Мыши, персики и больше никаких перемещений во времени

      Пашка, едва заслышав вечером привычный звук поворота ключа в замке, поспешил в коридор, чтобы не менее привычно повеситься на шею Сергея.       — Приве-е-ет, — замурчал Паша.       Ему очень нравился этот вечерний ритуал — встретить Костенко дома, бегло поделиться лаской и получить её в ответ. Пусть это происходило и не каждый вечер, потому что порой Паша приходил позже, или Сергей очень уж задерживался на работе, хотя юноша обычно всё же его дожидался, иногда возвращались вместе, а бывало, что и вообще весь день из дома не выходили, всё же в этом было что-то особенное, тёплое, домашнее, очень дорогое. Даже если у кого-то из них двоих было плохое настроение или упадок сил, то в это мгновение всё всегда сразу становилось чуточку лучше.       — Привет, родной, — отозвался Костенко, скользнув рукой по Пашкиной спине, мягко оглаживая вдоль позвоночника, и чмокнул юношу в лоб.       Вершинин отлип и, заложив руки за спину, пару секунд без дела раскачивался, перекатываясь с пятки на носок и наблюдая за принявшимся раздеваться Сергеем. Тот был молчалив и спокоен, впрочем, как и всегда.       — Будешь ужинать? Погреть тебе? — спросил Паша.       — Если тебе не сложно.       Вершинин отправился на кухню ставить чайник, накладывать и отправлять в микроволновку еду. Очень скоро в помещение тихо скользнул Сергей, уже умывшийся и переодевшийся в домашнее. Пашка поставил на стол тарелку, налил чай в две кружки — он любил составлять мужчине компанию и даже если уже поел, то пил чай.       — Как день прошёл? — поинтересовался юноша, параллельно вгрызаясь в печенье.       — Да день-то ничего, — отозвался Костенко, уже отправивший в рот порцию пищи. Прожевав, он вдруг очень серьёзно поглядел на Вершинина: — Плохие новости, котик.       Паша заметно напрягся и немного нахмурился.       — Что такое? — спросил он, стараясь звучать по-прежнему невозмутимо.       — В командировку надо ехать. Учения.       Паша понимающе кивнул и даже слегка подал плечами — он уже успел слегка смириться с такими, хоть и весьма не частыми отъездами Сергея.       — Но, — продолжал Костенко, — на два месяца.       Вершинин широко распахнул глаза и едва не поперхнулся чаем.       — Знаю, ты не рад, — начал было мужчина.       — Два месяца?! — перебил его Паша со смесью удивления и возмущения в голосе. — Ты шутишь.       — Нет, — покачал головой Сергей.       — Блин, они там офигели совсем? Они вас, чё, в космос готовят? — теперь удивление из смеси с возмущением сменилось обидой.       Костенко мягко и даже сочувствующе поглядел на Пашу, а затем приподнялся, придвинулся вместе со стулом ближе к юноше и притянул его к себе.       — Ну ладно тебе. Что ты, без меня пару месяцев не проживёшь, что ли? Да запросто, — попытался он приободрить Пашу. — Раньше, вон, семнадцать лет без меня жил и ничего.       Вершинин немного грустно усмехнулся куда-то между плечом и грудью Костенко.       — Это не то же самое, — фыркнул он.       — Знаю, — со вздохом согласился Сергей. — Ну ничего, зато отдохнёшь от меня чуток.       — Ну да, а то я прям устал, уже на стену лезу, не знаю, куда от тебя деться, — с едким сарказмом в голосе отозвался Паша. Он немного помолчал, а затем уже спокойно поинтересовался: — И когда уезжаешь?       — Через полторы недели.       — Понятно, — вздохнул юноша. — Ну мы ж будем по видеосвязи созваниваться?       — Конечно, — согласился Костенко, — если возможность будет.       — Ага, ещё б они тебя этой возможности лишили, — снова возмущённо проворчал Паша.       Сергей коротко рассмеялся, потом скользнул своей рукой по чужому корпусу, обнимая юношу за плечо, и тепло проговорил: — Пей чай, родной. Остынет.       

***

      Вершинин, конечно, был сердит и недоволен, но ничего не мог поделать с Серёжиным отъездом — только смириться. Разумеется, он без особых проблем прожил бы без Серёжи, но его наличие было таким привычным и, что более важно, желанным, что юноше совершенно не хотелось оставаться без этого наличия. Паше нравилось с Серёжей, и юноша, хоть и не был избалованным, привык обладать тем, что ему нравится. Вершинин был уже не маленький, но всё же внутри ворочалась какая-то почти детская обида. И Паша, конечно, не хотел давить на Костенко, не хотел навязываться, надоедать и уж тем более не хотел показывать себя недостаточно самостоятельным, сдержанным, рациональным и уравновешенным, но всё же иногда по вечерам жался к Серёже куда плотнее обычного, утыкаясь носом в его бок, плечо, шею, грудь и очень нервно дышал. Ему казалось, что не стоит всё время давать волю таким сентиментальностям, пожалуй, Костенко это не оценит и с недовольством решит, что Паша — плаксивый ребёнок, хотя Вершинин даже слёз-то не пускал. Надо отдать должное, Сергей на самом деле вовсе так не считал — он-то человек понимающий и ясно сознавал, что Пашка просто сильно привязался и на долгий срок действительно отпускать не желает, потому что сразу неприятно и пусто и вокруг, и внутри. Костенко понимал это всё отлично оттого, что чувствовал то же самое. Поэтому мужчина в такие моменты, когда юноша сдавался и всё же выражал свою тоску, лишь доверительно прижимал Вершинина крепче. Пашка очень часто давал ему силы жить, Сергей любил его всем сердцем и искренне заряжался от него энергией, позитивом, каким-то светом, и так долго обходиться без обожаемого нежного Паши представлялось едва ли возможным. Но в остальном оба старались сохранять обыденный вид и позитивный настрой.       Паша в день Серёжиного отъезда отважно прогулял пары, чтобы проводить мужчину. Долго торчали в машине на парковке у вокзала — целовались и просто сидели в обнимку.       — Сувенирчик мне какой-нибудь привези, — шутил Паша, привалившись к чужому плечу и сильно запрокинув голову, так, что глядел на Костенко вверх ногами.       — Ну, если ты просишь, — отозвался Костенко, с улыбкой глядя на Пашкину лисью морду, а затем склонился и поцеловал юношу в кончик носа. — И если будешь хорошо себя вести, — шутливо добавил он.       Вершинин скривился в притворном недовольстве, затем извернулся и прижался к Костенко в глубоком поцелуе.       На платформе попрощались уже быстро, немного скомкано. А потом, когда поезд отправился, юноша ещё немного пробежался следом за ним, маша рукой в окно Сергею.       

