света по грязному полу. Где-то захрустела плитка под размеренными шагами. Ильдар привёл нашего Ирокеза. Пёс выглядел подавлено и сразу лёг, спрятав морду в лапы. Всем дали долгожданную воду. Никто на руки людям не бросился. Я жадно напился, даже не обращая внимания на вкус воды — не ацетон, и ладно! Снова голодный Фитиль нетерпеливо вынюхивал воздух. Но подозреваю, что кормили здесь один раз в день и явно не с утра. Ильдар заполнил какие-то журналы, почему-то поглядывая на меня. Я смотрел на энергичные росчерки ручки и совершенно охренел от вопроса, который внезапно последовал:       — Так что, ты при делах, Кот?       Судорожно вспомнив что уже «да», я хрипло мявкнул.       — Само собой. «Универсамовские» мы.       — Далековато забрались от своего района, котятки, — произнёс человек. От него перегаром не пахло. И смертью тоже. — Отсюда не видать.       — А… можно нас отпустить? — попытался я. — По мелкому бабушка тоскует. Он с бабушкой живёт. Да и у меня дом есть. А ворон вы тоже ловите?       Ильдар подошёл к окну и закурил в форточку. Он нисколько не удивился, что я говорю. Я уже начал привыкать, что в этом городе много просветлённых людей.       — Васька Абибас вас знает?       — Он Мурзатов брат. А Мурзат нас только недавно «пришил»! Он видел, что нас будочники поймали, — это влез Фитилëк, вставая на задние лапки. — Дяденька, отпусти нас?       — Просто так нельзя. Везде существуют правила. Если попали, сидите и ждите. Васькины котаны своих не бросают.       — А из нас шапки не сделают? — Фитиль с любопытством смотрел на мужика в халате.       — Таких, как ты, на шапку троих надо! — усмехнулся Ильдар и ткнул бычком в коричневую банку из-под кофе «Летний». Где-то этот чёрный юмор я уже слышал! Чего я точно не ждал, так это, что дядя Петя окажется здесь. Весь такой чисто-брито-стриженный, в старом мешковатом костюме с подозрительно оттопыренным бортом. Ильдар дворника и завёл в изолятор. Тот радостно ткнул в клетку, по которой уже носился обезумевший от бездействия и впечатлений на подхвост Фитиль.       — Вот эти арестанты — мои. Оба два. Мурзат примчался ночью, язык на плече, рассказал, что ребят по глупости будочники замели. Все подзабили, мол, это их залёт, а Мурзат раздал лещей и напомнил, что банда — вторая семья! — дядя Петя вдруг воззрился на двухнедельных шавок, взгляд заволокло слезой. — И эти пёсики мои. Вот те крест, кóрмил, рóстил.       Ильдар покачал головой. Но документы выписал. Они ещё перекинулись какими-то мудрёными словами, упомянув легендарного уже для меня Ваську Абибаса. Мол, без Васи порядка меньше стало. Молодые котаны борзеют и всё чаще уходят в разбой. Дворник принёс небольшой саквояж, видимо вытряхнув инструменты. Мы с Фитильком туда прекрасно поместились. Пёселей не отдали, за ними Ильдар велел прийти через неделю. Видите ли, протокол!       Дядя Петя шёл и говорил, каких могучих понятий человек:       — Ветеринаром был, да каким великим. А зверей сколько спас. Чисто Айболит! К нему зверей со всей области возили. И служебных, и из зоопарка. Ни один пёс не тяпнул, ни один котяра не ободрал. Самое страшное для Ильдара было усыплять. Но на то он и врач, что обязан, коли хозяева не хотят больше мучиться со старой или больной животиной. А что гуманнее, спрошу я вас? А? На улицу пнуть? Вот он и запил, крепко запил. За заслуги лицензии не лишили, но понизили. Сказать по секрету? До сих пор ему звонят: просют приехать и посмотреть. Старожилы знающие и так приходят. Ильдар никому не отказал. А пить, как есть, бросил. Бутылку-то он у меня не взял. Так-то! Великий человек!       Я дремал от мерного голоса и качания саквояжа. Подумалось вдруг: много на свете разных людей — хороших и плохих. И однажды хорошие могут на пути закончиться. А ещё… подумалось… Нет, не про ворону. Про шапку. Ну, той женщины, которую обидели хулиганы.       Вот высплюсь…       Тогда…