Одна кровь

      Торп стал показывать мне окрестности, при этом не переставая что-то рассказывал и спрашивал, а я, слушая его вполуха, разглядывала деревья и небо. Здание школы меня не особо интересовало.       Мы все дальше и дальше уходили в лес, и мой взгляд то и дело цеплялся за мелькающий между толстыми стволами силуэт. Опять он… — Куда ты все время смотришь? — видно, заметив мою незаинтересованность в разговоре, спросил Ксавьер. — Да так, мерещится всякое… — отмахнулась я, кидая гневный взгляд в сторону вновь мелькнувшей тени. — Твои способности, да? — проницательный. — Что-то типа, — художник остановился, глядя на меня сверху-вниз, точно пытаясь пронзить своим взглядом. — И в чем они заключаются? — я вскинула бровь, складывая руки на груди. — Вижу то, чего не видят другие, — фраза заученной скороговоркой сорвалась с губ. — А именно? — Мертвых.       Повисло неловкое и довольно длительное молчание. Мы двинулись дальше, вскоре выходя на полянку, окруженную стеной деревьев, в центре которой стояла чуть покосившаяся хибарка. Синие дощатые стены, широкие двустворчатые двери, внешний вид навевал не самые веселые мысли. — Где мы? — Это что-то вроде моей мастерской, — Торп повел плечом, сильнее кутаясь в пальто. — Раз уж ты сказала про свою способность, то и мне следует продемонстрировать свою.       Щелкнул замок. Дверные петли тихо скрипнули от слабого толчка. Внутри оказалось достаточно уютно и даже почти тепло. Несмотря на февральскую непогоду, полы и стены сарайчика оставались сухими изнутри. Основным источником света служила небольшая лампа, висящая в центре помещения. Всюду стояли мольберты, некоторые из которых были занавешены, от обилия картин и набросков, выполненных в самых разных техниках, разбегались глаза. — Неплохо тут, да? — протянул развалившийся в кресле полупрозрачный мужчина, закидывая ногу на ногу и поправляя короткие, вьющиеся рыжие волосы. Его серые глазки, похожие на рыбьи, довольно блеснули из-под широких, но редких бровей. Получив от меня еще один раздраженный взгляд, он осекся, принимая менее вальяжную позу и шмыгая широким носом. — Что? Мне и так всегда холодно, а тут еще и на улице такая противная погода. И вообще, чего вдруг ты перестала со мной разговаривать?       Этот рыжий надоеда преследует меня с самого моего детства. Я не знаю, кем он был до своей смерти, но после стал главной занозой в моей заднице. — А-а-а, я понял… Он тебе понравился, и ты не хочешь портить впечатление, — протянул он, кивая в сторону зеленоглазого, что слегка увлекся передвиганием мольбертов. Я недовольно фыркнула, хмуря брови. — Что? Он вполне себе даже ничего. — Заткнись, Рори, — сорвалось с губ против моей воли. Ксавьер обернулся, глядя на меня недоуменно, а после на худом лице отобразилось понимание. Он хохотнул в кулак, отчего-то слегка зардевшись. — Прости, — заметив мой недовольный взгляд, протянул художник. — Больше не буду. — Ты хотел что-то показать, разве нет? — зеленые глаза блеснули странной радостью, детской, несколько наивной. Точно у ребенка спросили про любимую игрушку.       Кивнув, он стянул ткань с стоящего рядом мольберта, обнажая спрятанную под ней картину. Углем нарисованная птица. Ворон, если точнее, сидящий на чьем-то надгробии. Довольно мрачно. Люблю такое. Вытянув в сторону картины руку, Торп прикрыл глаза, даже не пытаясь скрыть улыбку, и пернатый чуть склонив голову, моргнул, глядя так смышлено и пронзительно своим глазом-бусинкой. Перья на загривке вздыбились, казалось, ещё чуть-чуть, и, вспорхнув крыльями, гордое животное улетит по своим делам, но, нет. Все закончилось так же внезапно, как и началось. Вернувшись в прежнюю позу, ворон застыл, как и положено нарисованной птице. — А он мастак, — протянул удивленный Рори, почесывая рыжий затылок широченной ладонью. — Как тебе? — парень прикусил губу и скрестил руки на груди, видимо, ожидая похвалы или критики. Его глаза ярко горели зеленью, пальцы нетерпеливо отбивали ритм по плечам, и в целом вся его высокая фигура прямо-таки выражала нетерпение. — Необычно, — поведя плечом, ответила я. Рори хлопнул пару раз веками, прежде чем недоуменно выдать: — Необычно? Это всё, что ты на это скажешь? Девочка моя, да ты… — Точно, — перебил возмущения рыжего тяжелый вздох. — Я и позабыть успел, что вы с Уэнсдей родственники, — художник невесело усмехнулся, крепче сжимая руки на груди. — Это не значит, что картина плохая или твои способности никчемны, — фыркнула я, повторяя его позу. — Или ты ожидал тонну фальшивых восторгов? Тебе бы польстило притворство?       