Второе поколение (УСТАРЕВШАЯ ВЕРСИЯ)

– ... С каких пор ты так интересуешься религией и храмами? – Космо с подозрением посмотрела на Лайтера, сидя на толстой ветви дерева. Очкарик в это время стоял внизу, рассматривая шишки на земле. – Ну... Храмы часто входят в число достопримечательностей... Кому-то нравится смотреть на эти... Ну... – очкарик задумался, подбирая слова, чтобы его ответ прозвучал убедительно. – Короче, мне просто интересно. И вообще это очень интересная, глубокая и противоречущая сама же себе тема. Вот. – Ну-у-у, я прям даже и не знаю. – она аккуратно встала на ветвь и стала всматриваться в уже отчасти пожелтевшую листву, однако через мгновение еë лицо приобрело раздосадованный вид: взабраться на макушку дерева она не сможет. Поэтому она, спрыгнув с дерева, начала осматривал другие в округе. После просмотра какого-то фильма, ей запомнился фрагмент, где главный герой забирается на самый верх дерева и оттуда смотрит на окрестности. И пусть у них нет этих 10-метровых деревьев в округе, она всë равно очень хочет попробовать ощутить хотя бы часть этих ощущений, когда ты смотришь на всë с высоты птичьего полëта, среди шуршащих из-за ветра листьев... – А зачем ты залезаешь на деревья? – Да вот, хочу, пока не похолодало окончательно, залезть повыше. Почувствовать ветерочек, посмотреть на всех свысока... Не в смысле, что я типо круче других, но ты понял. – А зачем? – спросил еë Лайтер. – Ну... Что за глупый вопрос... – Космо спрыгнула на землю, покосившись на очкарика. – Я... Я просто не совсем понял... Просто интересно, и всë. – Ну вот так вот. Я хочу залезть на дерево. Что в этом такого? – она продолжала подглядывать на него с неким непониманием, но уже давала понять, что не заинтересована в их разговоре. – Ладно, я понял... – на самом деле, он ничего не понял. Но он не хотел, чтобы его сочли за умственно отсталого, поэтому решил воздержаться от вопросов. – Короче, ты не хочешь идти в ту церковь, да? – подытожил Лайт, поднимая с земли какую-то из шишек. – Не. Хотя то, что там нет колоколов, это классно. Если проходить буду, то плохо не станет, уже хорошо. – она направилась к следующему дереву, которое было уже явно выше предыдущего. – Слушай, это... Может, я тебе просто помогу на нужное дерево залезть? Могу подстраховать или с тобой полазить... – Да не, спасибо. Короче, я пошла. Давай, пока! – и Космо убежала, так и не дослушав Лайтера.       Бедному обджекту не оставалось больше ничего, кроме как тяжело вздохнуть и пойти своей дорогой, даже не бросив в пустоту на прощание пару слов. Он побрëл прочь от бутылочки, не имея ни малейшего понятия куда он идëт и зачем. Он просто хотел подумать. Подумать о том, почему в последнее время его встречи с друзьями стали какими-то... Другими. Конечно, он и сам изменился, но будто бы эти изменения произошли не в лучшую сторону. Хотя, несомненно, сам Лайтер стал более приятной персоной, и в целом перечитываю записи в своих дневниках он понимал, что его нынешний характер гораздо лучше того, каким он был, его взаимодействия с друзьями заставляли его беспокоиться. Что-то ему всë это напоминало. Он будто бы начал откатывать время обратно, к той точке, когда он ещë не решился на отчаянный шаг, не решился кардинально изменить свою жизнь, не решился против своей же воли оставить хоть и рядышком, но будто бы где-то в сторонке дружбу с Фотофрейм. И вот он в итоге сталкивался с двумя сторонами одной монеты – во-первых, он перестал делать вид важной птицы, ведь он понял, как по-идиотски истранно это выглядит со стороны, во-вторых прекратил задирать голову и нос, ведь ему это было буквально неудобно и некомфортно делать каждый раз (за всë это время он так и не привык к этому), и в-третьих начал думать о том, как отреагируют на его слова другие. Ему стало буквально легче выражать свои эмоции. Ведь действительно, зачем притворяться якобы важным и задиристым обджектом, если он таковым не является, и от таких притворств он делает хуже себе и окружающим? Но тут он встречался и с другим вопросом, который и беспокоил его в детстве, и который заставил его измениться до неузнаваемости... «Почему я не понимаю других обджектов?»       То есть как это, «не понимаю»? Препятствием между ним и другими является языковой барьер? Нет. Один язык, без других диалектов. Может у него есть какие-то проблемы с речью или слухом? Нет, вроде. Врачи посмотрели и ничего не сказали. Может, он просто не знает простых и элементарных слов, в конце концов? Ну уж точно нет! Он достаточно начитан. Тогда... Почему перестав носить эту маску напыщенности и идиотизма он снова не может понять других? И ведь он даже толком объяснить не может, в чëм проблема. Ему задают вопрос или хотят узнать мнение о чëм-то, а он просто не понимает, что не так, и почему на него так косятся, когда он отвечает. – Ты только посмотри на эту кофту! – говорит ему какая-нибудь модница. – Она такая пëстрая, на ней столько цветных деталей! Под неë нужна какая-нибудь однотонная футболка... – Почему? – недоумëнно спрашивает он. – Она же как раз со множеством деталей, чтобы глаза цеплялись за них... Зачем однотон? Она ведь будет выбиваться. – Ты что? Это же будет выглядеть некрасиво! Это слишком утомительно для глаз! – Но почему некрасиво то? – Что? – Ну... Почему так будет некрасиво? Кофта всë равно застëгивается, а так тогда кофта слишком выбивается, ведь всë однотон, а тут ляпнули разноцветную кофту. Какой-то дисбаланс, разве нет?       