Трое несчастных в стенах одного кабинета

Через пару минут дверь отворилась вновь, первым в помещение прошмыгнул Каденюк, тут же заняв привычное, можно сказать пригретое, место у стены. Сразу за ним плелась нескладная, неуклюжая, изломанная, нелепая фигура тридцатилетнего Трутня, в миру Дениса Яновича Ольшевского, уроженца города Бердичев, на счёту которого, если верить досье, была ходка не только в чернобыльскую, но и на обычную зону. Сто девятнадцатая статья уголовного кодекса Украины: убийство, совершенное по неосторожности, стоившее Денису пяти лет заключения. Скоба снова мысленно улыбнулся, вот так пара — баран да яра. Два неосторожных убийцы по цене одного, чёрт возьми. Преступник волочил нижнее конечности с неохотой, его то и дело толкал в спину громадный Фурцев. Уже по одной нарочито медлительной, строптивой его походке можно было понять, что разговор выйдет не из лёгких. Сопровождающий, вопреки воле арестованного, буквально кинул того на крепкий деревянный стул, прикрученный к половицам, защёлкнул его наручник на надёжном правом подлокотнике. На удивление, седалище даже не пискнуло — этот предмет мебели явно выстругали и склеили на совесть. Ольшевский выглядел как самый настоящий сталкер, буквально соответствовал своему статусу нелегала. У него были длинные, слежавшиеся и спутанные, слипшиеся от налипшей на них грязи сальные волосы тёмного цвета, собранные в небрежный хвост. На кругловатом черепе виднелись протяжённые и разбухшие клинья залысин. Цвет кожи был какой-то болезненный, зеленоватый, землистый, а обветренная, костлявая физиономия его была измазана чем-то вроде золы. Одно и без того оттопыренное ухо было заломлено, на втором отсутствовала мочка. По центру высокого и узкого лба зияла звезда - вырезанный ножом крест в форме буквы «Х» — бандитская метка, коей рэкетиры помечали должников. Бровей его видно не было, они утонули в золе, а вот впалые махонькие крысиные глядела светились карей злобой и яростью. Денис, в отличие от своего нанимателя, не прятал их и цепким, тяжёлым, испытывающим, свинцовым взглядом вгрызался ими в своего главного теперешнего врага — в младшего лейтенанта СОПа. Щёки заключённого впали от голода, вздёрнутый кончик курносого носа горделиво смотрел ввысь, алые уста опухли, нижняя губа и вовсе лопнула в двух местах. Подбородок у него был узкий, выпяченный вперёд, с мерзкой ямочкой. Вместо бороды были лишь какие-то отдельные участки морды, покрытые редкими торчащими кустиками волос. В целом он выглядел болезненно и жалко: как хищник, загнанный в клетку и понимающий, что в ней его и сгноят. «- А ведь так скорее всего и будет». - покачал головой Геннадий и начал попытку установления контакта с этим диким зверьком. В глаза бросался и другой поразительный факт: у этого типа, в отличии от его «напарника», на лице не было никаких следов побоев, ни ссадин, ни синяков, ни гематом. Можно было даже решить, что его не били. Впрочем, то было маловероятно. Скорее всего били и били в разы сильнее, изощрённее, нежели профессуру, только вот места для нанесения побоев выбрали иные, рассудив, что с такой рожей мужику терять нечего. - Денис Янович, здравствуйте. Сразу хочу предупредить: наш с вами разговор будет записываться. Я — младший лейтенант Скоба — буду проводить ваш первичный допрос в связи с нарушением вами… - Геннадий точно по щелчку переключился на начётнический, дикторский тон, коим он раз за разом нудно повторял эту обязательную прелюдию. - Да мне похуй, псина армейская! - оборвал «диктора» сидящий напротив, тут же смачно харкнув в его сторону. Сгусток вязкой вонючей слюны врезался в щёку военного, разбившись об неё в кляксу, неспешно стекающую по скулам. Скоба не выразил ни единой эмоции — он привык к неуёмному поведению отдельных господ, посещавших этот кабинет. Вряд ли хоть что-то из жалких посулов, громких, однако пустых слов и ничтожных действий могло задеть его гордость. Ему всегда было плевать. Он на работе. Он ответственно к ней относится. А для этой работы задетая гордость — непозволительная роскошь. Потому младший лейтенант лишь мерно, со стоическим спокойствием, дотянулся до носового платка, лежавшего на крою стола и чётким движением вытер осквернённую