Встретив недоуменный взгляд зеленых глаз, я лишь дернула щекой. — Нет, — едва слышно выдохнул Ксавьер, опуская руки в карманы брюк.       И снова молчание. Тугое, как патока, немного давящее и неудобное. Лишь Рори нетерпеливо ерзал на стуле, прося, чтобы на него обратили внимание. За стенами мастерской раздался громкий грохот, а после мелкой картечью застучал дождь. А мы все также стояли молча. — Наверное, вам бы пойти в общежитие, — неуверенно протянул рыжий, вставая и подходя к двери. Его голова исчезла за створкой, а после вновь появилась. — Там прямо-таки ливень. Без зонта вы не дойдете. — Нам пора, — повторяя слова призрака, выдохнула я. — У тебя случайно зонта тут нет? — мой взгляд скользнул по помещению, внимательно выискивая нужный предмет. Куча картин, художественный инвентарь, велосипед, прислоненный к стене. — Боюсь, нет, он у меня в спальне, — обреченно мотая головой, выдохнул Ксавьер. — Придется топать так. — Надеюсь, мы доберемся, а не завязнем в грязи где-нибудь на полпути… — Или мы можем пока отсидеться тут, подождать пока дождь поутихнет хотя бы чуть-чуть, а после пойти в общежитие. М? — кивая в сторону немного просиженного дивана, предложил Торп, и сам, не дожидаясь ответа, завалился на одну часть, зарываясь рукой в волосы. — Ладно, будь по-твоему, — мягкая ткань чуть прогнулась под моим весом, сжались пружины в обивке. На удивление, было удобно. — Так, этот твой невидимый друг-мертвец, с которым ты говоришь… — начал парень, складывая руки в замок и закидывая за шею. — Он тут все еще, да? — Ну, а куда бы он делся? — хмыкнула я, хмуро зыркнув на мужчину, что вновь сидел на стуле за мольбертом. Его полупрозрачные губы растянулись в широкой щербатой улыбке. — Его зовут Рори. — И как вы… познакомились? Если так можно выразиться… — Не знаю, честно. Вернее, не помню. Он с самого детства за мной увивается. Мама не в курсе. Раньше она считала, что у меня просто бурная фантазия, и я придумываю себе воображаемых друзей, а после мне пришлось научиться держать язык за зубами и следить, что я говорю и при ком, — мой «друг-мертвец», как окрестил его Торп, сидел и усмехался, глядя то на меня, то на художника. — То есть, ты с самого младенчества общаешься с покойниками? — Ксавьер уставился на меня так, будто сам увидел призрака. — Да, а что? — для меня это было настолько привычно, что я даже не задумывалась. Смерть и усопшие давно стали частью моей повседневности и никогда, честно говоря, особо не пугали меня. — Точно чокнутая семейка, — хохотнул Торп, но тут же выставил руки в примирительном жесте. — В хорошем смысле. — Я знаю. Ты не первый, кто говорит мне такое.       Мы болтали о чем-то неважном, точно знакомы давно, хотя на деле лишь узнавали друг друга. Не знаю, почему, но он казался не таким уж отвратным, в отличие от большинства в этой академии.       Дождь за стенами, казалось, и не собирался утихать. То и дело раздавался гром, и, наверняка, свинцовое полотно неба часто пересекали трещины молний. Выл ветер, шумя ветками деревьев, и стены маленькой мастерской едва стояли на месте. Скрипела крыша. И царившая вокруг атмосфера казалось до необычайного уютной, знакомой. В какой-то момент в голове даже пронеслась шальная мысль: «Хорошо, что мать отослала меня сюда.» Но лишь на мгновение, так как я тут же ее отбросила, вспоминая, что это не курорт, тут куча подростков, что только и ждут твоей ошибки, чтобы втоптать тебя в грязь и насмехаться, и учителей, которым доставляет удовольствие причинение моральных