to hold a heart, and desire a dream

Прошло еще несколько недель, прежде чем Нахида посчитала, что Скарамучча был достаточно здоров, чтобы бродить по миру. — Будь осторожен, — сказала она ему, будто это Скарамучче следовало опасаться мира, а не мир должен был опасаться его. — Увидимся позже, хорошо?        Для начала Скарамучча отправился на исследование Сумеру вдали от шумных улиц. Было определенное ощущение покоя в том, чтобы среди покачивающихся ветвей деревьев наблюдать издалека за дикими животными, часть из которых дремала, а другая часть бродила по лесу. Он мог бы убежать, подумал Скарамучча, наступая на мокрую от утренней росы мягкую траву, которую не видел много недель, а то и месяцев. Но от чего нужно было ему бежать? И куда? Куда еще можно пойти, кроме как вернуться к ней? Каким-то образом, это именно то, что каждый день делал Скарамучча после своих прогулок. Потому что кровать была слишком удобная, говорил он сам себе. Только по этой причине.                      Самурай из Инадзумы прибыл в Сумеру, и Скарамучча неожиданно обнаружил его, сидящим на дереве. Скарамучча знал этого мечника. Мало кто не слышал о нем и его достижениях. Человек, отразивший удар Архонта и сумевший при этом выжить. Тот, подумал Скарамучча, кто, каким-то образом, сумел противостоять его матери, используя простой меч и два Глаза Бога. Увидев его лицо, Скарамучча не мог не заметить кое-что. Явного сходства не было, но некоторые черты лица передавались из поколения в поколение. «Кацураги», — на мгновение Скарамучче показалось, что его легкие заткнули пробкой, будто воспоминания были настолько тяжелыми, что не давали дышать. В какой-то момент ему захотелось развернуться и убежать, но юноша уже заметил его и спустился с дерева, чтобы поприветствовать. Движения этого парня были похожи на осенний лист, покачивавшийся на ветру. — Каэдэхара Кадзуха, — представился он, протянув руку в знак приветствия. Если бы это был любой другой незнакомец, Скарамучча бы, как раньше, усмехнулся и оттолкнул чужую руку, но воспоминания о старом друге заставили его нерешительно протянуть руку в ответ. — Представится ли мне честь узнать твое имя? Каэдэхара… Один из многих других кланов, встретивших свою смерть в результате мести, которую Скарамучча пытался обрушить на Райдэн Гокадэн. В таком случае… — У меня его нет, — быстро ответил Скарамучча, и, фактически, это не то чтобы являлось ложью. У него действительно не было имени, у него были имена. Три известных и одно забытое. Самым главным было то, что Кадзуха не знал ни одного из них, не имел представления о его личности и о том, что Скарамучча нес ответственность за падение всего клана Каэдэхара. — Что привело тебя сюда, Безымянный? Может быть, ты наслаждаешься пейзажем? Он чудесный, не правда ли? — улыбнулся Каэдэхара. — Возможно, был бы еще прекраснее, если бы ты не наслаждался им в одиночестве, — он кивнул Скарамучче. — Не хочешь прогуляться со мной? Скарамучча понимал, что это плохая идея, но часть его цеплялась за воспоминания о своем первом друге. Этого было достаточно, чтобы пойти за Кадзухой. — Ты не местный? — спросил он. Скарамучча утвердительно кивнул, больше ничего не отвечая, в страхе, что он мог как-то себя выдать. — Как и я. Я всего лишь гость в этих прекрасных землях, — Кадзуха неторопливо потянулся. — Недавно я был в Порт-Ормосе, последовав за путешественниками из Ли Юэ, — его глаза блеснули, словно юноша вспомнил что-то приятное. — Это было волшебно, так что, несмотря на то, что наше пребывание там было недолгим, я решил вернуться, чтобы в одиночку исследовать Сумеру. Скарамучча обдумывал его слова и не знал, что сказать. — Каэдэхара… — Лучше просто Кадзуха, — ответил он. — О, ты знаешь имя моего клана? — О нем многим известно, — нерешительно сказал Скарамучча. — Наверное, — согласился юноша. — Я был рожден, чтобы стать его преемником, — он замолчал на секунду. — Однако клан был уничтожен до того, как я смог взять на себя эту ответственность, — продолжил Каэдэхара, — а вместе с ним была уничтожена моя судьба. Вот оно, неизбежное прошлое. Как иронично, подумалось Скарамучче, что месть, которая предназначалась кому-то другому, нанесла вред потомкам того самого друга. Он предположил, что в этом и был весь смысл. Месть являлась разрушительной по своей природе, Скарамучча прекрасно это осознавал, но не воспринимал всерьез. Теперь ему пришлось столкнуться с этим лицом к лицу. — И что же ты делал, — спросил Скарамучча, — после того, как клан был уничтожен? — после того, как у тебя отняли цель в жизни? — Теперь? — переспросил Каэдэхара. — Сейчас я скитаюсь по миру, свободный, как птица, — он посмотрел на небо и вскинул рукой, словно пытался поймать солнечные лучи ладонью. — Я получил шанс увидеть то, что иначе никогда не смог бы. — …Это все? — не такого ответа ожидал Скарамучча. — А? — Кадзуха наклонил голову, будто вопрос сбил его с толку. — О, думаю, я также пишу стихи. — Стихи, — повторил Скарамучча, моргнув. Он, что, серьезно? Как Кадзуха мог так легко отказаться от своего предназначения? Как он принял это без желания отомстить? Скарамучча так отчаянно боролся за то, чтобы зацепиться хотя бы за тень предначертанной ему судьбы и вернуть ее себе. Уму непостижимо. — Да, стихи, — подтвердил Каэдэхара. — В особенности я люблю хокку. Хокку. Напоминание об Инадзуме. Кадзуха, должно быть, заметил интерес, промелькнувший на секунду в глазах Скарамуччи, потому что предложил: — Я мог бы прочитать тебе один. «Отвали», — хотел бы сказать Скарамучча, но слова застряли в горле из-за желания сделать что-то большее, чем просто бросить отработанную колкость. Возможно, он не хотел быть злодеем, коим являлся ранее, возможно, он по-настоящему хотел услышать хокку от Кадзухи. По этой причине Скарамучча резко кивнул, и Кадзуха улыбнулся, напевая себе под нос в задумчивости, прежде чем начать:

— Предначертанная встреча,

Несравненная красота,

Чудесная юность, фиолетовые волосы.

Скарамучче понадобилось некоторое время, чтобы понять, что у них не было ни одного общего знакомого, внешность которого подошла под это хокку, кроме него самого. Ухмылка на лице Кадзухи это подтверждала, и внутри Скарамуччи что-то вспыхнуло. — Не неси чушь, — прошипел он, в то время как щеки предательски залились краской. — Считаешь мои слова чушью? — начал размышлять Кадзуха. — Какую часть? О том, что ты красивый? — он наклонил голову. — Но я сказал правду. — Ты смешон, — бросил Скарамучча. — Я или моя поэзия? В любом случае, прошу прощения, — вздохнул Кадзуха, звучал он совсем не искренне. — На самом деле, это не самое лучшее мое хокку. Признаю, я был слишком отвлечен твоей красотой, так что не смог найти слов, способных ее передать. — Ты… — запнулся Скарамучча. — Дай мне время подумать об этом, и, думаю, при следующей встрече у меня будут подготовлены достойные слова. В конце концов, — Кадзуха посмеялся, — я уверен, что такой очаровательный человек, как ты, надолго отпечатается в моей памяти. Скарамучча громко закашлял. — Тебе больше нечем заняться? — рявкнул он. — Будем считать, это одно из преимуществ освобождения от ответственности за свою судьбу, — усмехнулся Кадзуха. — Я волен делать, что захочу, — выражение его лица было таким спокойным, словно юноша не был обременен никакими заботами. — Знаешь… Долгое время я чувствовал себя потерянным, не имея предназначения, которое могло бы вести меня за собой. Мое сердце было пустым, как сама жизнь — бесцельная и бессмысленная. Его слова не давали спокойно дышать. «Я тоже», — хотел сказать Скарамучча, потому что он был пуст внутри, лишен судьбы и цели. — Но это было раньше, — Каэдэхара взял Скарамуччу за руку и прижал ее к своей груди, где-то внутри звучало ровное сердцебиение. — Теперь сердце чувствуется таким невесомым, будто с него упал груз, — сказал он, мягко улыбаясь. — Не пустое.                      В конце дня, когда пришла пора прощаться, Скарамучча наблюдал за уходом Кадзухи, испытывая странное чувство, которое у него не получалось описать. Пока он провожал взглядом исчезающий вдалеке силуэт самурая, рука поднялась и нависла над грудью. Не хватало гнозиса. «Невесомое, — подумал Скарамучча, — не пустое».              

