Опавшие листья

"Это абсурд, вранье

Череп, скелет, коса

Смерть придет, у нее

Будут твои глаза."

      Поспешные закорючки складывались в неровные строчки, то и дело заезжавшие друг на друга. Рука не танцевала над пергаментом, выводя ровные линии, но нервно дергалась, то и дело неуверенная во вложенном в слова смысле. Он давно был мучим бессонницей, потому в попытках отдаться во власть беспамятству, заменявшем ему полноценный отдых, принялся за самую рутинную работу из доступных ему. Летописи.       Иногда приходилось щуриться, ведь текст начинал мельтешить перед глазами. Или внезапно взгляд застилала темная пелена, словно догорела лучина. Или же вместо желто-оранжевого он лицезрел вспышки, словно ему подсунули десятки мгновенно расцветших бутонов. В такие моменты он надеялся на скорое освобождение от боли, медным обручем стягивавшей виски, однако сонливость хитрой лисицей взмахивала хвостиком и сбегала от него прочь, а он в очередной раз, изможденный, встречал новый рассвет.       Лисы, лисы, лисы… Он избавился от всех шуб, хоть сколько-нибудь напоминавших ему об этих зверях. Лично приказал сжечь каждому боярину собственную. И все же, под мраком ночи, ведомый наваждением, среди истлевших останков и пепла, раскопал уже холодный кусок, сохранившийся шкурки.       Зачем? Он не имел понятия, но держал его под периной.       Он потер переносицу, сосредотачиваясь на новой волне накатившей глухой боли и отодвинулся от стола. Хватит с него работы.       Поднявшись, он направился к стоявшему у стены ведру с холодной водой, зачерпнув немного, омочил лицо, однако этого оказалось недостаточно и, задержав дыхание, он погрузил в нее голову.       Раз, два, три. Так стучит сердце в ушах. Глухо, словно отсчитывая что-то.       Почувствовав нехватку воздуха, он, ошарашенно вынырнул и отпрянул от ведра, часто и громко вдыхая. Вода, словно лезвие острейшего кинжала, мелкими каплями стекала по шее, заползая под ворот рубахи, заставив мужчину крупно дрожать от озноба.       Повеяло морозным воздухом, и он услышал неописуемый грохот, который, казалось, перебудил всех в тереме. Обернувшись, его встретила пустота, отворившая ставни его палаты, сквозь которую проникал сквозняк.       Ему стало не по себе, так что он поспешил встать. И лишь тогда, краем глаза, он заметил невысокую тощую фигуру, склонившуюся над его работой. Длинные темные волосы скрывали лицо, но Он был готов поклясться, что фигура пребывала в приподнятом настроении, оглядывая его труды с мечтательной улыбкой, к которой он так привык.       Он оцепенел, не смея сделать ни шагу в сторону, наблюдая, как чужая рука прошлась по записям, а затем изящно опустилась на пояс. Не произнеся ни звука, фигура выпрямилась и развернулась к нему, чуть запрокинув голову. Но он не угадал, перед ним стояла девушка. Круглощекая, с рябью веснушек, вчера только ходившая в девках, она стояла, вперя в него одноглазый взгляд. Совсем другой, но такой.. Такой знакомый!       Грациозно, словно крылом птицы, девушка вскинула свою руку, и не отрывая черного зрачка от него, провела горизонтальную линию кончиками пальцев по своей длинной шее, запуская гротескные тени на стену, позади себя. И затем она медленно-медленно указала на него.       У него подкосились ноги, когда он прочитал по губам свое имя. — Рагдай!       Воскликнул голос где-то над ним. Он почувствовал, как его трясут и бьют по щекам, а чуть позднее до Рагдая Матфеевича дошло, что он кричит и вырывается из знакомых рук тетки, присевшей подле него на полу. Открыв глаза и сумев сфокусировать взгляд на обеспокоенном лице, Рагдай едва смог перевести дух, дыхание сбивалось с каждым вдохом, а вместо обстановки вокруг себя, ему везде мерещилось это, перекошенное от ненависти, лицо юноши-девицы. — Снова кошмар, Рагдай Матфеевич, так дело не пойдет, не пьете вы отвары, что я вам завариваю, вот и мерещится всякое. — запричитала бывшая княгиня, поглаживая его по плечу в успокаивающем жесте, а Рагдай только и мог, что смотреть на распахнутое, как и во сне окно, и на кусочек подгорелой лисьей шкуры, застрявшем между ставней.