щёку. Как только Геннадий довершил этой действо, разъярённый детина-Фурцев со всей дури лупанул по затылку Ольшевского ладонью. Тот чуть носом не клюнул край стоящего пред ним стола, но всё же удержался на грани, разогнулся, паскудно лыбясь, оголяя свою длиннозубую щербатую пасть, в которой тёмными прорехами сияло пространство на месте парочки безвозвратно утерянных резцов. - Тише, Фурцев. Ценю вашу старательность и самоотверженность, однако чего доброго — вы ему такими темпами целую коллекцию синяков или гематом оставите. - невозмутимо произнёс Скоба. - Не бойтесь, товарищ младший лейтенант, не оставлю. - гнусненько хихикнул басовитым тоном рядовой, дав понять, что может после него следов побоев и не останется, но вот боль будет долгой и мучительной. В общем-то, плевать Геннадий хотел на наличие или отсутствие у Дениса «коллекции», да и в целом ударить его было верным решением. Пусть нелегал и обозвал своего допросителя собакой, но собакой скорее был он сам — той, какую следует держать на строгом, вгрызающемся в шею поводке, дабы псина не делала резких и необдуманных движений, осознавая своё положение и расстановку сил. Со стороны Ольшевского такое поведение было лишь бравадой — он-то прекрасно понимал, во что вляпался и насколько в этом увяз, вот и шиковал напоследок, намереваясь устроить своей персоне бенефис перед отбытием на нары. Это было плохо для младшего лейтенанта. Такой сталкер добровольно ни в чём не признается, будет только язвить и плеваться. Слюной или оскорблениями. Скоба отлично знал, что на полуофициальном допросе в застенках СБУ из этого ретивого мерзавца выбьют, вытянут и выгрызут все необходимые показания и даже более того. Все они в итоге ломаются. Мужчина радовался лишь тому, что это не его работа — пусть уж этим занимаются собратья по ремеслу, раз у них душа лежит к насилию, вершимому "на благо" государства. А ему остаётся лишь попытаться вызнать у этого бедняги хоть что-то, дабы на того меньше времени тратила Служба Безопасности. - И на это тоже похуй! - вновь сплюнул Денис, теперь уже себе под ноги — на дощатый пол. Слюна его была смешана с каплями крови. - Бейте, давайте! Вы же, мрази, ничего не умеете, кроме как применять насилие к беспомощным! Вам же за это жалование платят. - Почему же, мы умеем ещё и разговаривать, Денис Янович. Я — живой тому пример. - продолжил чеканить казённой речью Геннадий. - Вы даже не дали нам шанса. - Слишком много! Слишком много шансов я дал вам и вашему начальству в своё время. - отмахнулся строптивым рывком головы сталкер-неудачник. - Что же, наш с вами диалог — дело, можно сказать, добровольное. Давайте условимся так: следующий ваш плевок в мою сторону и вас вернут обратно в ваше место временного содержания. Разговаривать вы дальше будете не здесь и не со мной. Я — всего лишь ваш шанс, рука помощи, которую вам предлагает правовая система. Вы можете от меня отмахнуться, это ваше право. - младший лейтенант произнёс всё это привычным тембром, да только в паре мест его баритон ощутимо дрогнул, выдав некую фальшь. Впрочем, военный был уверен, что допрашиваемый чувствует её и без всяких подсказок — прожжённых Зоной бродяг не проведёшь. - Пхах. - сухим, трескучим смехом Трутень огласил своё презрение. - Вот это я в вас больше всего ненавижу — вы даже разговаривать по-людски разучились. Либо орёте, угрожаете, давите, чихвостите, либо возвышаетесь, превосходство умственное демонстрируете, везде толкаете свой бюрократизм, заискиваете. Давай, валяй, пизди что хочешь. Авось чего потешного скажешь мне напоследок. - Хорошо. - снисходительно принял предложение «рассказать чего потешного» военный, укладывая на стол предплечья, будто на парту в школе. - Думаю, вам не стоит объяснять причину вашего задержания, вменяемые вам статьи, их тяжесть? - Угу. Как я и сказал: мне похуй! - глумливо осклабился Ольшевский, вольготно разваливаясь на спинке стула, принимая свободную, полную лености позу. - Что же, пусть так. Однако я рискну предположить, что вы не осознаёте всю тяжесть вашего положения. Господин Сирге, как я понимаю, имеет хоть какой-то вес в научном мире… - Угу-угу. Он всю дорогу без умолку жужжал про свои награды, премии и почётные грамоты, выданные ему