***

              Скарамучча застал гения из даршана Кшахревар в мастерской Дзёрури, изучающего оболочку Сёки но Ками. То, чем он был раньше. Кавех стоял в окружении обломков сломанного автоматона. В одной руке он держал шарнир, напоминавший колокол по своей форме, в другой — несколько трубок. «Мои нити», — подумал Скарамучча. Нити, которые поддерживали его и наделяли властью, но в то же время контролировали и связывали, как простую марионетку. Кавех столкнулся с ним глазами, и в его взгляде помимо осознания того, кто перед ним стоял, было что-то еще, заставившее Скарамуччу посмотреть в другую сторону. Кавех глядел на него с сочувствием, и это заставляло испытывать жалость по отношению к самому себе. Тем не менее, Кавех не пытался сказать что-то глупое, вроде того, как ему было жаль. — Крутой робот, с какой стороны не гляди, — почему-то сказал он. — Я слышал, ты был создан Архонтом. — Верно, — Скарамучча подошел ближе к Кавеху. — Она, как и ты, была изобретателем, — сказал он с желчью в голосе, которую не получилось контролировать. — И она бросила меня, — юноша горько улыбнулся. — Ты тоже так делаешь с неудачными экземплярами? Для чего вообще нужно было это спрашивать? Конечно, он так делал, зачем сохранять разочаровывающие вещи? Какая польза могла быть от… — Эм, нет? Обычно дети приходят от них в восторг, — сказал Кавех. — Я отдаю их торговцам игрушками, и их раскупают за первые несколько часов, что-то вроде того. Хах. Из Скарамуччи вырвался смешок. Недоуменный, недоверчивый. Это было просто нелепо. Даже сломанным маленьким механизмам нашлось применение в любящих руках детей, а ему нет. Это он закончил таким образом, потому что был недостоин. По этой причине его и выбросили, не задумываясь. — Не проще ли было избавиться от них? — Скарамучча скрестил руки на груди. — Вместо того чтобы прилагать столько усилий ради передачи хлама в чужую собственность. — Нет, конечно, — Кавех помотал головой. — Даже тому, что не соответствует изначальной цели, можно найти другое применение. Скарамучча замолчал, потому что Кавех, похоже, был уверен в своем ответе и уже пришел к определенным выводам. — В любом случае, тут все то же самое, — продолжил Кавех, и Скарамучча прерывает свои мысли, чтобы выслушать его. Мужчина пожал плечами. — Мне кажется, у нас есть что-то общее. От меня тоже отказались. Отказались? От него? Скарамучча молчал, с трудом веря сказанному. Он много слышал о нем от Аль-Хайтама. Луч света Кшахревара, самый востребованный архитектор в Сумеру. Даже если кто-то с таким талантом и ценностью был отвергнут, то что это могло значить для кого-то вроде Скарамуччи? — Почему? — все, что ему удалось сказать. — Почему? — пробубнел Кавех самому себе. — А должна быть причина? Наверное, она есть, не знаю, хорошая или нет, но… — он покачал головой. — Скажем так, у большинства семей есть определенные ожидания, связанные с традиционным стандартом успеха, — объяснил Кавех. — Многие превозносят научные достижения в академической среде и пренебрегают их применением в других, ненужных сферах. Проще говоря, моя семья не отнеслась к моим профессиональным предпочтениям так же, как я, — Кавех обратился к Скарамучче. — Веская причина? — …Наверное, нет? — предположил он. — Наверное? — повторил Кавех и засмеялся. — Эй, это был не такой уж сложный вопрос. Правильный ответ: может ли быть хоть одна веская причина отказываться от своего ребенка? Скарамучча лишь моргнул в ответ, и Кавех развел руками. — Да ладно… Неужели я правда виноват в том, что они не хотели иметь со мной дело? Это я неадекватный? — Нет. Это был другой голос. Аль-Хайтам облокотился о дверной косяк. — Нет, — повторил он, — Кавех великолепен, — его голос нехарактерно смягчился. — Даже если бы он был менее прекрасным, Кавех все равно оставался бы Кавехом. Кавех улыбнулся. Они молча смотрели на Скарамуччу, словно ожидали, когда он поймет о себе то, что не будет произнесено вслух. Когда Скарамучча так ничего и не сказал, Кавех продолжил: — Это не моя вина, — сказал он спокойным голосом, словно годы размышлял над этим вопросом. — А что насчет тебя, Скарамучча? «Не моя вина?» Скарамучча никогда… никогда не думал об этом с такой стороны. Он всегда думал, где провинился, что такого сделал (или не сделал). — Подумай об этом потом, хорошо? — сказал Кавех, в его привычном беззаботном тоне звучала серьезность, что не была такой очевидной ранее. — Сейчас у меня к тебе другой вопрос. — Какой? — Кавех тоже был похож на Аль-Хайтама? Такой же любопытный и жаждущий знаний? Что ж, опираясь на опыт общения с Аль-Хайтамом, Скарамучча решил, что не возражал против пары вопросов. Однако он не ожидал сказанного Кавехом: — Как долго? — спросил он у Скарамуччи, глядя на мертвый автоматон, который возвышался над ними, несмотря на свое поражение. — Как долго что? — повторил Скарамучча, нахмурившись. — Как долго ты был связан с этой… штукой, — голос Кавеха показался дрожащим, он крепко сжал кулаки. — Не знаю, — еще сильнее нахмурился Скарамучча. Он не хотел вспоминать то время, ненавидел, когда кто-то напоминал ему о потерянном. — Недели? Месяцы? — Он стиснул зубы. — Какая, нахуй, разница? — Святые Архонты, — пробормотал Кавех, и будто сгорбился в изнеможении от одного только ответа. — Месяцы? Как ты еще… Столько мучиться, почему… Так он знал, что влекло за собой нахождение в автоматоне. Неужели Кавех понял это, исследовав механизм? Скарамучча подумал, что этого стоило ожидать, учитывая, что Кавех был одним из лучших в Кшахреваре. Он был в непрекращающейся агонии. Использование изобретений Дотторе, естественно, имело свою цену. Каждый шарнир, с которым Скарамучча был соединен, лишал его всякой силы, заставляя бесполезно болтаться на нитках. Каждая нить, удерживавшая его, ощущалась как прямой путь к невыносимой боли, наполнявшей его внутренности чистым пламенем. Однако Скарамучча упорствовал, потому что это того стоило. Чем был смертный сосуд, разорванный в клочья от агонии, перед возможностью обрести божественную цель? — Это одно из величайших творений Доктора, — сказал он. — Боль — небольшая плата за шанс стать богом. — Не пойми меня неправильно, — Кавех покачал головой. — Это действительно инновационное технологическое чудо, впечатляющее и опережающее свое время. Тем не менее, то, как оно посягает на предназначение этих самых инноваций, — его глаза вспыхнули в гневе, и он закрыл их. — Если творение стремится наделить кого-то силой, как это делают и другие творения, оно должно… Это и вправду кощунство, как можно делать это с такой жестокостью. Скарамучча слушал Кавеха и смотрел, как тот в ярости сжимал кулаки. Скарамучча удивленно думал, что это была ярость в его защиту. — Это красиво, но в то же время… просто отвратительно, — признался Кавех. — Может, я тоже изобретатель, но… — его голос был тихим, казалось, он дрожал, когда Кавех смотрел на автоматон. — Я бы никогда не опустился до создания такой мерзости.                      Скарамучча спросил у Нахиды об архитекторе позже. — Кавех? — Нахида слушала, как Скарамучча вспоминал об их встрече во время очередного визита. — Ну… Ты помнишь, я говорила о том, что не знала, как помочь тебе выздороветь? Он кивнул. — Дендро является частью человеческой жизни, но, когда речь идет о механической природе, это становится вне моей компетенции, — Нахида пожала плечами. — Так что я решила посоветоваться с ним по этому поводу. — Впечатляет, — ответил Скарамучча, не в силах справиться с горькими чувствами, просыпавшимися в нем, — как простой смертный может быть так талантлив, что его заметил даже Архонт? — О, — Нахида покачала головой, — на самом деле, причина не в этом. Я не знала о нем ничего, кроме того, что он был одним из тех редких жителей Сумеру, способных видеть сны, — она нежно улыбнулась. — Настоящий бунтарь. Кавех переделал Терминал Акаши, чтобы стать вольным, задолго до того, как я была освобождена. Звучало в стиле Кавеха, несмотря на то, что Скарамучча почти с ним не общался. — Если тебе интересно, как мы с ним познакомились, то это только благодаря Аль-Хайтаму, — объясняла Нахида. — Видишь ли, в Академии они были старшим и младшим, а также… были соседями по комнате.              

