Останься со мной

      — Аири, малышка, ты где? — звучит в тишине квартиры хриплый голос.       Рики всего двадцать два — в таком возрасте обычно с девушками романы крутят или разделяют рутину с наглым серым котом, который будит по утрам своим холодным мокрым носом. В двадцать два заканчивается университетская жизнь, и открываются пути к взрослению — работа, старость, пенсия; в двадцать два бы планировать поход в кино с друзьями на выходные или утопать в рабочих проектах, которые нужно сдать до понедельника. В двадцать два бурлит жизнь — открываются неизведанные границы, что искушают сладостью своих возможностей.       Но только вот Рики в свои двадцать два ничего этого сделать не может — он живёт в маленькой двухкомнатной квартирке почти что на окраине Нагои, всю неделю упахивается на работе и питается дешевой лапшой из магазина, бережно накапливая заработанные деньги. У него нет кошки и девушки, нет мечты и, банально, друзей — есть только он сам и маленькая девчушка, ураганом носящаяся по его маленькой жилплощади.       — Папа! — вскрикивает девочка, выскакивая из-за угла, и становится в стойку какого-то злобного монстра в желании напугать отца.       — Ох, как страшно, — драматично хватается за сердце Рики, растягивая губы в мягкой улыбке. — Привет, крошка. Соскучилась?       — Очень, — чмокает губами девочка, обнимая присевшего на корточки отца за шею. — Мы будем смотреть мультики сегодня?       — Да, только я очень устал. Ты же не обидишься, если я усну?       — Только если ты купишь мне завтра сырные шарики, — Рики лишь тяжело вздыхает, грустно улыбаясь уголками губ, и заправляет мягкую чёлку дочери за уши.       — Прости, малышка, не получится. Мне ещё нужно заплатить тётушке Мёи за аренду квартиры.       Мёи Миёси поистине удивительная женщина — миловидная старушка приютила у себя на тот момент восемнадцатилетнего Рики с маленькой дочкой на руках, когда все вокруг отказывались сдавать парню жильё. Она помогала совсем неопытному юноше налаживать отношения с дочкой, учила всему, что знала и умела сама; она же нашла для Аири хороший детский сад и школу, и сама занялась её обучением, в то время, как Рики усердно работал, чтобы прокормить свою пусть маленькую, но дружную семью.       За столь короткий промежуток времени, Миёси стала частью этой семьи — на праздники звала к себе в гости, забирала на выходные Аири, если график Рики был совсем выжимающим из него соки, да и в целом не прочь была побольше времени проводить с девочкой. Так уж вышло, что своих детей у неё не было, так что единственной отрадой были маленькая Аири и Рики, который всеми силами пытался отплатить женщине за её безмерную доброту.       — Кстати, она уже ушла? — интересуется парень, сгибаясь в три погибели, чтобы дочь смогла комфортно ухватиться за его ладонь своими маленькими ручками.       — Да. Мы с ней сделали домашнее задание по японскому языку, и она сварила какой-то суп, когда мы пришли со школы, — лепечет Аири, смешно шмыгая носом, и поджимает губы. — Учительница Ито похвалила меня за выученные кандзи.       — Умница, — тепло шепчет парень, клюя губами в тёмную макушку. — Пойдём, поужинаем и будем отдыхать, — Аири лишь улыбается.       Эта улыбка напоминает Рики его самого. В далёком детстве всё, что он желал от родителей — вкусный ужин в кругу семьи и тёплые объятия родителей, которые постоянно пропадали на работе. И он улыбался так же искренне каждый раз, когда мама готовила его любимое карри, а папа не задерживался на работе — эти дни были самыми счастливыми.       Сейчас он не может похвалиться своим счастьем. Нет, безусловно, Аири вызывала у него радостную улыбку и восторг во взгляде, но это всё было не то. Ему хотелось тёплых объятий, ласки родных рук и поцелуев любящего человека — ему хотелось любви. Он мечтал о том, чтобы найти того, кто смог бы разделить с ним радость и горе, кто бы был рядом в самые тяжёлые моменты и делал каждый день особенным; мечтал, чтобы каждое утро начиналось с улыбки возлюбленной и каждый вечер заканчивался её лаской. В его сердце просыпалась нежность, жаждущая выразиться в поддержке и заботе о другом, в преданности и взаимности. Эти простые, но волнующие моменты были бы для него светом в серых буднях, напоминанием о том, что истинное счастье находится в простых искренних чувствах.       