Драконоборец

      От радужных ловушек, расставленных Тёмным магом тут и там по всему лесу, Рафу удавалось уворачиваться. Когда первый рыцарь, им сопровождаемый, провалился в такое же радужное свечение, Рафу с перепугу показалось, что плёнка вытягивается за ним следом. Манит, притягивает, и никакой возможности избежать неминуемого провала. Теперь, когда поражение потерпел третий рыцарь, согласившийся принять сына конюха в свиту:       — Оруженосцем? Простолюдина? Знай своё место, щенок! Конюх и сын конюха — вот ты кто!       Раф знал, что овальные или круглые, иногда нечто среднее, всегда невысоко над землёй, образования в воздухе обозначаются чёткими границами. Вернее, границы расплывчаты, но чтобы пропасть, как пропадали люди, надо добровольно зайти более-менее в середину этих штуковин. Они ни за кем не гоняются, насильно никого не втягивают. У Рафа сложилось впечатление, что весёленькие переливы никто, кроме него, не видит. Потому что бежали прямо в тончайшую плёнку радужного свечения, похожего на… Больше всего это напоминало пузыри от мыльного корня, что возникали при стирке. Только не выпуклые сферы, а просто плёнка в воздухе. Хотя бывали и пузыри. И ещё не в воздухе, а покрывали едва заметным, всё таким же радужным, сиянием траву или землю — в такие люди проваливались, как в глубокую лужу.       Колдовство? Возможно. Раф единственный выбрался из части леса под Одинокой скалой. Побежал по тракту, не останавливаясь, хотя силы были на исходе. Не сразу: у самой кромки леса спрятался в кустарнике, понаблюдал. Нет, никто, кроме него, из леса к тракту не вышел. Как и в прошлый раз. Как и в первый. Впрочем, с первым разом всё более-менее понятно: они с рыцарем были вдвоём — старого слугу рыцарь отправил восвояси сразу же, как согласился принять мальчишку на службу.

***

      Затишье в королевстве, где поселился Вьеверри, длилось до тех пор, пока в замке не появился дракон. О летающих огнедышащих ящерах у местных были легенды. Не иначе сюда успели наведаться гроурорги, если судить по содержанию легенд. Оригинальностью местные сказки не отличались: в каждой дракон являлся воплощённым злом, в каждой убивал и грабил всех подряд, чах над награбленным добром непонятно с какой целью. В каждой зачем-то воровал девиц обязательно королевской крови. Был в легендах и положительный персонаж, тоже более-менее одинаковый: то обнищавший рыцарь, то младший сын зажиточного крестьянского или средней руки купеческого семейства. Этот, значит, бравый, которому терять решительно нечего, шёл биться с драконом, обязательно отсекал ему голову, зачастую волшебным мечом, получал принцессу в жёны и полкоролевста впридачу. Видимо, приданое. Куда девалась вторая половина королевства, в легендах не уточнялось.       Дракон с Вьеверри занимались своими делами: ходили, летали, перемещались порталами от скалы к скале, выискивали породу понейтральней. Местное же население тоже не теряло время зря. В королевстве набирала популярность профессия глашатая. Король собирал претендентов толпами, безо всяких конкурсов и проверок на профпригодность. Каждому глашатаю полагалась форма в двух экземплярах (запасная шла в комплекте), лошадь, увесистый мешочек золота в качестве командировочных — кто ж от такого откажется? В довесок ко всему этому богатству давался лишь свиток и задание ехать в замки местной знати, в соседние королевства — искать рыцарей для битвы с драконом, что терроризирует северные территории. Принцесса и часть королевства предлагались каждому рыцарю наградой в случае победы.       — Зачем королю тогда принцессу выручать, я не понимаю. Оставил бы так и был бы в плюсе: у него королевство оставалось бы целым. Ну минус принцесса. Подумаешь! Она и так, и так у короля, получается, уходит в расход.       Молоденькая ведьмочка по правую руку от Вьеверри недоумевала искренне. Обсуждаемый предмет сидел, точнее, сидела тут же, в обеденной зале замка, с некоторой опаской поглядывая на своего предполагаемого пленителя. Обеденный зал в замке Тёмного мага при появлении в этом мире дракона как-то сразу стал постоянным местом встреч. Видимо, из-за размеров без преувеличения большого гостя, а так же из-за улучшенной вентиляции. Вьеверри формулой переустройства снял часть крыши для лучшей циркуляции воздуха и чтобы дракон помещался целиком. Находиться с драконом в едином замкнутом пространстве смертельно опасно — мудрый маг хорошо понимал.       