Одна кровь

      Утро выдалось… Странным. Было еще сумрачно, когда я проснулась. Солнце, видимо, только-только стало заниматься, еще не задевая своими лучами окна в мою комнату. Было тепло. И уютно. Чьи-то руки обвивали мою талию, а горячее дыхание щекотало загривок. Внезапное осознание прошибло током, заставив в момент вскочить, о чем я тут же пожалела. В голову ударило, будто молотком, в глазах потемнело, а грудь сдавило приступом кашля. Ксавьер тут же поднялся следом, принимая сидячее положение и кладя ладонь мне на спину, чуть сжимая мое плечо. — Ты чего так резко? — его голос звучал непривычно хрипло и низко после сна, и на секунду мне показалось, что в нем сквозит неприкрытое волнение. — Как себя чувствуешь? — Какого черта ты…? — от возмущения я не могла и двух слов толком связать. Ксавьер же лишь сидел и странно улыбался. Его рубашка была помята, три пуговицы с верху — расстегнуты, а пиджак каким-то волшебным образом оказался на спинке стула вместе с галстуком. Светло-каштановые волосы были взлохмачены и напоминали скорее гнездо. На худощавом лице остались следы от подушки, а зелень глаз казалась еще прозрачней и светлей. — Ленор? — он поводил ладонью перед моим лицом, выводя меня из транса. — Ты чего зависла? — Ничего, — буркнула я, отводя глаза и прижимая ладонь к щеке. — Ты разве не должен собираться на уроки? — Во-первых, сейчас… — сверкнул экран телефона. — Пять часов утра… А во-вторых, сегодня суббота. — Просто отлично… — тяжело вздохнув, я завалилась обратно, натягивая одеяло по самые уши. — Тогда иди в свою комнату, спи там! — Мерь, — проигнорировав мои возмущения, улыбнулся Торп, протягивая мне градусник. Захотелось вставить его куда-нибудь ему поглубже, но вместо этого я послушно сунула термометр под руку, недовольно сопя и кидая на парня раздраженные взгляды, ожидая, что он сам поймет и уйдет. Не уходил… Через пару минут градусник противно запищал. — 37.6, — пихая маленькое устройство в руки художнику, буркнула я. Тот удовлетворенно кинвул, покидая кровать, но не чтобы оставить меня в покое, а лишь для того, чтобы набрать воды, достать таблетки и протянуть все это мне. — Пей и ложись дальше спать, — и снова улегся под одеяло, спиной ко мне. Не прекращая возмущенно ругаться себе под нос, я закинула все пилюли и проглотила их в два больших глотка. Во рту появился паршивый горький привкус. — Ну и дрянь… — Лечение вкусным не бывает, — повел плечом парень, не отрывая голову от моей подушки. С тихим стуком поставив чашку на стол, я цокнула языком, падая на матрас и скрещивая руки на груди. — Я и не просила меня лечить. — И как бы ты сама лечилась, м? Без лекарств… — И всяких художников в моей кровати, — я невольно зарделась от того, насколько двусмысленно прозвучала эта фраза. Ксавьер, видимо, тоже заметил это, весело хмыкнув в подушку. — Зато будет тебе уроком — не стоит шататься по кладбищам в одной пижаме, ночью, в феврале, — он повыше натянул сброшенное мною ранее одеяло, укрывая тем самым нас обоих и повернулся ко мне лицом. — А теперь спи, Светлячок. — Светлячок?! — на мое негодование парень лишь разразился тихим смехом. — А что? Ты же любишь насекомых, — он, не отрываясь от кровати, поднял руку и махнул куда-то в сторону стола, на котором стояла банка с полумертвыми мухами. Да уж… Стоило ли ему говорить о террариуме с тарантулами, что стоял в шкафу? Нет, это правда, мне нравятся насекомые, в особенности мухи и сверчки, нравятся пауки и скорпионы… Но все равно, называть меня так он не мог. Мы не были настолько близки, чтобы давать прозвища друг другу. — К тому же, ты вполне походишь на светлячка. Но только не когда ворчишь или строишь злобное лицо. В такие моменты ты скорее напоминаешь саранчу, — Ксавьер сделал вид, что задумался, но тут же охнул, получив неслабый тычок в ребра. — Ауч! — Замолкни, Торп. Сам же велел мне спать, а теперь демагогию разводишь! — и он действительно замолчал, но взгляда от меня не отвел, наоборот, уставился пристально так, немигая, будто пытался загипнотизировать. Его зеленые глаза мрачно блестели в полумраке, пряди непослушных волос спадали на лицо, обрамляя впалые щеки, приоткрытые покусанные губы отчего-то притягивали взгляд, и в тот момент Ксавьера можно было бы даже назвать привлекательным… Но, быстро одернув себя, я легонько стукнула парня по лбу, из-за чего тот потерял фокус и все-таки опустил взгляд. — Сладких кошмаров, — буркнула я, поворачиваясь к нему спиной.       И уже в полудреме, будучи одной ногой в царстве Морфея, я почувствовала, как его руки обвивают мою талию, притягивая ближе, прижимая к худощавому теплому телу. Было это сделано неосознанно, во сне, или целенаправленно — не знаю. Но сил возмущаться, ровно как и желания, не было. Так мы и уснули. Опять.