Но даже несмотря на огромное желание вступить с кем-то в отношения, Рики опасался — у него есть дочь, и он не может привести домой первую понравившуюся девушку, с которой не прочь был бы провести ночь. Вокруг него вьётся столько привлекательных девушек, но на каждую из них он смотрит с опаской. Взять даже ту же Энами Аса, которая получала тысячи отказов на предложения сходить в кино, но всё ещё старалась завоевать чужое внимание. Только вот Рики не был в ней заинтересован от слова «совсем» — слишком яркая, слишком громкая, слишком настойчивая, слишком слишком. Ей бы подрасти немного, и опыта поднабраться, — и совсем не важно, что самого Рики она младше всего на полгода. Его такие не интересуют. Ему бы девушку постарше, с жизненным опытом и без розовых очков, которая на мир будет смотреть адекватно, и с которой можно будет построить настоящую семью.       Но даже с четким типажом избранницы, Рики на девушек не смотрит вовсе — он взгляд задерживает на утонченной фигуре новенького официанта, и наблюдает за каждым движением его хрупких бледных рук, что так умело управляются со всей утварью. Новенький старше Рики всего на пару месяцев, но всё такой же шумный — кричит и смеётся звонко на корявые шутки официанток, руками размахивает энергично, и с детьми, пришедшими в кафе с родителями, тараторит на их детском языке, корча глупые рожицы. «Сам как ребёнок», — фырчит себе под нос Рики, каждый раз глаза под лоб закатывая, но улыбается тепло, представляя на месте ребёнка свою Аири.       И это пугает до чёртиков — рядом с собой он хочет видеть любящую жену, которая будет прекрасной матерью для его дочки, но с официанта взгляд не сводит, продолжая сверлить его фигуру взглядом.       Он соврёт, если скажет, что Сону не в его вкусе — Ким привлекателен. С его утонченными чертами лица, магнетическим взглядом и изящной осанкой он притягивает внимание, словно магнит, оставляя за собой впечатление непревзойдённой красоты и стиля. Он очаровывает одной своей улыбкой, которая словно луч солнца, проникает в сердца и оставляет за собой след восхищения и радости. Рики восхищается. Он удивлённо раскрывает рот каждый раз, стоит только Сону начать выпроваживать невменяемого гостя или умело крутить подносом в руках, привлекая к себе внимание девушек. И это действительно завораживает — его харизма, его мастерство, его лёгкость и непринужденность. Рики, честно, хотел бы так же легко порхать между столиков, даря посетителям улыбки, только вот всё, что он может — пялиться на Сону и варить уже порядком надоевший кофе.       Усталость, как суматошный вихрь, окутывает его тело, словно плотный туман, медленно проникая в каждую клеточку, отравляя каждый мускул. Она ощущается как тяжелый плащ, налетевший безжалостно и внезапно, затрудняя даже самые малейшие движения. Это состояние словно невидимые цепи, связывающие каждый шаг, утяжеляя их до предела, не давая возможности дышать свободно. К этому Рики уже привык, и научился справляться со своим состоянием, мастерски играя человека, у которого всё нормально. Только вот у него нихрена не всё нормально, и он это знает — пашет как лошадь на работе, проводит время с дочерью, а потом часами лежит в кровати за закрытой дверью, осмысливая всё происходящее — он не справляется.       — Рики, да что с тобой не так? Улыбнись, — весело шелестит рядом Сону, щуря глаза от широкой улыбки, и тянет юношу за руки, пытаясь увести куда-то в центр зала.       — Сону, прекрати, — тон Рики холодный, пробирающий до костей ледяной грубостью, но на Сону это не действует — он голову вбок смешно склоняет, и продолжает широко улыбаться.       — Что?       — Прекрати вести себя как глупый ребёнок. Сколько можно носиться с этим шариком? Тебе пять лет? Веди себя нормально, пожалуйста, аж тошно от твоей наивности, — шипение Рики отдаётся белым шумом в ушах, и улыбка на губах Кима меркнет, вместе со всем его запалом.       Нишимура был готов вырвать себе язык за неосторожно выплюнутые слова, понимая, что их колкостью и грубостью мог задеть коллегу. Он порывается извиниться, но тут же глупо закрывает рот, когда Сону прошмыгивает мимо него в подсобное помещение, не дав вставить и слова.       Весь оставшийся день парень может лишь сверлить взглядом чужую спину и замечать в глазах грустный огонёк, причиной которого стал он сам и его необдуманные слова. Сону даже не виноват ни в чём — он просто пытался поднять настроение коллеге, не желая видеть его угрюмое выражение лица. Кто же знал, что обычный шарик, который Киму подарила очаровательная девчонка со смешными кудрявыми хвостиками, выведет Рики из себя.       