Шоколад

Она стоит на просторной кухне и жадно кусает плитку шоколада. Крошки так и сыпятся на пол и размазываются по рукам, но ей, кажется, всё равно. Она делает первый, большой укус и старается сконцентрироваться на шоколаде. Кажется, какой-то элитный, из Бельгии; Михаэль говорил, что привозит оттуда только молочный. Но во рту отдаёт лишь горьким и одновременно приторно кислым привкусом. Вместе с неприятным ощущением на языке нахлынивают и горькие слёзы, и воспоминания про одну из его любовниц. Имени и лица уже не вспомнить, но те эмоции, что она ощущала в тот момент, не забыть никогда.

***

Михаэль уехал в одну из своих командировок ранней осенью; говорил, что поедет в Литву на недельку-две, что обязательно привезёт гостинцев и будет очень, очень скучать. А она лишь слепо верила ему – а как иначе? В браке они несколько лет, и хоть он и был по расчёту и лишь для работы, но за это время между ними зародились уже настоящие чувства. По крайней мере, она так думала. Звонить из Литвы Михаэль не стал, многие сообщения по груше он игнорировал, а всякого контакта через её знакомых и вовсе пытался избежать. Если получалось дозвониться, то в трубке раздавался лишь злой, уставший голос, словно его отвлекли от чего-то. Красивая, молодая, миниатюрная по росту, умная и белокурая – описывала её подруга через письма к ней. И ведь она подозревала, что где-то есть подвох; что не только из-за командировки Михаэль уехал, оставив её одну; что в трубке раздаётся злой голос мужа не потому, что тот устал. Она плакала весь день. Глаза, налитые слезами, снова искали какую-то ошибку в сообщение – может, подруга ошиблась? Неправильно поняла, и всё это – шутка? Это лишь его коллега, правда? Ведь правда?.. И сколько бы она себя не обманывала – нет, это не шутка. Чувств, как оказалось, в их паре не было никогда, сам Михаэль это в телефонной трубке сказал. Злобно прокричал, чтобы она отстала от его жизни и перестала следить за ним, чтобы она «не маялась хуйнёй и понимала, зачем был заключён их брак!». Тогда же он привёз и первую шоколадку. Молочная, среднего размера и с цитрусами. Завалился домой с этой плиткой и жалким букетом цветов, промямлил какие-то извинения, что-то про свои чувства и любовь к ней, обещал так не делать. А она ведь ему верит, аккуратно ставит некрасивый, дешёвый веник из цветов в роскошную, расписную вазу из Германии. Контраст выглядит нелепо и странно, но она почти сразу перестает это замечать: она аккуратно несёт Михаэля до их спальни, ласково укладывает на кровать и укрывает одеялом. Она проплачет еще полночи, но на утро встанет добрая, красивая, и только для него. А у него таких – пруд пруди. Она промолчит и про его измену, и про его неуважение к ней, а он даже не заметит этого.