за работу по изучению чернобыльских ворон, дескать, они особенно выделяются на фоне остальных птичьих свои умением определять воздушные аномалии. Типа, за изучением их крошечных мозгов стоит будущее нового поколения сканеров для боевых вертолётов. Ну и ебань, как по мне! - нахраписто оборвал речь СОПовца Денис, говоря нарочито театрально, отвлечённо. - К сожалению, я не погружён в материал. - откинул тему ворон Скоба, сосредоточенный на своём. - Вернёмся к господину Сирге. Если в его теориях есть хоть какой-то смысл, если определённые люди сочтут их дельными, то дальше всё произойдёт следующим образом: его купят. Какая-нибудь фармацевтическая компания, оборонное предприятие, транснациональная корпорация — кому он больше подойдёт. Они явятся к нему, предложат свои ресурсы. У него же, в свою очередь, не будет выбора, если он захочет в ближайшую декаду увидеть белые стены своей любимой лаборатории. Взамен на свободу он исчезнет с мировой исследовательской арены и будет тихо, удавив гордость и амбиции, трудиться на благо толстосумов где-нибудь недрах специальных научных комплексов, совершая гениальные открытия от лица всего конгломерата. - Да пусть хоть трижды продаётся, мне-то что до него? - вальяжно осведомился Трутень, показательно ковыряясь грязными острыми ногтями между подгнивших темно-жёлтых зубов. - А то, что дело вряд ли замнут до суда — затратно это в наше время, тем более в вашей ситуации: у господина Сирге уже есть условный срок. Потому ему наймут адвокатов. Лучших адвокатов. Как думаете, на что они будут давить в суде? - в ответ намеченный подсудимый молчал, замерев прямо так — с ногтем меж дёсен. - Давить они будут на то, что виноваты во всём вы, только вы и никто другой. Очень быстро образуется версия, что вы взяли господина Сирге в заложники, силком, под дулом автомата потащили беднягу в Зону. Записи нашего с ним и этого разговоров вдруг окажутся «битыми», найдутся удобные свидетели среди сотрудников Службы Охраны Периметра. В итоге наше светило науки предстанет перед законом и общественностью жертвой, а вы — чистейшим воплощением зла, корысти и лукавства. Для создания такого образа даже не особо нужно стараться, знаете ли. - мужчина иронично хмыкнул, позволив себе и эту слабость. - Вы же, Денис Янович, своим молчанием лишь окажете им услугу — так проще будет строить ту самую спасительную для господина Сирге версию. В этот раз вы можете мне поверить, я здесь уже три года, видел, как и с кем такие пируэты проворачивают. - в кои-то веки голос Геннадия начал отдавать искренностью. Он действительно говорил правду. Он знал, что именно так всё и будет, начиная с того момента, как проштудировал досье учёного. Но сейчас это осознание явилось в нему во всей своей силе, вспенивая внутреннее чувство справедливости, выпуская на волю не рабочую установку, а собственную волю. Тем не менее, даже выговор за столь откровенный разговор ему вряд ли светит. Все эти «разговор записывается» произносятся лишь для проформы, дальше идут лишь угодные делу записи, неугодные же отметаются и «теряются». Да и использовать грязные трюки на грани фола ему ещё никто и никогда не запрещал, коли те использовались на благо бюрократического дела. Сталкер был озадачен. Ему будто занозу вогнали в мозги, отчего те чесались, зудели, не давая нормально кумекать. Он нахмурил свой высокий лоб, тот прорезали кривые валы морщин, сделав его похожим на стиральную доску. У Скобы взбрыкнула вдруг фантазия, отчего ему стало казаться, что он даже может услышать, как в черепной коробке Ольшевского неуклюже перекатываются из стороны в сторону пудовые думы, отягощающие не знавшую забот голову. Младший лейтенант мысленно ухмыльнулся, его воображение преподнесло ему забавную сценку: под пустым сводом черепа этого горемыки жуки-скарабеи старательно катали свои навозные шарики - великие мысли. - И чё, типа, если я тебе тут всё как на духу изложу, у них ничего не выйдет? - недоверчиво поинтересовался потрясённый «вольный». Его поразил как смысл слов, так и то, что его мучитель вдруг решил изложить перед ним всю правду, что называется — без купюр. - Не могу этого обещать. Однако ваше чистосердечное, во-первых, скостит вам срок, во-вторых, затруднит