***

      — Ну что, как вы там?       Костенко только доехал и заселился. Теперь, немного утомлённый, но затемно радостный от возможности посозерцать Пашку, держал перед собой экран телефона.       — Да вроде ничего, — отозвался юноша из динамиков и лучезарно улыбнулся. Тут же он присел на корточки и продемонстрировал стул, на котором вальяжно лежал Персик и помахивал кончиком хвоста. — Перс передаёт привет.       Вместо привета прежде лениво щурившийся кот приоткрыл глаза и передал Вершинину смачного леща пушистой, но всё же твёрдой лапой. Юноша айкнул и поспешил отпрянуть от зверя.       — Ты этого не видел, — фыркнул он.       — Только не попереубивайте друг друга, пожалуйста, — прокомментировал Сергей.       — Уж постараемся, — отозвался Паша. Он снова склонился над котом, но на этот раз стоя и на безопасном расстоянии: — Я вот тебя люблю, а ты что?       Сергей услышал грозный нарастающий, рокочущий мяв и поспешившего заведомо отдалиться юношу, поэтому мужчине оставалось только догадываться о том, в какой бойцовской позе кот решил наподдать пацану в этот раз.       — Ты лучше сам скажи, — продолжал Вершинин, торопливо покидая зону поражения Персика. — Как доехал-то? Нормально? Без приключений? Заселился хорошо?       Сергей не смог сдержать улыбки. Его совершенно очаровывал заботливый Паша. Следующие минут тридцать Костенко рассказывал о том, как добирался до пункта назначения, про сварливую бабку в поезде, которая явно ненавидела всех, жаловалась на персонал, условия, каждого пассажира, кроме Сергея, потому что в нём почему-то увидела прекрасного слушателя и всю дорогу травила байки из своей молодости, которые мужчина едва выдержал слушать — он очень быстро устал от этого общения, но из вежливости никак не мог откреститься от надоедливой старушки — и самые красочные из которых Костенко не менее ярко пересказал Вершинину, явно его развеселив. Потом ещё немного поболтали. Паше явно не хотелось отпускать Сергея заниматься делами, но юноша прекрасно понимал, что тому ещё нужно разложить вещи, привести себя в порядок, отдохнуть, приготовиться к следующему дню и так далее. Поэтому Вершинин даже, на удивление, первый начал прощаться.       — Ладно, будем расходиться потихоньку. Тебе там ещё небось кучу всего надо сделать.       — Ну, есть такое, — немного неохотно отозвался Костенко.       — Ты только отдыхать не забывай, ладно? — чутко проговорил юноша.       — Ладно. Ты тоже себя там не мучай, хороший.       Паша расплылся в нежной улыбке.       — Постараюсь, но ничего не обещаю. — Юноша немного помедлил и добавил: — Люблю тебя.       — И я тебя, Паш. Нескучных снов.       — Нескучных снов.       Ложась спать, Сергей подумал, что, пожалуй, отвык засыпать один. Даже прошлые командировки или временное отсутствие Паши дома не могло искоренить эту, можно сказать, привычку — потому что всё это было редким и весьма непродолжительным. Поэтому лёжа поздним вечером в холодной постели Костенко, засыпая, откровенно говоря, ни о чём не мог думать, кроме Пашиного тепла. Такого родного и желанного.       

***

      — Блин, Серёж, как ты вообще всё успеваешь?       В следующий раз они созвонились уже лишь через несколько дней. Паша был сердитый и заметно уставший.       — Что именно?       — Ну, всё, — фыркнул юноша. — Работу, домашние дела.       — Не знаю, — пожал плечами Костенко, — само как-то получается.       — Жесть, блин, — отозвался Вершинин. — Я тебе завидую. Мне кажется, я уже из сил выбился. Нет, правда, как у тебя получается каждый день вставать на работу, готовить на двоих завтрак, ехать до работы, собственно, работать, потом ещё возвращаться и париться с ужином или ещё каким-нибудь домашними делами? И потом ещё на выходных убираться или какие-нибудь там цветы из горшка в горшок пересаживать. Я, блин, даже еду готовить не успеваю. Вернее, успеваю, но сил у меня на это никаких не остаётся. А ты пашешь за семерых, да ещё и такой бодренький.       Сергей усмехнулся: — Нет, правда, Паш, не знаю. И не преувеличивай, уж за семерых-то я точно не пашу. К тому же, я тоже устаю, сам знаешь. А так... Без понятия. Привычка, видимо.       — Капец. Серёж, ты машина.       — Ты там ешь-то хоть что? Раз говоришь, готовить не успеваешь.       — Да хз вообще. По-моему, последнюю пару дней я тупо яичницей питаюсь. И макаронами.       — Паш, ну, может, хоть доставку закажи. Ты ж, тем более, пиццу там всякую любишь.       — Я тебя люблю. И котлеты твои, — отозвался юноша уже чуть менее мрачно.       У Сергея ёкнуло сердце — уж больно очаровательно это звучало. Пашка сам очаровательный.       — Будут тебе котлеты, когда приеду. — Он улыбнулся, потом вздохнул, помолчал, а затем добавил: — Паш, а чего ты к родителям-то не поедешь?       Вершинин отмахнулся: — Персика же с собой не возьму. Мама дома шерсти не терпит. Отдавать его кому-нибудь на такой долгий срок не хочется, а, допустим, каждый день приезжать от родителей сюда, чтоб его покормить — влом. — Вершинин нахмурился и, лёжа на кровати, перекатился на бок. — Да и вообще, не знаю. Как-то немного утомительно с родителями. В смысле, я их, конечно, люблю, но после того, как пожил у тебя, отвык от них, и иногда мне с ними трудно, если прям надолго. На денёк-другой неплохо, созваниваться тоже, а вот на пару месяцев обратно к ним— уже тяжело. Не знаю, в чём дело.       — Сепарировался, — отозвался Костенко.       — Пожалуй.       — Но ты хоть иногда заглядывай, что ли. А то совсем с голодухи помрёшь на одних макаронах и яичнице.       — Ладно, — капитулирующе и потеплевше улыбнулся Паша.       

