Все, как я люблю

Уэйнсдей ответила на сообщение Ксавье, проявляя эмоцию крайнего раздражения, характерную для семьи Аддамс. Она закатила глаза, хотя ей казалось, что они могут налиться кровью лишь от одного упоминания о его слащаво-глупом сообщение, которое он посчитал крайне остроумным. Но вот только это было не так, ведь для Аддамс остроумие проявлялось не только в пустых словах и приторных фразочках, но и действиях. Остроумие — это то, что помогает тебе справиться с проблемами в сложных ситуациях, не создавая дополнительная, а Ксавье все глубже и глубже закапывал себя в эту яму под названием «влюблённость», может, сам того не ведая. Для Уэнсдей влюблённость — проявление крайней слабости, когда тобой управляют эмоции, а не разум. Ты совершаешь необдуманные, импульсивные поступки, а потом жалеешь на протяжении слишком долгого времени. Она знала, когда ты влюблён - ты уязвим, потому что твоя беспристрастная броня из убеждений, характера, стремлений разрушается, превращаясь в жалкое подобие обломков. Но вот только из обломков невозможно построить крепкий корабль. Она уверена. Эмоции ее пугали. Нет, они ужасали ее. Каждое объятие, улыбка, искренний смех, который она слышала в компании людей, воспринимались ей, словно что-то враждебное, инородное. Что-то не имеющие право на существование. Как-то мама сказала, что эмоции дозволены всем, даже греческим Богам, но вот только она никогда не была в шкуре Уэнсдей, хоть и пыталась всячески подстроить ее под себя. Потому что Боги, будь они великие или крошечные, не были людьми. Конечно им дозволены эмоции, потому что им дозволено абсолютно все. Она читала древнегреческих авторов, рассказывающих о кучи беспорядочных связей Зевса, о вековых Кутежах на Олимпе и их бескрайней жестокости. Но вот только это был один из видов жестокости, которую Аддамс презирала. Она существовала лишь от переизбытка эмоций, перенасыщения жизнью, а когда мать говорила о их доступности , она даже не думала о том, что, видимо, греческими Богами управляли лишь эмоции. Признак того, что ты не сам себе господин, а этого так не хотелось Уэнсдей. — «По сценарию должен прийти твой брат и слегка испортить мне настроение :)» На телефон практически сразу пришло новое сообщение, которое почему-то заканчивалась странным кодом, чем-то похожим на азбуку морзы. Наверное, это какой-то секретный шифр, чтобы ее заинтересовать, но вот только Аддамс не велась на дурацкие уловки Торпа. Слишком примитивно. Взяв телефон в руки, она решила написать быстрый ответ. Не для себя, для Пагсли, который так отчаянно хотел заполучить свою минуту общения с его отцом, но сам совершил ошибку, пока последний шанс выскальзывал из его рук. — «Мой брат никому ничего не должен. Но я прошу прощения за тот проступок, который, по-твоему мнению, он совершил.» Ведь так извиняются? Наверное, Ксавье хотел услышать извинения от Уэнсдей, хотя она думала о том, что они не нужны. Если ты самодостаточная личность, то понимаешь, что провинившийся человек уже на уровень ниже тебя по всем параметрам. Тем более, если он чувствует вину(душевные терзания), которых, конечно, Уэнсдей не чувствовала, то ты должен получить удовольствие от страданий твоего обидчика. Ведь это так работает? Ведь так? Ей казалось, что после поступление в злосчастный Невермор некоторые из ее убеждений посыпались крахом, словно это не было выковано в ней с детства, с молоком матери и запахом присыпки. Если несколько месяцев могут пошатнуть ее существования, то насколько хрупкой была ее жизнь ?