И вот опять на него пялят как на ненормального, будто бы он не спросил про то, почему надо носить так, а предложил заложить бомбы в нескольких жилых домах и подорвать. И ведь главное, его не досаждали подобными вопросами, пока он был в форме гордой птицы, ведь никто не мог с ним сблизиться и настолько довериться, чтобы поделиться с ним такими вещами... А теперь, когда он стал спокойным и более приветливым, все снова стремятся к нему и что-то спрашивают. А ему и остаётся только промычать что-то, пожать плечами и молчать. А вдруг он опять ляпнет что-то не то? А вдруг обджекту его выбор не понравится? А вдруг Лайтер снова скажет что-то настолько глупое, что какие-то мерзавцы, возомнившие себя непонятно кем, как тогда, у детский площадки, начнут смеяться, разобьют очки вдребезги, уткнут лицом в песок с пластмассовыми лопатками и формочками...       Ну конечно подобного не случится. Разве что он со зла ткнëт кого-то так же сам. Но как объяснишь такому обджекту, что такого уже точно не произойдет? Вот именно. Никак. Ведь он не всегда сможет понять элементарные вещи, которые не все могут объяснить. – Ох... – Лайтер снова вздохнул, но уже будучи на скамейке в парке. Вроде бы, это был тот самый парк, который был не так далеко от дома Гласси. Обджект даже подумывал о том, чтобы зайти к нему, но, решив, что безглазому и без него проблем хватает, решил так и остаться на скамейке.       Идти ни к кому не хотелось. Да и не к кому больше было: все занимались своими делами. Ну, кроме Фифи, Пшурика, Фляга и Флипкейс, так что «все» – это утрировано. Вообще, по-хорошему, ему надо было зайти к ним всем тоже. Фифи нужно было проведать, потому что она, как и он, в последнее время пребывала в очень подвешенном и подавленном состоянии, Флипкейс можно было просто навестить и чуть-чуть посидеть наедине, Фляг просил его зайти на днях – собирался что-то обсудить, Лайтер был уверен, что он хотел обсудить их взаимоотношения с Космо (как брата и сестры). А Пшурик... С ним Лайтер уже несколько раз пытался завести один и тот же разговор – попросить прощения. За всë. За то, как он себя вëл, будучи в состоянии полубреда и полностью утопия в бреду. Хотел даже извиниться за то, чего не было, что он сам себе придумал и накрутил. Но вот уже несколько раз у него не получалось. Вернее, эти несколько раз он начинал с ним об этом говорить, но почти сразу что-то случалось, или кто-то Пшурика звал, из-за чего тот, жутко волнуясь, удалялся и больше с Лайтером старался не пересекаться.       Немного поразмыслив, он решил сначала сходить к Фотофрейм. Солнце совсем недавно поднялось высоко-высоко, так что у Лайта было ещё много времени навестить остальных.

***

      Громко зашуршал мусорный пакет, который когда-то был самым простым пакетом из магазина. Пикчер потрясь им, раскрывая его. Фотофрейм не смогла бы убрать всë в туда, без его помощи. – Солнышко, только не бери, пожалуйста, слишком тяжёлое. Оставь, пожалуйста, там, где оно лежит. Потом, когда мы закончим с уборкой, я уберу все тяжëлые вещи. – сказал Пикчер, берясь ща ручки пакета. – Угу. – только и произнесла Фифи прямо перед тем, как взять зубами какую-то стопку листов. Листы не лежали прямо друг над другом, и если бы кто-то задел их, то они бы разлетелись по всей комнате, настолько плохо держала рамочка неудачные рисунки. Из-за этого можно было увидеть разноцветные пятна на них, кривые линии, нарисованные будто дрожащая рукой... Хотя, в принципе так и было. Только не ручкой, а ножкой.       В пакет чего только не отправилось: и неудачные рисунки вместе с испорченными кисточками и загвазданными палитрами, и поломанные мелки, и пара разбитых горшков с высохшими растениями... Что-то, что она ещë даже не успела открыть, прямо в упаковках отправилось в шкаф. Может, подарит кому-то или просто так отдаст. А всякие гантельки, пастель, пряжа с крючками и многое-многое другое, что уже было открыто и опробовано, сложили в коробку и пока оставили в комнате. Фотофрейм было очень стыдно и жалко смотреть на то, как огромное количество вещей, которые достались еë родителям явно не за бесплатно, угодили прямо в мусорку по еë же инициативе. Она слышала порой эти ворчания Клеви про то, что она никак не может найти себе новое призвание. И от этого ей становилось ещë тяжелее. – Фух... – Фотофрейм громко выдохнула и села на кровать, чтобы перевести дух. В комнате ещë оставались большой мольберт и несколько детских ступенек. – Я сейчас отнесу к входной двери и выкину. Я скоро вернусь. – Пикчер, улыбаясь и пытаясь приободрить дочку, поцеловал еë возле потускневшего бантика и ушëл, шутка пакетами. Фифи осталась одна, посреди кучи вещей, напоминавших ей, по еë мнению, о том, что в данный момент она доставляет своим родителям неудобства. Как бы парадоксально не звучало, но угнетавшие еë мысли, полностью заполнившие еë разум, только и делали, что заставляли еë