Сатана, сколь ты агнец

— Это пиздец, — мрачно говорит Андрей и чиркает спичкой. Он поджигает сигарету, закуривает и бросает спичку на землю. Миха эту самую спичку затаптывает, молча кивает: тут других слов и не подобрать. У них за ночь — два трупа, а почерк один. Их товарищ — хотя тамбовский волк этому суке товарищ — разогнался. Оно, вроде бы, и понятно: у него руки не просто развязаны — они и связаны-то, блин, не были никогда, но лучше то от этого не становится, потому что у них на этого незнакомца — ноль без палочки. Абсолютная пустота. — Самое странное, что мужик нарисовался. Чё, скучно с бабами стало? Или он раньше боялся, а теперь сил набрался и решил себя во всей красе показать? — Андрей сплёвывает и вытирает рот рукой. — Сука, ну как так-то, а? У нас два трупа за ночь, оба найдены утром, а расстояние между ними ого-го. Чё у него, эт самое, спортивная тачка, что ли? Монтеверди итальянский? И он на нём кружится, чтобы людей убивать? — Ну не кипятись ты так, Дюх, ё-моё, — выдыхает Миха и несильно сжимает чужое плечо. Да, его, безусловно, вся эта ситуация с делом тоже до помешательства скоро доведет, но сильнее его пугает то, что Андрюха так завёлся. В смысле, нет, это, вообще-то, нормальная человеческая реакция, просто из них двоих обычно брызжет слюной Миха — а Дюха как раз успокаивает и первый пытается решение за хвост ухватить, чтобы Миха потом докрутил как полагается. Сейчас всё по-другому, и Миха, безусловно, готов быть рядом — он за Андрюху горой, блин, чё говорить-то, — но он же, ну, не умеет. Вдруг только хуже сделает? — Раз он двоих замочил за раз, значит, он стал менее осторожным. Времени-то в обрез. Щас криминалисты пошукают, может, найдут что-нибудь интересное. Давай, вон, у тебя сигарета почти стлела вся, — замечает Миха и протягивает Андрюхе свою. — Кури, я отойду на пару секунд. Андрей задумчиво затягивается, но не отвечает. У него в голове — откровенный, самый настоящий бардак. Вопросы висят лохмами-сосульками — вон, как на Мишиной немытой башке — тут и там, вопросы эти мёртвые, и с них капает — прямо как пытка китайская, кап-кап по темечку. Хочется от безнадеги головой побиться, но приходится думать. Все убитые до этого — женщины, всегда — только по одному трупу. Сегодня нашли два тела, и одно их них принадлежит взрослому мужчине. Почему он нарушил свои же традиции? Как он успел убить двоих в совершенно разных частях города? Может, он работает не один? Может, у него есть подражатель? Но это всё так — вопросы в пустоту, риторические, сука. У них гипотез — дохуя, потому что информации по делу нихуя нет, вот и спекулируют. Убийца — мужчина, жертвами которого, до сегодняшней ночи, были молодые беременные женщины. Способ убийства — тупым ударом по голове, а затем еще не всегда мертвое тело поджигали. Тщетно. Не у кого спрашивать. У них гипотез — миллион, потому что информации по делу почти никакой. Что они успели узнать за это время? Убийца — мужчина, жертвами которого, до сегодняшней ночи, были только молодые женщины до тридцати пяти лет. Он ударяет по голове тяжелым предметом или душит, а затем поджигает — и не всегда уже тело. Андрей тяжело вздыхает и бросает бычок на землю. Иногда ему кажется, что они не раскроют это дело. Что их Поджигатель останется на свободе. Что когда-нибудь, возможно, у Андрея будет дочь, и она станет… — Дюх! Миха бежит, наступая на хрустящие ветки, вязнет в грязи и матерится себе под нос, но выглядит он внезапно довольным. Глубокий вдох — лёгкие покалывает, Миха облизывает губы и кивает подбородком туда, где нашли тело: — Дюх, там это, ё-моё… короче, тебе самому увидеть надо. Пошли. Подошва липнет в месиве под ногами — Андрей тоже чертыхается, но послушно идёт. Миха