***

              Аль-Хайтам и архитектор. Нужно было ослепнуть, чтобы не увидеть, как часто они ругались. Скарамучча заметил это примерно через две минуты наблюдений за их взаимодействием. — Они были соседями по комнате, — сказала тогда Нахида. Возможно, поэтому они именно были соседями, в прошедшем времени. Скарамучча вздохнул. — Я полагаю, сожительство пришло к концу в результате их неспособности поладить друг с другом. — О, нет, — не согласилась Нахида. — Они до сих пор живут вместе. Я просто имела в виду, что теперь Аль-Хайтам и Кавех не просто соседи по комнате, — она хихикнула и наклонилась, чтобы прошептать кое-что Скарамучче на ухо. — Любят друг друга? — удивляется Скарамучча. — Они? — он недоверчиво смотрит в сторону этих двоих. — Но они постоянно ссорятся! Они… — Просто ведут себя, как пожилая супружеская пара, — звонко засмеялась Нахида, — разве что еще не находятся в законном браке. — Мы на пути к этому, — зевая, сказал Кавех. Он с Аль-Хайтамом подошли ближе, видимо, услышав их разговор. — Хотя никто еще не знает, поэтому не стоит об этом болтать, особенно Тигнари, Сайно и Коллеи, — Скарамучча понятия не имел, кем были все эти люди, но Кавех продолжил. — Видишь ли, будет чертовски весело увидеть их реакцию на наши свадебные пригласительные. Не могу дождаться, черт возьми. Скарамучча повернулся в сторону Аль-Хайтама, словно отчаянно пытался призвать к здравому смыслу: — Он называл тебя мерзавцем, ублюдком, мудаком, козлом… — Идиотом, сумасшедшим и придурком, — добавил Аль-Хайтам, прежде чем пожать плечами. — А я его люблю. — Ха-ха, — ответил Кавех. — Мог бы и сказать о том, что у тебя кинк на унижения. Аль-Хайтам закатил глаза. Скарамучча совсем их не понимал. Впрочем, он не понимал и значение любви. Как мог он получить ее так мало за всю жизнь?              

***

              — Ты задал мне много вопросов, — сказал Скарамучча. В этот раз он сам пришел к Аль-Хайтаму, а не наоборот, как это было раньше. Нахида предложила ему. — Теперь моя очередь задавать вопросы. — Справедливо, — кивнул он. — Что бы ты хотел узнать? — Почему ты… — Скарамучча был разочарован своей неспособностью сформулировать вопрос, любопытство по поводу которого почти заставляло его испытывать стыд. — Кавех, — он решил перейти сразу к делу, — чем он заслужил твою… любовь? Скарамучча споткнулся на последнем слове, будто бы его было больно произносить. Аль-Хайтам лишь покачал головой. — Заслужил любовь? — он усмехнулся. — Кавех раскидывает свое грязное белье по всему дивану, а каракули и чертежи, вообще, по всему дому. Он постоянно забывает свои ключи, и мне приходится бросать все дела и мчаться к нему, чтобы открыть дверь. — … — Скарамучча был немного удивлен. Позже он нашел Кавеха, склонившегося над столом и яростно строчащего что-то на полях сложных на вид диаграмм. Он все равно остановился, чтобы выслушать Скарамуччу. — А? Ну, потому что я его люблю, — прогудел Кавех. — Просто так, потому что это Аль-Хайтам. Разве у меня должна быть другая причина? Скарамуччу не устроил этот ответ, просто потому что… в это было сложно поверить. Он так много работал, чтобы добиться хоть чего-то в своей жизни, ничто и никогда не давалось ему легко. Скарамучча поднимался по служебной лестнице, чтобы стать Предвестником, обретение гнозиса стало кульминацией его многовековой борьбы. Ничего, что действительно чего-то стоило, не появлялось перед ним без испытаний или платы. Аль-Хайтам улыбался Кавеху, даже если закатывал глаза. Кавех облокачивался на его плечо, когда слишком сильно смеялся. Они смотрели друг на друга так, словно продолжали бы это делать, даже если бы небо вдруг оказалось в огне. Это выглядело ценнее любого из тех желаний, за которыми так отчаянно гнался Скарамучча. Как могло такое ничего не стоить? Как вообще такое могло быть? Скарамучча потратил весь день, размышляя над этим вопросом, безучастно смотря в потолок, сидя на их диване. Вечером пришла Нахида. — Эм, Скарамучча, — она мягко коснулась его плеча, — ты в порядке? — Кажется, он переживает подростковый экзистенциальный кризис, — как всегда проницательно подметил Аль-Хайтам. — Я не подросток, — огрызнулся Скарамучча. — Напомню, что я старше тебя на несколько веков и… — Что ж, тогда не мог бы ты отложить свой экзистенциальный кризис на некоторое время, древнейший? На этой неделе будет работать базар, и мы собираемся туда на ужин, — сказал Кавех Скарамучче. — Ты идешь с нами? Мы платим, знаешь ли. — Ты хотел сказать, я плачу, — поправил его Аль-Хайтам, скрестив руки на груди. — Ты слишком беден, чтобы заплатить даже за себя. — Да-да. Все мое — твое, все твое — мое, и прочее… — У тебя всего семь шпилек и тринадцать моры, — прямо сказал Аль-Хайтам, направляясь к двери. — Прошу прощения за честность, но, кажется, это несправедливый обмен, если тебе интересно. — В жизни много чего несправедливо, мой дорогой секретарь, — промычал Кавех, и Скарамучча мысленно с ним согласился. Несправедливо, нелогично, бессмысленно и абсолютно невообразимо то, как они могли владеть чем-то столь ценным и не сделать ничего, чтобы это заслужить. Если это и была нелогичность, то, вероятно, Скарамучча нуждался в логике гораздо меньше, чем думал. — Скарамучча? — голос Нахиды вырвал его из раздумий. Она терпеливо ждала, придерживая дверь. — Ты идешь? Он сглотнул, кивнул и пошел за ними.              