опустеть. Фотофрейм сидела с полностью пустым разумом, но от того не менее печальная и раздосадованная, пока... – Тук-тук. – вдруг в дверь постучались. Голос раздавался довольно-таки глухо. – Кто там? – Это мотивация. – дверь открылась. – Я на 5 минут. – за ней оказался Лайтер, на лице которого сияла широкая улыбка. – Ха-ха-ха! – Фифи, не ожидавшая такого гостя, рассмеялась. – Лайт! Рада, что ты зашëл. – У-у-у, что у вас тут? – очкарик зашëл в комнату. – Генеральная уборка? – Увы, но нет. – она печально хихикнула. – Всë не могу найти нового хобби... – И много перебрала? – Очень. – Хм... Писательство? – Как же я без рук-то буду писать? – Ну, например, ты говоришь, а кто-то записывает?.. – но в ответ Фифи лишь покачала головой. – Може-е-ет... Спорт? – Из того, куда я могла пойти без рук, мне ничего не подошло. – Рисов... А... – Лайтер только сейчас заметил мольберт. – Кхм... Гончарное дело? – Пробовала, может быть... Пока не уверена... – Чтение? – Не понравилось. – Тогда-а-а... – Лайт снова огляделся, пытаясь понять, что она уже успела перепробовать. – Ша-ах... – новое предложение сразу же было отвергнуто им же, потому что он заметил где-то в углу комнаты коробку шахмат. Но он не хотел принимать ещë один отказ. Просто не хотелось видеть, как Фифи отчаивается ещë больше. – ... Бо-о-окси-инг...? – Шахбоксинг? – рамочка очень сильно удивилась. О таком виде спорта она ещë никогда не слышала. – Это как? – Ну-у-у, насколько я помню, там надо и драться и играть в шахматы... Но да, наверное тебе это вряд ли пойдëт. – идей было много, но Лайтер понимал, что продолжать этот разговор не стоит. Поэтому он просто растерянно улыбнулся и сел рядом с Фотофрейм.       Обоим хотелось продолжить разговор, но оба не знали, о чëм ещë говорить. Улыбка на лице рамочки долго не задержалась и вскоре она снова печально смотрела в пол. – Тебя... Что-то ещë беспокоит? – Лайту, при всëм его уважении и любви (дружеской или же нет) к Фифи, он не мог понять, почему она так разрывается и мучается из-за того, что она не может найти себе новое занятие. Он бы больше поверил в то, что на неë свалилось сразу много и в одно время, чем то, что она так близко к сердцу принимает что-то одно. – Да нет, наверное... – слабая, очень фальшивая улыбка возникла на мгновение и тут же пропала. Фифи тяжело вздохнула. – Ладно, кого я обманываю... – она повернулась к очкарику. – Слушай. Мы ведь... Мы ведь друзья, так? – Ну... Да... – на раздумья времени не было, приходилось отвечать так, чтобы Фотофрейм не расстроилась ещë больше. – И мы ведь почти одного возраста. Я не намного младше тебя. – она встала с кровати и направилась куда-то к середине ковра. Там, среди мусора и хлама, лежала фотография, случайно попавшая туда. На ней Фифи стояла с Клячеком по одну сторону, а по другую была Клячка, которую немного обрезали из-за размеров кадра. – Тогда... Почему все думают, что я маленькая? – Но ведь ты и правда маленькая... В-в смысле, что невысокая! – Фифи стояла к нему спиной, так что Лайтеру было трудно понять, какие эмоции она испытывает, и расстроилась ли она ещë больше от того, что он ляпнул. – Я веду себя как ребëнок, да? – она обернулась. Еë глаза были на мокром месте. Она явно не слушала Лайтера всë это время. – Фифи... – Все думают... Все думают, что раз я ношу бантики, люблю розовый цвет и... – Фифи, подожди... – Я что-ли так и не повзрослела?.. – Фифи, стой. – Лайтер незаметно для Фифи, переместился ближе к ней, встал на колени и положил на еë бока руки. По лицу рамочки прокатились первые жемчужины слëж. – Послушай. Раз ты осознаëшь то, как ты себя ведëшь, значит ты уже не ведëшь себя как ребëнок. – Но я... – Нет, ты не легкомысленная как ребëнок, ты не глупая как ребëнок. Не не неугомонная, не шаловливая, не капризная, нет. Я знаю, что тебе обидно, что все тебя считают за маленькую девочку, ну и пусть! Если тебе так не нравится этот недостаток, и чтобы искоренить его тебе нужно менять себя, не надо! – Лайтер выглядит очень серьëзным и напряжëнным. – Попробуй недостаток переработать в достоинство, в то, что тебя выделяет. – Да какое это достоинство. – А вот такое! Все только сейчас и хотят, что вырасти и перестать верить в чудо и... Ну не знаю, Деда Мороза. А что в этом плохого? – Ну... Я наивна...? – Из-за того, что ты хочешь верить в лучшее? Пф-ф, да брось. Ты же из-за этого не станешь верить всем подряд. – Наверное... Нет... – Фифи начала пошмыгивать, но после этого разговора, ей явно стало легче. Даже самому Лайтеру. – Извини, что я так резко начала разговор про это. – Не извиняйся. Всем надо высказываться, в этом нет ничего плохого. Если молчать в тряпочку, то станет только хуже... – Фифи! Пора собираться! – А? Куда это вы? – Сегодня пробуюсь на поступление в музыкальную школу на вокал. – Погоди, тебе же никогда не нравилось петь? – Ну... – слëзы уже отступили, но Фифи всë ещë выглядела неважно. – Может быть, спустя столько времени мой голос стал лучше. – Давай я поеду с вами? Буду за тебя болеть! – Лайтер улыбнулся, всматриваясь в лицо рамочки. – Прости, но нет. – лицо очкарика приобрело очень растерянное выражение. – Я бы не хотела, чтобы это видел кто-то из друзей... Тем более ты.