впереди, оглядывается, всполошенный и колкий, просит идти быстрее. Андрей поджимает губы, вязнет в мыслях, но ускоряется. Яша, тот самый, из молодых, подающих надежды и горящих своим делом криминалистов, пожимает Андрюхе руку и кивает куда-то в сторону: — Прорыв. Улику нашли. Глянь, заметишь сам? Андрей тяжело вздыхает. Яша умный — и он, сука, сам об этом прекрасно знает. А еще он пока не разучился чувствовать азарт поиска преступника. Поэтому он устраивает вот такие игры: посмотри, попытайся найти, убедись в том, что нихера не видишь — и наблюдай за тем, как на лице, с ещё не ушедшим подростковым румянцем, расползается ехидная лыба. Андрея такие загадки бесят, как и весь отдел, в целом, но каждый раз они принимают вызов, в надежде, что хоть сейчас утрут Яшке его еврейский носик. Тело накрыто — судмедэксперт уже уехал. Андрей садится на корточки: веточки-хуеточки, мятая трава, комья грязи, блёклые следы крови. Есть несколько следов, таких же, как раньше — в общем, ничего особенного. Андрей честно силится увидеть что-нибудь ещё, но безуспешно. Место преступления абсолютно такое же, как и предыдущие четыре. — Ну давай уже, — едва сдерживаясь, говорит Андрей и встаёт на ноги. Колени жалобно ноют, рука тоже отзывается недовольством — только Яшка расплывается, широко улыбаясь, и кладёт руки в карманы. — Посмотри, вон, у дерева, — Яша кивает куда-то в сторону и потягивается. — Видишь, блестит? У нашего приятеля выпала линза из очков. Мы ещё не проверяли тщательно, но навскидку могу сказать, что очки у него явно не из дешёвых. Либо наш дружочек чрезвычайно богат, в чём я, лично, сомневаюсь, либо у него есть связи в оптике. — Почему ты думаешь, что он не из богачей? — Обувь, — простодушно пожимает плечами Яша. — У таких ребят, даже если шмотки и выглядят самыми обычными, всегда какая-то импортная обувка. А тут мы сравнивали подошвы — обычные говонодавы без всяких изысков. — Может, он просто не любит выделяться, — хмыкает Андрей. Яшка качает головой, забавно морщит нос: — Ты посмотри, как он с жертвами расправляется. Я, конечно, не психиатр, но, по-моему, он прям жаждет признания. Он же хочет, чтобы все поняли, какой он крутой. Связь между жертвами до сих пор не установлена? — Помимо того, что, исключая парня, это всё молодые девушки на раннем сроке беременности — нет. — Может, он боится, что мы разрастёмся, как Китай? — шутит Яша, но тут же тушуется, когда видит тяжёлый взгляд Андрея. — Ладно-ладно, не кипятись. Но не просто же так у него на них пунктик. — Ага. Пунктик, — Андрей трёт переносицу и кивает. — Спасибо, Яш. Будем работать. Дашь знать, когда с линзой прояснится? Яша уверяет, что в первую очередь о всём сообщит именно Андрею. Князев пожимает ему руку на прощание и отходит в сторону — его ловит Миха, всё ещё взбудораженный: — Ну чё ты, ё-моё? Это ж отличная новость, блин! Можно же будет посмотреть, у кого очки с такими линзами, и тогда… — И тогда мы будем опрашивать половину Питера, — мрачно отзывается Андрей, смотря куда-то в сторону. Потом он переводит взгляд на Миху, и ему мгновенно хочется огреть самого себя: Миха похож на лохматого пса, у которого отобрали игрушку, а вдобавок ещё и щёлкнули по носу. — Извини, Миш. Я просто заебался ужасно. Ещё и рука… — Андрей вздыхает и незаметно касается кончиками пальцев чужой ладони. — Это, конечно, здорово. В нашем случае всё, что угодно — здорово. Лучше, чем ничего. — К тому же, у него может быть какое-нибудь конченое совсем зрение, — предполагает Миха, немного помолчав. — Тогда будет легче искать. Давай, ё-моё, не кисни. Поехали, сожрём чё-нибудь. Ты ж утром только кофе закинул и всё. Мож, подобреешь, — улыбается он и в ответ коротко сжимает плечо Андрея.