***

              Их ужин представил собой разные позиции, купленные на каждом прилавке базара. Помимо товаров из Сумеру, многие торговцы продавали лакомства из других земель, включая Инадзуму. — Скарамучча, Скарамучча, — позвал его Кавех, размахивая инадзумским угощением, — ты фанат данго? И Нахида, и Скарамучча любили сладкое. Кавех питал слабость к любым закускам, в то время как Аль-Хайтам в основном стоял в стороне с чем-то нормальным и закатывал глаза, предупреждая Кавеха, чтобы того не стошнило. Они все еще прогуливались по улицам с разными закусками в руках, когда Скарамучче показалось, что за ним кто-то наблюдал. Он замедлился, чтобы быстро осмотреться по сторонам; сработал инстинкт самосохранения бывшего Предвестника. Однако, когда Скарамучча нашел взгляд, наблюдавший за ним, он оказался вовсе не враждебным или злым, просто любопытным. Издалека на него с широко раскрытыми глазами смотрел ребенок, выглядывая из переулка. Тощий, с изможденным лицом мальчик, изорванная одежда которого была вся перепачкана в грязи. Скарамучча встретился с ним взглядом, и внутри что-то рухнуло. — Идите без меня, мне нужно кое-что сделать, — сказал он и отступил, чтобы найти ребенка. Скарамучча нашел его в переулке, где увидел в первый раз. Ребенок вздрогнул, увидев, как тот приближался, словно ждал, что его сейчас накажут или отругают за преследование. Однако Скарамучча просто присел перед ним, чтобы что-то показать. — Хочешь? — он протянул угощение. — Это мочи, лакомство из Инадзумы. Ребенок замер в нерешительности, но, увидев, что ему не пытались навредить, кивнул. — Мочи, — повторил ребенок и протянул руки, чтобы Скарамучча передал ему небольшой сверток. — Где твои родители? — спросил Скарамучча, пока ребенок жадно поедал мочи. — Как тебя зовут? — У меня их нет, — ответил ребенок, подтверждая догадку Скарамуччи. — Я не знаю, как меня зовут… А тебя? — Скарамучча. Ребенок посмотрел на мочи в своей руке, а потом перевел взгляд обратно на Скарамуччу. — Скарамочи? — переспросил он. — Нет, — нахмурился Скарамучча. — Скарамучча, — повторил он, ожидая, когда ребенок попробует произнести имя снова. Ребенок молчит, словно ему нужно было время, чтобы обработать неподъемную информацию. Поразмыслив какое-то время, он решил попытаться еще раз: — Скарамочи. — … Увидев его выражение лица, ребенок начал хихикать. Он продолжал смеяться, а, успокоившись, просто положил в рот очередной кусочек мочи. — Скарамочи, — опять заявил он с набитым ртом, прежде чем в очередной раз рассмеяться над своей шуткой. — Ты так задохнешься, — упрекнул его Скарамучча, хлопая ребенка по спине, когда тот, в конце концов, подавился. — Скарамочи, — прохрипел от смеха ребенок и потянулся ущипнуть Скарамуччу за щеку. — Круглый, нежный и мягкий, — он продолжил хихикать, — п-прямо как мочи! Скарамучча вздохнул. — Кто у нас тут? Скарамочи, да? Это определенно был голос Кавеха. Скарамучча повернул голову и увидел троицу, ожидавшую у входа в переулок. Они искали его. — Нам было интересно, куда ты ушел, — сказала Нахида. Их взгляды метались между ребенком с мочи в руках и Скарамуччей, присевшим рядом. На их лицах отразилось понимание. Нахида ничего не сказала, но по ней было видно, как она гордилась. — Милое прозвище, — сказал Аль-Хайтам. — Я убью тебя и кого-либо еще, кто посмеет меня так назвать, — зашипел Скарамучча. — Сделай все возможное, Скарамочи, — сладко пропел Кавех.                      Спустя несколько мгновений Аль-Хайтам и Кавех все еще не походили на мертвецов. Возможно, потому что Нахида заняла руки и рот Скарамуччи лепешкой аджиленах, а может, потому, что половину он отдал ребенку, который обнял его и поцеловал в щеку, перед тем как убежать.              

***

              Скарамучча время от времени оказывался в доме Аль-Хайтама. Часть его пыталась найти здесь ответы на то, что сделало их теми, кем они являлись друг для друга, а другая уже смирилась с тем, что понять это не удастся, по крайней мере, сейчас. Однако все было в порядке. Он обнаружил странный набор деталей в комнате Кавеха. Они выглядели одинаково, но не были частью целого. Скарамучча подобрал детали, лежавшие среди чертежей и разных безделушек. Казалось, они имели одинаковый дизайн, но находились в незавершенном состоянии. Скарамучча осматривал детали и задавался вопросом, когда же они будут представлять единый механизм. — Это небольшой проект, над которым я работаю ради удовольствия, — Кавех внезапно оказался в дверном проеме. Скарамучча внимательно посмотрел на детали и предположил: — …Изделие? — Верно, — улыбнулся Кавех. — Я еще работаю над ним, но надеюсь закончить сегодня. Может, поможешь, раз уж ты здесь? И вот они вдвоем стояли у стола. Скарамучча помогал, в то время как Кавех брался за инструменты. Скарамучча внимательно слушал инструкции и позволил ему управлять своими руками. Меньше чем через два часа им удалось сделать что-то законченное. — Попробуй, — Кавех подтолкнул изделие к Скарамучче. Он взял его, и комната наполнилась звуком. Не шумом. Музыкой. — Тебе это подходит, — довольно сказал Кавех. — Сохрани его. Это была первая вещь, созданная тем, кто сам был создан Архонтом, и Скарамучча сохранит ее, потому что он никогда не сможет заставить себя выбросить это. Скарамучча всегда считал себя способным только на разрушение всего, что попадалось ему на пути, на распространение несчастья при помощи гнева в качестве оружия, но… «Только посмотрите на это, — подумал он, держа изделие в руках. — Кажется, я тоже способен давать чему-то жизнь».              