Дракон действительно дышал огнём, но не по собственной воле. В этом мире он жил не очень долго, по меркам почти бесконечно живущих драконов так и вовсе всего ничего. За пределы своих миров древние ящеры выбирались редко. Многие из драконов помнили, что раньше, до появления Халлы Тальвинен, они не были ни ядовитыми, ни огнедышащими. Свободно перемещались по всем мирам Сопряжения и за его пределами. Халла Тальвинен наложила формулу ядовитости, отторжения для всего живого в наказание за помощь атлантам в её поимке и изоляции. Потому и получалось огненное дыхание: воздух, переработанный лёгкими дракона, становился отравленным и при выдохе вступал в реакцию с обычным воздухом. Вокруг драконов вне их миров воздух всегда слегка колеблется, как бывает в пустыне над раскалённым песком — вступает в реакцию с кожей дракона, образует марево, вызывает эффект эфемерности огромного ящера. Словно дракон — мираж, плод воспалённого воображения.       К счастью, самим мудрейшим такое положение вещей вреда не наносило, а вот окружающие могли существенно пострадать. Халла Тальвинен отомстила изысканно, тут не поспоришь: драконы всегда славились в известном мироздании миролюбивостью и общительностью. Формула Халлы Тальвинен заставила весь вид могучих ящеров самоизолироваться в подходящих для них мирах. Со временем Халла Тальвинен стала туманной легендой, далёкой сказкой даже для драконов, а так же выяснилось, что существуют пограничные миры, как их назвали после обнаружения, где присутствие дракона не наносило существенного ущерба. Оказалось, миры, как любые живые существа, адаптировались под условия среды обитания, в том числе и под ядовитых соседей. Так как в пограничных мирах драконы встречались несколько чаще, сама структура миров видоизменялась, подстраиваясь: появлялись горные породы всех разновидностей, почвы и даже некоторые виды растений, выдерживающие контакты с драконами за пределами драконьих миров.       Вот, например, одинокая скала, на которой удобно располагался дракон, встречая рыцарей, убедившись сначала в её, скалы, неприступности для чересчур воинственно настроенных визитёров. А то ведь полезет такой в бой, свернёт себе шею ненароком. В рыцарских доспехах свита не сразу заметит, что их рыцарь того… Да и о себе дракон позаботился: прежде чем присесть на гору впервые, внимательно осмотрел, тронул когтем, поставил сначала одну лапу, осторожно приставил вторую. Порода не оплывала, не исходила ядовитыми миазмами, не вспыхивала ярким пламенем.

***

      Именно из горной породы, добытой в одном из пограничных миров, в Порталах когда-то соорудили башню драконов, облегчив присутствие представителей вида на Большом Совете. Раньше, до возведения башни, всё время пребывания в Порталах, драконам, как каким-то несолидным колибри, приходилось зависать в воздухе на приличной высоте единственно силой могучих крыльев. Мир же, о котором идёт речь, был обнаружен относительно недавно аккурат посередине между Сопряжёнными мирами и мирами драконов. В виду расположения был отнесён в разряд перспективных по части нейтральных материалов — не мудрствуя лукаво, так называли и драконы, и жители Порталов материалы, не вступающие с драконами ни в химические реакции, ни вообще ни в какие.       Собственно, потому неподалёку поселился Вьеверри, маг земли и, понятно, знаток всевозможных грунтов, пластов, горных и не очень пород. По указанию Верховного мага организовывал добычу камня и поставку в Порталы. Дракон появился здесь по той же причине: проще всего выяснить, выдержит ли материал встречу с драконом, организовав эту самую встречу. Дракон был юн (по меркам драконов, понятно) и любознателен. Другие разумные виды, населяющие Порталы и Сопряжённые миры, закономерно привлекали молодого ящера. Вьеверри, в свою очередь, обнаружил в себе талант интересного рассказчика и собеседника. В общем, складывалась межвидовая дружба.       