***

Маша тяжело вздыхает, устало трёт глаза и заправляет волосы за уши. Ничего не вяжется. У неё полным полно работы, даже если не думать об этом деле, и Маша честно пытается разгрести всё это, но у неё не выходит сосредоточиться. Да, Шура улыбается ей, как обычно, клонит голову к плечу, называет Мышкой, целует в щёку — но что-то точно не так. Шура горячо шепчет про любовь, вжимаясь носом куда-то в ямку между ключицами, и закрывает глаза, когда Маша перебирает его волосы, и кажется, что всё так, как должно быть — но нет. Маша смотрит Шуре в глаза, каждое утро и каждый вечер, и они другие. Другие. Маша не знает, что именно не так. Шура смотрит, вроде бы, так, как смотрел всегда, и глаза у него, конечно, не поменяли цвет — они же не в фантастике Стругацких, — однако… Что-то совсем незаметное, что-то совсем мизерное, едва уловимое; оно даже, может, и само пытается скрыться, спрятаться, замаскироваться — но Маша на то и следователь. Она видит. Она замечает. Она находит. Стук в дверь. Маша вздрагивает — она успела задуматься и забыть, где она вообще находится. Приходится в быстрые две секунды вспоминать: участок, работа, кабинет, стол — вон, на краю стоит вазочка с конфетками, и рядышком их с Шурой фотография. Маша вздыхает и ровным голосом отвечает: — Войдите. Противный скрип заставляет Машу недовольно сморщить носик — она уже миллион раз просила смазать петли, и никто так этого и не сделал. В кабинет заглядывает Горшенёв. Смотрит побитой собакой, глаза блестят, плечи старательно сутулит. Князев, подталкивающий своего товарища всё-таки пройти в кабинет словом и делом — другое разговор. Такой же вроде, как обычно, улыбается, светя дыркой на месте одного и резцов, больной рукой помахивает, но глазки светлые бегают так, что сразу понятно — им обоим что-то нужно. — Привет, Маш, — говорят они хором. Маша хмыкает, кивает и указывает рукой на стулья: — Садитесь, чего вы. — Да мы ненадолго, — качает головой Миха, но почему-то всё-таки садится. Андрей остаётся стоять: разглядывает с очевидно наигранным интересом всё, что стоит на видных местах. Маша провожает его взглядом и смотрит на Горшенёва — тот неловко чешет затылок и кивает: — Чё, как там Ба… — он осекается и сглатывает. — Шура? — Нормально, — отвечает Маша, не желая вдаваться в подробности. Она собирается перевести тему, но что-то ёкает где-то под самым языком, и слова льются сами: — Не очень, Миш. Это он говорит, что всё нормально, но я-то вижу, что нет. Я знаю, что он справится, но… сильно его здесь потрепали. Даже для него — сильно. Миха медленно моргает и, тяжело вздохнув, понимающе кивает. Он тоже не сомневается в том, что Балу выкарабкается: Сашка всегда был сильным малым, способным пережить любое дерьмо на свете, но это не делает ситуацию лучше. Михе искренне стыдно — и волнуется он тоже искренне. Да, они не общались кучу лет, и всё равно — Балу, ё-моё, его друг. — Скажи, если что-нибудь будет нужно, — просит Миха, дёрнув уголком рта. Маша обнадёживающеулыбается и кивает — обязательно. Становится почему-то легче. — Маш, — Андрей наконец оставляет тщательное изучение чужого кабинета и поворачивается к ней лицом. — Нам, если честно, твоя помощь нужна. Мы понимаем, сейчас у всех завалы, времени нет, но… — он понижает голос. — Это касается нашего маньяка. Маше кажется, что она чувствует, как замедляется её пульс. Сердце стучит медленнее, но громче. Кровь тоже замедляется, но становится горячее. Давление стискивает голову, но глаза видят чётче. — Что требуется от меня? — У нас есть одна версия, которую мы бы хотели отработать, но если мы скажем о ней, скорее всего, нас пошлют из-за недостатка доказательств. Теперь они с этим очень строго. К тому же, — тут Андрей запинается и мнется, пока не получает от Горшенёва кулаком в бок, — это довольно опасно, и мы поймём, если ты… — Что требуется от меня? — повторяет Маша, перебивая Андрея, и ловит его взгляд своим. Андрею, честно, на мгновение становится почти страшно: такая в чужих глазах сталь. Такая уверенность, непоколебимость и желание. — Спасибо, Маш, — внезапно говорит Миха и даже несильно сжимает плечо Маши. Она никак не реагирует: они играют с Андреем в эти дурацкие гляделки, и Маша, не отводя взгляда, повторяет в третий раз: — Что требуется от меня?

