Второе поколение (УСТАРЕВШАЯ ВЕРСИЯ)

– Фифи. Фифи, милая. Фото-офре-ейм. – сквозь одеяло слышала рамочка своего папу. – Давай, вставай. – Ещë чуть-чуть... – зашуршав одеялом и закутавшись ещë больше, пробормотала она. – Чуть-чуть было два часа назад. – ответил Клеви, хвостиком обхватывая конец одеяла и стаскивая его. – Мне не хочется вставать... – сказала Фотофрейм, садясь на кровать. Была она, конечно же, без своего бантика. – Можно я сегодня весь день буду только спать?.. – Уже давно пора вставать, соня. – еë папа подошëл ко шторам и, всë также беря ткань своим хвостиком, начал отодвигать их, давая свету пробиться в комнату. – Не хочу... – Давай, зайка. – Клеви открыл окошко, чтобы комната начала проветриваться, и направился к двери. – Ждëм тебя внизу, мы оладушки твои любимые испекли. – и он скрылся в дверном проëме.       Фотофрейм же продолжила сидеть на кровати, полная нежелания вставать сегодня. Она вчера впервые за очень долгое время легла слишком поздно. Рамочка весь вечер и полночи была занята тем, что... А чем же она была занята, собственно? Даже она сейчас не могла вспомнить. Глаза еле как держались открытыми, но она всë равно нашла в себе силы слезть с кровати. Самым первым, что она всегда делала, был целый ритуал, по надеванию бантика: немного размяться, что было у неë заменой утренней зарядки, пропрыгать к шкафу и выбрать, а точнее, как всегда взять свой любимый розовый бантик. Сегодня же ни на первое, ни на второе, ни на третье сил у неë не было. Фифи лишь вяло посмотрела на окно, после чего, даже не надев бантика, пошла на кухню, где еë уже ждали Пикчер и Клеви. – Доброе утро, пап... – проговорила она Пикчеру, проходя мимо него и забираясь на стул. Выглядела она, конечно, неважно: измотанная и усталая, без своего бантика, с полузакрытыми глазами. – Милая, что случилось? Ты сама на себя не похожа! – изумился Пикчер, отставляя в сторону тарелку с оладьями в виде сердечек, сделанные специально для дочери. – Легла поздно, извини пожалуйста, но я сейчас проснусь, всë в порядке. – сказала она, тянясь к своей тарелке. Взяв еë ртом за край, она подтянула оладьи к себе. – Солнышко, ты точно в порядке? У тебя такого никогда не было. – Пикчер, в отличии от Клеви, который не так трепетно и боязливо относился к изменениям в поведении дочки, сразу же подошëл к ней и погладил по «голове» – Я не знаю... Столько всего происходит сейчас... – сонно ответила она. – Ты же помнишь, что если что, то ты всегда можешь всë рассказать нам? – Пикчер даже опустился на колено, чтобы быть лицами на одном уровне с Фифи. – Знаю, просто... Мне же не каждую мелочь рассказывать стоит... Вы ещë и работаете много... – Даже если так, но мы с твоим папой всегда готовы тебя выслушать. Помни про это, пожалуйста. Если тебя что-то беспокоит, то не бойся рассказывать нам. Мы всегда тебя поддержим и поможем советом. Фифуль, хорошо? – Да... – она задумалась и отвела взгляд. – Слушай, ты же помнишь Пшурика? Я тебе о нëм рассказывала. – Да, помню, очень талантливый молодой обджект. – А Лайтера? – Конечно же, вы вместе столько времени проводили раньше! Очень милый и добрый парень, только был очень стеснителен, но... – В общем... Там просто очень... Всë так запутано...