***

      За следующую пару недель и вовсе мало созванивались — в основном Костенко был занят до вечера, но порой случалось и так, что он хотел позвонить, а умотавшийся Пашка уже спал. Надо отдать должное, Сергей нередко начинал беспокоиться, что с юношей могло что-нибудь произойти, раз он не отвечает, но утром Вершинин привычно отписывался, что просто дрых. И всё же опасения Сергея не могли порой не подтверждаться.       — Привет, — прогнусавил юноша как-то вечером в трубку.       Он валялся в постели, завернувшись в одеяло с очень измученным видом.       — Привет. Ты чего такой? — беззлобно нахмурился Сергей.       — Заболел, — сознался Паша.       — Давно?       — Ну, вчера просто слабость была, и башка болела, а сегодня днём совсем слёг, — уныло отозвался юноша. — Вот как всегда, ни раньше, ни позже, блин.       — А что такое? Учёба?       — Ну да. И ещё тебя нет. Раньше я один не болел. Оказывается, страхово, вдруг чего.       — Всё ещё есть вариант отчалить к родителям. Хотя, — тут же усомнился Сергей, — ты не выглядишь, будто доедешь. Ну, пусть к тебе приедет кто-нибудь, а то правда, мало ли что.       Паша скуксился.       — Родители уже не в том возрасте, чтоб со мной носиться, да и заражать их не хочу. Мама, вон, только чем-то переболела.       — А меня, значит, заражать можно было бы? — шутливо усмехнулся Костенко.       — Нет, я не это имел в виду. Ну, в смысле, ты крепкий, ты, вон, здоровее меня всегда. И у тебя выбора бы не было, — слабо рассмеялся Вершинин, — всё равно под одной крышей.       — Ну да, — согласился Костенко. — Ну, не знаю, хоть Лёху позови.       Мужчина заметил, что Паша глядит куда-то в другую сторону.       — Чего ты?       — Ой, фу! — выпалил юноша.       Он развернул камеру, и в кадре появился сидящий на краю кровати Персик, с уничижающим видом подталкивающий чуть к Паше несколько кусков кошачьего корма.       — Он залез на кровать и выплюнул, — пожаловался Вершинин, на пару секунд демонстрируя в кадре себя, а затем себя и кота.       Скривившись, он протянул руку и погладил Персика по голове.       — Спасибо, хороший, спасибо, — ещё более устало, но снисходительно проговорил он, — но я такое не ем.       Сергей рассмеялся: — Ишь, зато заботится.       Персик, видимо, услышав голос Костенко, повернулся к экрану, пару раз требовательно помяукал, потом поднялся, подошёл ближе, стукнулся лбом в телефон, прикрывая глаза.       — Привет, пушистый, — проговорил мужчина.       Паша немного подождал, а затем отодвинул телефон от кота, снова направляя на себя камеру. Однако Персик снова последовал за телефоном. Ещё немного пободал гаджет под ласковые комментарии Костенко и лишь тогда успокоился, снова отходя к корму.       — Блин, да у Лёхи там, небось, тоже дел по горло, — вернулся к прошлой теме Паша. — Его могут ещё и не отпустить.       — Вот как на вечерок отпрашиваться у кого-то там, чтоб по клубам таскаться, так это он может, а как другу помочь, — отозвался Костенко.       — Ну не начинай, — взмолился Вершинин, хотя Сергей ещё ни разу толком юноше ничего такого не высказывал.       Сбоку снова раздался требовательный мяв. Паша повернул голову.       — Ну чего ты? Ну, не ем я такое.       Он вдруг склонился куда-то за пределы кадра, а затем снова появился. Послышался тяжёлый, но мягкий стук кота, спрыгнувшего с кровати.       — Что ты сделал? — с любопытством поинтересовался Сергей.       — Сделал вид, что понюхал корм, и, разумеется, не стал есть. Демонстративно отвернулся. А что, коты же так делают: нюхают и, если не нравится, не едят. Видимо, понял.       — Умно, — улыбнулся Костенко. — Ты врача-то вызывал?       — Нет.       — Почему?       — Да ну. Чаем с мёдом отопьюсь, и нормально будет.       — Паш, — Костенко заметно посерьёзнел, — не валяй дурака, какой чай с мёдом? Это, конечно, хорошо, но тебе бы таблетки.       — Да я знаю, какие мне нужно пить, — отмахнулся юноша.       — Ну всё-таки, Паш. На всякий случай. Температура есть?       — Тридцать восемь с половиной.       — Паш, ну точно бы врача надо.       — Я подумаю, — уклончиво ответил юноша.       Сергей картинно закатил глаза. В комнате у Паши что-то зашуршало. Вершинин приподнялся на кровати и тут же повернул камеру. По направлению к постели с трудом, но важно вышагивал Персик, таща в зубах пакет с нарезным батоном. С ещё большим трудом он запрыгнул на кровать и отпустил пакет.       — Надо же, смотри, какой умный! — выпалил Паша.       Он потянул Персика к себе, заключая в объятия.       — Умный кот, вы только поглядите, какой же умный кот, — ласково принялся приговаривать он.       Персику явно не понравилось, что его неприкосновенную личность сгребли в охапку, и даже попытался отпихнуть юношу лапами, но, видимо, почувствовал, что тот больно уж тёплый, поэтому смирился и позволил себя потискать в обмен на возможность полежать у такой-то «печки». Паша, чтобы не разочаровывать кота, вытащил из пакета кусок хлеба и принялся жевать.       — А чего он тебе еду таскает? — настороженно поинтересовался Костенко. — Ты голодный, что ли?       — Да я что-то сегодня днём как слёг, так и не вставал, ничего не ел, — виновато отозвался Паша. — Сил не было.       — Коть, ну, есть-то тоже надо, — недовольно покачал головой мужчина.       — Да там опять всё готовое кончилось, это надо подняться, приготовить. Я вообще развалюсь, — отмахнулся Паша.       Сергей это никак комментировать не стал, но, не отключая звонок, вышел из мессенджера, открывая приложение по доставке еды. Если уж у Паши нет сил готовить, то пусть хоть так поест.       — Ладно, лечись там, не запускай, — напутствовал Сергей. — Расскажи хоть ещё что-нибудь новенькое.       И Паша, одной рукой поглаживая задремавшего в тепле кота, а другой — попеременно заталкивая в рот кусочки батона, принялся рассказывать мужчине о последних прошедших днях и интересоваться, чем в свою очередь занимался Костенко.       Когда они уже думали потихоньку закругляться, в квартире раздался звонок. Вершинин заметно напрягся. Затем поглядел прямо в экран, как бы одним взглядом пытаясь дать Сергею понять, что он взволнован, никого не ждёт, и спрашивая совета.       — Сходи, открой, — посоветовал мужчина.       Паша, побеспокоив тут же заворчавшего кота, не без труда поднялся с постели, телефон с собой тащить не стал. Поковылял из комнаты. Едва уловимо послышались отдалённые голоса. Затем Вершинин снова появился в кадре, стянул с постели одеяло, кутаясь в него — знобило бедненького. Подхватил телефон.       — Серёж, ну ты чего, совсем, что ли? — проговорил он, но всё же по его лицу неудержимо расползалась благодарная улыбка.       — А что? — состроил удивление Костенко.       — Ну придуривайся, — отозвался Паша. — Ты ведь доставку заказал?       Сергей виновато пожал плечами. Вершинин усмехнулся, шествуя на кухню.       — Не стоило, я уж как-нибудь бы справился.       Ишь, гордый. Впрочем, Костенко знал, что так и будет. Паша снова улыбнулся в камеру.       — Но спасибо. Большое.       Он поставил чайник и принялся разбирать доставку. Там оказалась пара пицц, салат, даже десерт.       — Это ж куда мне столько? — усмехнулся он.       — Чтоб на завтра ещё хватило, — отозвался Сергей. — Уж пару дней можно себе позволить полежать, если так болеешь. Это чтоб не мучиться. Пицца, конечно, не самая здоровая еда, но всё-таки там хоть какое-никакое мясо, овощи. Всяко лучше, чем просто батон. И салат, вон, поешь — витамины.       Паша глядел в экран с бессильно-очарованным видом.       — Пипец, ты у меня такой хороший, — протянул он. — Я тебя так люблю, Серёж. Так хочу тебя обнять сейчас, просто жесть.       Костенко понял это написанное на лице юноши бессилие — хочется, но не можется. Это понимание усиливалось и тем, что самому Сергею жутко хотелось того же самого. Но всё, что он мог сделать, это тепло, ласково улыбнуться и ответить: — И я тебя люблю, родной. Поправляйся скорее.       Пока Паша ужинал, они ещё поболтали, а затем уже решили расходиться спать. Напоследок, после окончания звонка, Сергей не выдержал и всё же написал Лёхе с просьбой, если уж не приехать к Паше, то хотя бы держать с ним контакт на всякий случай, потому что сам Костенко из-за своих учений, объективно, не всегда мог быть на связи. Горелов удивился, поскольку даже не был в курсе, что Паша слёг, но обещал присмотреть за ним по возможности. А чуть позже Вершинин, уже лёжа в постели, получивший сообщения от Лёхи поворчал на Костенко, такого предусмотрительного и не гнушающегося кого-нибудь запрячь в помощь. Но на самом деле юноша вовсе не злился, это он так, про себя, из вредности. Он-то уж знает, что Сергей с этим ничего поделать не может — это он так любит.       

***

      — Серёж, ну, ты же в органах работаешь.       Через несколько дней Паша был уже куда бодрее и явно более поправившийся.       — Ага. В миндалинах.       — Не язви. Ты же ведь должен разбираться в праве, так?       — Не, я только в леве разбираюсь.       — Кончай ты эти батькины шуточки.       На это Сергей с ещё большей язвительностью, но притом нарочито томным голосом ответил: — Паш, кончаю я только с тобой.       Вершинин показательно закатил глаза, но всё же смешливо и, откровенно говоря, не без гордости фыркнул.       — Чё ты сегодня вредный такой? — спросил он.       — Ну а что, — отозвался Костенко, — тебя рядом нет, вредничать некому. У меня, видимо, ломка по твоим сарказмам.       — Не так уж много я язвлю.       — Ну да. Чуть ли не каждый день тебе слово, ты в ответ — десять.       Паша ничего не стал отвечать, он только скривился, выражая наигранное несогласие. Юноша прекрасно знал, что Сергей просто шутит и раззадоривает его, но всё же в этих словах была доля правды.       — Так ты мне поможешь с домашкой?       — Чем смогу — помогу, — отозвался Костенко. — В чём там дело?       — Да у нас завтра промежуточный тест по правоведению, а я что-то некоторые темы вообще не понимаю. Парочку, конечно, тупо проболел, а некоторые не понял сразу.       — Ну давай, диктуй, коть.       Паша пошуршал своими конспектами.       — Ну, вот, например. Правовой статус личности.       Сергей поднял руки в капитулирующем жесте.       — Всё, сдаюсь. Это тебе к юристам. Я не в таком праве разбираюсь. Я больше по статьям Уголовного Кодекса или типа того...       — Ну, Серёж.       Костенко рассмеялся.       — Да ладно-ладно, дай подумать. Давай так: что именно ты тут не понимаешь?       Паша задумчиво взлохматил рукой волосы, пялясь в раскрытую тетрадь.       — Ну, примерно всё, — сознался он.       — Ладно, — вздохнул Костенко. — Попробуем начать с общих понятий. Сам термин ясен?       — Нет. Ну, вернее, я понимаю, что такое статус. А вот с правовым уже сложнее.       — Это совокупность или даже наверное система прав, свобод, обязанностей личности. Причём эти права, свободы и обязанности признаются и гарантируются государством. Они во многом делают личность субъектом права. Это понятно?       Паша старательно строчил ручкой в тетради.       — Да, — отозвался он и улыбнулся. — Хочу такого препода. Что б ты у меня что-нибудь вёл.       — Тебе лишь бы меня хотеть, — пошутил мужчина.       — Ну, если бы ты и впрямь был моим преподом, то я бы такого препода определённо хотел, — отозвался Паша уже куда более вкрадчивым голосом.       — Не отвлекайся, — рассмеялся Сергей. — Значит так. Если я правильно помню, правовой статус может быть общим, специальным и... Ещё каким-то третьим.       — Индивидуальным? — быстро прошуршал по конспектам юноша.       — Да, — согласился Костенко. — Тут тоже всё просто. Общий правовой статус включает в себя права, свободы, обязанности, которыми обладает каждый человек, как полноправный член общества. Специальный — регулирует права, свободы, обязанности отдельных категорий граждан, например, студентов, пенсионеров...       Паша вновь усердно склонился над тетрадью, кратенько конспектируя Серёжину спонтанную лекцию, параллельно стараясь вникнуть и всё понять как можно лучше, но, откровенно говоря, не мог теперь не отвлекаться на мысли о том, каково было бы учиться у преподавателя Костенко Сергея Александровича.       

