Volcano

К обеду у Джисона уже сильно ноет спина, и он думает лишь о том, как сильно разнежился в этой лечебнице, практически не занимаясь тяжелой работой. Дома мог дни напролет переливать из реки в канал воду и ничегошеньки, а сейчас от простой чистки внутреннего бассейна для кувшинок да наводных цветов хочется плакать. Одежда прилипла к телу, некогда вареного молока рубаха теперь полностью зеленная от застоенной воды и илистой слизи. Солнышко тепло греет макушку и где-то еще спустя час работы Джисон понимает, что она уже подпекает, а в глазах то и дело плывут черные точки – то ли от монотонной работы, то ли от жары. Хочется поскорее войти в дом и окунуться в его привычную телу прохладу, но эту мысль Джисон отгоняет, накрепко зажмурив глаза. Еще немного. Буквально два широких шага и все. — Здесь кто-нибудь есть? Джисон резко оборачивается на звук, забывая об остроте растений и хорошенько так полоснув внутреннюю сторону ладони. Кровь красными бусинами падает на зеленую муть. Джисон думает: «показалось». Да не может такого быть, чтобы сюда забрел кто-то по собственной воле, а даже если и так, то лечебница непременно спряталась, как делала это всегда, но… но высокий, худощавый парень с ярко-черными волосами стоит на пороге и несмело улыбается: — Извините, вы не могли бы уделить мне минуту? — А… да? — Джисон вылазит из пруда при помощи парня, который быстро оказывается рядом и протягивает теплую ладонь для помощи. Странно. Джисон и успел позабыть каково это держать кого-то теплого, из плоти и крови, с температурой тела выше, чем глыбы льда. — Я еще раз прошу прощения за то, что отвлекаю вас от работы, но не подскажите, не выдели ли вы случаем высокого мужичину в старинном ханбоке и таким же хвостом? Возможно, он был в шляпе или с кипой свитком под боком? Возможно, по близости кто-то читает рассказы о любви, смерти, жизни? Джисон замирает, чувствуя, как от искренности, коей переполнен юноша, его самого знобит. Сводит скулы и скручивает живот. Чувствует, как чешется то шея, то кончик носа, то мочка уха. Джисон никогда не умел врать. Но в эту секунду так хотелось бы этому научиться. Зачем Минхо ему? Зачем этот искрящийся надеждой парень пришел за ним? К ним? Почему сейчас? И ведь самое колючее, отдающее горечью на языке это осознание того, что Минхо такому парню точно будет рад. — А могу спросить зачем он тебе понадобился? Парень судорожно вздыхает, будто Джисон уже сказал, где его искать. Да даже если бы и знал… Минхо днем никогда не бывает дома, а куда уходит не говорит. — Он обещал мне встречу. Я уже пять лет следую по его пятам, сердце будто вот-вот взорвется! — парень прикладывает тонкую, почти прозрачную ладонь к груди. Джисон даже отсюда может слышать, как сильно трепещет там за ребрами. Это глупо, но Джисон зачем-то завидует. Он ценит и уважает Минхо за все, что он для него сделал и пусть сам мужчина это отрицает, Джисон никогда не забудет. Но он так и не смог полюбить его. На лице Джисона никогда, пожалуй, не было и доли того счастья и благоговения при одной лишь мысли о нем. Тут он проиграл. Но… «Иногда, можно вылечиться временем. Иногда, время делает только хуже. Иногда, может помочь случайный прохожий, иногда он может и добить последний гвоздь. Но что никогда не навредит, так это любовь.» Джисон никогда не верил в судьбу. Ведь, если веришь в нее значит надеешься на хорошее, а хорошего в жизни обычного парня с портового города было крайне мало, не счесть. Но… вот, похоже, он наконец-то понял, что за смыл у этого слова. То, что сам Джисон сделать не в силах, за него сделает другой человек. После той прогулки отношения между ними не сдвинулись с мертвой точки. Джисон готовил ему, помогал ложиться спать, расчесывал пальцами волосы, рассказывая в полголоса всякую всячину лишь для того, чтобы Минхо слушал, слушал, слушал и пока слушал не смел думать о том, чтобы сказать: «Все, хватит, уходи». Он стал, по правде говоря, меньше его выгонять, а ничего другого у них и не получалось. Джисон даже пытался взять его за руку, но у Минхо было такое лицо будто слизняка коснулся, так что Джисон, рассмеявшись, больше не смел. Больше не смел принуждать себя любить его. Это бессмысленно. Эта не та любовь, которая нужна. — Его пока нет дома, хочешь выпить чего-нибудь? — Если можно воды. — Пойдем. Стряхнув с одежды водоросли и