***

      Пшурик сидел на кухне и вяло пережëвывал сухие хлопья, запивая их молоком. Пока челюсти бессмысленно перемалывали уже раздробленные и ставшие пылью кукурузные хлопья, круассан уже начинал видеть новые сны. Не стоит и говорить о том, что его глаза, еле как открывшиеся после сна, снова были закрыты. Обджект с трудом держался сидя, постоянно наклоняясь в сторону стола и дëргаясь в самый последний момент. Он из последних сил держался, чтобы снова не заснуть. Он даже толком не знал, почему ему так сильно хотелось спать. – Есть кто дома? – негромко раздалось из коридора. Это был Пылик. Он пришëл как раз за мелким. У них были планы на сегодня.       Однако Пшурик не отозвался. Он всë также клевал «носом» тарелку с хлопьями, норовя заснуть и упасть прямо в неë. Его дядька, не дождавшись ответа, тихо прошëл из коридора на кухню – ему была несвойственна громкость, поэтому он всегда передвигался по дому и гаражу чуть слышно. Там он обнаружил дремлющего Пшурика, у которого лицо было уже прямо над тарелкой. Улыбнувшись из-за этой забавной картины, он подошëл к нему, взял его за бока и поднял. Пшура сначала даже не понял, что произошло, но он всë равно смог разлепить глаза. – А?.. – недоумëнно произнëс он, щурясь и пытаясь сквозь мутную пелену сна разглядеть, кто это был. – Доброе утро. – сказал Пылик, отпуская обджекта. – Не выспался? – Не знаю... – Пшурик отодвинул тарелку с чашкой и лëг лицом на стол. – А я говорил, что нужно ложиться спать раньше. – Так я так и сделал. – пробубнил он. – Намеренно причëм, все дела ещë в обед доделал... – А чего тогда? – Мне кажется я наоборот переспал... Хочется ещë, но вроде и не надо... А ещë мне что-то снилось очень странное. И этот сон уже который раз мне снится. – И что же приснилось? – Пылик забрал чашку с миской и, убедившись, что Пшурик почти не поел, отставил посуду и полез за сковородкой. – Я сначала с кем-то разговаривал, это кто-то очень высокий. И на нëм ещë какая-то кофта или типо того. Потом появляется всë больше и больше обджектов, всë в таких же кофтах. И этот кто-то высокий.... Ну... Я не помню, как он выглядел. И вообще не помню, как выглядели другие, но я помню, что этот самый первый был недоволен, а все остальные весëлые. Они что-то говорили-говорили, а потом я взял мою биту и ударил того недовольного... – Твою биту? – удивлëнно спросил Пылик, доставая масло. – Ну, помнишь, та, которую я... Нашëл. – Пшурику пришлось врать насчëт этой биты. Он просто не мог сказать о том, что он еë нашëл у себя дома, пока был один, от непонятно кого. – А, да, всë, вспомнил. То есть, ты во сне кого-то ударил? – Да... И я ударил прямо по лицу и все тем весëлые сразу исчезли, а недовольный на меня зыркнул, а у него нижней части лица просто не стало... Ну то есть, я вижу верх и верхние зубы, а нижних уже и нет... И я тут же начал бежать. Потом начался уже следующий сон. Я бежал по поезду и там все вагоны были разные. В одном трава и бабочки, в другом куча воды, в третьем вообще всë какое-то яркое и вырвеглазное... А потом начался ещë один сон. Я был в полной темноте и видел только выход в виде белого светящегося прямоугольника. Я к нему приближался, но тут появилось много разных обджектов. И все будто знакомые, но я не могу их даже сейчас узнать. Они выстроились как-то, будто вдоль дороги и ко мне шëл кто-то высокий с чëрными широкими руками с когтями и разноцветным лицом. И этот «кто-то» всë приближался и приближался, я пытался сбежать, но ещë кто-то, очень похожие на маму с папой, подхватили меня под руки и... Блин, я даже не знаю как это объяснить... Я не видел их лиц, но я просто вот чувствую, что они просто были такие, нейтральные, без эмоций. И потом вот этот самый главный «кто-то» приближался очень долго и прям когда я уже начинаю чëтко видеть его черты лица, я просыпаюсь. – Звучит... – Пылик задумчиво сделал паузу, подбирая слово. – Звучит очень... Даже сложно назвать как-то определëнно... Я посмотрю по соннику, что это может значить. – у Пылика дома была пылящаяся полка с книгами, которые он когда-то забрал с чердака дома Пшики и Курасана. Лишь несколько книг, включая сонник, он периодически достаëт и немного читает. – Надеюсь, что это что-то хорошее... – Но сначала, – его дядя достал тарелку и поставил еë рядом с плитой, ведь завтрак для Пшурика скоро будет готов. – Ты нормально поешь и мы пойдëм покупать подарки для твоих друзей. – Дядь Пылик, знаешь что? – Что? – Ты лучший.