И всё бы хорошо, да вот только этот мир Сопряжён не был. Его жители ничего не знали ни про магию, ни про драконов, ни про Порталы. Невежественны и фанатично религиозны — наихудшее сочетание. Именно поэтому в свеженайденный мир была направлена ведьма — в помощь Вьеверри для установления контакта с местным населением. Бывало, такие задания давали магам. Чаще поисковикам, целителям или универсалам. Однако всё же на более поздних этапах, на уже подготовленной почве. Ударными же силами нанесения добра, развития передовой мысли и мышления как такового в Порталах по праву считались ведьмы.       Совсем недавно из очередной вылазки в один из городов королевства, полыхая негодованием, в замок Вьеверри возвратилась юная ведьмочка. Иногда полыхала буквально — огненная. Как её? Дракон не жаловался на память, но у людей из Испорченных миров такие странные имена… Тамара, кажется. Для дракона, в общем, и Вьеверри был довольно молод, но ведьмочка — сама юность. Кажется, её сюда направили со старших курсов ведьмовской академии для прохождения первой практики. Ну да, для заданий в Испорченных мирах Тамара ещё слишком молода. Первую практику боевые ведьмы всегда проходят в относительно безопасных мирах.       — Они меня уже в пятом городе сжигают! — визжала ведьма, прямо в обеденном зале с остервенением скидывала обгоревшие лохмотья. — Да чтоб они со всем своим миром в Прорехе сгинули! Это было моё любимое платье!       — Вот-вот. Даже непроходимо необразованным, дремучим людям этого мира сразу видна твоя истинная сущность. Невооружённым глазом.       Дракон наблюдал за горячей встречей. Вьеверри, стараясь скрыть смущение при виде обнажённого молодого тела, весьма аппетитно мягкого, пышного, где надо выпуклого, наколдовывал ведьме новое платье. Внушительно гудел, стараясь не пялиться, что, значит, где-то Тамара допускает ошибку при работе с населением. Просил не на шутку разошедшуюся девицу проявить уважение и хотя бы в присутствии дракона выбирать выражения. Ведьма в ответ визжала ещё возмущённей и громче, вплетала что-то матерное, собранное из всех посещённых ведьмой миров, однако платью радовалась. Совсем молоденькая, все эмоции на виду. А может, такая черта характера. Ведьма же.       — Чёрта с два! Знаешь, за что меня сожгли в этот раз? Я для них-де слишком красива и волосы у меня платком не покрыты! И рыжая! Декольте им чересчур глубокое, а? — тыкала обгоревшие остатки означенных частей платья прямо в нос красному от смущения магу. Дракон удивлялся: оказывается, люди тоже умеют менять окрас кожных покровов? Ведьма же продолжала:       — И только за это сразу в костёр?! Я их, видишь ли, искушаю! Так что мешает искуситься и разойтись довольными и счастливыми, ты мне объясни?! Я, может, чего-то не понимаю?! Вместо обоюдного удовольствия эти хмурые идиоты хватают меня и кидают в огонь! Язык у меня, видите ли, невоздержан, как подобает приличной женщине!       — Тут я с ними, в общем, согласен… Нет! Не до инквизиторского пламени! Остынь, ведьма! Лучше доложи, кого нашла?       На инквизиторских кострах ведьма горела не просто так. Не из-за невозможности сбежать или забавы ради. Сколько она сказала? В пяти городах? И Вьеверри, и дракон прекрасно понимали: значит, десятки спасённых из огня девушек и женщин, мужчин числом поменьше. Большая часть, конечно, ложно обвинённые: оговорённые соседями, родственниками из старой доброй алчности. По закону в королевстве доносчику на ведьму доставалась часть имущества приговорённого. Правда, доносчики частенько оказывались с носом: имущество признанных колдунами или ведьмами чаще всего сжигалось полностью. Если находилось что-то драгоценное и признавалось «не осквернённым колдовством», служители Терема оставляли найденное себе в качестве дара или пожертвования.       В любом случае, какая-то часть спасённых Тамарой действительно не без магических способностей. Эту часть, в зависимости от возраста, ведьма уже либо отправила в Сопряжение на обучение, либо оставила здесь, в этом мире. Провела инициацию, обучила пользоваться магическими силами, наводить морок, выставлять защиту вокруг мест обитания — жилищ. Рассказала, как понадёжней спрятаться, но главное: надоумила, как обучаться самостоятельно. Где черпать силы, знания. Ушлая девица уже умудрилась создать в этом мире что-то вроде начальной школы, где преподавала основы естественных наук, хотя чаще приходилось начинать с азбуки.