***

              Он вновь столкнулся с тем самураем. Возможно, это было просто совпадение. Судьба часто отказывала ему, но, видимо, не в этой встрече. Скарамучча просто проходил мимо вьючного яка, как вдруг заметил лежащего на нем юношу. Услышав чужие шаги, тот сел. Его волосы были взлохмачены после сна. — О, вновь ты, — сказал Кадзуха. — Это определенно судьба. Если в их встрече была виновата судьба, то это, вероятно, первая хорошая вещь, которую она сделала для Скарамуччи. Кадзуха соскользнул с яка и попрощался с ним, прижавшись щекой к его телу, после чего опять повернулся к Скарамучче и улыбнулся. — Итак, что ты думаешь, Скарамучча? — спросил он. — Должен ли я принимать вторую встречу за стечение невероятных обстоятельств, предрешенных звездами, или причина кроется в другом? — Я не думаю… — Скарамучча замер, резко повернув голову к юноше. — Откуда ты… — Ой, — осекся Кадзуха и застенчиво улыбнулся. — Кажется, я забыл, что не должен знать об этом имени. — И как долго ты его знаешь? — с горечью спросил Скарамучча, внутри что-то похолодело. В нем уже начала зарождаться беспричинная злость, которая защищала его от других неприятных чувств, таких, как… страх. Хотя это не имело смысла, учитывая, что перед Скарамуччей стоял безобидный смертный вроде Кадзухи, вряд ли представлявшего опасность, способную причинить настоящую боль. Причинить мечом — нет, но была боль и другого уровня. Однако Кадзуха продолжал стоять на месте со спокойным выражением лица. Его руки не тянулись к лезвию, и он не собирался уходить. Когда самурай заговорил, Скарамучча не услышал ни капли негодования в голосе. — Некоторое время, — признался Кадзуха. — Я не знал во время нашей первой встречи, но понял, когда размышлял об этом позже. Были вещи, поспособствовавшие раскрытию твоей личности, — истории, которые мне о тебе рассказывали, и о которых я узнал, встретившись с тобой. Скарамучча многое знал о первом, но что насчет второго? Какие выводы о нем мог сделать Кадзуха за столь короткую встречу. — Когда я понял, с кем встретился, то вспомнил про чувство… гнева, — признался Кадзуха. — Как бы я ни хотел оставить прошлое позади со всем его бременем, но от некоторых воспоминаний, особенно тех, что связаны с болью и утратой, трудно отказаться целиком. Он наклонился, чтобы сорвать сумерскую розу. — Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, действительно ли то, что я чувствовал, было вернувшимся ко мне гневом, — Кадзуха вытянул руку вверх, как бы разглядывая цветок под солнечными лучами, — или же это просто отголоски эмоций, которые я оставил позади. Кадзуха говорил о гневе и боли как о том, за что не нужно было цепляться. Можно ли было отказаться от таких вещей? Скарамучча тащил их за собой веками. — Ты имеешь полное право отомстить, — неуверенно сказал он. — Я не собираюсь, — отказался Кадзуха. «Почему?» — Я не собираюсь этого делать, — повторяет он, — потому что месть ничего не решит, — юноша пожал плечами. — То, что ты сделал в прошлом, и вытекающие из него последствия — больше не мое бремя, — Кадзуха замолчал на какое-то время. — Может быть, у меня действительно отняли предназначение, но, в некотором смысле, это стало способом моего освобождения. Было похоже на то, что сказал ему недавно Аль-Хайтам. Скарамучче снова пришлось задуматься над этим. Думать обо всем, как об освобождении, сбивало его с толку, но не являлось невозможным, если заглянуть глубже. — Я также думал о том, какое имя ты мог мне назвать. Должен ли я чувствовать себя обманутым, потому что ты не представился Куникудзуси или Сказителем, — сказал Кадзуха, — или, наоборот, испытать облегчение из-за вероятности того, что ты оставил эти личности настолько позади, что больше не можешь ассоциировать себя с ними. Даже Скарамучча еще не ответил на этот вопрос сам себе. — Прежде, — продолжал Кадзуха, — я тратил большую часть времени, мучая себя гипотезами о том, что бы было, если бы мой клан устоял? Как бы я поступил, встретив человека, пытавшегося его погубить? Он поворачивается к Скарамучче, и его губы расплываются в улыбке. — Но я уже не тот же, что был в прошлом, — Кадзуха наклонил голову, — и, думаю, что могу сказать то же самое про тебя. То же самое… про него? Скарамучче определенно казалось иначе. Как именно, ему еще предстояло выяснить. — Когда злость прошла, и я понял, кто ты такой, я также напомнил себе, что почувствовал при нашей первой встрече, — сказал Кадзуха. — Непредвзятые чувства, которые я испытал не к Скарамучче или Куникудзуси, а к незнакомцу, которого я встретил по прихоти судьбы, — он покачал головой. — Даже если я ненавидел твои деяния и то, кем ты был в прошлом… Сейчас, похоже, я не испытываю к тебе ни капли ненависти, — вздохнул юноша. — Мне пришлось принять такую правду и признать, что я не ненавидел тебя, когда увидел. «Оу, — подумал Скарамучча, — тогда…» — Наверное, я почувствовал, что ты другой, — объяснил Кадзуха. — Я подумал, что ты красивый, — он прижал руку к груди. — Казалось, ты был сбит с толку, словно тебе нужно было руководство, как поступать в подобной ситуации. — И что? — сглотнул Скарамучча. — Что ж, если ты заблудился и оказался на ложном пути, разве не логично найти способ отыскать верный? Скарамучча колебался, его руки дергались в неуверенности. Он не знал что делать и говорить, но Кадзуха словно не ожидал от него немедленного ответа, понимая, что Скарамучча нуждался во времени на подумать. — Если тебе интересно мое мнение… Я думаю, ты уже отличаешься от Куникудзуси и Сказителя, о которых мне приходилось слышать в рассказах, — сказал Кадзуха. — Я не испытываю к тебе той злобы, которую должен был. Кажется… — он сделал паузу, — ты встал на путь искупления. Пару месяцев назад Скарамучча бы рассмеялся и, возможно, с презрением отнесся к подобному предположению. Однако прямо сейчас он цеплялся за это утверждение, будто бы оно было полностью пропитано надеждой. Кадзуха сказал «искупление», словно это было возможно для кого-то, совершившего столько ужасных вещей, как Скарамучча. — Ты должен ненавидеть меня за все, — прохрипел Скарамучча, в горле почему-то невыносимо пересохло. — Наверное, должен, — с тихим смешком согласился Кадзуха. — Я бы так и сделал, если бы мы являлись теми, кем были в прошлом. Однако, ради настоящего и будущего, — Каэдэхара протянул ему руку, — не будет ли достаточно того, что я приму нынешнего тебя?                      Теперь они вместе гуляли по полям Сумеру и использовали все время, чтобы узнать те версии друг друга, что существовали здесь и сейчас. Одна из первых вещей, которую Скарамучча узнал от проявившего инициативу Кадзухи, была: «Я могу многое рассказать о людях по их запаху». — Серьезно? — прищурился Скарамучча и скривил губы. — Ты что, собака? — Я обожаю собак, так что у тебя не получилось меня оскорбить, — казалось, Кадзуха действительно не обижался на язвительный комментарий, наоборот, тот его позабавил. — Чтобы ты знал, запах дает мне больше информации о твоей истории, а не о том, какое мыло ты использовал, — он сделал паузу. — Мне не кажется, что ты мне поверил, — вздохнул Каэдэхара. — Хочешь, я покажу? Честно сказать, прозвучавшее показалось Скарамучче чепухой, однако ему стало любопытно, что же такого может сделать Кадзуха. Он согласился: — Вперед, докажи мне. Юноша посмеялся, а затем наклонился к Скарамучче. У Скарамуччи перехватило дыхание от внезапной близости. Бледные руки мягко легли на его талию, и Кадзуха опустил голову к изгибу шеи, вдохнув запах. — Довольно интересно, — прошептал Кадзуха, и теплое дыхание пощекотало чужую шею. — Определенно пахнет дождем и грозой. Чувствуется запах первого снега и чего-то сладкого, почти как сахар, — он делает паузу, словно обдумывая важные мелочи. — Еще, кажется… воспоминания о цветах лотоса. Лишь тогда Кадзуха отстранился, и Скарамучча понял, что стоял как статуя все это время. Он прокашлялся, но в воздухе все еще витало странное напряжение между ними. — Такая сладость напомнила мне кое о чем, — сказал Кадзуха. — Недавно я встретил ребенка на улицах Сумеру. Что? — Я предложил ему закуску из Инадзумы, и он сказал, что уже пробовал ее, — Кадзуха прервался, ожидая, когда Скарамучча усвоит информацию. — Еще этот ребенок сказал, что другой мальчик предложил ему это. Он с огромной любовью назвал его имя — Скарамочи. Глаз Скарамуччи нервно дернулся. — Должен сказать, Скарамочи, — дразнил его Кадзуха, — я не думал, что ты мог быть таким милым. Полагаю, теперь у меня есть ответ.                      Каким-то чудом они пережили этот день, не убив друг друга. Не то чтобы Скарамучча не думал об убийстве как минимум двенадцать раз, по разу на каждый случай. Кадзухе удалось вывести его из себя всего за четыре часа. Когда вечером закат окрасился осенними цветами, Кадзуха прощался с ним во второй раз, теперь предполагая возможность встретиться вновь. — Когда почувствуешь себя одиноко и, возможно, захочешь, чтобы кто-то составил тебе компанию, — сказал он, — подумай о том, чтобы разыскать меня. Приглашение? Для кого-то вроде него? — Хорошо, — неуверенно кивнул Скарамучча. — А сейчас, — прошептал Кадзуха, — позволь оставить тебе подарок на прощание. Скарамучча замер, когда Кадзуха потянулся к его лицу, будто хотел приблизить его к себе, но самурай лишь прижал к его уху лотос кальпалата. — На замену того, что ты когда-то потерял, — ничего не объяснив, сказал он, прежде чем отойти и посмотреть на результат своей работы. — Тебе идет, — улыбка украсила лицо Кадзухи, а потом его унесло ветром, будто бы он сам был им.              