***

      Лайтер очень сильно торопился. Он даже снял очки, потому что они постоянно то подпрыгивали, то скатывались. Он слишком долго думал, сидя у себя в комнате, что профукал время встречи с Альмой. Она бы точно не стала ругаться, и точно бы не обиделась, даже если бы он опоздал на полчаса или на час, но очкарика было слишком стыдно. Стыдно, что он на что-то отвлëкся, пока собирался, стыдно, что он потратил слишком много времени на какую-то мелочь и чепуху, стыдно, что он сейчас бежит, пыхтит и опаздывает, стыдно, что Альма теперь сидит и ждëт его. Стыдоба. Лайт, в самый последний момент уворачиваясь от случайных прохожих, чьи мутные силуэты он замечал не сразу, бежал, вглядываясь в скамейки в парке. Они всегда встречались у какой-нибудь скамейки, на которой будет сидеть либо Альма, ожидающая его, либо он сам, ожидающий еë. Однако ни на одном коричневом низком пятне он не видел другого, пëстрого или тëмного, со светло-серыми полосками сверху и снизу. Среди пения птиц, говора незнакомцев и звуков шагов он не слышал звонкого гогота или голоса своей подруги. И лишь тогда, когда он окончательно выдохся, остановился и начал глотать воздух огромными порциями, он смог прислонить очки поближе к глазам, фактически не надевая их, и увидеть сидящую от него в 15 шагах. Лайтер надел очки и, тяжело дыша, начал спокойным шагом подходить к ней.       Альма была сама не своя. Закинув ногу на ногу, она трясла одной, пытаясь отвлечься от чего-то. Руки сжались в кулаки, а она сама, медленно, но громко дыша, смотрела куда-то в пол. Очкарик, подхода всë ближе, не решался окликнуть еë. Еë жалкий и обеспокоенный вид вызывал у него странное чувство. Будто перед ним сидела далеко не Альма, а кто-то другой, кто натянул на себя еë шкуру. – Альма, привет! – всë же сказал он ей, почти вплотную подойдя к скамье. Банка сразу же дëрнулась и посмотрела на него со стеклянными глазами. – Лайтер? – А кто же ещë? – обджект недоумëнно смотрел на свою подругу, губы которой поддались, а руки задрожали. – Я... – она зажмурилась и отвернулась. – Спасибо, что пришëл... – Прости, что я так поздно. – он подсел рядом. – Альм, что случилось? – Лайтер положил руку на еë плечо. Банка сначала замерла, после чего сняла дрожащей рукой со своего плеча его ладонь. – Ну... Короче... Хочешь прикол? – с очень натянутой и фальшивой улыбкой сказала она. – Что, какой? – всë также недоумевая, спросил он. – Я уезжаю уже сегодня. – на глазах всë больше собирались слëзы, улыбка превращалась в непонятно что. Однако Альма пыталась держаться из последних сил. – Вот же блин... – Лайтер тоже был не рад этому. Фляг с ним больше не дружит, между ним и Фифи непонятно что, а теперь уезжает и его, по сути, единственная подруга. – Ага, забавно да? – Альма нервно захихикала, из еë глаз сразу же хлынули слëзы, а смех с улыбкой плавно перешли в хныкание и рыдания. – И я... Ну... Я уеду и могу не вернуться, и... – она запиналась. Еë голос дрожал. Альма еле как держала его, делая паузы, чтобы не сорваться и не перейти на писк. – И прикинь, у меня там по сути никого нет... – по еë щекам текли слëзы, пока она всë ещë продолжала пытаться делать вид, что всë хорошо и она спокойна, хотя это было зря, смотря на еë многочисленные слëзы и срывающийся голос. – И я не знаю как поддерживать с тобой связь, и... – она замолчала. Она сильно дрожала и дëргалась. Судорожно вдыхая воздух, банка с трудом сквозь