***

– ... Ну и, в общем, мне осталось только с Пшуриком, Флягом и Флипкейс поговорить. – Лайтер шëл по дорожке, держа в руках телефон. – И всë? Все твои гештальты закрыты? – чуть ли не кричала в трубку Альма. – Ну, теперь надо, чтобы Пшурик меня простил... – А что ты вообще сделал? Ты прям так сокрушаешься по этому поводу, но при этом ничего мне не рассказываешь! – Так а что я могу рассказать? Ты же сама была тут, когда это происходило... – Лайтер начал тоже переходить на крик. Он пнул камень, лежащий на дороге, но когда тот отлетел далеко в чей-то забор, и тот звонко забренчал, очкарик дëрнулся от неожиданности и снова стал говорить в спокойном тоне. – Бро, я всë понимаю, но я ведь познакомилась с тобой уже после-е-е... – Альма явно о чëм-то задумалась. Она очень долго тянула «е» в конце, пока не смолкла. – Аля? – Ой, сорян, я задумалась о чëм-то... О чëм мы говорили? – на пару мгновений еë голос снова пропал из трубки. – А, точно. Короче, я с тобой познакомилась уже когда вы с Пшуриком окончательно разрушались. Так что я без понятия, что между вами произошло. А спрашивать я чëт не решалась. – Эх... – Лайт вдохнул побольше воздуха, собираясь с силами. – Если вкратце, то болезнь очень плохо на меня влияла. Ну там... – Да, ты рассказывал. Бессоница, потеря аппетита, жар... Мне кажется, любой бы прогнулся под тяжестью такой болячки. – Да-да, я об этом. – хоть это и было чистой правдой, Лайтер продолжал воспринимать это так, будто бы это всë лишь оправдания, которые он сам же и придумал. – И что? – Из-за болезни я был... Сам не свой... Да, думаю, можно сказать и так. Я не помню, что именно я делал, но со слов ребят я был очень грубым, язвительным... Может быть жестоким... Короче, я был ужасен. И я не помню, правда ли это было, но с его слов я забрал, я к нему ночью и угрожал... – Погодь-погодь, чего?! – удивлению Альмы не было предела. – Ты, в полуживом состоянии, у которого из-за болезни хлещет из всех дыр, что мама не горюй, выбрался ночью из дома, забрался к нему и угрожал? – Так в том то и дело, у меня тогда ещë не, цитата, «хлестало из всех дыр». Но с учётом того, какой бред я нëс и как себя вëл, я боюсь, что это произошло на самом деле... – Раз это произошло, тогда странно, что он не рассказал об этом родакам и не сообщил ментам. – сурово ответила она. Алюмина явно не доверяла словам Пшурика. – В любом случае, когда ребята собрались, а моя башка уже была пунцовой, я пришëл и угрожал ему в открытую, все были свидетелями этому... – Оу-у-у... М-да, тогда понятно. – жаль Лайтер не видел, какое лицо скривила Альма. Его бы порадовало, что даже тогда, когда она его не видит, она машинально начинает смешно привить лица, чтобы его посмешить и приободрить. Но увы, телефон не позволял ему этого увидеть. – Слушай, как думаешь... – через минуту молчания, продолжил разговор очкарик. – ... Как мне загладить свою вину перед ним? Он наверняка зол на меня. Или обижен. Или боится меня... – Чувак, не думай об этом. Если он нормальный, то извинит или хотя бы поймëт. – Ох, ладно... Я тогда тебе перезвоню. – Лайт поднял глаза. Перед ним уже было крыльцо нужного дома. – Давай, удачи, братан! Хотя я более чем уверена, что она тебе не понадобится. – Альма положила трубку.       И вот он стоит прямо у двери. Никто их не оторвëт от разговора, Лайтер скажет всë что думает и, может быть, всë уладится. ... Может быть...       Он робко протягивает руку к двери и делает три коротких, но громких стука. Однако, в ответ не послышалось ничего. Сперва. Через долгую, тихую, томительную минуту, за дверью послышалось какая-то возня и приглушëнные голоса. Дверь резко открыли. Лайт набрал побольше воздуха, но слишком рано – на пороге стоял круассан, очень похожий на Пшурика, но сразу стало понятно, что это не он. В то время, как у Пшуры острыми были только клыки, у этого обджекта рот был полон острых зубов. Да и в принципе размером он был побольше и формы другой. – Слушаю. – прохрипел он, облакачиваясь на дверь. В его руках блеснула почти законченная бутылка. Этикетки видно не было, но по внешнему виду круассана стало понятно, что еë содержимым являлся алкоголь. – Д-добрый день... Аэ-эм... Пш-ш-шу-ури-и-ик... – неловко прошипел и протянул Лайтер, натянуто улыбаясь и начинаю жестикулировать руками. – Я не он, я его батя. – недовольно произнëс Курасан. – Да-да-да, Пшурик, он мне как раз-таки и нуже-е-ен... Я так и собирался сказать, вы же не он... – затараторил очкарик. Ему было очень странно смотреть на взрослого сверху вниз. Начало становиться напряжëнно. – А-а-а, погоди-ка. – вдруг, Курасан