***

      «Серёж, скинь пять штук, пожалуйста. Я вечером всё объясню».       Костенко с долей удивления посмотрел на пришедшее сообщение, но вопросов задавать не стал, лишь полез в приложение банка. А уж до вечера он, откровенно говоря, успел об этом забыть. Но, когда Паша ответил на звонок, то мужчина увидел, как юноша, держа на руках в пушистом полотенце Персика, будто ребёнка, поглаживает его, насколько это возможно и периодически целует в лоб.       — Паш, ты тренируешься быть отцом года или что? Ты зачем кота мучаешь опять?       — Я не мучаю, а успокаиваю. Он и так уже замученный.       — Это почему?       — Да он что-то в последнее время странно себя вести стал, — вздохнул юноша. — Вялый очень, а стоит подойти — кидается очень уж зло. Всё время рот лапами ковырял, пил очень много. Я решил его в ветеринарку свозить. Сказали, стоматит. Выписали лекарства, обработали его там чем-то сразу. А ещё сказали, мол, пора прививку от чумки и ещё чего-то там обновлять. Я решил, что десять раз его таскать не надо, он и так на стрессе. Сразу и поставили. — Паша усмехнулся. — Правда, он там всех ветеринаров изодрал. Вырвался и скакал по всему кабинету, врачей царапал.       Сергей рассмеялся: — Ну ещё бы. Замучили бедного.       — Чё «замучили»-то? Надо же лечиться, — проворчал Паша. — Он нас всех тоже замучил. Меня в том числе. Домой пришли, так он мне тут, видимо, мстил. Во.       И юноша аккуратно, чтобы не потревожить дремлющего кота, отогнул немного покрывавшее не только Персика, но и Пашкины руки полотенце, демонстрируя Сергею исцарапанную кожу. Костенко нахмурился.       — Сильно он тебя.       Вершинин безразлично пожал плечами.       — Да не особо. По крайней мере, по сравнению с ветеринарами. Он там одного доктора вообще до крови цапнул. А это он так, разминается.       Всё же потревоженный на руках юноши Персик немного завозился и лениво приоткрыл глаза.       — Да, бандит? — проговорил заметивший движение Пашка. — Набедокурил сегодня?       Кот снова прикрыл глаза, вытянул шею и мордочкой потёрся об уголок челюсти юноши. Тот невесомо чмокнул его в лоб.       — Набесился, а потом ласкаться полез, — пояснил он Сергею. — Пожалели чтоб. Такого-то настрадавшегося. Вот и сидим так.       — А-а, — понятливо протянул мужчина, — а я-то думаю, что у вас там сегодня за нежности запредельные.       — Ну так, ещё бы. Пожалеть-то надо бандита такого, — улыбнулся Паша и почесал кота между ушей. — Больно было бедному.       Это юноша говорил уже без тени иронии, снисходительно, ласково. Сергей с теплотой глядел на то, как Вершинин бережно нежит кота. В груди у мужчины что-то туго стянулось — захотелось домой. Домой. К своим родным и ласковым мальчишкам. Ужасно хотелось побыть с ними рядом, обняться, особенно с Пашкой. Костенко редко в этом признавался, но на деле до невозможности скучал.       Чтобы не стало совсем уж тоскливо, он постарался переключить внимание с собственных мыслей на Вершинина и Персика. Приглядевшись, Сергей вдруг удивился: — Паш, а чё он мокрый?       Юноша рассмеялся: — А ты думал, он всех пацарапал и всё? Нет, буянил. Скакал по кухне, пока я готовил. Уронил бутылку с подсолнечным маслом, испугался, поскользнулся, упал, весь извалялся в масле, попытался сбежать, снова поскользнулся, снова упал. И так несколько раз. — Паша рассмеялся, но затем состроил мученическое выражение лица: — Как же я его потом заебался мыть, ты не представляешь.       Сергей прикрыл рот рукой, чтобы не было видно предательски расползающуюся по его лицу улыбку. Он едва сдерживался от хохота — до того красочно представил себе и бедствие Персика, и то, как Паша потом его отмывал.       — Кошачьим шампунем масло нифига не отмывается. В итоге, потом в ход пошло «фейри». Так хоть оттёрся. Горланил — мама не горюй. Будто я ему там хвост откручиваю, а не от его же ошибок отмываю. Бессовестный.       — Ему есть в кого, — пошутил Костенко.       — Ха-ха, — состроил язвительную моську Паша. — У меня есть совесть.       — Только она очень уж спать любит.       Вершинин в ответ скорчил рожицу. Несколько секунд помолчал, а затем смягчился и заговорил: — Ты там как? Хорошо всё? Не мучают вас сильно?       — Да нет-нет, всё нормально, — улыбнулся Костенко.       И в двух словах он бегло рассказал о том, как проходят его учения. Пашка старался слушать внимательно, но Сергей видел, что моргает юноша медленно, а глядит совсем уж осоловело — устал маленький. Поэтому мужчина постарался сильно уж долго не мучить Вершинина своими рассказами.       — Ладно, давайте-ка расходиться. А то ты, вон, уже носом клюёшь, — заявил Сергей.       — Не, ну давай ещё немножко поболтаем, — отозвался юноша, тут же оживляясь и стараясь придать себе более бодрствующий вид.       Костенко снисходительно и примирительно улыбнулся: — Паш, спать пора. Завтра ведь не встанешь. Не надо себя мучить. В другой день ещё созвонимся.       — Ла-а-адно, — крайне неохотно протянул юноша.       Сергей с нежностью поглядел на него и снова улыбнулся, но уже совсем по-другому.       — Я скучаю, Паш, — мягко проговорил он.       У Вершинина сердце сжалось. И это, вкупе с какой-то растерянной нежностью, отразилось у него на лице.       — Я тоже очень по тебе скучаю, — отозвался он.       — Ничего, скоро увидимся, — ободряюще проговорил мужчина. — Вон, считай, уже половина прошла.       Вершинин слабо улыбнулся, но решительно кивнул.       

***

      Паша и правда ужасно скучал. Он вроде бы и не особо зацикливался на чужом отсутствии, но, когда Сергея долго не было, юноша начинал ощущать его нехватку, притом какую-то почти витальную. Вершинин с каждым длительным отсутствием мужчины всё больше понимал, что заряжается от него какой-то энергией — в конце тяжёлого трудового дня можно обнять Костенко, почувствовать, как он ласково кладёт руку на макушку, и сразу на душе становится легче, сразу чувствуется его тепло и поддержка, сразу ощущается, что все проблемы решаемы. А без него дома совсем пусто и тоскливо. Нет, конечно, Паша старался уделять достаточно времени себе, отдыху, развлечениям, друзьям, и это было классно, но всё равно немного недостаточно. Самую малость, буквально капельку. Всё-таки необходимо было вот это доверительное, нежное, родное, такое, какое ни с семьёй, ни с друзьями, ни с кем бы то ни было ещё, кроме своего человека, не испытаешь.       Как-то вечером, проходя из комнаты в комнату, юноша заприметил Персика, развалившегося на стуле и потирающегося лбом о лежащую там же Серёжину кофту. Паша остановился, глядя на кота, а потом приблизился, выудил телефон, наскоро сфотографировал любимца, пока тот не просёк, что его снимают. Уж больно очаровательно Перс выглядел в этот момент.       — Что, тоже скучаешь, бандит? — с толикой грусти проговорил Вершинин, ещё приближаясь и присаживаясь на корточки у стула.       Он протянул руку и погладил особо не сопротивляющегося кота по голове. Тот не возражал главным образом потому, что уже начинал дремать прямо на Серёжиной кофте. Юноша ещё немного помедлил, а затем поднялся и продолжил свой путь.       Немного погодя, он отослал Костенко фотографию кота на кофте мужчины с подписью: «Совсем соскучился».       Сергей в ответ лишь отметил, что Персик выглядит очаровательно и такое фото греет душу. А про себя подумал, что совершенно точно помнит, как собственноручно убирал эту кофту в шкаф перед отъездом — всё-таки Костенко не любитель разбрасывать вещи. И он ни капли не сомневался — знал, — что это Пашка вытащил кофту, потому что тоже скучает: он любит напяливать Серёжины вещи, а с кофтой, небось, ещё и спал, уткнувшись в неё носом, чтобы втягивать чужой запах. Но о своих уверенностях догадках Костенко юноше, разумеется, ничего писать не стал.       