***

      Второе пробуждение вышло лучше. Я, открыв глаза, спокойно перевернулась на спину, уставив взгляд в потолок сквозь танец блестящих в солнечных лучах пылинок. Белая, потрескавшаяся штукатурка. В углу трещины складывались в рисунок змеи, ползущей по своим делам, а в центре узор был похож на маску и колпак, вроде тех, что изображают у арлекина.       Ксавьер спал, уткнувшись носом мне в плечо и тихо сопя. Его теплое дыхание приятной волной разливалось по моей коже. Его руки, обвив мою талию, были сплетены в замок, а ноги лежали поверх моих ног. Во сне это не особо ощущалось, а вот после вызывало некую неловкость. Хотя спящим Торп мне всё же нравился больше. И будить его мне не хотелось. По ряду причин.       Было тихо. За окном слышались чьи-то крики, кажется кто-то о чем-то спорил. Солнце, попадая в комнату через витражное стекло, играло лучиками на стенах и рабочем столе. Там же, в банке, закрытой марлей, жужжали едва живые мухи, стрекоча крылышками, ударяясь о прозрачные толстые стенки и падая с тихим стуком на дно, чтобы после вновь взлететь. Из-за Торпа в прохладном воздухе витал запах краски, крепкого чая и чего-то хвойного. Его запах… Им пропахли мои простыни и одеяло, подушка, к слову одна-единственная, на которой мы спали вдвоем, казалось, даже от обивки кресла исходил этот въедливый, ненавязчивый аромат. Или может мне чудилось это с непривычки. Обычно все мои вещи пахли кофе, едва различимо метаналем, миндалем. Довольно странное и неприятное сочетание? Возможно. Но знакомое мне, привычное настолько, что я уже и не замечала его. А вот свежий, сладковатый запах, такой новый для меня, заметный на фоне прочих ароматов в комнате… Он цеплял. Он был приятным.       Размышляя об этом, я, кажется, слегка увлеклась и упустила момент пробуждения Ксавьера. А тот, проснувшись, чуть отстранился и стал совершенно беззастенчиво разглядывать меня. — Проснулся, — хмыкнула я, отвлекаясь от своих мыслей и чуть поворачивая голову к парню. На его лице играла легкая улыбка, щеки чуть зарделись, а под глазами синели едва заметные синяки. Он был слишком близко. Настолько, что я могла без труда разглядеть все неровности его кожи, маленькие шрамы или высыпания, ниточки капилляров в белках глаз, трещинки на губах. Было какое-то ощущение неправильности во всем происходящем. Но, кажется, чувствовала это только я. — И тебе доброе утро, Ленор. Ты кажешься здоровее. — Значит ли это, что ты сейчас пойдешь к себе и больше не будешь стягивать с меня ночью одеяло, — я ожидала что он обидится, но в ответ услышала лишь тихий хриплый смех. — Я сказала что-то смешное? — Нет, прости. Просто то, как ты пытаешься скрыть смущение… Это забавно, — он улыбнулся шире, ладонью убирая с лица волосы, пропуская их, как сквозь гребень, через пальцы. — Если бы ты действительно хотела, чтобы я ушел, выставила бы меня за дверь сразу же, разве нет?       Ответить мне было нечего. Да и не похоже, чтобы он ждал ответ. Встав с постели и оправив мятую рубашку, Ксавьер стал одеваться, совершенно не замечая меня или мой взгляд, скользящий по его худой фигуре. А после, обувшись и приведя себя в относительный порядок, он вновь протянул мне градусник. — 37.3, — хмыкнула я, когда пропищал термометр, и безо всяких на этот раз возражений приняла таблетки. Спорить или возмущаться расхотелось. — Как себя чувствуешь? — парень подвинул стул ближе к кровати и сел, уткнув локти в колени и вперив в них подбородок. — Голова болит? Горло? — Немного, — мы пересеклись взглядами. Это было странно. Какая-то неловкость, которой не было прежде, повисла в воздухе. — Думаю, завтра-послезавтра ты поправишься окончательно, — несколько криво улыбнулся Ксавьер, чуть наклонив голову. Я попыталась улыбнуться в ответ, но вышло что-то, напоминающее скорее лицевую судорогу, судя по тому, как прыснул со смеху парень. — Что ж, раз ты уже в порядке, то я пойду, наверное… Но ты от лечения не отлынивай, я еще зайду, — он пригрозил мне пальцем, нагнав на себя суровый вид, а после вновь рассмеялся.       Художник встал, вернул на место стул, неспеша собрал свои вещи, на ходу диктуя мне какие лекарства и как принимать, а после, закинув сумку на плечо, направился к двери. Но перед тем, как его пальцы коснулись ручки, я все-таки окликнула его: — Торп… — он обернулся, вскинув брови. — Спасибо… — выдохнула я, скрещивая руки на груди. Это было несвойственно мне — благодарить кого-то, но внезапно проснувшаяся совесть не позволила отпустить моего доктора просто так.       Ксавьер широко улыбнулся, кивая. — Всегда пожалуйста, Светлячок, — а после добавил. — Мы же друзья. А друзьям надо помогать.       И ушел. Но его запах остался. И еще долго именно он напоминал мне о прошедшей ночи…