расплылся в улыбке. Очень недоброй. – Ты и есть Ла... Лайтер? – он отбрëл от двери, похихикивая. – Пшура! Эт к тебе! – и снова этот злобный смех... По спине Лайта пробежался холодок. Хотя, это был скорее полноценный зимний мороз. Будь это электрический ток, он бы тут уже всю улицу освещал. – Так-так-так. – Пшурик подошëл к порогу и кинул взгляд на своего отца. Тот одобрительно кивнул, продолжая ухмыляться, и отпил из бутылки. – Я слушаю тебя. – Фух... – Лайт посмотрел себе под ноги и тяжело вздохнул, после чего посмотрел ему прямо в лицо. – Я хочу извиниться. – ... А? – судя по длительной паузе и удивлëнному лицу Пшуры, он ожидал чего угодно, но не этих слов. Его отец отвлëкся от бутылки и бросил недовольный взгляд на дверь. – Я хотел извиниться за то, что вëл себя так... Господи, я даже слов подобрать не могу... – Лайт развëл руками для того, чтобы подчеркнуть свои слова. – Мне жаль за всë, что было и не было. И за угрозы, и за всë остальное, что я не помню. Мне правда, очень-очень жаль. Я не хочу оправдываться, но это было из-за... Нет, даже не буду говорить об этом. В общем, прости меня. – Хм... – Пшурик действительно задумался. В его планах было съязвить, но искренность слов Лайтера заставила его задуматься. – Я не думаю, что могу тебя извинить... – Я понимаю. Я просто хочу, чтобы у тебя больше не было обиды на то, что я совершил. Скажи пожалуйста, как я могу загладить вину перед тобой? – в глазах Лайта блестела искра надежды. Вот он! Момент, когда всë разрешится. – Ты?.. – он опустил взгляд на пол, помолчал, а потом перевëл взгляд на Курасана. Его недовольная рожа уже говорила, что делать. Пшурик слегка кивнул, как бы спрашивая его. Он не был уверен, стоит ли делать так, как ему предлагал отец. – Вперëд. – еле слышно произнëс Курасан. Он сжал руку в кулак, выставил большой палец и провëл им чуть ниже лица, ухмыляясь. Он будто бы говорил: «Кончай с ним.» – Знаешь. Ты можешь сделать... – Пшурик посмотрел наверх и сделал паузу. – ... Ничего. – Чт-что? – ошеломлëнно спросил Лайтер. – Вот так вот. Ты сделал такую большую ошибку, что я не могу извинить тебя. Вообще никак. – его выражение лица наполнилось презрением, а взгляд, направленный на бедного очкарика, стал тяжек. – П-погоди, но почему? – Да потому что, Лайт! Я устал от подобного отношения к себе. Ты насмехался надо мной, издевался! Угро... – Пшура заметил краем глаза, как Курасан потряс указательным пальцем. – Кхм, неважно. – Но я- – Бла-бла-бла, мне плевать! А ты что думал? Наделал мне кучу гадостей, отсиделся дома, извинился и стал белым и пушистым? Уж точно нет. – А как мне тогда исправиться, по-твоему? – очки, всë это время твëрдо державшиеся у его глаз, начали медленно сползать. – Ну явно не по щелчку пальцев, Лайтер! – громко прокричал Пшурик. Он окончательно разозлился. – Ты считаешь все просто должны принять тот факт, что ты «изменился» только по твоим словам? Просто взять и языки в жопы позасовывать? – он не выдержал и оттолкнул Лайта. – Я-я пр- – Молчать! Я говорю! – перебил его Пшура. Его гневу не было предела. Он Смоленской на пару секунд, сделал глубокий вдох, после чего продолжил тише, но так же агрессивно. – Слушай сюда, гавно собачье. Гавно остаëтся гавном. И сколько бы ты не вылизал жопу мне и другим, я не буду как другие, ой не-е-ет. Так что забирай свои извинения, кусок дерьма, и засунь их себе в жопу! Проваливай! – Проваливать?.. – Да!! – дверь захлопнулась.       Гробовая тишина. Случайные прохожие, услышавшие крики и ругань, лишь ошарашено поглядывали на стоящего прямо посреди дороги Лайтера. Он места себе не находил. Из всех возможных исходов, этот был самый худший. Именно поэтому он не брал его в расчëт. И как же ужасно он себя чувствовал... Он пытался сдерживать горькие слëзы, но они нещадно лились и вырывались наружу. Он ощущал себя полностью разбитым. Будто его взяли и буквально кинули об пол. Его разум озарила боль – осознание того, что все его усилия и старания более ничего не стоят. О него взяли и вытерли ноги... Плюнули со всей силы в самое слабое место хрупкой как стекло души... – Отлично, парень! – крикнул Курасан Пшурику, стоящему у двери. Он тяжело дышал, пытаясь успокоиться после его тирады. – Только помни: харе картавить. – Я помню, пап. – Отлично. Скоро станешь таким же крутым, как и я. Но переставай картавить, ты так потакаешь своим слабостям. Выглядит жалко. – прозвучало очень... Не очень. Наверняка Пшура понимал, что его отец заходит слишком далеко, но не понимал, что он делает это намного чаще и намного дальше, чем он думает.