Нишимура и сам не знает, что стало причиной его грубых слов. Он думает об этом всё то время, пока спешит домой, и уже стоя на кухне не находит ответов на свой вопрос. Рядом с ним трётся Аири, о чём-то рассказывая на своём детском языке, и тычет парню в лицо какие-то бумаги, разрисованные смешными каракулями — Рики на неё даже не смотрит. Он в желании побыстрее лечь в постель, шинкует огурцы в салат, и на автомате кивает головой, когда тон Аири становится вопросительным.       — Папа, давай поиграем? — лепечет девочка, весело прыгая в светлых носочках по кафелю кухни.       — Давай позже? Я хочу немного отдохнуть.       — Ну пожалуйста-пожалуйста, — не унимается она, дёргая отца за штанину. — Ну папа, ну пожалуйста.       — Аири, прекрати! Я же сказал, что устал, — рявкает Рики, нервно отбрасывая нож на разделочную доску.       Он метает в дочь грозный взгляд, замечая её дрожащую губу, но и сказать ничего не успевает, как Аири скрывается за косяком кухни и громко хлопает дверями собственной комнаты. Рики может только тяжело выдохнуть, опустившись на корточки, и нервно потереть лицо, закрывая глаза — он в очередной раз облажался.       Обещание никогда не срываться на дочь из-за своего плохого настроения Нишимура, как и раньше, не сдержал — вновь накричал, только чтобы побыть наедине со своими мыслями. Вот только дрожащая губа девочки и её слёзный взгляд всё никак не хотели выходить из головы — он вновь обидел дочь, вновь накричал, вновь напугал ледяным взглядом.       Рики на пороге чужой комнаты неловко мнётся, всё никак не решаясь постучать в дверь, но всё же находит в себе силы просунуть голову в крохотную щель меж дверью и косяком. Аири, на удивление, не плачет, — привыкла к чужому холоду, — а только бормочет что-то себе под нос, разравнивая складки на кукольном платье.       — Прости меня, принцесса, я не хотел кричать. Я правда очень устал и хотел немного отдохнуть, — виновато шепчет Рики, проходя в обитель дочери.       — А я хотела поиграть. Ты постоянно говоришь «потом», а это потом так и не наступает, — бубнёж Аири тихий и с откровенными нотками обиды, пропитавшей, кажется, всю комнату.       Девочка всё так же, не отрываясь от процесса, разглаживает платьице миниатюрной куклы, и на отца даже не смотрит, продолжая недовольно сопеть.       — Извини меня, малышка, я очень виноват перед тобой, — шелестит парень, присаживаясь на корточки, и клюёт губами в чужую макушку. — Во что ты хотела поиграть?       — Мне не важно, я просто соскучилась, — и никчёмное чувство отвращения к себе начинает медленно пожирать Рики изнутри.       Он знает, что облажался. Знал это ещё тогда, когда впервые увидел младенца на руках сестры, которая бережно прижимала сверток к груди и вслух перебирала имена. Аири, «плод любви», — так зовут его дочь, которая не видела этой любви с самого рождения. У неё нет матери, она воспитывается отцом, и даже от него временами чувствует противный холод.       — Давай порисуем? — едва сдерживая непонятно откуда взявшиеся слёзы, вопрошает Рики. Аири только кивает каштановой макушкой, отдавая отцу свою куклу.       Эту куклу ей подарила Миёси. Не отец, — самый близкий и родной человек, — а Миёси — женщина, не имеющая с ней никакого родства.       Розовенькое платье игрушки было пошито из старого брючного костюма Мёи, а на миленькие рюши на подоле и рукавах, ушла ситцевая кухонная занавеска, варварски порезанная на куски. Женщина об этом не жалела — ей приятно было видеть улыбку девочки, которая сверкала звёздными глазами и ярко улыбалась, смешно дрожа нижней губой.       Игрушек у Аири в принципе было не так много — плюшевый заяц с потёртым ухом, что почти всегда сидел у изголовья детской кровати; две игрушки пушистых котят, и эта самая кукла, которую Рики чинил уже бесчисленное количество раз, приклеивая на суперклей несчастную пластмассовую ногу.       Рики чувствовал себя ужасно каждый раз, когда смотрел на игрушки дочери — денег на качественных кукол или конструктор у него просто не хватает, весь скудный заработок он тратил на еду, бытовую химию, аренду жилья, и школьные принадлежности для Аири, которые стоили немалых денег. Немного радовало только то, что самой Аири на количество у неё в комнате игрушек было всё равно, она находила разнообразные занятия и без кукол: делала оригами маленьких лебедей из магазинных чеков, принесенных Рики в кошельке; рисовала в старых тетрадях, исписанных от корки до корки; лепила из самодельного пластилина, который увлеченно замешивала из муки и воды под строгим надзором Миёси; танцевала под песни из радио, придумывала рассказы, учила стихи и читала сказки — в свои почти семь лет она была очень талантливой и смышлёной.