пелену горьких слëз смотрела на своего растерянного друга. – Альма, ну... Н-не надо плакать, всë будет хорошо, мы что-нибудь придумаем... Наверняка... Лайтер уже давно никого не успокаивал. Он колебался, пытаясь придумать, как еë успокоить, но в голову лезло лишь одно – обнять еë. Обджект не хотел этого делать, но желание помочь подруге было больше. Тем более, он всë равно подумывал оставить статус не тактильной персоны и стараться вернуться к тому, что было раньше. Лайт протянул к ней свои руки, хоть и с трудом пересиливая себя, чтобы обнять, еë, однако Альма сразу сама прыгнула в его объятия, крепко прижимаясь к нему. Она продолжала дëргаться, дрожать и судорожно вдыхать воздух, не решаясь расплакаться полностью, сдерживаясь. Лайтер же, с сочувствием смотря на неë, начал гладить еë по «спине», стараясь успокоить. – Я просто... Просто... – уткнувшись лицом в тело своего друга, продолжала мямлить Альма. – Ну... – обджект не мог подобрать нужные слова. Ему эта ситуация была практически незнакома. – Слушай, мы... Мы что-нибудь придумаем... – Что ж я нип-п-путëвая така-ая... – продолжала рыдать Алюмина, сильно запинаясь. – Друзей у себя д-д-дома я завести не могу-у, поддержива-вать контакт на расстоянии не умею, д-да даже хобби себе найти не с-сп-пособна... Ещë и все ли-и-инзы просрала, теперь нихуя не в-вижу... – Альм, не волнуйся, не надо плакать. С общением мы что-нибудь обязательно придумаем... Хобби ты точно найдëшь... А на линзы забей, новые купишь! Что, очков разве нет? – Лайтер попытался сказать последние слова, улыбнувшись, чтобы подбодрить свою подругу. – Е-есть, но я выгляж-жу в них как п-п-полная ур-уродина... Как... Как... Как б-ботанка... – Я так не думаю. – хоть что-то сказал Лайт твëрдо. – А я думаю! – А я нет. – А я да!! – Дай тогда посмотреть. Если реально будешь так выглядеть, заберу слова назад. Но я честно не верю, что на тебе очки могут смотреться плохо. – Вот увидишь... – с заплаканными глазами и краснючим из-за них лицом, Альма отлепилась от Лайтера и полезла в свой небольшой рюкзак. Лайт его даже поначалу не заметил. Он привык, что она приходит с огромными сумками, доверху заполненными всем, чем только можно и нельзя. – Ох... – обджект тяжело вздохнула, достав из рюкзачка округлый футляр для очков. Лайтер не мог не заметь светло-серые еле заметные пятна пыли, покрывающие весь очечник. Сразу было понятно, что им давно не пользовались и Альма взяла его в руки за долгое время только недавно. Она открыла его и достала оттуда чëрные броулайнеры и надела их. Слëзы сразу начали задерживаться у глаз из-за линз, ставших преградой. – Ну вот, вполне себе нормальные. Тебе даже идëт. – спокойно сказал Лайтер. В его голосе даже была нотка удивления, он думал, что очки будут совсем ужасные, ведь Альму всегда устраивали даже посредственности, а тут вполне себе неплохие очки... – Но... Но... Они же... – она сразу же начала перечить Лайту, но вдруг просто замолкла и захныкала... – Я д-даже т-теп-п-перь на очки срыва-а-аюсь! – ...и не выдержала. Она разревелась, закрыв лицо руками. – Альм, Альм, ну не надо.... Тише, всë в порядке, со всеми бывает. Мне кажется ты просто слишком перенапряжена по поводу отъезда. Всë разрешится, это же не конец света. Повтори, ты когда уезжаешь? – СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ! – закричала Альма, доведëнная до истерики. – Тихо, тихо... Мы сейчас что-нибудь придумаем...