работу тех самых адвокатов. Отказавшись от предложенной возможности в откажетесь в, м-м-м, куда менее выгодных обстоятельствах. Впрочем, решение как всегда остаётся за вами. Вам лишь предлагаются возможности. - закончил свою речь младший лейтенант вновь с безразличным холодом, тем самым дав понять, что сеанс искренности завершён. Наступило время принятия решений. - Кто предлагает? - с прищуром полюбопытствовал Денис, инстинктивно зажимаясь, напрягая всё тело, как пружину. - Правовая система, государство. - флегматично осведомил интересующегося военный. - Хах… - паскудная лыба вернулась на прежнее место, неприветливо искажая и без этого мурластую морду лица. - Государство… Правовая система… Возможности… Как высокопарно звучит! Сколько в этих словах силы! - показной драматизм вернулся тоже. - Ебал я это всё в рот, лейтенант! Так и знай! Где было твоё государство, когда в две тысячи шестом году ебнуло на ЧАЭС?! И так ёбнуло, что до моей деревни докатилось! Где было твоё государство, когда к нам в деревню забрёл какой-то пришибленный солдатик и с нихуя выкосил всю соседскую семью?! Где оно было, когда он ступил на порог моего родительского дома?! Там был только я, мои старики и этот… Даже не человек, выжженная оболочка, науськанная только агрессивно отстреливать всё, что движется! - Трутень чесал языком очень быстро, от раза к разу запинался, шипел от ярости, срывался на самый настоящий крик, разбрызгивал слюну и активно жестикулировал - насколько позволяли наручники - даже дёргался. Он весь покраснел от злости, на висках его проступили сосуды. Говорил мужчина до тех пор, пока у него не заканчивался воздух, после чего он, как музыкант во время концерта, жадно глотал воздух и продолжал гневно тараторить. - О-о-о! Зато государство и правовая система мигом примчались, когда я убил этого солдатика в попытке защитить родных! Да, тогда они мне выдали возможность — возможность отсидеть в тюрьме за то, что я отказался смиренно умирать. А выйдя из тюрьмы знаешь что я узнаю? Что мать моя умерла от «неизвестной болезни», а отца, как в «Простоквашине», блять, на опыты сдали! Лечить, видите ли! Вот тебе немного информации, лейтенант, про мои возможности и наше с тобой государство. - нелегал вроде стал затихать, надрывая диафрагму, но тут же вскинул палец к верху, давая понять, что ему ещё есть, что сказать. - И главное: Зона — это чьих рук дело? Что это, божья кара или инопланетное вмешательство? В жизни не поверю! Это же какого-то очередного из «государств» промыслы. По его вине жахнуло, по его вине эта зараза расползается. Но этого никто даже толком признать не хочет! Народу вместо дельной помощи — подачки, дабы заткнулись и не отсвечивали. Зона — это страшно, это трагедия, однако мы её вовсю пустим в оборот, оберём как липку, таща в «наш общий дом» образования неизвестной природы. Сталкерство — отвратительное, уродливое явление, да только с ним нам очень удобно, мы будем его вовсю эксплуатировать. Что, лейтенант, думаешь я совсем тупой и не знаю, что от торгашей наших ниточки вьются к Институту и прочим официальным конторам? Да им же это выгодно! Когда работник не просит зарплату, страховку, соцпакет, транспортировку до рабочего места. Такие отчаянные как я ведь сами всё сделают и им преподнесут на своём горбу, в подарочной упаковке с голубеньким бантиком. Так в этих несчастных ещё и стреляют, упекают их за решетку. Это в благодарность, видимо! - Денис отдышался в нависшей, заполняющей всё пространство вполне ощутимой неловкостью, тишине. Продолжал он уже куда более спокойно, даже с каким-то утомлением. - Нет, лейтенант. Иди ты в жопу вместе со своим государством и всякими прочими. Я с ними уже наобщался — хватит с меня этого опыта. Моё дело в любом случае — табак. Меня на четыре кости поставят, как ни виляй задом — может даже в прямом смысле, ха — а играть в ваши междоусобные войны я не хочу. Тебе хорошо будет или адвокатам этим — да я всех вас в рот ебать хотел, всех ненавижу. Так что разбирайтесь там сами, сколько мне лет накинуть, куда и за что упечь. А я с удовольствием посмотрю, как вы копошитесь, черви. Мне что Зона с большой буквы, что зона с маленькой, всяко милее вас и вашего государства. Всё. Ни