⁠·.★·.·´¯`·.·★

      Рики следит за каждым шагом. Он как голодный зверь наблюдает — смотрит на то, как широко улыбается Сону, протягивая молоденькой посетительнице тарелку с десертом, и как весело щебечет с официанткой за барной стойкой, то и дело поправляя свою пушистую чёлку. Он слегка пританцовывает, протирая столы в самом углу кафе, и подпевает какому-то западному треку, корча смешные рожицы. Его беззаботность и всепоглощающая радость теплеет в груди Рики чем-то родным и приятно нежным; его улыбка и мило сморщенный нос заставляет растянуть губы в корявой усмешке.       Но стоит только Сону вновь поймать взгляд Рики, как он тут же меняется — сдержанно одергивает фартук, прокашливаясь в кулак, и шмыгает в подсобку безумной фурией. Рики остаётся лишь губу до боли закусить и спрятать взгляд под длинной чёлкой. Думать о том, что его слова как-то задели Кима, он не хочет, но в голове все равно закрадывается мысль о колкости своих необдуманных слов. Стоило тогда просто промолчать, как и всегда недовольно закатить глаза и продолжить исподлобья наблюдать за парнем, но Рики решил высказаться, чтобы избавиться от навязчивой компании. Да и компания не была навязчивой — Сону просто шумный и слишком энергичный для спокойного и тихого Рики, которому и дочери навалом хватает.       Быть честным, инфантильность Сону временами выводит из себя — его дурацкое поведение перед детьми и глупая улыбка до ушей, которая не пропадает на протяжении всего дня, вызывает отвращение. Слишком приторно, слишком по-детски, слишком раздражающе. Рики просто привык к своему образу жизни, на котором выстроил себя, как личность, — он отец, глава семьи и опора для дочери; у него нет времени на детские шалости и глупые эмоции. Каждый день наполнен заботами и ответственностью, и он берет на себя эту роль с полной серьезностью. Его жизнь — это баланс между работой и семьей, и он стремится быть надежным и примерным членом общества, воплощая в себе идеалы преданности и предусмотрительности. Однако за этой стеной серьезности таится человек, который также мечтает о моментах беззаботного счастья и радости. В глубине души Рики таилась тоска по свободе от рутины, желание испытать невинные радости детства и поделиться ими с близкими. Но он подавлял эти чувства, уверенный, что это не соответствует его роли. Тем не менее, иногда в одиночестве, в моменты редкого отдыха, он позволял себе ненадолго окунуться в мир мечтаний и ностальгии.       Рики скучал по беззаботному детству и юности, когда бежал играть с друзьями сразу же после школы. Он скучал по маминой стряпне и папиным объятиям, скучал по шуткам сестры. Он тосковал по тем временам, когда весело смеялся над тупыми приколами одноклассников и прогуливал уроки, только бы купить газировки в магазине напротив школы. Своё детство он вспоминает с вымученной усмешкой и тяжелым вздохом — былая беззаботность казалась ему теперь недоступной и неприемлемой. ——————       Не прошло и недели, как у Рики буквально сорвало тормоза. Сону меняется — улыбается всем, но не ему, разговаривает со всеми, но не с ним, смеётся только в отсутствие Нишимуры. И это задевает. Рики не хочет видеть неловкость парня, не хочет чувствовать себя некомфортно от чужой стеснительности, не хочет быть причиной этих перемен. Но вот только и поговорить нормально у них не получается — Сону скрывается с его поля зрения каждый раз, как Рики набирается смелости подойти. Он просто исчезает, волшебным образом появляясь уже через пару минут, когда у Нишимуры бешеная очередь.       — Сколько можно бегать от меня, Сону? — едва ли не рычит Рики, прижимая парня к стене подсобного помещения. Тот брови только вопросительно хмурит, сжимая в руках пустой поднос, и взглядом злым сверлит юношу.       — А тебе-то что? Я же глупый ребёнок, зачем со мной возиться?       — Да не хотел я так говорить, — хрипит Нишимура, сжимая в руках ткань чужой рубашки. — Я не считаю тебя ребёнком, Сону. Пожалуйста, не убегай больше. Я очень виноват перед тобой, и хочу извиниться за все те слова, которые наговорил тебе.       — Зачем тебе это? Ходил бы дальше грозной тучей, сверлил бы меня взглядом и глаза закатывал на каждый мой шаг. Ты же так делаешь? — шипит в ответ Сону, отпихивая коллегу от себя всё тем же подносом, который всё это время держал в руках. — Чем я тебе не угодил? Я тебе ни слова плохого не сказал тогда, а ты… Зачем ты так сказал? Думаешь, если я улыбаюсь всё время и клоуна из себя корчу, то у меня чувств нет? Я не кукла, я тоже что-то чувствую!       — Прости, — лишь сипит Рики, с болью смотря на появляющиеся в уголках карих глаз слёзы. — Хочешь, на колени встану? Только прости меня, пожалуйста. То, что я сказал, вылетело на эмоциях.       — Почему ты такой чёрствый? Не улыбнулся даже ни разу, только взглядом своим ледяным сверлишь. Тебя даже посетители боятся.       — Я улыбаюсь каждый раз, когда вижу твою улыбку, — однобоко улыбается Рики, поправляя задравшийся рукав рубашки Сону.       — Не делай вид, что я тебе небезразличен – ты ненавидишь меня.       — Неправда. Агрессирую на твою инфантильность – да, но не ненавижу, — поясняет он, закрывая глаза и глубоко вздыхая. — Я не заставляю тебя менять своё поведение, нет. Будь собой, просто-       — Просто ты будешь продолжать унижать меня при всех? — подсказывает Ким, наконец убирая несчастный поднос на стол.       — Нет. Я просто сорвался, я не хотел говорить тебе такое.       — Но сказал!       — Чёрт, Сону! — снова рычит Рики, впиваясь свирепым взглядом в ничем не повинного юношу.       — И опять ты кричишь, — лишь вздыхает Сону, мельтеша копной волос. — Что на этот раз я сделал не так? Не принял твои извинения? Я вообще имею полное право послать тебя за то, что ты мне наговорил.       — Что мне сделать, чтобы ты меня простил? — шумно выдыхает Рики, зло сжимая челюсть. Сону действительно имеет право не прощать его, и от мысли об этом Рики становится тошно.       — Отстань от меня, — шипит Ким, выбираясь из мнимой клетки чужих рук, и хватает позабытый поднос. — Иди работай, — только и бросает он, уходя в зал.       Рики зол. Он злится на самого себя, прекрасно понимая, что в сложившейся ситуации виноват только он. Парень осознавал свои ошибки и переосмыслил свои слова, но они уже были сказаны, их нельзя было стереть. Горечь разочарования и обиды терзала его внутренний мир, и Рики понимал, что ему предстоит ещё много работы, чтобы вернуть уважение и банальное доверие Сону. Только вот он понятия не имеет, что делать в подобных ситуациях — в своей жизни искренне прощения он просил лишь у дочери, которой хватало нескольких слов с извинениями и пары часов совместной игры. Что же делать с Сону, парень не знал.       