***

Ксавье не думал, что у них завяжется переписка. Черт, жалкое ее подобие из двух сообщений, но это все равно переписка. Он хотел пошутить, попросив Уэнсдей прислать своё фото, чтобы точно удостоверится, что пишет она, а не ее очередной родственник. Но Уэнсдей точно не умела пользоваться камерой, да и ответила бы на его сообщение, тирадой о том, что она не хочет, чтобы ее личные данные хранились в этой коробочке, пока каждый может туда залезть. Все для глаз спецслужб, дорогая Аддамс. — «Я думаю, что даже простил его. Если он так хочет автограф моего отца, то я могу привести его с собой в школу. Ты ведь будешь?» Двойной провал. Так это называется среди парней, когда они сидят на вечеринки и обсуждают новых девчонок, который недавно подцепили, потому что ты не должен вмешивать в отношения чувства. Это будет слишком опасный коктейль. Но они не знали Уэнсдей, о каких отношениях могла идти речь. Ксавье всегда так искусно перед ней унижался, словно был чертовым специалистом в этом деле, делая это практически хирургически. Но он ни разу не подумал бы об этом в своих прошлых отношениях. Лёгкая лесть, комплименты — все, что так нравилось ушам девочек, но вот лучшим комплиментом для Аддамс было бы его кровавое сердце на тарелке, потому что он был уверен, что Уэнсдей с удовольствием бы забрала его часть, оставляя абсолютно пустым.Это точно достаточно романтично. И жутко. Иногда он думал, нет ли каннибалов у неё в семье, потому что от них можно было ожидать чего угодно. А он насмотрелся достаточно фильмов о том, как маньяки заманивают людей в свои логова и… Ну, про то, что там чаще всего случается, Ксавье думать не хотел. Особенно, когда у него в руках сейчас находятся шоколадный батончик. Но эти люди точно бы удивились, встретив Аддамс, потому что они сами стали бы жертвами, а их главных кошмар постукивал бы своими каблучками по полу, расхаживая по подвалу. Черт, это был бы отличный сюжет фильма. — подумал Ксавье, усмехнувшись. — «Боюсь, что не вынесу инфаркт моего брата прямо в школе. Нужно будет привести с собой фотоаппарат, чтобы запечатлеть этот момент.» Ксавье улыбнулся, смотря на сообщение. Аддамс могла быть смешной, сама этого не понимая. — «Чтобы запечатлеть момент крайней радости на его лице?» Торп дурачился, прекрасно зная ответ Аддамс. Просто такие моменты были словно маленькими одолжениями дьяволу, когда ты чувствовал себя на вершине земли, лёжа на своей кровате. Потому что за все хорошее нужно расплатиться, тем более с Аддамс. — «Чтобы запечатлеть прекрасный момент маленькой смерти моего брата.» У Ксавье были примерно пятнадцать нецензурных ответов на ее сообщение, но Уэнсдей точно бы их не поняла. Да и шутить с ней про что-то слишком интимное не хотелось. И хоть пальцы уже начали печатать начало сообщения о том, что он ещё не видел людей, которые получали бы моментальный оргазм от почерка его отца, Торп быстро удалил сообщение. Потому что это было не дозволено. Точно не с Уэнсдей. — «В твоём телефоне есть камера. Можешь научиться ей пользоваться, тогда не нужно будет тащить с собой фотоаппарат» Конечно, он хотел написать о том, что он бы мог ее научить, помочь ей. Черт, он хотел написать ей так много всего. Но каждое его сообщение просачивалось чувством подростковой неловкости и глупости, от которой он так хотел избавиться. Ладно. Похер. — «Единственные камеры, которые могут меня интересовать, — это пыточные.» От громкого смешка Ксавье уронил свой любимый батончик на пол. Вот чёрт.

***

Аддамс не знала, зачем продолжала переписываться с Ксавье. Не то, чтобы он ее сильно интересовал. Просто два-три невинных сообщения, которыми они перекинулись было чём-то слишком личным для неё. Просто пальцы словно сами печатали все эти вещи, отвечая на его сообщения. Да, это точно были они. Аддамс оставила телефон в одной из комнат поместья, решая, что слишком отвлекается на ненужные вещи. Ночью ей хотелось исполнить «Шторм», который каждый раз уносил ее сознание куда-то далеко, на берега бушующего моря Исландии, пока каждый в доме затихал, слушая феноменальную игру девушки. Вот только она не думала о том, что Вещь, все время находившееся рядом с ней, быстро забрал телефон, относя в ее комнату, пока экран светился от сообщений Ксавье. В этот раз игра на скрипке была прервана, словно бесконечный замкнутый круг разорвался, предвещая тысячи бед, которые прибывали с каждым нажатием на маленькие дисплей. Аддамс даже не знала во что себя ввязала.

