Необратимый процесс

Мейстеры не рекомендуют Эймонду вставать, а ходить разрешают только на небольшие расстояния и в сопровождении королевских стражников. Тем не менее, вопреки характеру, кажущемуся более чем покладистым, обещанию «быть послушным мальчиком» и здравому смыслу, он нарушает запрет в тот же день, когда получает его. Короткая прогулка от постели до окна требует унизительно большого количества усилий – ожидаемо, но от того не менее жалко. Эймонд достаточно умен, чтобы к этому моменту понять, что «просто» ему не будет уже никогда и ни при каких обстоятельствах, но это все равно больно бьет по самооценке. Между пунктом а и пунктом б жалкие семь шагов, которые с легкостью преодолеет едва научившийся ходить младенец. Эймонд считает каждый. Первый, второй, третий-пронзительный визг нечаянно задетого комода, услышав который, юный нарушитель съеживается и застывает, боясь, что на шум кто-то придет. Четвертый, пятый-расплывчатые контуры расписных витражей убегают из-под пальцев, хватающих воздух- значит, неправильно рассчитал расстояние. Шестой-комната заваливается влево. Седьмой-долгожданный холод стекла мягко кусает ладони. Тяжело дыша, Эймонд распахивает створки, и щуря слезящийся глаз, вглядывается в восходящее над горизонтом розовое пятно, коронованное яркими алыми лучами, которым он с блаженным вздохом подставляет измученное серое лицо. Он так давно не видел солнца… Ежесекундно меняющие очертания облака в легком танце проносятся мимо, убегая от нестерпимого жара или быть может стыдясь его, Эймонда чрезмерно любопытного взгляда, за который на секунду он почти чувствует себя виноватым. Повинуясь порыву, он переводит взгляд вниз- туда, где в кружеве неверного света просыпается город. Если напрячься, можно представить снующих по корявым улочкам людей: заспанные бледные тени, с молчаливой сосредоточенной обреченностью направляющиеся по ежедневным делам. Эймонд выглядел бы среди них как свой. По крайней мере там… В городе много больных людей, еще больше калек и нищенствующих солдат – никто бы даже не посмотрел в сторону Эймонда. Ему хотелось бы этого - не выделяться, быть частью нормы, а не несчастливым исключением. Хоть на мгновение стать свободным…выбраться из плена ненавистных стен, равнодушно наблюдающих за его страданиями. Эймонд чувствует, как сердце подскакивает к горлу и глухо бьется под кадыком. Идея, неподобающая и странная идея медленно набухает в голове. Он опирается на дрожащие руки и с трудом подтягивается, затаскивая на подоконник тряпичное непослушное тело, затем осторожно встает, всем своим существом тянясь за внезапным желанием оттолкнуться ногами от молчаливого камня и взлететь. Он не умеет летать. Это морок, навеянный дурманящими лекарствами? Больное дитя так и не оправившегося от бреда сознания? Знак свыше? Если он прыгнет, то разобьется- Эймонд знает и понимает это, но новая отчаянная нужда вопреки всякой логике продолжает жаром пульсировать в странно тесной груди. Из самой глубины души, там, где он постоянно ощущает чье-то присутствие, и где мысли будто бы принадлежат не только ему, звучит странный зов. Настойчивый тихий звук, ритмично пульсирующий в ушах, поет об абсолютной свободе, что он сможет достичь, стоит ему только осмелиться…послушаться… Эймонда накрывает тень ни с чем не сравнимой, почти нечеловеческой тоски. По чему он тоскует? В мыслях, мутных и медленных, всплывает как он оседлал Вхагар… Это она зовет его? Ему бы хотелось, чтобы она его позвала. Зов нарастает, становится громче и ниже. Перед глазами мелькает кутающееся в дымку тумана темно-голубое небо, поддернутое сребристым светом новорожденной робкой луны. Эймонд вздрагивает, по коже ползут мурашки, воскрешая чувство как холод танцевал по лицу и спине, а ветер когтями цеплялся за волосы и одежду, стремясь скинуть на землю спесивца, дерзнувшего нарушить предписанные природой законы. Он вспоминает пару внимательно следивших за малейшим движением стеклянных глаз, таивших на дне вертикального зрачка древнюю, как сам мир угрозу. Он до сих пор порой чувствует на себе их взгляд. Вспоминает подобный рокоту первородной бури полный злобы и отчаянья гортанный рык, что вторил слабым невнятным всхлипам, что он издавал, валяясь в грязи. Он до сих пор порой слышит его. Говорят, будто связь Таргариенов с драконами крепка настолько, что они и сами больше драконы, чем люди…У него раньше не было шанса оценить правдивость высказывания. Но теперь…теперь есть. Она выбрала его. Она ждет его. Она зовет его и стоит ему откликнуться на зов, унесет его в небо. Пришедшие для утреннего осмотра мейстеры застают его стоящим на окне в глубоком раздумье, и, ругаясь и причитая, насильно стаскивают его оттуда, за ручку доводя до постели. Эймонд не возражает- он вообще очень редко позволяет себе возражать старшим, тем более провинившись- и покорно семенит следом. Если чтобы взлететь ему нужно слушаться сумасшедших стариков, то так тому быть. В конце концов, мама всегда говорила, что он удивительно терпеливый ребенок.