С потоком бесконечных мыслей, парень возвращается домой, устало опускаясь на пуфик в прихожей. В квартире приятно пахнет пряностями и запеченным мясом, — Миёси постаралась, — и где-то вдалеке слышится лепет детского голоска, заставляющий улыбнуться. Парень закрывает глаза на мгновение, наслаждаясь моментом покоя после долгого дня. Звуки детского голоса наполняют его сердце теплом, напоминая о том, что дома его ждут любовь и уют. С каждым шагом по квартире он ощущает, как напряжение плеч сходит с него, словно тяжесть светящихся городских фонарей сменяется мягким, домашним светом. Раскрывая дверь в гостиную, он встречает мягкий свет настольной лампы и упавший на пол цветной фломастер, испачкавший некогда белоснежный ковёр. И в этот момент он понимает, что дом — это не просто место, где он живет, а место, где его сердце находит истинное счастье.       Его счастье в смешном кигуруми серого кролика, расположилась на полу, весело болтая пятками в воздухе, и рисовала очередную картинку, которая уже скоро будет висеть на холодильнике, прикрепленная смешным магнитом с мультяшным котёнком. Парень смотрит на свою маленькую художницу с нежностью и гордостью. В этом простом моменте он видит всю красоту и радость родительства. Его сердце наполняется благодарностью за каждый смешной рисунок, каждую маленькую радость, которую приносит ему его дочь. В глазах ребенка он видит мир, полный чудес и беззаботности, мир, который он обязуется защитить и сохранить для неё всеми силами       — Папа! — вскрикивает девочка, тут же подрываясь с пола, чтобы в следующее мгновение ткнуться носом в отцовскую грудь. — А я новый рисунок нарисовала.       — Покажешь? — интересуется Рики и с восторгом наблюдает за тем, как бережно Аири несёт ему разрисованный лист, принимаясь объяснять что и где расположено на картинке.       — Это ты, — тыкает она пальчиком в самого высокого человечка, и Рики тепло улыбается, прижимаясь грудью к спине дочери. — Это я, а это тётушка Мёи, — объясняет она, проводя пальцем по карандашному следу.       — Очень красиво, малышка. Повесим на холодильник? — в ответ Аири лишь кивает, натягивая капюшон кигуруми на голову. Рики не может не поиграться с плюшевыми ушками кролика, вызывая у дочери звонкий весёлый смех. — Ты уже ужинала?       — Нет, я хотела тебя подождать, — и Рики не может вновь не улыбнуться. Его взгляд сверкает любовью и нежностью к ребёнку, а в груди тут же что-то теплеет, стоит только взглянуть в искренние глаза дочери.       Они ужинают в полной тишине, прерываемой лишь внезапным бульканьем Аири, которая желает рассказать что-то важное — Рики лишь хмыкает, обещая обязательно выслушать каждую её историю после ужина. Рассказы дочери сразу обо всём: о погоде за окном, о пении птиц, о выученной в школе песне, об оценках и новой прочитанной сказке — Рики, честно, связь между этими рассказами не улавливает. Просто слушает, время от времени ловя на себе любопытный взгляд, — Аири проверяет, слушают ли её вообще, — и тепло улыбается, протирая вымытую посуду.       — Что ты делаешь? — с интересом вопрошает она, когда парень наконец падает на диван, устало вытягивая ноги.       — Выбираю букет. Тебе какой нравится?       — Это для моей новой мамы? — вдруг задаёт вопрос она, и Рики осекается, не зная что сказать. — Почему у меня нет мамы? Она обиделась на меня, потому что я по утрам не хочу есть кашу?       — Нет, малышка, совсем нет. Она… мы с ней поругались.       — А когда помиритесь? — продолжает девочка, увлечённо отрывая катышки от домашней футболки отца.       — Никогда. Так бывает, взрослые могут слишком сильно обидеть друг друга, и больше не захотят видеться. Ты не виновата, принцесса, — мягко говорит он, гладя её волосы.       Его сердце тяжелело от воспоминаний, но он старался сохранить улыбку на лице, чтобы не обременять её своими чувствами. Это был момент, когда он осознал, что даже в мире взрослых, где кажется, что все решаемо и контролируемо, существует много сложностей и боли. Но он знал, что важно сохранять свою доброту и сострадание, даже когда другие люди могут быть жестоки.       — Поможешь выбрать букет? — мягко интересуется он.       Аири только кивает, поджимая губы, и тыкает в первый попавшийся, тут же пряча лицо в плече отца. Рики чувствует, как ее пальцы дрожат в его руке, и он прижимает ее к себе еще крепче, стараясь передать ей свою поддержку и защиту. Он готов пройти через это вместе с ней, готов быть ее опорой и уверенностью, даже если внутри его собственного сердца колеблется неуверенность. Он не уверен в правильности своих слов. «Стоило ли так говорить? Не задело ли это её?», — думает Рики, бесполезно листая ленту сайта цветочного магазина.       Секунда раздумий, и телефон падает на диван, в то время, как Нишимура тянет дочь в свои объятия. Он готов дать всю ту поддержку и любовь, в которой так нуждается его маленькая Аири. В этот момент для него существует лишь его дочь и её проблемы, которые он, как любящий отец, обязан решить. ——————       — Рики, прекрати всё это, — шикает Ким, кладя на стол перед парнем уже слегка потрепанный букет цветов.       Нишимура едва заметно улыбается. Две недели пролетели для него как вихрь. Все две недели он тайком подкладывал в рюкзак коллеги записки с извинениями и маленький букет цветов, значение которых долго искал в интернете и донимал расспросами флористку в цветочном магазине. И теперь перед ним на чисто вытертой барной стойке, лежали уже слегка завядшие красные камелии и белые лилии, обернутые розовой крафтовой бумагой. Записку на молочного цвета картонке Сону продолжал держать в руках, стискивая её меж пальцев.       — О чём ты? — наигранно вопрошает Нишимура, хмуря брови.       — О всех этих записочках и букетах. Мы не в средней школе, — цедит Сону, выжидающе смотря на парня в ожидании какого либо ответа.       — Ты не принимаешь мои извинения, а я привык чётко слышать ответ.       — Хорошо, я принимаю твои извинения. Доволен? Только прекрати каждый день пихать мне в рюкзак эти… Что это вообще за цветы?       — Всё же понравились? — однобоко усмехается Нишимура, продолжая как ни в чём не бывало протирать стойку. — Это камелии и лилии.       — Вот и прекрати мне таскать эти камелии и лилии, — фыркает Ким, манерно закатывая глаза, и тянется за подносом. — И записки не пиши, — добавляет он, отбирая тряпку у парня, чтобы протереть пыльный поднос.       — Девушка ревнует?       — Нет у меня девушки, — шипит Сону, тут же пихая тряпку в руки юноши, и осекается, стоит только Рики упереться локтями в столешницу, приближаясь к чужому лицу.       — Жена? — предполагает он, комично склоняя голову набок.       — Нишимура! Просто перестань таскать мне всё это. Так сложно что-ли?       — А если я не хочу? — Ким лишь глазками смешно хлопает, сжимая в руках несчастный поднос.       — Делай, что хочешь, — шипит он в ответ, бросая на парня злостный взгляд из-под веера ресниц.       — Слушаюсь, босс! — смешно отдаёт честь юноша, весело посмеиваясь, и разворачивается на пятках, уходя в подсобку.       Сону остаётся на том же месте ещё с добрых минуты две, глупо пялясь на закрытую дверь подсобного помещения. Он впервые за несколько месяцев работы здесь увидел улыбку Рики, адресованную не какой-то привлекательной молодой посетительнице, а ему — парню, которого тот едва не унизил перед коллективом.       В сердце отчего-то становится тепло, а щёки удивительным образом приобретают малиновый окрас, и глаза сияют, будто они сами стали отражением этой радостной энергии, ласково окутывающей всё вокруг.