***

      — Паш, ты чего сегодня такой суетливый?       Вершинин действительно весь созвон сегодня хитрил, болтая уж больно заискивающе, и без конца вертелся, из-за чего постоянно тряс телефон, и Сергея уже даже начинало немного мутить от такого нестабильного изображения.       — Ничего, — беспечно отозвался юноша.       — Ага. У кого-то шило в одном месте, — отозвался мужчина.       Паша развалился на кровати, перевернулся на живот и поелозил.       — Лучше бы в этом месте было бы кое-что другое, — негромко проговорил он.       — Что? — переспросил Костенко.       — Ничего, — отозвался юноша.       Вершинин приблизил лицо к экрану, немного нависая над телефоном и разглядывая Сергея, будто бы давно-давно его не видел. Невольно приоткрыл рот и глядел уж больно томно.       — Чё ты там разглядываешь? — поинтересовался мужчина, чувствуя, как по телу прокатывается приятная дрожь.       — Тебя, — промурлыкал в ответ Паша.       — Что, никак не налюбоваться? — усмехнулся Костенко.       — Да, — отозвался Вершинин и снова заелозил.       Сергей изучающе поглядел на него, а затем расплылся в ухмылке: — Завёлся, что ли?       — Да, — с придыханием сознался Паша.       Костенко испустил шумный выдох. Признаться честно, он тоже соскучился по Вершинину не только эмоционально. Пашка, юный, горячий, приучил мужчину, понимаете ли, к регулярной интимной связи, и теперь чувствовалась её нехватка.       — Что ж, я так понимаю, пора заканчивать разговор, — усмехнулся Сергей, предполагая, что юноше уже не терпится остаться в одиночестве, чтобы без зазрений совести запустить руку под резинку белья.       — Может, мы могли бы... — несмело, но заискивающе начал Паша и тут же осёкся.       — Чего?       — Ничего, — отмахнулся юноша, оставив мужчину наедине с множащимися в геометрической прогрессии догадками и предположениями о том, что же именно хотел предложить Вершинин. — Ничего. — И пацан улыбнулся, нарочито закусив губу.       

***

      Иногда Паша был чуть повеселее — когда удавалось побольше отдохнуть или хорошенько оттянуться с друзьями. В такие моменты у Костенко теплело на сердце — ему нравилось видеть Вершинина умиротворённым и радостным. Порой Сергей ловил себя на мысли, что вокруг него может происходить всё, что угодно, даже самое тяжёлое, страшное, но, если Пашка Вершинин искренне ему улыбнётся, Костенко, пожалуй, будет по-настоящему счастлив.       Но в остальном юноша заметно гас, у него явно было всё меньше сил на то, чтобы вывозить всё в одиночку — и быт, и учёбу, и неожиданно наваливающиеся проблемы вроде своей болезни или бедокурящего Персика. Мрачнел, грустнел.       Как-то вечером Сергей позвонил Паше, так до него и не дописавшись — обычно они сначала списывались, что оба свободны и имеют силы на общение. Вершинин, хоть и не сразу, взял трубку.       — Ты на полу, что ли? — удивился Костенко.       Паша и впрямь сидел на полу где-то на кухне. Вид у него был прямо-таки отчаянный.       — Да, — отозвался он каким-то уж больно высоким тоном, будто изо всех сил пытался сдержать что-то эмоциональное, что пыталось вырваться наружу.       — Всё, деньги кончились, мебель продаёшь, сидеть не на чем? — пошутил Костенко, пытаясь разрядить обстановку.       Паша только фыркнул и не смог больше ничего ответить. Сергей понял, что развеселить его не выйдет.       — Ну чего ты? Случилось что-то?       — Всё случилось, Серёж, — недовольно отозвался Паша. — Кромешный пиздец сегодня какой-то. Всё из рук валится.       — Ну, всякое бывает, не переживай сильно.       — Сначала проспал, потому что сил подняться не было, потом на учёбу поехал на машине, так меня какой-то мудак подрезал, я в сторону вырулил и цепанул какое-то ограждение ебучее. Бочину тачке поцарапал, прости, пожалуйста.       Паша запрокинул голову и прикрыл лицо ладонью, тут же судорожно потирая пальцами переносицу. Выглядел он довольно отчаянно. А Сергей лишь пожал плечами и спокойно отозвался: — Ну ладно, что уж теперь. Отремонтируем, не страшно. Тебя-то хоть не зацепило?       — Нет, — отозвался Паша, не убирая руки.       Некоторое время он молчал, переводя дыхание. Мужчина его терпеливо не торопил.       — Потом, короче, на учёбе промежуточный тест по психологии завалил. А я ебу, что ли, кто там из этих мёртвых дядек чё там понапридумывал?! Ладно бы ещё хоть по теории, так нет — по историческим фактам. Заебло. Ещё днём что-то поплохело слегка. А щас вечером сначала в магазин зашёл, в итоге, потом понял, что половина того, что купить надо было, из головы вылетела нахрен. Мелочь, а неприятно, капец. И вот домой пришёл, тут тоже ни в зуб ногой. — Паша вздохнул, убрал, наконец, руку и опустил голову. — Персик что-то опять какой-то болезненный. А я стал готовить, потому что опять еда вся кончились, так что-то тут у меня всё сгорело нахер, щас ещё тарелку разбил. Сижу, вот, осколки собираю. Просто, блять, сил нет.       — Ничего, у всех бывают плохие дни. Это неприятно, конечно, но нормально. Тебе просто надо хорошенько отдохнуть, отвлечься и не думать о плохом. Не переживай и не зацикливайся на этом, ладно?       Паша поглядел в экран и неопределённо скривил губы.       — Что-то силы у меня совсем кончились, и ещё я пиздец как соскучился, — проговорил юноша после недолгого молчания. Он ещё немного помедлил, а затем, поставив согнутое колено, закинул на него локоть, утомлённо подпёр голову и, глядя в телефон, негромко спросил: — Как у тебя столько времени получалось одному жить? Тяжко ведь.       Сергей пожал плечами: — Привык. Бывали сложности, конечно. Да сейчас-то я уже и не всё помню, стираются такие бытовые вещи из памяти. — Он усмехнулся: — Уж и не могу вспомнить, каково это — без тебя жить.       Паша впервые с момента начала разговора улыбнулся. Вышло немного блёкло, но всё же искренне. У Костенко немного отлегло от сердца — ему непросто было смотреть, как Паша чем-то мучается, и теперь, когда он сдался, коротко и устало расплывшись в такой родной, тёплой улыбке, Сергею стало легче на душе. Он почувствовал себя почти дома.       — Не расстраивайся, коть, я уже скоро приеду. Всё наладится, — ободряюще добавил мужчина.       — Уж скорее бы, — отозвался Вершинин.       Всё так же подпирая голову, он склонил её набок, по-прежнему глядя в экран.       — Давай ещё о чём-нибудь поговорим. Расскажи что-нибудь. Хочу тебя слушать, — пробормотал Вершинин.       Ему было спокойно ощущать, будто Сергей рядом. С ним всегда так — спокойно, безопасно, откровенно, тепло.       Костенко охотно завёл разговор. Правда, очень уж скоро заметил, что у юноши уже глаза сами собой закрываются — пацан клевал носом.       — Паш, — ласково позвал Сергей, — ложись спать, ты устал.       — Нет, я ещё не сплю, — встрепенулся Паша, но даже глаза не открыл.       — Радость моя, ну ты же там сейчас прямо на полу растянешься.       — Ладно, — фыркнул юноша, вынужденный признать чужую правоту, поскольку чувствовал, что действительно ещё немного, и его сморит настолько, что не будет сил встать. — Бля, осколки-то так и не убрал.       Сергею очень хотелось сказать Паше что-нибудь вроде: «Да забей, завтра уберёшь», но он понимал, что Персик может пораниться или Паша встанет ночью водички попить или ещё чего и, забыв про осколки, по ним знатно потопчется, поэтому мужчина лишь кивнул.       — Ща, я быстро. Не отключайся, пожалуйста, я хочу ещё немного поговорить.       Сергей терпеливо дождался, пока Паша за пару минут собрал крупные осколки и бегло запылесосил мелкие, а затем вместе с телефоном переместился в спальню, плюхаясь на кровать. Сам юноша сказал за остаток своего бодрствования всего пару предложений, не больше, и мужчина быстро понял, что Пашино «хочу ещё немного поговорить» на самом деле означает скорее «хочу ещё немного послушать тебя», потому что по просьбе Вершинина Сергей снова принялся рассказывать всё, что могло представляться хоть сколько-нибудь интересным, лишь бы пацан так не тосковал.       Впрочем, Пашка заснул очень быстро, а Костенко ещё несколько минут не решался сбросить звонок — глядел на Вершинина. Было в этом что-то интимное, близкое и очень родное. Сергею в принципе нравились моменты, когда он просыпался раньше Паши и мог немного поглядеть на него, поизучать черты его лица, такого спокойного, расслабленного, дорогого. И иногда бережно, невесомо погладить по щеке, волосам или плечу. Правда, сейчас это было вовсе не то же самое, всё-таки через экран гаджета ощущалось по-другому. Хоть и не в первый раз — у Пашки периодически случалось такое, что он засыпал, пока говорил с Сергеем по видеосвязи. Мужчина не обижался, он всё понимал и был только рад, что уставший пацан задремал незаметно для себя и сможет выспаться. Но даже так, через телефон, всё равно было приятно смотреть на умиротворённого, ясного Пашу. Жаль только, что сердце ёкало и сжималось от невозможности его обнять прямо в эту самую секунду. А Сергею этого очень хотелось — Вершинин, паразит этакий, приучил его к тактильности. Приручил его к себе.       