страданий своим подопечным. — О чем задумалась? — толкая меня в плечо и улыбаясь, протянул Ксавьер. — Да так, о своем, — Рори тоже что-то притих, глубокомысленно уставившись в покрытую потрескавшейся синей краской дощатую стену. — Кстати, мне вот интересно… Ты и Аддамс… — лицо парня на секунду перекосило, точно от боли. — В каких вы отношениях? — Почему спрашиваешь? — буркнул он, вновь скрещивая руки на груди, стараясь закрыться от неудобной темы. — Интересно. И еще жаль тебя, если ты испытываешь к ней что-то… — недовольство на лице Ксавьера сменилось смятением и непониманием. — А теперь объясни, — фыркнул он, прикусывая губу. — Уэнсдей… Она не очень-то заинтересована в романтике. Ну, то есть, ты может быть ей тоже нравишься, но отношения с ней… Не думаю, что ты будешь счастлив, оказываясь постоянно неудел, ведь для нее всегда на первом месте будут личные интересы, — кажется, я задела действительно болезненную тему. Нахмурив густые брови, парень смотрел на меня сверху-вниз потухшими кленово-зелеными глазами. — Надеюсь, я ошибаюсь, правда, однако… — Знаешь, на каникулах я часто писал ей, — пауза. Тяжело сглотнув, парень продолжил. — Она практически не отвечала… Я списывал это на ее неумение обращаться с телефоном, сильную занятость или усталость… Да на что угодно. Мне хотелось и хочется верить, что… Что у меня есть шанс, наверное… Не знаю, — он мотнул головой, откидываясь на спинку, закрывая глаза и шумно выдыхая. — И зачем я все это рассказываю… — Выговориться никогда не помешает. А сплетничать я терпеть не могу, можешь не переживать на этот счет.       Невесело усмехнувшись, Торп благодарно глянул на меня, лишь на секунду оторвав макушку от стены, чтобы после вновь с глухим стуком головой о стену вернуться в обратное положение. И мы снова сидели молча. Рори вертелся на стуле, ковыряя носком своих призрачных ботинок полы, Ксавьер закрыв глаза сидел, дыша размеренно и медленно, будто спал, я же, как обычно, просто разглядывая все, что было вокруг. Дождь постепенно затихал, будто все это время он подслушивал, а теперь, наслушавшись вдоволь, решил отпустить нас. От такой мысли стало смешно. — Наверное, можно идти, — вставая с насиженного места и поправляя пальто, протянула я, прежде чем приоткрыть дверь. В лицо тут же ударил свежий сырой ветерок. С тусклой бездны небес все ещё срывались дождевые капли, но уже гораздо реже и меньше, чем раньше. В воздухе витал запах прелой листвы, подтаявший тут и там снег грязными серыми кучами бросался в глаза, рыхлая земля окончательно превратилась в грязь, и казалось, стоит лишь ступить, как тут же по пояс увязнешь. — Да, можно, — я и не заметила, как Ксавьер подошёл, остановившись почти вплотную за моей спиной. — И стоит поторопиться, скоро начнёт смеркаться.       Мы вышли из мастерской, и Торп запер её на ключ. Грязь под ногами противно хлюпала, подошвы утопали в ней, точно в зыбучих песках. От мороси и редких дождевых капель пробирало мурашками, из-за влажности волосы парня стали ещё более волнистыми и непослушными. На пиджаке оставались темные пятнышки, стоило какой-нибудь шаловливой капле стукнуться о плечо или руку.       Всю дорогу до общежития мы шли молча, лишь иногда переглядываясь. Рори покинул нас, фыркнув что-то про сырость, камины и медлительность, я не то чтобы слушала. Деревья потемнели от влаги, и теперь кора их была почти черная, морщинистая и грубая, но теплая. Остатки снега под ногами, смешиваясь с вымокшей землёй, превращались в грязное месиво, совершенно теряя свою белизну. Совсем по-весеннему.       Когда мы добрались в общежитии до развилки, перед тем, как направиться в разные части здания, Ксавьер остановился, глядя на меня странным долгим взглядом, при этом совершенно молча. По его лицу скользили попавшие всё-таки капельки дождя, волосы кое-где промокли, а глаза светились каким-то скрытым весельем. — Увидимся завтра, — наконец выдохнул он, и ушел, не дождавшись ответного прощания. Пожав плечами, я направилась в свою комнату, насвистывая под нос незамысловатый мотив.