прочую безымянную грязь, Джисон повел парня в дом. На порожке, который впопыхах перепрыгнул, чтобы не пачкать вычищенный пол стекающими каплями, послышалось короткое «ой», а за ним хлопок. Джисон обернулся, глядя за дверь, которая затворилась перед носом мальчишки. В груди приятно защекотало. Улыбнувшись, вернулся к двери, погладил ее и попросил пропустить парня: — Так нужно. Дверь поддалась не с первого уговора. Юноша потирал нос, но все же улыбался, когда Джисон взял его за руку и повел внутрь кухни, чтобы ему еще чего не пришибло. Парень, усевшись на стул, послушно ждет пока Джисон переоденется и вернется. Все комнаты еле ощутимо дрожат и холодеют, будто бы им неприятно впускать кого-то кроме тех, кого он уже знает. Но ничего, думает Джисон, скоро привыкнет. — Так как тебя зовут? — вернувшись на кухню в чистых одеждах спрашивает Джисон, принимаясь рыскать по горшочкам. — Ян Чонин. Извините, совсем забыл представиться. А вас? — Джисон. Можно на «ты». Чонин кивает, но и ежу понятно — не будет он использовать неформальное обращение, он для этого слишком образован и слишком мало они знакомы. Несмотря на протесты, Джисон все-таки подогревает суп, рис с овощами и куриными потрохами да кормит его. Спустя парочку несмелых ложек, Чонин накидывается на еду, как путник на процветающий оазис. Хотя, почему «как»? Сколько он там его искал? Пять лет? Сколько его ноги поведали, сколько прошли? Вымыв посуду, отмахиваясь от благодарности за пищу, Джисон заваривает чай и выносит его вместе с разносом со свежими печеньями на крыльцо. Минхо скоро должен вернуться — солнце наполовину утонуло в гуще леса. — Позвольте рассказать вам историю. — Чонин усаживается, скрестив ноги: одну на другую. Несколько минут он, как и Джисон просто смотрит на тропинку, на которой неизменно появляется он, но вскоре это дело ему наскучивает и, ухватившись обеими руками за маленькую чашу, обращается к Джисону: — Сказка какая-то? — То ли быль, то ли сказь. Решите, когда сами послушаете. Джисон, коротко кивнув, решает послушать. Все равно заняться нечем. Вернее, можно было бы продолжить уборку бассейна, но он уж слишком сильно хочет увидеть выражение лиц, когда эти двое наконец-то встретятся. — Давным-давно, когда магией исцеляли, придавали сил и оживляли, жил великий маг, к которому приезжали за советом со всего мира. — Голова заинтересованно поворачивается к рассказчику. Магия? Где-то Джисон уже что-то подобное слышал. — Великим Магом звали старца, который обладал сильнейшей и незаменимой силой — он лечил души. — Джисон, развернувшись теперь к Чонину полностью, нахмурившись, стал слушать внимательнее прежнего. — У него была маленькая дочь-умница и жена-красавица. Жили, не тужили. Добро творили. Как однажды, поздней ночью на порог их дома пожаловал Незнакомец в черных одеждах. Настолько его злость была сильна, настолько видна, что Великий Маг, отослав жену и дочь, вышел сам и загинул. Его сердце раскрошилось, разорвалось, разнеслось по ветру. Его маленькая дочь, ощутив непривычное тепло в груди, сила, передавшееся ей от отца, вышла на крыльцо, чтобы посмотреть, что с папой. В ту ночь она единственная, кто увидела лицо убийцы. Джисон чувствует, всем телом чувствует то, что ему сейчас поведают: что-то сокровенно важное, потому никак нельзя прослушать. Он даже не пьет чай и не ест медовое печенье, продолжая вслушиваться в каждое слово. — Аризу выросла, Аризу стала самой безжалостной убийцей. В королевстве отдавали за ее голову неслыханные богатства, обрекая тем самым девушку на вечные скитания и одиночество. В одиночестве она и скитается, не сумев ни умереть, ни жить, ведь это ее плата за убийства и за то, что Великой магией престала пользоваться во благо. Да плевать что случилось с Аризу, Джисону на месте не сидится от вопроса «Что, что случилось с Незнакомцем?» — Незнакомец был целителем. Ведал небольшой лечебницей посреди леса и помогал всем путникам, коим довелось забрести на опушку. Его не волновало был заблудший больным, святым, красавцем или уродцем, черная его душа или сияла ярко. Он лечил, потому что такова была его работа. Придя однажды домой, уставший после целого дня помощи людям, он не застал в опочивальне свою Любовь. Ту, кто всегда восполняла в нем силы, ту, кто лелеяла его светлые руки и добрые помыслы. — Что… что случилось? — оконные ставни