***

              Много чего произошло с тех пор, как Скарамучча впервые ступил на земли Сумеру. Он был посвящен во многие планы, являясь их частью, однако никак не мог ожидать того, что происходило прямо сейчас. В качестве прощального подарка для жителей Сумеру Дотторе решил поджечь Мировое древо. Скарамучча проснулся в месте, где существовало древо. Он был не один, рядом находились Нахида, Аль-Хайтам, Кавех, несколько друзей Дендро Архонта, а также сотня застрельщиков Фатуи, толпящихся у подножия горящего Ирминсуля. Они вторглись на священную территорию, на которой им не положено было находиться. — Я собираюсь спасти его, — голос Нахиды прозвучал тихо, но уверенно. — Я привела вас всех сюда, потому что нуждаюсь в вашей помощи, — раньше она редко просила у кого-либо помощи, но сейчас совсем не испытывала стыда по этому поводу. Нахида была полна решимости. — Пожалуйста, постарайтесь защитить меня, чтобы я могла полностью сосредоточиться на Ирминсуле. С этими словами она устремилась в небо, ее маленькое тело светилось, став маяком возле горящего древа. Яркий изумрудный луч направился от нее к дереву, создавая канал между ними, через который они начали обмен энергией. Что касалось Скарамуччи и других, им оставалось только поддержать Нахиду, бросившись в бой с Фатуи. У него не было ни божественности, ни глаза порчи, но имелись меч, мастерство, а также множество причин для жестокости. Скарамучча чувствовал себя прекрасно, разрубая Фатуи и пачкаясь в их крови. Как приятно было наконец-то разорвать кого-то на части, думал он. Скарамучча посмотрел на Нахиду, парившую над ними. Неразрывная связь между Архонтом и Ирминсулем не являлась секретом, что было гораздо важнее, никто не знал, насколько глубока была эта связь. Было лишь сознание Нахиды привязано к дереву или, может, то была вся ее жизненная сила. Казалось, что для поддержания жизни дерева, ей нужно было направить в него всю свою энергию. Ее усилия явно возымели какой-то эффект, но, очевидно, этому была своя цена. Глаза Нахиды были зажмурены, челюсть сжалась, а сама она дрожала, будто хрупкий лист на ветру. Архонт выглядела такой маленькой, подвешенной в небе. Затем Скарамучча заметил человека, спокойно стоящего в центре событий и наблюдавшего за происходящим со стороны, словно он находился в неприкосновенном пузыре спокойствия, который никто не смел тронуть. Мужчина сцепил руки за спиной и наслаждался видом пылающего перед ним дерева. — Дотторе! — закричал Скарамучча, оскалившись. Крик вырвался с такой злобой, что его легкие, казалось, чуть не лопнули. — О, — заученная улыбка появилась на Дотторе, — Сказитель. Этот человек сделал его богом. Этот человек заставил его расплачиваться болью. Этот человек пользовался им так же, как мудрецы пользовались Нахидой. — Неплохо выглядишь, — его взгляд скользнул по Скарамучче, как будто по марионетке, образцу для исследований. — Похоже, о тебе хорошо позаботились. Скарамучча отказался рассказывать Дотторе хоть что-либо еще об отношениях с ними. Что-то столь ценное не могло быть запятнано извращенным сознанием Доктора. Вместо этого Скарамучча повернул разговор в другую сторону: — Зачем? — спросил он. Пламя от горящего древа отбрасывало на его кожу янтарное мерцание. — Зачем ты это сделал? — Стало любопытно, — улыбнулся Дотторе. — Это все причины? — А должны быть еще какие-то? У меня были вопросы, и я хотел получить на них ответы, так что пришлось поупражняться в святотатстве, — Дотторе смотрел на фальшивое небо, которое горело вместе с деревом. — Кажется, моя гипотеза оказалось неверной. Какая жалость. И теперь Нахида должна была расплачиваться за его безумный эксперимент. Скарамучча не понимал, что именно она делала, но это точно не могло быть чем-то безвредным, учитывая, как та дрожала и содрогалась от боли. — Бедный, бедный Дендро Архонт, — посочувствовал Дотторе, будто заметил, каким взглядом его прожигал Скарамучча. — Позволь рассказать тебе историю о другом дереве, — решил он, — близким к тому, что у нас есть здесь. Дерево вечной мерзлоты Сал Виндагнира, уничтоженное самой Селестией, но потом возрожденное. Не за просто так конечно, нет… Скарамучча слушал его с нарастающим чувством страха в груди, будто он уже знал, к чему все шло. — Необходима была кровь дракона Дурина. Его жизнь, — улыбнулся Дотторе. — В этом мире ничего нельзя получить бесплатно, — пришел он к заключению. — Ты тоже хорошо об этом знаешь, не так ли, Сказитель? Скарамучча хотел разорвать каждый скрытый в этом предложении смысл в клочья так же, как хотел порвать Доктора на части. Ничего нельзя получить бесплатно, даже ту доброту, которую ему показали? Заботу? Признание? Прощение? Какова была их цена? Эти вопросы встали комком в горле, но Скарамучча не мог позволить себе думать о них сейчас и утонуть в сомнениях, когда оставался самый главный вопрос: что значили слова Дотторе для Нахиды? Если древу нужна была целая жизнь в обмен, то Нахида сейчас жертвовала своей, чтобы погасить пламя. Скарамучча сглотнул, и булыжники осели где-то внутри него. — Я сомневаюсь в том, что она умрет, — сказал Дотторе, и Скарамучча знал его слишком хорошо, чтобы понять, что эти слова были сказаны не из беспокойства о его психическом состоянии. Дотторе хотел напомнить, что смерть Нахиды в принципе была возможна. — Она Архонт. Кому и суждено пережить такой обмен, так кому-то бессмертному, вроде нее. Скарамучча задался вопросом, сколько лет жизни она теряла с каждой секундой их разговора. Сколько раз она уже могла умереть, если бы была простой смертной? Нахида являлась божеством, таким было ее предназначение. Божественность Нахиды была ее судьбой, поэтому она решила отдать ее на благо народа Сумеру, всего мира. Это была не сила кого-то, кому она предназначалась. Эта сила принадлежала тому, кто ее заслуживал. Судьба всего мира зависела от Нахиды, ее жизненной энергии и стремления спасти Ирминсуль. Ирминсуль отбирал все, но Нахида не могла сдаться, потому что иначе все было бы напрасно. «Сколько страданий, — подумал Скарамучча, — ей пришлось взвалить на свои плечи». Остальные были слишком вовлечены в сражение, чтобы обращать внимание на Дендро Архонта, бьющейся в конвульсиях так, словно не могла держаться ни секундой больше. Это не могло продлиться долго, Дотторе тоже понимал это. — У тебя несколько вариантов, Сказитель, — сказал он, словно уже знал ход мыслей Скарамуччи. — Как поступишь? Он больше не был богом, думал Скарамучча. Он смотрел туда, где боролась Нахида, и задавался вопросом, были ли у него хоть какие-то шансы, если даже Архонту едва ли удавалось с этим справиться. Однако Скарамучча оставался бессмертным, что было гораздо больше того, что мог дать любой находящийся здесь человек. Никто другой не мог помочь Нахиде ослабить груз на ее плечах, взяв его на себя. — Что же это будет? — Дотторе улыбался ему со слишком понимающим выражением лица. — Вперед, она нуждается в тебе. Это наверняка было очередное испытание от Дотторе. Новый эксперимент, в котором Скарамучча опять находился под лупой, и любой его выбор был бы еще одним наблюдением самодовольного Дотторе. Знакомые чувства кипели в Скарамучче. Он мог бы прямо сейчас позволить обиде и ненависти выбраться на свободу и броситься на Дотторе, не оставив от него ни кусочка, выплеснуть все негативные эмоции, и Скарамучча точно знал, какие именно эмоции это могли бы быть. Или… Или он мог бы выбрать ее вместо этого. Дерево содрогнулось, и Нахида вместе с ним. Скарамучча развернулся, чтобы побежать к Ирминсулю и оставить сумасшедшего доктора позади. — Как интересно, — пробормотал Дотторе, улыбаясь самому себе, и выглядело это просто отвратительно со стороны. — Ужасно интересно.                      «Нахида», — позвал Скарамучча и не был уверен, произнес ли он это имя вслух или про себя, словно молитву, предназначенную для всех богов, включая ее саму. — «Я иду, Нахида». «Дождись меня». Когда Скарамучча добрался до Ирминсуля, у него не было ни секунды на сомнения. Он ударил рукой по дереву и направил все свои силы к нему. Огонь замерцал, и он почувствовал, что древо ответило ему болью в чистом виде. Опять тело было наполнено пламенем, каждый нерв в его теле сжигался дотла. Скарамучча упал на колени, прерывисто дыша и чуть ли не крича от боли, но так и не отдернул руку от дерева. Кожа сдиралась с ладони, окрашивая пылающую кору кровью. Дерево вздрогнуло от сразу двух прикосновений. Пламя начало утихать быстрее, но, господи, как же было больно. «Ничего страшного», — решил сам для себя Скарамучча, несмотря на то, что последние крупицы его самообладания исчезали в агонии, а грудь уже не могла сдерживать крик. Каждая часть тела умоляла отпустить дерево и прекратить мучения, но Скарамучча отчаянно держался за свое желание помочь. — «Это ничто по сравнению с той болью, которую нужно было испытать, чтобы стать Сёки но Ками», — повторял он, прекрасно зная, что это была ложь. Было сложно снова привыкнуть к невероятной боли, после того, как ему даровали столько нежности и заботы последние несколько недель. Тем не менее, Скарамучча стиснул зубы. Даже если приходилось выть в агонии, он отказывался отпускать руку. Впервые за много веков, кому-то будет лучше из-за него, кто-то нуждался в нем. Еще немного, еще немного, еще немного… Скарамучча кричал эти слова не зная, делал он это, чтобы успокоиться, или просто умолял о конце. Все происходящее напоминало бесконечные мучения, заставлявшие цепляться за то, что как раз и причиняло боль. Крик был единственным способом уменьшить ее. Он был рад существованию самого концепта хрупкой вечности, потому что, стоило огню потухнуть, боль исчезла вместе с ним, оставив лишь напоминание о себе в виде покалывания во всем теле. Дерево засветилось, словно все состояло из тлеющего угля, и Скарамучча отшатнулся, его настигло изнеможение. Однако ничего еще не закончилось, его долг не был выполнен, потому что Нахида оказалась без сознания прямо в небе. Свет вокруг нее погас, и богиня начала падать. Ее хрупкое тело приближалось к земле. Скарамучча сорвался с места до того, как успел это осознать. Он знал, что не успеет, казалось, мир вокруг остановился, оставив Скарамуччу наедине с ослепляющим светом. Что-то тяжелое оказалось у него в руках. Каким-то образом Скарамучча знал, что это было. Он не отрывал от нее глаз. Было достаточно того, что его заметили сами боги. Скарамучча был достоин этого. Нахида позволила ему упасть несколько месяцев назад, когда их отношения были другими, когда сам Скарамучча был другим. В этот раз, поскольку настоящее оказалось параллельно прошлому, он двигался на инстинктах.                      Он прыгнул. В тот момент он оказался неподконтролен гравитации, благодаря новой силе своего Анемо Глаза Бога. Все произошло как раз вовремя, чтобы успеть поймать Малую властительницу Кусанали до того, как она упадет. Скарамучча медленно опустился на землю, держа на руках ребенка без сознания. Пятисотлетнего ребенка. Пятисотлетнего бога. Ее тело казалось таким хрупким в его объятиях, смертным при всей своей божественности. Когда Скарамучча держал ее, светлый наряд стал почти черным от его крови. Скарамучча оторвался от спящего лица и увидел, что каждый смотрел на него. Среди всех он заметил Аль-Хайтама, и тот кивнул ему то ли в признательности, то ли в приободрении. «Все кончено, — отражалось в его глазах, — ты справился».              