***

      Почти весь путь до Москвы Сергей спал. Во-первых, не знал, чем себя занять, всё равно все мысли тянулись к Пашке. А, во-вторых, этот самый Пашка, небось, ночью спать не даст — скучал, изголодался.       Удивительное дело: Костенко выходил из вагона далеко не первым, но юноши, встречающего его едва ли не на пороге, не увидел, хотя обычно Вершинин уже стоял на платформе почти у самых дверей и, вероятно, если бы у него бы хвост, то в такие момент определённо бы вилял им так, что был бы похож на вертолётик. Сергей, уловив эту скользнувшую в голове мысль, невольно улыбнулся, хотя почти тут же вернулся к действительности и посерьёзнел. Огляделся. Пашка-то где? Собирался же встречать. Опаздывает, что ли? Костенко подумал было позвонить ему, но решил сперва уйти с платформы, чтобы не стоять на дороге. Однако ближе к выходу с перрона на вокзал он не мог не зацепиться взглядом за знакомую светленькую макушку, маячившую чуть в стороне. Пашка скромно стоял в углу у стены, упорно вглядываясь в поток людей. Вид у него был совсем уж утомлённый. Костенко направился к нему и даже чуть издалека увидел, как заблестели глаза юноши, стоило ему вычленить из безликой толпы родные черты.       — Привет. Ты чего тут? — улыбнулся Сергей.       — Привет, — только и ответил Пашка, тут же падая к нему в руки. Обнял за плечи, прижался. Пожалуй, если бы вокруг не было людей, то небось ещё и носом в шею уткнулся, а то и поцеловал бы.       Костенко бережно погладил его по спине.       — Чего такой? — мягко спросил он, поняв, что ответа на предыдущий вопрос не получит. — Опять заболел?       — Да нет, устал просто, — отозвался Паша, отлепляясь от Сергея. Всё-таки на людях становилось неловко слишком уж долго обниматься.       — Так не приезжал бы, я б и сам до дома доехал, — заботливо проговорил Костенко и, вытянув руку, взлохматил Пашкины волосы, чувствуя, как юноша привычным расслабленным, доверительным жестом прижимается макушкой к его ладони.       — Хотелось тебя поскорее увидеть, — сказал он.       Сергей качнул головой в сторону, как бы призывая начать движение. Они отправились вдоль по платформе в сторону вокзала.       — Прости, что так расклеился, — проговорил вдруг Вершинин. — Как будто бы я сам по себе пожить не могу. Глупо, да?       — Вовсе нет. Всем иногда необходимо похандрить. Тем более осень. И всем нужна поддержка.       Паша поглядел на Костенко очарованным тёплым взглядом.       Остальной путь прошли молча. Вышли через вокзал, поспешили на стоянку.       — Давай я поведу, — заявил Сергей, когда Паша, выудив ключи из кармана, направился было к водительскому сидению.       Юноша поколебался, видимо, ему не очень-то хотелось утруждать Костенко сразу после приезда, но всё же перекинул мужчине ключи и отправился на пассажирское место. Когда оба уселись в машину, Пашка, пользуясь тем, что всё окна затонированы, трепетно прильнул к Сергею, потершись лбом о его плечо. Мужчина улыбнулся. Он ужасно по этому скучал. Костенко ласково погладил юношу по голове, тот слегка приподнялся и очень-очень мягко, нежно поцеловал Сергея в губы. Тот охотно ответил и аккуратно приобнял юношу за плечи, крепко и доверительно прижимая к себе.       — Поехали домой, золото, — проговорил он, неторопливо и далеко не сразу отрываясь от Вершинина, хотя отпускать Пашу ему явно не хотелось.       Юноша согласно промычал — уж дома-то явно будет проще предаваться ласкам и нежиться.       Уже в квартире Костенко с лёгким и приятным удивлением обнаружил, что Вершинин ещё успел запариться с ужином и даже немного прибрался. Ключевым словом, правда, было «немного», но всё же. Притормозили в прихожей: едва скинув верхнюю одежду и ботинки, ловко ухватили друг друга в объятия, да так и замерли на некоторое время — очень уж соскучились. Впрочем, Сергей довольно скоро отцепил от себя Пашку, уверяя, что он, Костенко, грязный с дороги, поэтому надо сначала хоть ополоснуться, а потом уж со своим ненаглядным Вершининым обжиматься.       Пока мужчина был в душе, юноша успел разогреть еду, поставить чайник. Вернувшийся Сергей, зайдя в помещение, снова приобнял Пашу, расцеловал его плечи и принялся помогать с выставлением ужина на стол. А Вершинин, как оказалось, нехило запарился: нажарил картошки, запёк куриное филе, которое, правда, немного подгорело, но это было не страшно, и даже настругал салат.       — Мне хотелось, чтоб ты сразу мог домашней еды поесть, — пояснил Паша на вопрос Костенко о том, зачем же юноша так парился, мужчина ведь не привередливый, да и сам бы мог что-нибудь наготовить.       В кухню притопал сонный Персик и, явно обрадованный возвращением любимого хозяина, принялся крутиться вокруг него, шумно мяукать, тереться макушкой о его ноги и вставать на задние лапки, упираясь передними в мужчину, очевидно, упрашивая, чтобы его подняли на руки. Сергей не стал ему отказывать в этом удовольствии и заодно принялся почёсывать тут же разомлевшего кота в области шеи.       — Ну всё, ты дома, теперь он меня снова разлюбит, — усмехнулся Паша.       — Зато я тебя люблю. Тебе мало? — шутливо и лукаво поинтересовался Костенко.       — В самый раз, — отозвался юноша.       Сергей в очередной раз притянул его к себе, обнимая сразу обоих своих любимых мальчишек.       — И Перс тебя всё равно любит, — добавил Костенко.       Правда, этот самый Перс, видимо, был не очень согласен с таким суждением. Ещё и наверняка огорчённый тем, что почёсывавшая его рука Сергея теперь обнимала юношу, кот лениво разлепил глаза, увидел почти прямо перед собой Пашину физиономию, поскольку Вершинин был плотно прижат к мужчине, и Персик тут же сердито зарядил ему по лицу пушистой, но твёрдой лапкой. Юноша отпрянул.       — Что-то не очень верится, — проворчал он.       — Ну, если Персик не захочет проявлять свою любовь, то я буду любить тебя за двоих, — улыбнулся Костенко.       Выражение лица юноши смягчилось, и он бегло чмокнул Сергея в висок, стараясь не попасть под очередной потенциальный удар грозного кота-каратиста, а затем вернулся к тарелкам и кружкам. Костенко ещё немного потискал кота, после чего выпустил, хотя Персик этим был не очень доволен и это своё недовольство вновь весьма громко принялся выражать, но мужчина уже стал снова помогать Паше.       