слова больше тебе не скажу, крыса канцелярская. - Ольшевский хлопнул в ладоши, кокетливо подмигнул своему дознавателю и вытянул спину. Дальше он говорил, а с его лица никак не сползла светящаяся улыбка. Улыбка свихнувшегося человека, в тоже время за счёт этого одержавшего какую-то важную внутреннюю победу над самим собой, над звериными инстинктами. А в горящих глазах его светился неоплавляемый стальной стержень превозмогающей воли. - Да, чуть не забыл… Пошёл нахуй, лейтенант! - после этих слов нарушитель вновь плюнул в сторону Геннадия, угодив тому прямиком в глаз. Пока младший лейтенант повторно утирался, Фурцев, в этот раз ничего не дожидаясь, своей медвежьей лапой вдарил Трутню в район солнечного сплетения. В ответ на это сталкер прямо вместе со стулом повалился на пол, скрючился в позе младенца и стал надрывно кашлять, будто астматик. Остатки кислорода из него выбил острый мыс армейского ботинка, тараном врезавшего в живот. Денис плаксиво заскулил от режущей боли. - Довольно, солдат! - окрикнул бугая его командир, как ни в чём не бывало складывающий грязный платочек. - Уведите Дениса Яновича в его камеру. После чего можете быть свободны. - Есть, товарищ младший лейтенант! - уставным раскатистым басом отреагировал боец, буквально собирая с пола безвольную массу, думающую только о боли. - Каденюк, вы тоже свободны. Помогите Фурцеву. Спасибо за службу, парни. - впервые радушно, простецки даже, раздал последние приказы Скоба, предвещая конец этого смутного, сумасшедшего рабочего дня. Оба рядовых выпрямились, отдали честь и засуетились. Каденюк открыл дверь и первым исчез за поворотом коридора, за ним, грузно топая, волоча вялого Ольшевского, вышел и Фурцев, учтиво прикрыв дверцу. Из коридора послышалось басовитое: - Пойдём-пойдём, голубчик. Я с тобой потолкую, расскажу, как себя вести с уважаемыми людьми нужно. Тебе таких фокусов ни в тюрьме, ни в СБУ не покажут… Кажется, Трутень бранился, что-то сипел в ответ, подбирая слова исключительно витиеватые и нецензурные — накликивал на себя ещё большую беду. Геннадию даже стало жаль этого нелегала. Пусть он и был обижен на весь мир, как брошенный родителями ребёнок, пусть и пропитался насквозь духом анархизма, как ветошь отработанным машинным маслом, а всё же жернова жизни неплохо перемололи его кости. Немудрено, что те так погано срослись, ежесекундно доставляя ему боль. Немало испытаний выпало на эту угрюмую душу, вот и стала та винить всех и вся, пусть то было и не всегда разумно. А в итоге ведь этот обездоленный, загнанный человек сошёл с ума. Может давно, а может здесь, в комендатуре этого сектора. Перестал думать о себе, перестал надеяться, ждать и мечтать, сходя с тропинки в бурелом саморазрушения. Теперь его, похоже, увлекала только игра в поддавки — он хотел выяснить, насколько жесток с ним может быть этот опостылевший ему мир. А жестокости миру всегда было не занимать. Впрочем, все эти размышления имели смысл, если подсудимый говорил правду. В практике младшего лейтенанта ещё ни один нарушитель не признался в том, что он маньяк, садист, маргинал, асоциальная личность. А ведь большинство из них как раз таки и можно было отнести к этим или смежным типажам. Но каждый, попав на его «мягкий» допрос, видел в нём шанс и начинал разводить драму, рассказывая о своей нелёгкой доле, вынудившей его действовать только так и никак иначе. Геннадий любил размышлять об этом, осмысливать произошедшее, рефлексировать, однако он всегда чётко обозначал для себя одно: неважно, как он относится к этим историям, его работа заключается в другом и она должна выполняться с усердием. Отчёт по Денису Яновичу занял у военного гораздо меньше времени, чем предыдущий, и было в нём больше воды, нежели сути. Скоба лишь ёмко обозначил, за что сотрудники СБУ могут уцепиться, на что могут надавить, по поводу чего поднять справки. Вбив под конец «От дачи показаний подсудимый отказался», мужчина парой кликов отправил свою работу в нужную инстанцию, тут же отталкиваясь руками от стола, отъезжая на колёсиках стула к стене и поднимаясь, наклонами пытаясь размять разболевшуюся от сидячей работы спину. Эта дурацкая грыжа в грудном отделе позвоночника никак не давала ему жить спокойно.