⁠·.★·.·´¯`·.·★

      Рики давно не ощущал себя любимым. В его сердце отголоски любви казались далеким эхом, затерянным в глубинах прошлого. Каждый день становился тяжелым бременем, несущим лишь уныние и безысходность. Но в этом мрачном лабиринте судьбы поблескивали слабые лучики надежды. Точнее, луч. Этим лучом стал Сону.       Луч света в облике Сону озарил жизнь Рики, словно проливающий свет в темноте. Их отношения не были привычными, они были чем-то большим, чем просто связью между двумя людьми — это была встреча душ, озаренных искренностью и взаимопониманием. Сону стал опорой для Рики, поддерживая его в трудные моменты и радуясь вместе в моменты счастья. Их связь была наполнена взаимным уважением, нежностью и верой в друг друга. Вместе они создавали свой маленький мир, где каждый момент становился особенным, а каждый взгляд — зеркалом искренних чувств.       Их отношения были словно песня о любви, написанная нотами их сердец, несущая в себе тепло и свет, который разогревал даже самые холодные моменты их жизни. Их отношения словно ткань из тумана, где каждая нить скрывает глубокий смысл и неизведанную правду. Для Сону, Рики был всем — источником вдохновения, любви и поддержки, но истинные контуры его жизни оставались скрытыми в темноте.       Рики не говорил о своей семье — никогда, ни о ком. Истинные контуры жизни Рики оставались непознанными для Сону, как скрытые страницы книги, которые он не осмеливался открыть. Эта тайна стала тенью над их отношениями, добавляя крошечный зерно сомнения в сердце Сону. Но тот верил, что Рики просто закрытый в себе, и открыться ему тяжело.       — Я хочу познакомить тебя на днях кое с кем, — едва уловимо произносит Рики, сцепляя руки на чужой пояснице. Сону только глаза щурит и склоняет голову набок.       Они оба потеряли счёт своим свиданиям, — каждое откладывалось в голове приятным воспоминанием, — и просто наслаждались совместными вечерами за разговорами и стаканчиком сладкого кофе, которое оба на дух не переносили.       Рики знал, что не сможет молчать долго. Он не мог сеять в чужой голове зерно сомнения, замалчивая такую важную деталь, как присутствие в его жизни маленькой дочери. Он собирался с силами слишком долго, — два долгих месяца подбирал нужные слова, чтобы не спугнуть, — но каждый раз, когда решался заговорить на эту тему, почему-то давал заднюю.       И сейчас, стоя возле подъезда Сону в его тёплых объятиях, Рики наконец решается заговорить. Не так, как планировал всё это время, не в том месте, не при таких обстоятельствах — просто в лоб и без объяснений.       — Не рано ли для знакомства с родителями? — чмокает пухлыми губами Сону, совсем недавно покрытые сладким тинтом, что так удачно смазался в поцелуе, и внимательно следит за взглядом Рики, что с каждой секундой, кажется, становился всё серьёзнее. — Что-то не так?       — Нет, всё хорошо. Просто не знаю, подружитесь ли вы.       — Я могу подружиться с кем угодно, — щебечет Ким, прижимаясь губами к впалой щеке парня, оставляя влажный поцелуй на мягкой коже. — Спасибо за вечер.       — Я рад, что тебе понравилось, — и вместо всяких слов прикипает губами к чужим в нежном поцелуе, оставляя после себя привкус крепкого кофе. — Напишешь, как придёшь домой?       — Со мной ничего не случится за те пять минут, которые я буду подниматься на свой этаж.       — Я хочу быть на сто процентов уверен, что такой ангел не достанется никому, кроме меня, — Сону лишь очаровательно хохочет, прикрывая глаза, но всё же соглашается, наконец разрывая объятия.       Он оставляет после себя карамельный привкус сиропа и аромат лаванды, что, кажется, уже въелся в одежду и кожу. Сону оставляет после себя глупую улыбку, которую Рики растягивает по губам, ещё долго смотря вслед уходящему парню; и вместе с этим, кажется, забирает всё спокойствие, которое за столь короткое время поселилось внутри чужой головы.       В глубинах души затаилось волнение, бурлящий в таинственной невидимой бездне, словно скрытый океан эмоций. Это чувство, словно пылающий огонь, разгорающийся внутри, искрится яркими огнями надежды и тревоги. Сердце бьется с такой силой, что словно удары молота, рассекающего твердый камень. Каждый его удар — это стук надежды и тревоги, бьющийся о берега жизни. Мысли словно стремительные стрелы, меткие и неумолимые, проникающие сквозь пустоту и оставляющие следы на сердце, словно глубокие раны. Воздух, пронизанный тревогой, словно кипящий пар, заставляющий каждую клетку тела напрячься и готовиться к буре. Чувства колеблются на грани между восторгом и страхом, словно огонь и вода, борющиеся за власть над душой. Эмоции бурлят внутри, словно вулкан готовый к извержению, испуская потоки горячей лавы. Они поднимаются из самых глубин души, накапливаясь и смешиваясь, создавая внутренний шторм, который угрожает вырваться наружу и обрушиться на мир. Рики волнуется.       Страх и нерешимость пожирают его изнутри — он не знает, как бы помягче рассказать Сону о предстоящем ему знакомстве с чужим ребёнком. Рики боится напугать, боится увидеть в чужих глазах отвращение и услышать отказ. Рики боится потерять Сону.