Ужинали недолго. Пока Вершинин ещё допивал чай, Костенко отправился разбирать вещи, параллельно заодно то и дело поднимая, перекладывая что-нибудь из разбросанного по квартире — хозяин, видите ли. Открыв свою половину платяного шкафа, чтобы убрать одежду, Сергей беззлобно цокнул языком, видя, что часть вещей там перерыта — Пашка явно таскал некоторые предметы гардероба Костенко. Приведя всё в порядок, мужчина окинул полки взглядом и, не досчитавшись пары вещей, решил поинтересоваться у юноши.       — Паш, ты не брал мой свитер, синий который? — заглянул на кухню Сергей. — И водолазку серую.       — Водолазка в стирке. Я шкаф забыл закрыть, а Персик её оттуда на днях стянул и повалял по всему дому. А свитер брал, — без тени вины сознался Павел, — в среду гулять ходили, холодно было.       Он мог бы и не оправдываться, Серёжа уже привык, что пацан иногда таскает его вещи на временное, — а порой и на постоянное, — пользование. Впрочем, Паша и не оправдывался вовсе, скорее, делился мелочами из жизни. Оба такое любили.       — Глянь в моей половине шкафа на средней полке, — добавил юноша, продолжая безжалостно вгрызаться в поедаемое печенье.       Стоило Сергею, кивнув, скрыться в коридоре, как Паша, точно спохватившись, вскинул голову и торопливо бросил печенье на стол.       — Ой, подожди! — пискнул он вслед мужчине, вскакивая со стула.       Вершинин поспешно направился в спальню, к платяному шкафу. Уже в дверном проёме он остановился, с виноватым видом лицезря, как на Костенко, успевшего открыть шкаф, с той самой средней полки выпадает тканевый свёрток с торчащим из него резиновым членом. Сергей инстинктивно подхватил выпавшую вещицу и только теперь её разглядел. Без тени эмоций закинул на другую полку и продолжил копаться на нужной. Вершинин опустил уголки губ и чуть обнажил стиснутые зубы в мимическом жесте, явно выражающем неловкость.       — Прости, прости, я хотел убрать в другое место, поглубже куда-нибудь, но забыл, — затараторил юноша, подходя ближе и забирая из шкафа игрушку.       Он виновато поглядел на мужчину исподлобья и, как всегда бывало в такие моменты, несмотря на то, что был выше, показался крошечным нашкодившим щенком.       Костенко перевёл на него лукавый взгляд и усмехнулся.       — Ты не обижайся... — начал Паша, убирая руки со свёртком за спину.       — А на что я должен обижаться? — беспечно и беззлобно проговорил Сергей. — На то, что у тебя опять бардак на полке, аж вещи вываливаются? — Тут он даже усмехнулся.       Паша поглядел на него немного удивлённо.       — Ты не, ну, какое бы слово подобрать? Не ревнуешь? — поинтересовался он.       — К чему? — рассмеялся Костенко. — К резиновой, простите мой французский, письке?       Паша не выдержал и хохотнул, но всё ещё немного смущённо.       — Ну, знаешь, многим не нравится, когда их партнёры покупают себе игрушки. Вдруг ты решишь, что ты меня больше не удовлетворяешь, и я решил променять тебя на игрушку. Это не так, — тут же торопливо добавил он, спеша заверить Сергея.       Тот улыбнулся: — Боюсь, если у меня появится повод ревновать тебя к игрушке, потому что она будет «лучше меня», то мне нужно будет задуматься, чем я стал, если меня перещеголяло такое. — Он перестал обращать внимание на полку с одеждой, полностью развернул корпус к Паше и потрепал того по волосам. — Если тебе хочется и если тебе так нравится, особенно в то время, когда я, например, в отъезде, то почему нет. Главное, чтоб тебе было хорошо.       Костенко погладил Пашу по плечу. Тот ласково прильнул ближе и мужчина заключил его в свои объятия.       — Я, даже когда этим себя трахал, думал только о тебе, — тихо, но серьёзно прошелестел Вершинин куда-то в изгиб чужой шеи.       — Ну ещё бы, — снова коротко рассмеялся Сергей и погладил Пашу по голове.       На несколько секунд повисла приятная пауза.       — Тебе вовсе не обязательно скрывать от меня свои желания, в том числе интимные, — уже серьёзнее проговорил мужчина. — Я ведь хочу, чтобы тебе было приятно и хорошо. — Он поцеловал юношу в висок, и Паша ещё сильнее вжался в его плечо как-то даже благодарно и преданно.       — Спасибо, — промурлыкал он. Затем помедлил и несколько нерешительно добавил: — А вообще-то я, ну, иногда, ещё до того, как купил себе это, думал о том, что б как-нибудь попробовать одновременно с тобой.       — В смысле сразу два внутрь? — переспросил Сергей, чуть отстраняясь и заглядывая в лицо Паше.       Тот загадочно и немного смущённо улыбнулся: — Так тоже можно попробовать, хотя я и не особо уверен, что получится. Но вообще я имел в виду, типа, допустим, ты спереди, игрушка сзади. Ну ты понял.       Костенко понятливо кивнул, а затем, коротко пожав плечами, отозвался: — Я не против.       Вершинин улыбнулся с плохо скрываемой удивлённой радостью и невольно чуть закусил нижнюю губу.       — И вообще, если хочешь, можем тебе ещё что-нибудь этакое прикупить, — крайне лукаво и немного томно добавил Сергей.       Он улыбнулся, одной рукой притягивая Вершинина ближе к себе за поясницу, а другой трепля его по голове, ероша волосы. Паша тяжело и горячо задышал, улыбнулся и влажно ткнулся чужие губы своими. Он хотел — очень хотел и Серёжу, и чтоб он с Пашей поэкспериментировал каким-нибудь приблудами. И теперь уже Вершинин не так жалел, что забыл хорошо спрятать свою игрушку.       — Сейчас хочешь? — поинтересовался Костенко, чувствуя Пашино разгорячённое и участившееся дыхание, и чуть кивнул в сторону игрушки.       Вообще говоря, Сергей, два месяца не ласкавшийся с Вершининым, был в некотором роде изголодавшимся по этому делу, а теперь его ещё и завели мысли о таких экспериментах с Пашей. Пальцы Костенко, уложенные на худощавые чужие бока, мягко, но жадно сжали тело юноши.       — Нет, — мягко улыбнулся Вершинин. — Очень устал.       Хватка мгновенно ослабла и сменилась ласковыми поглаживаниями.       — Хорошо, — нежно улыбнулся в ответ Сергей, — в другой раз. Чай допил?       — Нет ещё.       — Иди, допивай. Потом поваляемся, — так оба с Пашкиной подачи называли совместное лежание в постели с тотальным ничегонеделанием, либо с бережными обниманиями, поглаживаниями, а иногда и совместным просмотром чего-нибудь, но не прицельно, а так, лениво, одним глазом, с телефона, — всё, как ты любишь.       Мужчина усмехнулся. Паша доверительно прильнул ближе, по-кошачьи бодая чужое плечо.       — Можно и не допивать, — заявил он.       — Ну, я в любом случае ещё не все вещи разобрал, — отозвался Сергей.       — Ладно, аргумент, — согласился юноша и отлип от мужчины, отправляясь на кухню, но только для того, чтобы совсем скоро вернуться к Костенко и завалиться в долгожданные ленивые, родные объятия в постели.       