***

На Андрея из зеркала смотрит испуганное подобие человека. Ему ужасно стыдно за свой непонятный, ничем не обоснованный страх. Бояться имела право Маша: она буквально была наживкой, приманкой для него. Маша была в самом, сука, центре пекла; в любом момент всё могло пойти не так, как они предполагали, уровень риска был не просто высоким, а зашкаливающим — и она всё равно пошла, без колебаний и сомнений. Бояться имел право Миха: он возглавлял задержание, он был ответственен за то, чтобы всё прошло гладко, чтобы их ставка оказалась выигрышной, чтобы Маша, в конце концов, была в порядке. Андрея на задержании не было — у него же рука. Ему позволили провести допрос в участке, где всё под контролем, где безопасно и спокойно — и ему страшно. Какой позор. Выдохнув, Андрей заходит обратно в кабинет. Тяжёлая дверь закрывается. Он ведёт носом, принюхивается и морщится. — Как давно наша доблестная милиция устраивает перерыв, чтобы покурить? Андрей не отвечает. Двигает стул, чтобы было удобнее, собирается с мыслями. Первая часть допроса прошла так себе: этот не прячет взгляда, смотрит из-под толстых стёкол (успел же, сука, новое вставить, на место выпавшего) своих модных очков, сидит чересчур уверенно — и так же уверенно соскакивает с вопросов. Андрея всё это начинает бесить: ему хочется расколоть ублюдка, заставить его вывернуть наружу всё своё грязное нутро. Если честно, Андрею хочется ещё больше: приложить его головой о стол, рявкнуть, разбить и без того кривоватый нос. Андрей облизывает губы и откашливается, намереваясь задать новый вопрос, но этот успевает раньше: — Так же давно, сколько задерживает настоящих патриотов, заботящихся о будущем своего государства? На пару мгновений Андрей теряется, пусть и прикладывает все усилия, чтобы по нему этого не было заметно. Смотрит, пытаясь проанализировать сказанное: заботящихся? А вот с этого момента поподробнее. О ком это там он заботится? — Это вы про себя, Александр Васильевич? — спрашивает Андрей, на что тут же получает положительный ответ: — Ну разумеется, не про вас же. «Мудак», — думает Андрей, но вслух только уточняет: — Товарищ Смирнов, поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду? — Вы правда не понимаете? — он сжимает челюсти, поправляет очки и недовольно качает головой. — Вы вообще читаете хоть что-нибудь? Вы следите за демографией нашей страны? Вы видели, как упал процент рождаемости? Конечно, вам нет до этого дела, вы сидите тут с утра до ночи, притворяясь ужасно занятым, и только и делаете, что постоянно бегаете курить. — О демографии, стало быть, заботитесь? Это похвально. — Едва сдерживаясь, цедит Андрей, — Слышали, что в городе творится? Молодых беременных женщин убивают, будущих матерей, а потом сжигают. И правда, с такими событиями демографии не поздоровится. — Да какие они будущие матери! — внезапно рявкает Васильев, резко подавшись вперёд. — Они только и умеют, что ноги перед мужиками раздвигать! А ответственность нести никто не хочет, им всем потом аборты подавай. Ш-шаболды, — шипит он и кривит рот, как будто ему ужасно больно. Андрей слушает, слегка отклонившись назад. Это уже больше похоже на правду. Они ведь так на него и вышли: последняя жертва оказалась умницей, отбивалась до последнего так, что по очкам ему зарядила. Пальчики нашли. Стёкла там толстенные — отрядили ребят обойти все опричные магазины, раздали ориентировки. Дальше оставалось только ждать, собирать данные и опрашивать подозреваемых. Так и вышли на одного из обладателей такой модели — Смирнов Александр Васильевич, который всегда обращается в одну и ту же оптику. У него там работает бывший однокурсник — а сам Смирнов в том же районе работал провизором