затворяются. Дверь накидывает защелку, желая защитить себя от услышанного. Не снова, не снова переживать это. — Он нашел ее мертвой, с разбитой душой и поглумившимся телом. Целитель знал о Великом Маге, потому сразу же запряг повозку и помчал к нему. Однако, прибыв на место, держа в руках бездыханное тело, безымянный человек в черных одеждах все понял. Понял, увидев на руках Мага следы души той, кого любил больше жизни. Чонин ненадолго замолк, давая Джисону время сопоставить все детали в голове. Но этот парень даже не подозревал какие детали и куда Джисон их вставляет. Нет. Нет, этого не может быть. Да Джисон скорее поверит в то, что живет с самой смертью под боком нежели в то, что эта история реальна, в то, что Минхо незнакомец, в то, что он прошел через такое. Нет. Нет. Пусть даже все идеально вписывается в картину, Джисон просто отказывается смотреть на это безобразие. — За убийство тела, в котором находится могущественная душа, Незнакомцу пришлось заплатить великую цену. То, что он потерял – потерял на веки. Сотню лет его душа не сможет любить. Вторую сотню никто не полюбит его. Третью сотню его любовь снова убьют. На четвертую он сможет искупить свой грех и освободиться, пожелав чего угодно. Он желает смерти, думает Джисон, больно прикусывая губу. Все чего он так хочет это освободиться от мук, длящихся так долго. Он устал жить. Да поможет ли ему какая-то там любовь забыть всю ту боль и злобу? Джисон знает ответ. Джисон его сам видел. Каждую проведённую в муках и холоде ночь. — Ой, кто-то идет. Джисон резко оборачивается. Незнакомец в черных одеждах. Минхо идет к ним ровной поступью, хмуря брови так сильно, что даже на приличном расстоянии видно. Джисон этой его привычке почему-то улыбается. — Здравствуйте. — Чонин, встав, низко кланяется. Минхо смотрит сначала на гостя, потом на Джисона, приподняв бровь: — Кто это? — Ты забыл, что ли? — Я и не помнил. Странный диалог прерывает Чонин, обращаясь к Джисону: — Извините, а он скоро вернется? — Так вот же он! — Джисон тоже вскакивает на ноги, чувствуя, как краснеют щеки от непонимания. — Как ты сюда попал? — кивну взгляд «сколько можно творить глупости», Минхо обращается уже к Чонину, который в полной растерянности смотрит на них по очереди. — По тропинке. По той же, что и вы пришли. — Это невозможно. Дай руку. Минхо не просит, Минхо командует. Чонин, сжавшись под строгим взглядом, все же протягивает ладонь, которую Минхо полосует кончиком ножа, взявшимся из ниоткуда. Джисон вскрикивает, хватаясь за рукав халата, а Чонин бледнеет, зажмуриваясь. — Ты что вытворяешь!? — Теперь ясно. Когда вы виделись в последний раз? — на Джисона, конечно же, уже никто внимание не обращает, он смотрит на них пыхтя негодованием, но все еще держась за рукав. — Пять лет назад. Вы его тоже знаете? — Хах, забудешь того, кто наслал на тебя наказание на триста лет. Так где он? — Минхо злобно смеется, а рука Джисона все-таки падает, теряя силы и цепкую хватку. Значит, все таки, правда?... — Я не знаю. Ищу. — И я. Если найдешь, будь добр прислать весточку, мне обсудить кое что нужно. — После этого он разворачивает и заходит в дом. Не с первой попытки. Дверь приходится то дергать, то упрашивать, то угрожать. — Черт, извини, он… он не злой, просто характер сложный! — Джисон пытается извиниться перед потускневшим, серым как грозовая туча парнем. — Все нормально. Да и смотри, — он разворачивает ладонь так, чтобы Джисон мог видеть затянувшийся порез. Ладно, еще бы месяца три назад это было бы офигеть какая новость, но не сейчас. Сейчас Джисон просто пожимает плечами, не зная, что ему еще такого сказать. — Спасибо вам за гостеприимство, я пойду. Удачи, Хан Джисон. — Эээ… подожди. — Чувствуя вину, за то, что подарил ложную надежду Джисон впопыхах забегает на кухню и готовит Чонину с собой что-то в дорогу. Заматывает теплые булочки с бобами, остатки печенья, баночку варенья да целую флягу холодного чая. Пригодится. Чонин, краснея и смущаясь, отнекивается, но Джисон все-таки впихивает ему клубок прямо за пазуху. — Все, иди. Хорошей дороги. И… и ты обязательно его найдешь! Теперь смущается Джисон. Потому что такой как ты по-другому не сможет. Рано или поздно он его отыщет. Минхо же Джисон находит на кухне. Тот просто оглядывается по сторонам, будто бы впервые попал в эту комнату и в этот дом. — Всю еду