Крошечное порождает

Каждый новый раз, когда эти двое оказываются в постели, это превращается в игру на выживание. Они уже так много всего пробовали: и игры с температурой, и в публичных местах, и используя всякие препараты. Они обе авантюристки. Но как бы Ханму не заводило то, как горячий воск переплетающимися струйками стекает по телу старшей Хайтани, а Ран — как Шуджи хриплые стоны сдерживает, это всё равно не то. Они похожи в том, что обе не из тех, кто ломается. Они просто берут и делают. Две ходячих камасутры, друг для друга являющихся и преступлением, и наказанием, и даром. Потеря нескольких чувств или даже одного делает человека уязвимым безусловно. Тем более, если он при этом обездвижен. И в особенности, если где-то по комнате невесомо бродит Ран и тихо в их приблудах для плотских утех копошится. Шуджи всё оттуда уже знает наизусть. Она только не учла, что они вместе не 7 дней в неделю, не 24 часа в сутки, так что ничего не мешало Ран прикупить что-то ещё да спрятать до нужного времени. Грохот заканчивается. Ханма готова поспорить на что угодно, что даже из-под повязки на глазах как смоль чёрной, видит отчётливо, как губы Хайтани старшей растягиваются почти в чеширской ухмылке, будто она мышь поймала и играть с ней собирается, мягкие подушечки лап сменяя острыми когтями, чередуя эти две противоположности снова и снова, пока игрушку не покинут остатки души. Впервые за долгое время преступление и наказание двигаются судорожно, над сухожилиями пальцев, так же судорожно и резко сжимающихся и разжимающихся на ручках стула. Шуджи сидела как на иголках, не в силах отрицать, что сама по себе атмосфера в этой комнате, загустевшая от напряжения, её заводит. Она чувствует тепло от подошедшей сзади Ран, которое резко сменяется холодом металла, сомкнувшегося на сосках, заставляя тело содрогнуться. — Шу, не стоит так дрожать, — Ханма готова поспорить, что её любимая сейчас ухмыляется, закусывая нижнюю губу, — Я ещё даже не начала развлекаться. В вязкой тишине раздаётся её хихиканье. — Ты великолепно выглядишь сейчас, знаешь? Может быть, мне стоит сфоткать тебя, как ты всегда это делаешь? , — она дразнится, на секунду отходя немного дальше. Ханма шумно выдыхает: — Ты могла бы просто снять с меня повязку и позволить мне полюбоваться нами двумя. — Пф… — за секунду губы Ран оказываются прямо возле уха Ханмы, — Ни за что. Её дыхание обжигает кожу, а следом проецируется поцелуем где-то в области шеи. Одной рукой Хайтани накрывает ладонь Шуджи, второй же держит какой-то девайс. Раздаётся тихий звук от нажатия кнопки, и через пару секунд покалывающие волны проходят импульсами от зажимов сквозь соски Ханмы, отчего та сдавленно стонет, кусая губы, пока её партнёрша, блуждая свободными пальцами по телу, вновь льнёт ртом к шее, готовясь испятнать ту уже не просто невидимыми поцелуями, а стремительно багровеющими засосами. И всё смешивается в абсолютно странное месиво. Игры с электричеством? Серьёзно? Ханма не может не сделать попытку усмехнуться, что тут же ловит Ран. — Дай угадаю, — протягивает она, отрываясь от узора, который так старательно вырисовывала языком и губами, — Ты расстроена, что сама до этого не додумалась, а? И возвращается к художеству уже с зубами, не дожидаясь пока Шуджи хотя бы кивнёт. Пальцы её становятся всё ниже и ниже с каждой секундой. — Раздвинь ножки, сладкая, — Хайтани мурлычет, проводя ладонью к внутренней стороны бедра и мягко отводит ту в сторону, не без помощи своей как никогда послушной жертвы, — Быть такой недогадливой и глупенькой — это преступление. Пара пальцев накрывает клитор, начиная медленно массировать круговыми движениями. Ханма напрягается всем телом на секунду или несколько, выгибается, кладя голову ровно на плечо Ран и принимает наиболее удобное положение. Но, кажется, у кого-то другие планы. Удобство и удовольствие Шуджи заканчиваются так же быстро, как начались. Ран остраняется совсем, забирая с собой всё тепло и другие приятные чувства, заставляя её думать, что это и есть расплата за глупость. Неудовлетворённо ворча она елозит на стуле: — Вернись… так нечестно… — Не-а, — Ран посмеивается, обходя её с другой стороны, и приземляясь на колени, между всё ещё раздвинутыми в призывающем жесте бёдрами Шуджи. Теперь она будет творить искусство здесь. Укусами, засосами, нежными прикосновениями губ Хайтани добирается до той части, на которой остановилась ранее. Она пару раз проводит языком нарочито медленно, просто чтобы подразнить возлюбленную. — Ран, пожалуйста… — Третьего раза хватило, чтобы заставить Ханму заскулить. Довольно ухмыльнувшись и кивнув самой себе, Ран наконец вовлекается в процесс. Она скользит языком вверх и вниз, методично изображая самые разные вензеля, параллельно вводит в Шуджи сначала один палец, затем второй, вынуждая ту озарять комнату частым дыханием и томными стонами. — Милая, я скоро… — несвязно поскуливает она, чувствуя как нарастает дрожь в её теле. Хайтани и так это знает. Её движения становятся более интенсивными, пока Шуджи не вздрагивает и не выгибается, на секунду оглушая помещение ярким стоном. Её грудь вздымается и опадает в то время, как Ран освобождает её от пульсирующих зажимов, а тело успокаивается. — Не поверю, если ты скажешь, что тебе не понравилось, — она стягивает с любимой повязку и наклоняется к ней, нахально ухмыляясь. Ханма лишь слегка измученно, но хитро усмехается: — Развяжи меня, и я покажу тебе насколько.