***

              Парень сидел у окна в маленькой комнате и наблюдал за спящим Архонтом. Скарамучча находился здесь каждый день в течение последней недели с тех пор, как Нахиду оставили в этой комнате восстанавливаться. Ему нравилось, когда они были наедине (один раз, когда Аль-Хайтам зашел их навестить, Скарамучча притворился спящим). Первое, что сделала Нахида после пробуждения, — попыталась найти его. Прежде чем Скарамучча успел отреагировать на то, что она открыла глаза, Нахида вскочила с кровати и бросилась обнимать его. Скарамучча отшатнулся от неожиданного столкновения, от удивления. Он застыл, смотря на нее, но Нахида, казалась, не возражала его нерешительности. — Скарамучча, — первое, что она сказала после недели в беспамятстве, — я почувствовала твою энергию в Ирминсуле, — шептала она. — Я ощущала твою связь с древом и со мной. — Оу, — Скарамуччу хватило только на это. Как много она знала на самом деле? Ирминсуль собирал все знания и воспоминания, так что Дендро Архонт, чье сознание было связано с Ирминсулем, вероятно имел доступ к большей части этой информации. Нахида наверняка уже знала, что Скарамучча о ней думал. «Но что насчет тебя? — он задавался этим вопросом, чувствуя себя ужасно беззащитным, словно с него сняли скорлупу и оставили гореть под солнцем. — Чувствуешь ли ты то же, что и я?» И все же, Скарамучча испытывал облегчение, зная, что его понимали. Нахида знала о нем больше, чем кто-либо другой мог надеяться, и, почему-то, все еще была здесь. Она решила остаться с ним. «Какова цена? — Вновь удивлялся Скарамучча. Та его часть с булыжниками внутри пыталась убить его. — Сколько стоит твоя доброта и все это?» «Это имеет значение? — спрашивала другая его часть, потому что уже знала ответ. — Независимо от цены, Скарамучча… Разве ты не готов заплатить за нечто столь бесценное?» И ребенок в нем, наконец-то, позволил себе мечтать. Мечтать о том, как Аль-Хайтам, Нахида и Кавех относились к нему; о том, что такая бесценная вещь могла оказаться в руках Скарамуччи без каких-либо потерь. Его руки ненадолго повисли в воздухе, прежде чем обнять Нахиду с ответной нежностью. — Знаешь? — пробормотала она. — Ты был потрясающим, Скарамучча, — ее голос дрожал от волнения и гордости. — Ты был героем. Героем? Ему так не казалось. Скарамучча вовсе не пытался действовать, как герой. Герой и злодей, добро и зло, свет и тень — все это не имело значения. Он просто преследовал свои интересы и делал, что хотел, как всегда. Так уж получилось, что в тот момент Скарамучча просто хотел спасти Нахиду. Теперь он чувствовал, какой маленькой и хрупкой она была в его руках, и это пугало. Возможно, последующая мысль пронзила его кости со всей жестокостью: Скарамучча никогда в жизни не чувствовал необходимости защищать кого-либо. Он вспомнил, как Нахида пряталась за спиной Путешественника несколько месяцев назад. Скарамучча подумал тогда, как кто-то с такой силой мог оказаться столь слабым. «Я не такой как ты, Нахида, — решил он, — не тот человек, каким ты хотела меня видеть», — он был жестоким, грубым и холодным. Он был безжалостным злодеем и не мог представить себя полностью смывшим эти пятна со своей души. Однако, если Скарамучче суждено было стать таким… не мог ли он стать жестокостью, дополняющую ее мягкость, беспощадностью для ее милосердия? Дендро Архонту не понадобится Путешественник в качестве меча рядом, потому что у нее уже был Скарамучча. — Нахида, — к удивлению, это все что ему удалось произнести, и, почему-то, одно лишь имя прозвучало как клятва. Та улыбнулась, будто уже знала, что ей пытались сказать. — У меня есть для тебя предложение, — Архонт кладет свою голову ему на грудь, — что ты на это скажешь? Будешь моим вторым Великим Мудрецом, Скарамучча?              