***

      В королевстве меж тем усиливался воцарившийся с появлением дракона переполох. Те глашатаи, что честно выполнили свой долг, оказались на высоте. В своей просьбе о помощи король отзывал помолвку принцессы со старым женихом. Так уж заведено. Теперь породнится с королем одного из самых крупных королевств в известных землях мог любой смельчак, спасший королевство из лап Тёмного мага-дракона. Глупо упускать такой шанс, вот и потянулись со всех сторон рыцари разнообразных имён и званий. И из местной знати, и из соседних королевств, нашлась даже парочка заморских.       Как будто мало было Его Величеству неприятностей в виде дракона на собственных территориях, обиженный жених, теперь уже в отставке, объявил войну королевству и лично Его Величеству. Пришлось королю менять коней прямо на переправе, заодно и перековывая в воздухе: первая партия разнообразных рыцарей, прибывших на битву с драконом, была перенаправлена на войну с соседним королевством. Дракон королём и его советниками был признан безусловным, но всё же наименьшим, второстепенным злом — в конце концов, его и не видел никто, кроме жителей пары деревень у северных границ королевства. Оно, может, его бы вообще признали плодом воображения деревенских выпивох, если бы не замок Тёмного мага и наличие среди очевидцев богослужителей — слова последних подвергать сомнениям в королевстве было не принято даже вопреки собственным глазам, здравому смыслу и жизненному опыту. Мало находилось желающих отстаивать свои позиции в пламени инквизиторского костра. В общем, маг-дракон был отложен до лучших времён. Принцесса и полкоролевства были обещаны победителю отставленного жениха.       Принцессе при любом раскладе, как совершенно верно несколько позже высказалась практикантка-ведьма, по-прежнему доставалась незавидная участь разменной монеты. Однако для этого мира подобное было нормой, никто и не придавал особого значения. Кроме разве мальчишки-конюха, у которого появился призрачный шанс хотя бы подойти к принцессе поближе. У помощника конюха к принцессе была настоящая любовь с первого взгляда. И со второго. И со всех последующих. Даже плети Рафа не испугали — после той порки он гораздо сильнее переживал за принцессу, чем нанесённые ему побои и унижение. А ну как её тоже пороли или ещё как-то наказывали? Приёмный отец отверг опасения, однако высказал новые:       — Нет, пороть особу королевской крови не будут. Но ежели ты к ней ещё разок подкатишь, её запрут во-он в той башне, видишь? И просидит она там до тех пор, пока за ней не явится жених. Старый или из новых. Победитель, значит.       — А она его любит? Ну, старого? А новый? Если ей не понравится новый? Тогда как?       — Совсем дурак? Тебя ж по голове вроде не били. Любит, ха! Да она его живьём даже не видела. Помнишь страшилище на той картине, что привозили семь полных лун тому? Вот это он.       — Да он же старый!       — И что? Такая уж её принцессья доля.       Тогда, ещё до появления дракона, Раф решил обязательно спасти принцессу от уготованной ей доли, но никак не мог придумать, как. Приближался праздник совершеннолетия Её Высочества, а вместе с праздником приближался и брак, однако юноша так и не придумал план спасения возлюбленной. Да и не был уверен в необходимости. А вдруг её всё устраивает? Хорош же он будет. Пока размышлял да раздумывал, принцессу похитил дракон — весть об этом однажды ранним утром мгновенно облетела весь замок. Сомнений в виновности мага-дракона ни у кого не возникло — кому б ещё такое в голову пришло? Юноша всё же слегка усомнился: если принцессу похитил дракон, куда же тогда пропал лучший скакун конюшен Его Величества?