в одной из больничных аптек. Тут отличились практиканты: никто не ожидал, что Плотников станет главным любимчиков бабулек-завсегдатаев и будет готов болтать с ними столько, чтобы услышать такое нужное: «да аптека то у нас хорошая, милок, сюда всегда будущие мамочки за витаминами приходят, ты поспрашивай, может и твоей жёнушке что можно будет выписать?» А дальше расследование было только делом техники. Установили слежку из новых, никогда не бывавших в аптеке лиц. Даже сам Андрей за рыбьим жиром заходил, но повезло Коноплёву. Именно он увидел, как молоденькая девица с заметно округлившимся животом тихонько просила что-то, чтобы её беременности помочь. «Ну, вы понимаете, чтобы совсем симптомов не было», — лепетала она, перегнувшись через стойку. Смирнов только улыбнулся. Сказал, что сегодня нужного ей препарата нет и предложил зайти на следующий день под вечер. Вот здесь и щёлкнуло — не бывает столько совпадений. Следом в дело вступила Маша. Её технично пустили сразу после открытия, когда в аптеке еще не собрались толпы. Маша была прямолинейнее: — Мне подружка сказала, что тут у вас можно такими конфетками разжиться, чтобы, ну, раз, и нет ребенка. Не руками чтобы, страхово, а как в Америке — таблеточкой. Андрей сам не видел, но Миха рассказал ему в красках: загримировали её на славу, в панкушной кожанке и берцах, дующая пузырь жвачки, она едва ли походила на сотрудника бравой милиции. Когда Смирнов предложил ей встретиться после работы в промзоне, объясняя скомкано, что продажа таких лекарств уже несколько лет как запрещена, сомнений не осталось — надо было брать. — Я убивал их, потому что они не заслуживают жить в стране, ради которой они не готовы родить детей, —сжав зубы, говорит Смирнов, и откидывается обратно на спинку стула. — Когда ко мне моя пришла и сказала, что залетела — я сказал, что убью её, ей же всего семнадцать было… А через неделю она пришла и заявила, что сделала аборт. Что, якобы, её этот дружочек нашёл волшебные таблетки из заграницы, которые решили все её проблемы. Дура! — Смирнов облизывает губы. — Потаскуха малолетняя. Из-за таких, вот, как она, всё это и происходит. Из-за таких страдает наша страна! Из-за них мы никак не можем перегнать Америку! Наша задача — укрепить оборону, сплотиться против общего врага, дать государству всё, что необходимо для победы, а они? Только и думают, как изнутри всё порушить. И детей своих так же воспитают, если те родятся! — Ну, хорошо, — аккуратно говорит Андрей, сжимая собственное колено, чтобы не сорваться. — Допустим, эту вашу идею я понял. Геноцид во имя очищения населения, предположим. Но чем вам не угодила ваша последняя жертва? Этот молодой парень — при чём тут он? — Парень? — Смирнов удивлённо вскидывает брови и свирепеет на глазах. — Я что, по-вашему, похож на педераста? Да я бы в жизни не прикоснулся к парню! — В смысле? — Андрей напряжённо сглатывает. — Вы хотите сказать, что вы в ту ночь убили только Елизавету Карпову? — Только девку! Я не педераст, чтобы мужика валить! На кой он мне сдался? Дверь допросной открывается. Андрей уже готов рявкнуть разъяренно да долбоеба, чистосердечное признание прервавшего, но Егор на пороге выглядит так, что ор застревает в глотке. — Андрей Сергеевич, там, ну в общем… Ещё труп нашли. Мужской. Смирнов откидывается на стуле и каркающе, уродливо смеется. Хрипит почти, гремя наручниками, пока бьет ладонью по столу. — Вот она, наша милиция, благодаря которой мы можем спокойно спать! Я уже тут, а за меня кто-то другой работу делает! Андрей медленно сжимает больную руку так, что ему кажется, что у него расходятся швы. Только потом он поймёт, что впервые за долгое время смог сам двинуть пальцами.