***

      Паша нетерпеливо елозил по постели, думая, куда бы ему лучше усесться. Такой смешной, забавно-неловкий, словно бы боялся застыдиться перед Костенко, ну, честное слово, будто в первый раз собирался с Сергеем спать. Глазами следил за расхаживавшим по комнате мужчиной. Тот подтаскивал к постели то салфетки, то смазку, то ещё что-нибудь.       — Ну иди уже сюда, — потребовал Паша, усевшийся на краю кровати и откинувшийся на отставленные назад руки.       Костенко, планировавший было раздеться, не стал этого делать и послушно подошёл к юноше, сталкиваясь своим лукавым взглядом с его — чуть кокетливым. Вершинин сам потянулся снимать с Сергея домашнюю одежду. Он соскучился по этим довольно доверительным ощущениям возможности собственноручно обнажить Костенко. Стараясь не спешить, чтобы сделать процесс более распаляющим, Паша стянул с Сергея футболку и спортивки, предварительно облапав чужие бёдра и ягодицы через ткань. Методично целовал торс мужчины, распуская руки везде, докуда мог дотянуться. Затем стащил с Костенко бельё и, жадно облизнувшись, всё же отполз назад по постели, освобождая место для Сергея. Тот опустился коленями на кровать, двинулся вслед за Пашей, ловя его руками, чуть наваливаясь, оглаживая юношу, целуя настойчиво, ненасытно. Разгорячённый Вершинин принялся постанывать в поцелуй, стараясь прижаться поближе к Костенко. Некоторое время жарко, ненавязчиво, влажно ласкались руками, губами, притираясь друг к другу всем телом. Затем Сергей, привычно обхватив одной рукой лежащего на спине Пашу за плечи, а другой — ловко скользнул между его ног, разводя бёдра. Погладил, подразнил. Однако, ощущая, что Вершинин и так на взводе, тянуть не стал. Покрыл пальцы смазкой, бережно и неторопливо вогнал внутрь, выбивая из юноши чувственный стон и заставляя изящно прогнуться в спине. Паша, блаженно разморённый точными движениями внутри, жарко постанывал, чуть прикрыв глаза, и водил руками по чужому телу и лицу, иногда прижимаясь губами за поцелуем.       После растяжки всё же поднялись. Сегодня собирались попробовать запланированное. Поэтому юноша, немного раскрасневшись — то ли от горячих ласк, то ли всё же от лёгкого смущения, — прилепил свою игрушку присоской на гладкую поверхность изголовья. Посмотрел на Костенко немного исподлобья, но заискивающе, томно. Сергей вместо ответа приблизил своё лицо, аккуратно целуя юношу, а затем передал ему смазку. Мужчина не мог оторвать глаз от того, как Паша ловко направляет в себя член и толкается на него, стоя коленями на кровати. Через несколько толчков и шумных стонов, Вершинин, видимо, удостоверившись, что игрушка не выскальзывает, опустился ещё и на руки, стоя перед мужчиной на четвереньках. Снова пару раз толкнулся и поднял взгляд на Сергея. Тот погладил его по голове, затем скользнул подушечками пальцев по щеке, мягко задел чужие губы, с удовольствием ощущая, как Паша податливо приоткрывает рот. Юноша разгорячённо поглядел на Костенко снизу и чуть высунул язык, касаясь им чужих пальцев. Сергей тяжело сглотнул вязкую слюну, не отрывая взгляда от этого зрелища, и, видимо, не в силах больше терпеть, торопливо придвинулся ближе, чтобы Вершинин наконец мог взять в рот. Паша крайне нетерпеливо дождался, пока Костенко пару раз показательно проведёт рукой по члену, и жадно обхватил губами головку, тут же пропуская почти в горло. Он принялся двигаться вперёд-назад, стараясь примерно в одном темпе насаживаться на член сзади и работать ртом. Старательно хозяйничал языком, вылизывая головку, все выступающие венки и, если брал по глубже, то почти по основание члена. Заглушённые стоны преобразовывались в удовлетворённое мычание, вибрациями распространявшееся по члену Костенко. Сергей и сам стонал без смущения, шумно, разливисто, широкой ладонью одобрительно гладил Пашку по голове, зарываясь пальцами в его волосы, и иногда выпаливал низким голосом: «Умница».       Вершинин едва держался, чтобы не завести под живот руку и не касаться себя. Очень хотелось, но юноша понимал, что тогда кончит за несколько секунд. Головокружительно было чувствовать движения с двух сторон, приятно ощущались Серёжины размеренные покачивания бёдрами. Буквально с ума сводило чувство тотальной заполненности — охуительно было ощущать тесноту и сзади, и спереди. Паша дрожал и таял от восторга, от всего, что его переполняло. Правда, понемногу он начал уставать от таких усиленных движений во все стороны, да и всё-таки кое-чего не хватало.       Юноша соскользнул ртом с члена Сергея, опустил голову, пару секунд отдышался и заявил: — Возьми меня. Хочу чувствовать тебя внутри.       Костенко торопливо сдвинулся чуть назад, освобождая Паше место, чтобы соскользнуть с игрушки, и тут же подхватил юношу, притягивая ближе. Сергей так и остался на коленях, но теперь не стоял, а сел. Подтянув к себе Вершинина, он немного отклонился назад, помог Паше усесться на его колени, придвинуться, приподняться и тут же опуститься на член. Юноше тоже пришлось сильно откинуться назад, поэтому мужчина крепко держал его руками за бока и спину. Это было тяжеловато, но Сергею нравилось.       — Даже после игрушки узкий, — с хищным возбуждением заявил он.       Вершинин сбивчиво ахнул — такие слова его до невозможности подстёгивали. Костенко, насколько мог, начал коротко толкаться в Пашу, блаженно растаявшего в его руках, стоило ему ощутить внутри себя настоящий горячий член. Юноша скрестил ноги за спиной мужчины и, тоже насколько мог, начал торопливо приподниматься и опускаться, приходя в сущий восторг от таких правильных, точных, привычных, жарких движений внутри. Стоны Паши срывались, переходили в восхищённые восклики, таяли в вибрирующем от возбуждения воздухе. Юноша обнимал Костенко за плечи и шею, иногда запрокидывая свою голову и прикрывая глаза от удовольствия, а вот Сергей не мог им налюбоваться. Никогда не мог, а тут ещё и соскучился, его можно понять.       Всё ощущалось слишком горячо, возбуждающе, чувственно. Оба были на пределе, казалось, ещё с того момента, когда Паша работал ртом и насаживался на игрушку. Поэтому сейчас до пика дошли быстро. Юноша, срывая стоны почти до скулежа, жмурясь, трепетно прильнул к Костенко, насколько смог, сгибаясь и горбясь, плотнее обхватил его за шею, уткнулся в неё же носом, задрожал всем телом и кончил, изливаясь между телами. Сергей, разгорячённый донельзя, ощущающий, будто все нервы оголились и коснулись Пашки, впитывая каждое его микродвижение, каждый вздох, каждую дрожь, каждое чувство, жадно прижал юношу ближе. Ощущая, как Вершинин беспорядочно сокращается на его члене, Сергей и сам кончил внутрь Паши, тут же млея, но стараясь удержать в своих руках всё так же доверительно прижатого и не менее обмякшего юношу. Затем осторожно, бережно опустил его спиной на постель, склонился, медленно, тепло принялся покрывать поцелуями лицо Вершинина, его плечи, грудь. Паша, с трудом раскрывший глаза, не мог оторвать нежного взгляда от Сергея. Он мягко поймал мужчину руками и притянул к себе. Ещё долго лежали, переводя дыхание, окончательно расслабляясь, прижимаясь ближе, почти сонно поглаживая друг друга и иногда смазано целуясь, чувствуя в этом всю ласку, любовь, доверие друг друга. Пашка принялся привычно по-кошачьи бодаться лбом и лохматой макушкой в плечо Костенко, у которого аж сердце щемило оттого, как же сильно он по этому скучал. Пусть порой Сергей, да и Вершинин тоже, не спешат друг другу в этом признаваться на словах, всё же они до чёртиков друг по другу скучают. Потому что ещё сильнее любят.