***

      За вопросы Рафу с детства прилетало чаще всего. Да и вообще мальчишка был странным, по меркам жителей королевства: слишком высоким для своего возраста и положения — простой люд жил впроголодь, работал тяжело, поэтому и крестьяне, и рабочие в городах обычно были низкорослыми, коренастыми. Может, и не поэтому, конечно. Парень неплохо разбирался в породах лошадей. В людях — не очень. Однако был наблюдателен и смышлён, что тоже особо не поощрялось. Сыну и помощнику конюха, как и любой прислуге, полагалось выполнять свои обязанности и знать своё место. Большего от него не требовалось.       Раф же изучал и наблюдал. Одно из его наблюдений, например: люди в королевстве внешне сильно различались. Простолюдины, как он и его отец, смуглокожие, коренастые, похожи на рабочих кляч или тягловых лошадей. Аристократы же, начиная от герцогов и князей, высокие, стройные, навроде чистокровных скакунов. Руки чистые. Волосы всё больше светлые. Что до красоты и состояния здоровья… Раф не знал словосочетания «близкородственное скрещивание», но, на примере тех же лошадей, точно знал, что долго делать так нельзя. Вырождается порода.       Существовал и переходный класс: те из простолюдинов, что выбились в рыцари, зажиточные крестьяне и купцы, купившие брак с дочерью обнищавших аристократов — тут наблюдалось смешение кровей и пород, встречались разнообразные варианты. Сам Раф — ни туда, ни сюда. Безродный, но высокий и тонкий, как аристократ какой. Мягкие волосы до плеч непривычного оттенка — цвета спелой ржи на закате солнца. Да и кожа… Светлая, летом покрывается золотистым загаром, совсем не похожим на коричнево-красный крестьянского или ремесленного люда. Глаза большие, густо опушённые ресницами. Нос не по всему лицу грубой картошкой — острый, прямой, с тонкими ноздрями-крыльями. Раф весь будто устремлён ввысь, как тонкая Девичья башня в королевском замке. Отец как-то окинул взглядом названого сына — Рафу выпала оказия держать стремя заезжему герцогу — стремянной герцога повредился на охоте. И, хоть мальчишка, как положено, согнул спину почти вдвое, с принятым в королевстве подобострастием склонил голову и смотрел больше в землю, герцог на его фоне выглядел простолюдином, в пух и прах расфуфыренным, разряженным в одежды верховной знати. Будто королевский шут поменялся с сыном герцога одеждой и теперь сын герцога держал стремя, а шут, кряхтя и отдуваясь, ломая комедию, карабкался на коня.       Герцог тогда сел на жеребца и покинул королевский двор, ничего не заметив, а Раф получил от отца очередную обучающую затрещину за вопрос «почему?» на наказ:       — Не подходи к стремени. Меня зови или Лыку кривого, понял? Мал ты ещё благородным прислуживать.       Отец потом долго ворчал в присущей ему манере. Из ворчания Раф понял, что выглядит чересчур благородно. Высшая аристократия не выдерживает сравнения. Не иначе он внебрачный сын какого-то благородного, у которого:       — В штанах свербело.       Потому, видать, его и выперли из дома. Тайна происхождения Рафа была тайной и для него. Большей частью. Он был слишком маленьким, поэтому помнил лишь обрывочно: тёплые ласковые женские руки, перепуганные глаза, мягкие губы на виске, шёпот в самое ухо:       — Беги! Беги как только можешь быстро и долго, слышишь? Беги и всегда помни: прячь свои уши, никому не показывай. Мама любит тебя, слышишь? Беги!       Помнил грохот за дверью, скрежет ломающегося под напором извне запора. Как мама его выпустила, вытолкала лихорадочно и закрыла за спиной заднюю дверь. Помнил, как было страшно бежать между тёмных дворов, по тёмным улицам. Помнил свист и крики за спиной:       — Ведьма! На костёр ведьму! Прислужница дьявола! Сжечь её! Ищите дьявольское отродье! Куда спрятала ублюдка дьявола, ведьма?       Шум и свист, пляски вокруг костров в ночь цветения папоротника с тех пор для него навсегда напоминание об ужасе той ночи. Ещё он помнил, как выбежал за пределы известного ему мира — их небольшого городишки. Как долго бежал по дороге, потом испугался топота копыт за спиной и спрятался в придорожной яме. Там же уснул. Проснулся и снова побежал. Не по дороге — через поле. Как его нашли и привезли в столицу, уже не помнил. Он умирал от холода и истощения. Конюх конюшен Его Величества его выходил, вылечил, да оставил у себя, учеником и приёмным сыном — своих детей у конюха не было.       