вынес по доброте душевной? — Это вы мне, господин? Неужели заметили мое присутствие? — Джисон притворно охает, хватаясь за грудь. Минхо закатывает глаза, скрестив руки за спиной. — Ты не такой уж и незаметный. — Мг. Так что, вдруг захотелось моей стряпни? Не припомню, чтобы она тебе нравилась. Минхо, улыбаясь, улыбаясь, садится за стол. Джисон подвисает, как маятник, лишенный магнитного поля, хлопая ресницами. — Если бы не нравилась, я бы ее не ел. Можно чаю? Джисон подходит совсем близко, берет его лицо в ладони, заглядывает торопливо в глаза и спрашивает: — А где Минхо? Вы кто, молодой человек? Где мой вечно ворчащий старикашка? — Минхо улыбается снова. Джисон чувствует, как в груди что-то падет. Наверное, маятник оборвался. Без цели, без средств, без компаса. — Хорошие новости. — И его ладони накрывают ладони Джисона на своих щеках, чтобы стиснуть их в одну мешанину из их пальцев на своем колене. — Это какие это? — Если этот мальчишка вышел на его путь, то и я скоро отыщу. — Улыбка на губах Минхо красивая, если бы Джисон мог рисовать обязательно нацарапал углем этот точенный профиль со вздернутыми уголками губ. Потому что, когда Минхо улыбается, оказывается, его глаза тоже делают это по-своему. Они сияют. А Джисон любит смотреть на необычные вещи. — И кого вы оба преследуете? — все еще переплетенные пальцы Минхо, по-видимому, не заботят. — Что ищет в нем мальчишка я не знаю, но без него мое наказание не снимется и я не смогу умереть. Джисон выдергивает ладони, намереваясь уйти куда угодно, лишь бы не слушать из уст это удушающее «умереть». Однако, всего шаг, а после, Джисон впечатывается крошечным телом в широкую грудь мужчины, так как тот дернул его обратно и стал всматриваться в порез. Джисон и забыл, что получил его, когда чистил бассейн. Почему-то, стоя так близко, Джисон чувствует, как ему трудно дышать. Минхо, не говоря ни слова, накрывает порез ладонью и тепло, такое же несвойственное его телу, как ночи солнце, льется внутрь пореза. Он его лечит. Своего единственного пациента. Лечит остатками своей силы, игнорируя проступившуюся испарину на лбу. Джисон смахивает ее пальцами, оставляя ладонь на щеке. Голос дрожит от того, что плакать хочется, но все-таки он говорит то, что просится наружу: — Надеюсь, вы его не найдете. Надеюсь, он тоже за что-то наказан и сослан куда подальше. Еще на лет триста. Пока я сам не умру. Да, так вообще всем будет хорошо. Я живу с тобой до самого последнего дня, умираю, так и не увидев то, как ты пытаешься погубить себя. После моей смерти делай, что хочешь, Минхо, а пока, пожалуйста, останься со мной. Когда Минхо распахивает длинные ресницы, Джисон с трудом сглатывает комок в горле. Горячая слеза стекает по пухлой щеке и останавливается на губах, щекоча кожу. Там же останавливается и взгляд Минхо. Извиняющийся, полупустой, но направленный только лишь на одного Джисона и этого ему вполне достаточно. — Ты же никогда не был себялюбивым человеком, Джисон. — Как это не был? Я всегда, всегда им был. Всегда делал, что хотел и никого не слушал. Ходил куда хотел, говорил, что думал и плевал на чувства других людей. Я всегда… — Джисон замолкает, потому что Минхо обнимает его. Обнимает. Крепко прижав к себе. — Если бы ты был таким я бы тебя не спас. — Зачем ты вообще меня спас! — Джисон начинает плакать, обнимая мужчину в ответ. Слезы все текут и текут, горло от невысказанного дерет, а руки цепляются за плечи того, кого не желают отпускать. — Потому что твоя душа такая яркая, Джисон. Ослепительная, лучезарная, перехватывающая дух. Как солнце. Как солнце, которое поселилось в моей жизни. Но я же просил тебя уйти, верно? Я сделал все, что мог. Просил, чтобы ты не привязывался ко мне и по итогу не плакал. Но ты меня никогда не слушал. — А ты не заставляй меня плакать. Знаешь же как. От поглаживай по голове Джисон со временем успокаивается. Минхо не отпускает его до самого последнего шмыга носом, а уже после усаживает на стул и сам делает чай. Получается у него отвратно. Джисону приходится переделать. Поужинав, слишком рано расходятся по своим комнатам. Джисон лежит на подушках и думает почему Минхо не ответил на поседение его слова. Потому что уже все окончательно решил и нечего тут драму разводить, или потому что не смог ответить, задумавшись, впервые задумавшись над другим вариантом событий.