***

      За столом сидели пятеро: воодушевлëнный Фляг, Клячка, с перекошенным от непонимания лицом, Клячек, погружëнный в раздумия, Флипкейс, не проронившая за всю встречу и слова и Лайтер, окончательно уставший от сегодняшнего дня. – В общем да. Как вам идея? – спросил Фляг. – Ну не знаю... Поход... Эм... – вздохнула Клячка. – Вообще, мы с родителями ездили в походы. – подметил Клячек. – Ты что? Ты один раз чуть в яму не угодил, а ещë пару раз чуть в речке не утонул. Пф. Ещë чего... – Хорошая идея..? – определить тон Флипкейс было сложно. Она либо была действительно довольна идеей, либо, что вероятнее всего, делала вид, что ей понравилась идея. – А тебе как, Лайтер? – Фляг посмотрел на своего друга. – Один вопрос, Фляг. Почему я проводник? – Лайтер устало вздохнул и облокотился на свою же руку. – Ну, так, у твоих родителей же сохранилась карта местности. Да и больше всего нам известно про те места именно от них. – ... И-и-и? – все с удивлением переглянулись. – Просто возьми всë это и проложи путь. Вот и всë. – А почему я-то? Как будто бы я великий картограф... Ещë попросите экскурсию провести. – он ещë долго мог бурчать, но поймав себя на мысли, что он язвит слишком много, он решил приостановиться. – Ладно, в общем, всем нравится? – все долго молчали. Клячек и Флип кивнули. Клячка хотела что-то возразить, но посмотрела на брата и тоже кивнула. – Отлично, тогда мы закончили. Спасибо, что пришли.       «Стоп-стоп-стоп, и всë?? Было же столько вопросов и столько противоречий. Почему все так быстро согласились?» – удивлялся Лайтер, оглядываясь на всех. И ведь правда, все молча согласились и начали собираться. Лайтеру ничего не оставалось, кроме как уйти вместе с остальными. Разговаривать с Флягом настроения не было, ещë и Альме он так и не позвонил... После разговора с Пшуриком в нëм всë ещë звенела пустота, образованная слезами и разрушенной надеждой на дружбу или товарищество. Ему надо было заполнить еë чем-то. Может быть, общение смогло бы ему помочь? – Приве-е-ет, Флипкейс. – устало сказал Лайтер, прибившись к Флип, собиравшейся домой.       Она помахала ему, в знак приветствия. – Слушай... Ты не против, если я тебя до дома доведу? Флипкейс была явно удивлена этим вопросом, но она будто бы наоборот, была готова к нему.       В еë глазах что-то сверкнуло и она, улыбнувшись, начала кивать головой. – О, здорово, ха-ха...       И хоть они толком не разговаривали по дороге, Лайту всë равно было комфортно, находясь рядом с кем-то, кто мог хотя бы послушать его. Как только дом Фляга и Космо скрылся где-то позади, Лайтера будто бы прорвало, и он начал рассказывать и про церковь с незнакомой ему религией, и как «его друга» не простил его знакомый, и всë-всë, что произошло с ним за последние дни. Он хотел рассказать и о своих переживаниях... Но именно в этот момент он почувствовал, будто бы рядом с ним кто-то стоит. Однако каждый раз, когда он оборачивался, он никого не находит. Лишь случайные прохожие, которые не обращали внимания на парочку от слова совсем. И как бы он не вглядывался в окрестности, ощущение присутствия кого-то не пропадало. То ли боясь этого чувства, то ли беспокоясь о том, что этот неизвестный «кто-то» мог подслушать и узнать все его секреты, он так и не поведал Флипкейс о своих чувствах. Когда он наконец окончательно смолк, разговор продолжила Флип, которая терпеливо ждала, когда он закончит свой монолог. – Лайтер. – Мм? –... – стало очень тихо. – У тебя есть девушка? – ... А? Девушка? – удивился Лайт, которого застали врасплох с таким вопросом.       Флипкейс лишь кивнула головой. – Ну... Так-то нет, да и рановато как-то... – Флипкейс отвела взгляд... – Но вообще... – ... И тут же повернулась обратно к нему. – И? – Ты только не говори никому. Я ещë сам не уверен в этом, но... – выглядело так, будто бы он признавался не в том, что у него есть чувства к кому-то, а признавался в любви самой Флипкейс. Забавно. – Есть кое-кто, кто, возможно, мне нравится.       Флипкейс начала буквально бурить его взглядом. Была ли это заинтересованность? Любопытство? Или она преследовала какие-то свои цели? – Вообще, ты еë знаешь. И, наверное, довольно-таки хорошо... – И кто это? – она не дала ему закончить. – Хотя... Я пока не готов. Только не говори никому, ладно? – они остановились. Флипкейс стояла рядом с дверью своего дома. – Я только хотела спросить. Ты свободен этим или следующим вечером? – хоть Лайтер это и не понял, но ему было очень странно слышать то, как она говорит полноценные фразы, а не обрывки. – Прости, но нет. У меня дел невпроворот. А что? – Неважно. – Флип, после его ответа, будто бы потеряла интерес и снова начала говорить короткими обрывками. Она помахала ему на прощание и скрылась в проëме. Дверь закрылась.       И вот, он снова один. Он поговорил со всеми, с кем хотел. Все квесты на сегодня выполнены, «Mission complete», уровень пройден... Но ему осталось сделать последнее дело.       