Из счастливого в прошлой жизни мальчонка помнил лишь имя. Когда достаточно окреп для поддержания беседы, на вопрос:       — Звать-то как? Помнишь али тож запамятовал?       Ответил бесхитростно и получил первую затрещину.       — Ишь ты! Ещё кому скажешь — уши отрежу, понял? Ты — приблудыш, наверняка сын подзаборной суки. Рафом будешь.       Пока мальчишка испуганно жался в угол, конюх угрюмо, скупословно объяснил, словно разговаривал сам с собой:       — Да пусть он и благородный какой! Нашли в канаве, еле живого. Значит, гнались. Значит, убёг. От хорошей жизни не бегут. А раз беглец, то и выпячивать ни к чему. Рафаэль он, вишь! Ты — принц, что ли, чтобы такое имя носить? Шельмец подзаборный!       Так и повелось. Позже мальчишка понял, что означали затрещины конюха. Не злость, не унижение — обучение. Своеобразная забота и попытка уберечь. Не обидно, почти не больно. Таким образом конюх доводил до сведения, что можно, что нельзя говорить, как себя вести. Заострял внимание. Имена простолюдинов отличались от имён благородных господ. Состояли зачастую из одного слога, реже — двух. Чтоб сподручней было, как свистнуть собаку. Сам конюх носил имя Сыч.       Поначалу затрещины сыпались, как из рога изобилия. За чтение найденного на пьяном глашатае свитка с королевским приказом:       — Ишь, расселся посреди двора и читает. Да что ты там понимаешь? Грамоте разумеют благородные господа и священнослужители. Не положено! Марш домой!       Несколькими днями позже, под старой рубашкой конюха, что служила мальчишке подушкой: набита соломой, наживо сшита по вороту и полкам, рукава завязаны, — Раф нащупал несколько книжек. Ну как нащупал? Голову об них чуть не разбил. Разных: от совсем детских, больше с картинками, в пару листов, тех же свитков с указами или списками, до сложно переплетённого «Уложения о наказаниях», «Эпоса о походах Веллариона Могучего» и нескольких рыцарских романов. Раф от счастья забылся и спросил отца, где он раздобыл всё это богатство. Заработал новую затрещину и поучение:       — На людях не читай. Не хватало, чтобы видели, какой растёт бездельник.       Несмотря на внешнюю тонкость, даже изящество, мальчишка рос ловким и сильным. Трудно вырасти немощным, занимаясь тяжёлым физическим трудом, не вылезая из седла. Отец не мог нарадоваться на такую подмогу на старости лет. Учил всему, что знал сам. Многое в Рафе настораживало старика, конечно: странная внешность, знание грамоты, бесконечные вопросы, почему всё так, а не по-другому. Однако рос пацан толковым — действительно, отцу подмога.       — И что там зашифровано, в этих твоих закорючках?       После тяжёлого дня на конюшне, тихим летним вечером, Сыч присаживался рядом с парнишкой, ворошил светлые волосы. С удивлением заглядывал в заполненную мелкими чёрными значками книгу. Раф вёл по странице пальцем, и из непонятных старому конюху строчек мальчишеским ломким голосом вырастали приключения неведомого рыцаря в невиданных землях.       — Вот это всё тут написано? — корявый от трудной работы палец тыкал в страницу книги. Раф кивал, довольный, что отцу понравилось. Сыч удивлялся:       — Ну надо же! Ты прямо чернокнижник, — из уст конюха ругательное, в общем-то, слово не звучало ругательством. — Кто читать учил?       — Мама.       — Ведьма, значит. Или из благородных всё же. Ты особо не болтай, понял?       Снова затрещина. Раф уже понимал к тому времени. Повезло ему — вот что он усвоил прочно. Дважды в маленькой его жизни: не попасть на костёр вместе с матерью, и оказаться найденным именно Сычом. Другой бы уж сдал мальчишку давно, может, сразу, как нашёл. Слишком уж странный. Уши вот, например. Раф не давал себя стричь, уши всё время прятал под волосами, под шапкой. Не позволял до головы дотрагиваться. Однако трудно не заметить, когда живёшь бок о бок в небольшой каморке при конюшне. Удлинённые, заострённые, словно и не совсем человеческие. Конюх, конечно, порол мальчишку время от времени — для порядку, как положено — но, в общем, человек был не злой, скорее наоборот. Что ждёт пацанёнка, если конюх кому-то о его ушах расскажет, прекрасно понимал. Потому помалкивал. Мало ли какие уши бывают? Конюх и сам мыслил довольно крамольно. Лишь бы человек был хороший, так Сыч считал, а уж какие у него уши — вопрос десятый.