***

              Первым праздником в его жизни стала простая встреча в доме Аль-Хайтама. — Давайте поужинаем вместе, — предложила Нахида, — чтобы отпраздновать наши достижения. Скарамучча захотел внести свой вклад. Он приготовил блюдо, которое недавно хотела попробовать Нахида, при условии, что в нем не должны были содержаться морепродукты. Они напоминали противную грозовую тучу по ее словам. Нахида выглядела счастливой, когда он пришел с аккуратно упакованным блюдом. — Ты принес подарок? — просияла она. — Я не думала, что ты умеешь готовить! — Это не подарок, — проворчал Скарамучча. Не то чтобы он специально приготовил это ради нее, юноша убеждал себя в этом, пока стоял несколько часов перед позаимствованной плитой в размышлениях, как бы приготовить блюдо идеально (Скарамучча хотел прибегнуть к угрозам, чтобы владелец лавки позволил ему воспользоваться кухней, но, вспомнив, что Нахида бы не одобрила такой способ, просто вручил тому щедрый мешочек моры). На самом деле, ситуация скорее выглядела так, словно Скарамучча пытался подчинить себе ингредиенты и победить этот рецепт. Теперь он ставил тарелку на стол, чтобы сесть рядом с Нахидой по ее просьбе. — Аль-Хайтам тоже прекрасно готовит, — сказала ему Нахида, — тебе нужно попробовать. — Хороший повар? — Скарамучча недоверчиво нахмурился. — Он? Разве он… Разве он не делает ничего, кроме как читает книги целыми днями? Из кухни донесся голос Аль-Хайтама: — Я изучил и освоил содержание ста двадцати четырех поваренных книг на тридцати двух языках, — Скарамучча фыркнул в ответ. — Аль-Хайтам никогда не признает этого, — шепнула ему Нахида, — но он научился стольким рецептам, потому что ему нравится реакция Кавеха на разные блюда. — Прекрати скармливать ему ложь, — крикнул Аль-Хайтам все оттуда же. — У него в желудке не останется места для ужина, — Нахида только хихикнула. — Погоди… — Нахида хлопнула в ладоши, словно вспомнила что-то важное. — Скарамучча, у меня есть для тебя ответный подарок. Скарамучча хотел возразить, что он вовсе ничего не дарил, но слова застряли в горле, когда Нахида показала, что приготовила для него. Она протянула ему костюм потрясающего синего цвета, словно сотканного из полуночного и рассветного неба. — Примерь, — настаивала Нахида, и Скарамучча не смел возразить. Ткань оказалась мягкой и воздушной, наряд идеально сел по его фигуре и совсем не чувствовался на теле. У Скарамуччи не было слов, чтобы описать его. Когда он вернулся к Нахиде, та протянула ему последний подарок — новая шляпа взамен той, что он потерял. — Тебе нравится? — спросила Нахида. — Я думала о том, чтобы одежда подходила твоему Глазу Бога. Скарамучча сглотнул. Дрожащими руками он взял шляпу и надел на себя. «Оу, — подумал он, глядя на собственное отражение в оконном стекле. — Оу». — Сп… — Скарамучча подавился словами, потому что никогда раньше не произносил их искренне. — Спасибо, Нахида, — он встретился с ней взглядом на мгновение, и тут же отвел его, почувствовав внезапное смущение. — Неплохо… — пробормотал он. — Мне… Нравится… Она смотрит на него какое-то время с широко распахнутыми глазами, потому что не ожидала такого признания. Ее губы изгибаются в улыбке, и комната погружается в тишину, когда они снова садятся за стол. — Эм, Скарамучча, — Нахида мягко хлопнула его по плечу. — Я рада, что тебе нравится шляпа, но… Ты не собираешься снять ее в помещении?.. Он не хотел ее снимать. — Здесь слишком яркий свет, — пробормотал Скарамучча, и Нахида сделала вид, что поверила ему, несмотря на то, что ее плечи тряслись в молчаливом смехе. — Милая шляпа, — кивнул ему Аль-Хайтам, пройдя рядом, чтобы поставить несколько тарелок. — Иди нахуй, — лицо Скарамуччи стало красным, как помидор. — Язык, Скарамучча, — упрекнула его Нахида. Приход Кавеха было сложно пропустить из-за переполоха, который он устроил перед входной дверью. — Аль-Хайтам, ублюдок, ты опять забрал оба ключа! Нахида открыла ему, и Кавех возмущенно ворвался внутрь, остановившись, как вкопанный, когда увидел Скарамуччу за столом. — О, ты тоже тут, — он моргнул, глядя на тарелки. — Упс, кажется, я помешал семейному ужину? — Когда я проверял в последний раз, мы собирались пожениться, — Аль-Хайтам закатил глаза, по привычке отодвигая стул около себя и указывая Кавеху сесть. — Значит, ты тоже являешься частью семьи. Это имело смысл. Брак предполагал вступление в другую семью, по крайней мере, по мнению Скарамуччи, поэтому… …подождите-ка. Он этого не отрицал, вдруг понял Скарамучча. Они были семьей, что бы ни происходило между ними тремя. Скарамучча посмотрел на то, как Нахида бодро брала в руки очередную питу, будто в словах Кавеха не было ничего странного, и это принималось как само собой разумеющееся. Семья. Горло внезапно пересохло. Каким-то образом это слово оказалось единственным, что чувствовал у себя на языке Скарамучча даже с полным супа ртом. Семья. Семья. Семья. Он не мог ничего с собой поделать. Суп вдруг стал пересоленным, и в комнате воцарилась ошеломленная тишина, вскоре прерванная пинком под столом. — Аль-Хайтам, засранец, — зашипел Кавех на своего жениха, — ты заставил его плакать. — …Что я сделал? — моргнул Аль-Хайтам. — Я не знаю, — отрезал Кавех, — но это в любом случае только твоя вина. — Заткнитесь, — пробормотал Скарамучча. — Заткнитесь и ешьте, пока все не остыло, — он пихает в себя еще ложку супа, и Нахида сжимает его руку под столом. Атмосфера стала такой умиротворяющей, что, казалось, если Скарамучча ослабил бы бдительность, то потом обнаружил, что все это оказалось очередной уловкой, ложью или глупым сном. Однако сон не заканчивался. На столе была вкусная еда, столовые приборы звонко бились друг о друга, а рядом сидели люди, которые считали Скарамуччу своей семьей. Кажется, он не единственный пытался поверить в новую реальность. — Давайте проясним, — сказал Кавех, прижимая пальцы ко лбу, будто уже чувствовал подступающую головную боль. — Мой будущий муж — реинкарнация бога. Мой деверь оказался бывшим богом, и, глупо об этом упоминать, но моя золовка является богом, — он вскинул руки к небу. — А я тогда кто? — По этому поводу, Кавех… У меня есть теория, — Нахида улыбнулась, разглядывая ожерелье на его воротнике. Скарамучча игнорировал их какое-то время, потому что, судя по его наблюдениям, чересчур драматичный Кавех был нормой, однако в этот раз что-то явно пошло не так. — Стойте, — сказал Скарамучча, прищурившись в сторону Аль-Хайтама, — что… — О, — кивнула Нахида, — я забыла тебе объяснить. Понимаешь, Аль-Хайтам оказался реинкарнацией царя Дешрета. Скарамучча смотрел, тем временем Аль-Хайтам спокойно съел очередную ложку карри. Напротив раздался громкий удар головой об стол. — Нет, серьезно, — сказал Кавех, — за кого я, черт возьми, выхожу замуж.                      Нахида открыла блюдо, которое приготовил Скарамучча, и ее глаза широко распахнулись. — Я всегда хотела это попробовать, — прошептала она. — Ты запомнил и… — Нахида хихикнула, — ты убрал морепродукты. Она поднесла ложку ко рту, и ее глаза засияли. — Это потрясающе, — сказала Нахида. — Аль-Хайтам, похоже, он готовит лучше тебя. — Что, — он складывает руки, — лучше меня? Ха. Скарамучча оттянул нижнее веко одного глаза и показал Аль-Хайтаму язык. Бе-е. Послание было понятным: я лучше своего брата. Аль-Хайтам поднял бровь, словно ему бросили вызов, но мужчина определенно закатил глаза, и уголки его губ поднялись вверх.              

***

              Скарамучча провел много времени в Сумеру. Здесь было комфортно и безопасно, но он знал, что не мог вечно оставаться здесь, если хотел двигаться вперед. Теперь он хотел изучить мир новыми глазами, не затуманенными гневом и обидой. Скарамучча в первую очередь вернулся к ним. — Вы не хотите… — неуверенно сказал он, — вы не хотите отправиться со мной? — Мой долг — оставаться здесь, — ответила Нахида. — Мне еще многое предстоит сделать для моего народа. То же самое было с Кавехом и Аль-Хайтамом. Они должны были провести реструктуризацию, как самые опытные в этом деле. — Ты можешь путешествовать, сколько пожелаешь, — сообщила ему Нахида, когда они провожали его до окраины города. — Ты знаешь, что я всегда буду ждать тебя, — сказала она, — здесь твой дом. Кавех кивнул: — Не пропадай надолго. Твой старший братец будет очень грустить, — он хлопнул своего жениха по плечу. — Он, вероятно, расплачется и будет безутешно ходить весь в соплях. — Говори за себя, — Аль-Хайтам закатил глаза. Что ж, подумал Скарамучча, прощаясь с ними кончиком шляпы, он этого не отрицал.              

***

              Он уже знал, куда идти, что и кого искать. В воспоминаниях оставался кое-кто, предложивший ему что-то новое. Письмо, которое Скарамучча отправил несколько дней назад, уже должно было добраться до своего адресата. Первым делом он отправился на согласованное место встречи, где его уже ждали. На вершине дерева сидел юноша с флейтой в руках. Мелодия приблизилась к своему завершению, когда он заметил Скарамуччу и помахал ему рукой. Скарамучча ничего не ответил, только повернулся одним боком в сторону Кадзухи, тем самым, на котором заметно висел отполированный Глаз Бога. — Только посмотри на это, — произнес Кадзуха, улыбаясь, — у нас так много общего. — М? Похоже, так и есть, — Скарамучча старался не гордиться и не звучать слишком довольно. — Без разницы. Кадзуха соскользнул с дерева и приземлился с безупречной грацией, словно даже земля любила его до такой степени, что становилась мягкой под ним. Теперь их глаза были на одном уровне, и Кадзуха внимательно оценивал все изменения, произошедшие со Скарамуччей с момента их последней встречи. Скарамучча не просто изменился. — Милая шляпа, кстати, — сказал Кадзуха. «Черт, — подумал Скарамучча, — кажется, я влюбился». Юноша довольно прислонился к дереву. — Итак, куда ты хочешь отправиться в первую очередь? — Куда угодно, — Скарамучча еще не решил. Кадзуха кивнул, будто все понял. Это имело смысл для кого-то, кто шел туда, куда его направлял ветер. — И как надолго? — Не навсегда, — ответил Скарамучча. У него был дом. Сейчас, он хотел отправиться куда-либо, но у него имелось место, в котором его ждали. У Скарамуччи была цель его путешествия. — Кажется, ты все для себя решил, — хмыкнул Кадзуха. — Думаю, мне ничего не остается, кроме как пригласить тебя со мной в путешествие. — Посмотрим, — сказал Скарамучча, хотя он так и собирался сделать. Кадзуха улыбнулся, словно и так знал, что Скарамучча согласится, но все равно решил пошутить над ним. — Что мне сделать, чтобы уговорить тебя? — Кадзуха начал размышлять. — Может… Мне нужно начать с песни? Кадзуха указал на предмет в руках Скарамуччи. Его первое изделие. — Что скажешь? — он поднес свой музыкальный инструмент к губам, подразнивающе наклонив голову. — Не хочешь сыграть со мной дуэтом? Так все и началось. С приглашения от одного странника к другому.