Уже вечерело. Небо стало палитрой какого-то художника-акварелиста, но вместо пëстрых красок будто бы использовали соки разных сладких плодов – гранатовое солнце, персиковый и апельсиновый оттенки возле него... От таких описаний, Лайтеру даже захотелось поесть каких-нибудь фруктов. Он достал телефон, одним махом руки раскрыл его и быстро начал выбирать нужный контакт. Несколько гудков, и... – Алë-ë-ë-у! – Привет. – Ну как всë прошло? Дай угадаю, вы с ним уже помирились, да? – Лайтер посмотрел на дорогу, пытаясь вспомнить, куда идти дальше. – Ну-у, да-а-а... – Что-то случилось? Всë пошло не так? – Нет-нет, всë хорошо. Просто устал, поэтому так говорить тяжело... – А-а-а, ну тогда тебе надо домой. Как говорит моя начальница, «Сон – это лекарство, развлечение...» как же там дальше было... – У меня тут ещë последний пункт остался. – Постой, ты ещë к кому-то не сходил? – Ага. К Богу. – ... – Альма подумала явно не о церкви. Перед еë глазами проплыли картинки крыши, бассейна, верëвки с табуреткой... – К какому Богу, блять?! – она не на шутку перепугалась. – Ой, Аль... Не кричи так в трубку, пожалуйста. Это правда неприятно, – Лайтера аж передëрнуло от этого крика. – Я же говорил, я хочу сходить в ту церковь. – ... А-а-а-а-а... – громко протянув, осознала Алюмина. – Слушай, потом расскажешь, как там?? – Да, конечно, без проблем. – до этой самой церкви оставалось недалеко. Лайт уже хотел положить трубку, как вдруг Альма кое-что вспомнила. – О, кстати, а о чëм вы с Флягом разговаривали? – Да так. Просто пообщались. – он сразу же сообразил, что ему сказать. – Слушай, Аль, я тут уже стою у входа. Я фоток поделаю и тебе скину. – Оп, оп-оп, давай-давай, буду ждать! Спишемся! – Ага.       Снаружи двухэтажное здание не отличалось чем-то примечательным. Но внутри...       Лайтер тихо открыл дверь и вошëл. Дверь без скрипа и посторонних звуков закрылась. Воцарила тишина. Только откуда-то, будто бы сверху доносился орган. Может быть, где-то с тех балконов? А если подумать, откуда там вообще могут быть балконы? В здании от силы два этажа, они бы там банально не поместились, тогда откуда...? А колонны! Они были похожи на античные колонны, но эти вырезы на них... Будто бы нарисованные. Всë выглядело так плоско и странно, но как только Лайт тихо касался этого, он сразу же понимал – нет. Оно настоящее. Всë обманывало его глаза. Перестав любоваться, он наконец-то обратил внимание на то, что скамьи, так-то, были заняты разного рода обджектами, а у алтаря кто-то стоял и говорил. Громко. Чëтко. Просто. – Мы премного благодарны вам. Ваше доверие очень важно для нас. – Лайтер, недолго думая, подошëл к одной из последних скамеек. Однако, весь ряд был забит. Обджект, сидевший с самого краю, заметил очкарика и прошептал соседям, чтобы они подвинулись. Все, без лишних разговоров и нервотрëпок, чуть-чуть потеснились, чтобы ему тоже хватило места. Хоть Лайт и пропустил часть речи, на концовку он всë же успел. – ... И помните! Мы всегда вам здесь рады! Не бойтесь общаться! Не бойтесь просить о помощи!       Стоявший у алтаря, широко развëл руки. Все встали. И Лайтер встал, чтобы не выбиваться. Но что делать дальше? Лайт, задавшись этим вопросом, посмотрел на других, но все действовали по-разному: одни смотрели в пол, вторые сложили руки вместе и что-то шептали, третьи просто стояли ровно, закрыв глаза... И когда стоявший у алтаря опустил руки, все кивнули. Кто-то пошëл к выходу, кто-то разговорился с товарищами... И только Лайтер, не понимая, частью какой церемонии он стал, продолжал сидеть на этом самом месте и рассматривать помещение. И всë продолжало становиться всë более и более нереальным. Вдобавок к странным колоннам и вопросам по размеру здания добавилось удивление по отношению к такому твëрдому товарищескому духу и, то, что сначала напугало Лайта, огромная статуя. Серьëзно. То, что он считал алтарëм, оказалось каменным подолом балахона, у которого расположились некие подобия деревянных кафедр. Балахон шëл вверх и загибался где-то у угла между стеной и крышей. Лица фигуры в балахоне видно не было – то ли тень закрывала лицо, то ли его там и вовсе не было. Но самое интересное – это еë руки, которые будто бы подпирали крышу. Руки... В количестве шести штук... Что-то это ему смутно напоминало... – Привет! Рад тебя видеть здесь, Лайтер. – к задумавшемуся обджекту подошëл Кендел. – О. Привет, Кен. Слушай, у меня тут вопрос возник... У меня тут что-то с памятью в последнее время... В общем, вы же с Альмой общаетесь, да? – Конечно! – А она знает о том, что ты тут работаешь? – Оу... – этот вопрос заставил Кендела задуматься. – Не помню. Наверное нет. А что? – Она мне что-то рассказывала. По-моему, это «что-то» было связано с вашей религией, но при этом она не знает про эту церковь... Или знает, но забыла... – Ну ты ведь знаешь. Память у неë и вправду не очень. Может знала и забыла, а может просто не знала. – А... Ну да... – Лайт откинулся на спинку скамьи. – Тебя что-то беспокоит? – Кендел присел рядом с ним. – Да я... У меня сейчас в жизни всë очень сложно... – он тяжело вздохнул и замолк. – А ты сюда пришëл просто посмотреть или ты что-то тут ищешь? – Не знаю... Правда. Скорее пришëл сюда из любопытства, посмотреть ещë. Тут всë такое странное. Будто бы ненастоящее. Но при этом я это осознаю, я это могу потрогать. Я могу всë прочитать... – Удивлëн? – Я в восторге. – ответ был полон искренности.       