***

Она прожёвывает огромный кусок шоколада и кусает снова – уже поменьше, но он не менее горький. Солёные слёзы снова подступали, но девушка смахивала их, не обращая особого внимания. Также ощущалась и его вторая измена. Кажется, это было в середине марта. Тогда ещё февральский снег не растаял, но уже чувствовался этот свежий, особенный воздух. Слякоти на улице почти не было, и можно было спокойно щеголять в осенне-весенней обуви. Тогда же и начали продавать цветы. Только созревшие, только с цветника или клумбы, только для самых-самых. Ей тоже хотелось получить такой милый подарок — всё её подруги хвастались между собой, и болтали почти лишь о том, какие на этот раз достался им достались цветочки. А у неё не было ни одного букета. Она ждала хотя-бы грёбанный веник ещё с вечера седьмого марта, но уже середина месяца, а ни одного первоцвета или подснежника она не получила! Это было очень непохоже на Михаэля. В прошлом году она получала цветы, очень много. Муж смотрел на неё влюблёнными глазами и тихо шептал про свои чувства к ней. А сейчас… А сейчас он мямлит лишь что-то про долги на работе, хотя у него их никогда не было; что связано это с отпуском у большинства рабочих, хотя она сама составляла списки и знает, что лишь у нескольких людей есть заслуженный, официальный отдых. Её позвал сам Дмитрий Сергеевич. Через грушу он сообщил лишь о месте встречи и времени и том, что «информация связана с товарищем Штокхаузеном, вам нужно немедленно пройти в мой кабинет». В этом же кабинете он всё и рассказал. Налил ей крепкого чая, усадил за стол и тихо начал свою речь. Рассказал что видел, когда видел, и с какого момента это всё началось. Рассказал, как Михаэль отпрашивался в середине рабочего дня под предлогом усталости и голода — а сам поспешно убегал в другую от его «дома» сторону, а после Дмитрий собственными глазами видел, как этот же Михаэль, чуть-ли не под окнами офиса, страстно целовался с какой-то барышней. А потом ещё с другой девушкой, но уже в другое время. Поведение его заместителя очень и очень смущало, ведь он же, сам товарищ Штокхаузен, состоял в браке, и очень счастливом! Но расспрашивать про эти ситуации не было времени и сил. Не хотелось и узнавать той горькой правды про «семейную пару» под боком, не хотелось и в последствии убирать товарища Штокхаузена с поста зам директора. Но в глубине души Дмитрий Сергеевич понимал, что здесь явно что-то не так: что Михаэль робел перед ней не потому, что сильно любил; что немец прятал что-то ото всех не потому, что хотел сделать всем сюрприз. Она чуть-ли не разрыдалась прямо там, в кабинете академика Сеченова. Выслушав всю правду, она лишь кратко кивнула и промямлила что-то вроде благодарности, или злости с печалью. Она выбежала за массивные двери и хлопнула ими, прислонилась спиной к ним и заплакала. Но почти сразу перестала – где-то рядом явно бродит её муж, ей бы не хотелось с ним спорить, как тогда, в «первый» раз. Придя домой, перед её носом снова оказалась шоколадка – на этот раз белая, с орехами, но тоже небольшого размера. Веник из цветов уже сам стоял в вазе, в которой даже не была налита вода, а самого Михаэля в их квартире не было. Она решила смолчать, в этот раз. Она съела эту чёртову шоколадку за несколько укусов, давилась ей и кашляла. Но она съела эту шоколадку и проглотила её, проглотив вместе с ней и своё отчаяние, и свою обиду. Она поперхнулась: слишком большой и непрожёванный кусок шоколада встал у неё в горле и вызывал рвотные рефлексы. Она отвернулась в другую сторону. Горькая на вкус сладость с желчью пыталась выбраться из горла, но она лишь тяжело проглотила его, давясь и кашляя. Шоколадка почти закончилась, и она кладёт в рот последний, маленький кусочек. Он дался ей легче, намного легче, но боль не ушла.

***

Это было в середине июля. Тогда у них был долгожданный отпуск: такой желанный у неё, потому что она ставила свои последние надежды на возвращение их с Михаэлем прежней жизни, и такой желанный у него, потому что ему так хотелось уехать на запад страны, почему-то. Она и не против: говорят там красиво и свежо, а жарким летом это сочетание просто великолепно. Собирая вещи, она уже тогда заподозрила что-то неладное. Михаэль, конечно, в отпуск брал с собой один-два деловых костюма, на всякий случай. Но в стопке вещей, которые были отложены Штокхаузеном в отпуск, было гораздо больше праздничных пиджаков с брюками. Но она не обратила столь много внимания на это – как никак, но они едут на запад страны, в саму Москву, и кто знает, как часто её мужа будут вызывать на всякие совещания по поводу предприятия. Уже там, в Москве, они сидели в каком-то уютном ресторанчике, и ей даже начало казаться, что всё стало на своим места. Михаэль вдруг спохватился: он глянул на часы, висящие на стене, и начал нервно куда-то собираться. На все её вопросы он отвечал лишь кратко: это по поводу предприятия, я скоро вернусь, подожди, не отвлекай. Она даже и не заметила, как быстро её муж ускакал. Она тихонько сидела в их номере, совсем одна. Время било уже за полночь, а Михаэля всё так и не было. С прошлыми событиями и всеми его повадками, она понимала, что никаких совещаний, на деле, не было. Но чтобы удостовериться, она решила подать запрос, прямо академику Сеченову. Хоть время и было позднее, но вопрос нужно было решить здесь и сейчас. На утро в номере оказался Михаэль, спящий у неё под боком. А на тумбочке, вместе с вновь появившейся шоколадкой, был ответ Дмитрия Сергеевича: «Нет, у товарища Штокхаузена не было запланировано никаких совещаний и встреч в Москве.»

***

Она витает в своих мыслях, но слышит громкий стук в дверь. Михаэль, злой, или снова перед ней провинившийся, а может всё вместе. Она утирает слёзы и выбрасывает упаковку от шоколада. Быть может, однажды всё действительно станет хорошо, и она перестанет проглатывать шоколад от мужа также, как и перестанет проглатывать свои эмоции и чувства.