Они продолжали сидеть. Мимо проходили прихожане. Обджектов становилось всë меньше. Лайтер всë больше привыкал к этому не привычному месту. – Возможно, я знаю, что ты ищешь здесь. – А?       Прямо за ними оказался тот самый обджект, стоявший у алтаря. Он был одет в тëмно-серый балахон. Он был длиннее, чем у других прихожан. А выглядел он... Смутно знакомо Лайту... Будто бы они встречались, даже не раз... Но какая вообще разница, как он выглядит? – Считай, что он тут самый главный. – бросил Лайтеру Кен. – Если чуйка меня не подводит, то тебя терзают сомнения. – Какие ещë сомнения? – с подозрением он посмотрел на улыбающиеся лицо «самого главного». – Что-то произошло в твоей жизни, что ты никому не можешь рассказать, так? – Лайтер не заметил, как обджект оказался сидящим рядом с ним. – А вы проницательны... – он отвернулся. – Знаешь, у нас есть пара комнат. Похоже на исповедальни из католических церквей. – Прям комнаты? – Да. Ими мало кто пользуется, обджекты зачастую заручаются поддержкой тех, с кем они познакомились. Но некоторые ещë борятся с одиночеством, поэтому мы продолжаем их содержать. – ... Звучит как-то слишком хорошо, чтобы это было правдой. Похоже не на религию, а на кружок по интересам, совмещëнную с зоной отдыха. – Есть что-то в этом. В конце концов, Они мечтали быть Богом, который не станет душить своих верующих петлями на их шеях и отравлять их разумы ядом своего мнения. – Что? – Лайтер не понял половину сказанного. Отвлëкся на что-то ещё интересное. – В общем, друг мой, если ты желаешь, мы можем тебе предоставить одну из комнат. – Ну... Если честно... Вообще звучит неплохо. Но до сих пор не верится, что это правда. – Лайтер робко потëр запястье своей руки. Он снова почувствовал на себе чей-то взгляд. – Давай я тебя провожу. Всë равно мне сейчас нечего делать. – Кендел, как оказалось, никуда не уходил. И это было как нельзя кстати. – О, ну... Если тебе несложно. – всë продолжало казаться ему нереальным. Ну нет такого места, чтобы всë было настолько хорошо, где люди беспокоятся о благополучии друг друга, а не о том, что «храму нужны деньги» или «поставить свечку за тех, кого уже нет»...       Они прошли мимо алтаря. По обе стороны было две двери. Они вели в общий коридор, куда и вошли Лайтер с Кенделом. Тут было уже не так тихо, как в зале. Тут все явно чувствовали себя свободнее. Они свободнее говорили, на них не было настоящих и фальшивых улыбок. И никто никого за это не корил. Кто-то тяжело вздыхал, кто-то жаловался на сложную и несправедливую жизнь, а какая-то зубная щëтка с негодованием не понимала, почему это их Бог – это «Они», а не «Он», а еë собеседник возмущался, что это может быть и «Она». Все чувствовали себя свободнее от того, что тут нет «самого главного», хотя, даже если бы он услышал их размышления, он бы не обиделся и не расстроился.       Как же всë сложно... Но они, наконец-то, дошли до двери одной из комнат. – Краткий экскурс, – начал Кен. – Подушки в окно не бросаем, игрушки домой не уносим, кричать, плакать можно и даже нужно, в туалет прямо в комнате не ходим, рукоблудием не занимаемся... – последний пункт он быстро проговорил, словно стесняясь его. – Всë понятно? – Да, спасибо. – Смотри, вот эти часики переворачиваются одновременно с теми, что в комнате. – Кендел указал на песочные часы. – Всего у тебя час, как только время истечëт, пора будет выходить. До истечения времени, выходить можешь когда угодно. Хорошего времяпровождения! – то, как он всë протараторил ясно показывало, что привилегия в использовании комнаты была довольно популярна, несмотря на то, что «самый главный» говорил об обратном.       Лайтер зашëл в комнату. Кен закрыл дверь и перевернул часы. Песок с тихим шуршанием начал сыпаться из верхнего отделения в нижнее. Лайт осмотрелся. Пахло всякими травами, но лаванда ощущалась чëтче всех. По всей комнате валялись те самые подушки. Взяв одну из них в руки, он очень удивился. На ощупь напоминало маленькое облако. В комнате было окно, прямо напротив двери, но оно было как следует зашторено. В комнате царил полумрак. Прямо перед окном стоял небольшой алтарь с бронзовой фигуркой. Это снова был некто в капюшоне с шестью руками, однако теперь на месте тени было видно золотой глаз с розовым камнем в нëм. Вокруг фигурки стояли свечи. Они не горели ярко, уже тлели. Только тоненькая струя дымка поднималась к потолку. У других стен, противоположных друг другу, стояли телевизор и кресло. Хотя, креслом это было сложно назвать. Скорее всего, его соорудил кто-то из предыдущих посетителей. В телевизоре на паузе стояла какая-то программа про животных. Видимо, сюда действительно приходят не только поплакаться, но и расслабиться. Лайтер тяжело вздохнул, опустился на колени и лëг на подушки лицом вниз. Ему было так легко, что если бы подушки действительно были облаками, но он бы мог ходить по ним и даже летать вместе с ними. Он немного полежал в таком положении. Всë-таки ты не каждый день можешь вот так поваляться, ни о чëм не беспокоясь. Но, в конце концов, желание высказаться было сильнее, поэтому, из последних сил перевернувшись лицом вверх, он посмотрел на белый потолок. – Вроде за этот день произошло мало чего, но ощущение, будто бы у меня что не встреча, так какой-то пиздец...