***

В гостиной раздался знакомый мягкий голос, который вызвал улыбку на лице Ксавье. Парень быстро побежал вниз, зарываясь в объятья матери, которая легко гладила сына по затылку. — Я так скучала. — мягко проговорила она, беря лицо парня в свои ладони. — Ты так вырос за эти полгода. — улыбнулась женщина. — Мам… — смущённо проговорил парень, почёсывая свой затылок. — Мне кажется, я не изменился. — продолжил он, пожимая плечами. — Просто ты видишь себя в зеркало каждый день. — сказала женщина, отходя от сына и расстегивая свою сумку. — У меня для тебя кое-что есть — в его сторону полетела небольшая коробочка, обёрнутая в красивый красный бант, словно рождественский подарок. — Надеюсь, тебе понравится. Конечно, не знаю, если ты захочешь это носить… — проговорила Миссис Торп, улыбаясь сыну. Он аккуратно распустил красивый бант, открывая небольшую коробку, в которой находилось небольшое серебряное кольцо в виде змейки. — Я нашла это на одном из рынков Франции. Владелец лавки говорил о том, что кольцо способно задерживать способности, концентрируя твою силу, для более явного эффекта. Вдруг тебе захочется поразить какого-то своими удивительными навыками. — потрепав сына за плечи, она посмотрела на кольцо. — Оно подстраивается под размер твоих пальцев, можешь надеть на любой. — улыбаясь, продолжила она. Ксавье поблагодарил маму за подарок, надевая его на палец. Да, оно смотрелось эффектно, даже если не учитывать магические способности. Серебряные нити спирально переплетающееся с крапинками зелёных сапфиров, которые полностью образовывали морду змеи. Вот только таким не удивить Аддамс. — Предлагаю нам вечером пойти на ужин. — улыбнулась мама, разбирая свою дорожную сумку с маленькими подарками из Европы. — Я слышала, что где-то неподалёку подают вкусные пончики. — практически заговорщически сказала она, посмотрев на сына. Ему точно не избежать парочки вкусных пончиков с карамелью и шоколадной присыпкой. — Да, это закусочная «Миртл». Пончики там и вправду неплохие. — улыбнувшись, сказал сын, пока его подошва словно пыталась расковырять деревянный паркет гостиной, превращая его в щепки— Отец уехал сегодня утром. — продолжил он, отводя глаза от матери. — Будет через две недели. Это было темой табу, словно политические споры, которые поднимались на семейных праздниках, когда каждый принимал свою принципиальную позицию, но вот только тут все было намного более лично. Родители не любили упоминать друг друга, словно двадцать гребаных лет своей жизни не прожили вместе, но ему так сильно хотелось увидеть, как мать улыбается отцу хотя бы ещё раз. Просто мимолётная улыбка, которая пропадёт сразу же после появления. Но это было непозволительно. Точно не между ними. Когда все это началось? Когда мелкие бытовые ссоры начали перерастать в скандалы, в которых было убито столько семейного сервиза. Он понимал, понимал ещё тогда, что родители разойдутся, расстанутся, потому что их держали лишь эфемерные поводки на шее от того, чтобы не начать швырять в друг друга вещи. Их недосказанность, частые недоговорка привели к атмосфере вечной зимы в доме, когда за завтраком вы молча едите, проглатывая сухой тост, который остриём стоит у вас в горле, желая поскорее убраться из этого душного помещения. В любящих семьях такого быть не должно. Он уверен. И мама, словно желая полностью абстрагироваться от проблемы, уехала в Европу, оставляя сына с отцом, как бы Ксавье не хотел признавать этот факт. И пока Винсент Торп находился в частых разъездах, игнорируя огромный ком проблем, которые они называли семьей, мать сидела на своей дорогущей вилле, любуясь средиземноморскими закатами Но мы не выбираем нашу семью. Мы не можем по щелчку пальца разлюбить своих родителей, будь они даже законченными пьяницами, потому что так работает мир. Ты любишь человека, несмотря ни на что, насколько бы порой твоя любовь не бывает омерзительной. Ксавье не таил сильных обид на маму. Конечно, ему было неприятно. Он хотел чаще с ней видеться, но каждый раз, когда она приезжала, эти слова просто не могли вырваться у него из рта, словно льдинки, которые таяли от каждого тёплого слова, объятия и взгляда. Потому что родителей не выбирают. — Моя маленькая смерть, подай пожалуйста соль. — проговорил отец, пока они сидели за обеденным столом. — Соль такой прекрасный продукт. Самые лёгкий вид пытки. Нужно всего лишь поцарапать человека, а она сделает все остальное за тебя. — замечтавшись, произнёс Пагсли, быстро уметая своё пюре. — Это слишком примитивно. В Китае днями людям давали пересоленную еду, лишая воды. Твоё тело буквально одеревенеет после некоторого времени. — спокойно произнесла Уэнсдей, смотря на брата. — Нужно уметь изощряться, Пагсли. — Твоя мама и я уедем на несколько дней. Небольшой отпуск в Мексике. Мы хотим побыть наедине — прочистив горло, проговорил отец, целуя руку Мартиши, пока та влюблённо на него смотрела. Уэнсдей казалось, что ещё чуть-чуть, и они, словно дикие звери, набросятся на друг друга прямо в столовой, пока Пагсли будет доедать свою куриную ножку. И ей казалось, что пытка солью была достаточно изощрённой… — Я надеюсь, что ты уже достаточно взрослая, чтобы остаться дома одна. Ларч всегда будет с вами. Вот только от Ларча не было большой пользы, если, конечно, вы не хотите вскопать чью-то могилу. — Отлично. — сказал Пагсли, облизывая свои пальцы. — А когда десерт? — Он быстро уставился на двери кухни. — Вещь тоже будет с вами. Уверен, она не даст вам заскучать. — улыбнулся отец, проигнорировав реплику сына. В столовую зашёл дворецкий, неся на подносе небольшие порции крем Брюле. Глаза Пагсли слегка засветились. — Кто же будет подавать тебе любимые сигары? — саркастически спросила отца Уэнсдей. — Неужели справишься без Вещи? — Я уже не такой юнец, мой скорпиончик. — проговорил отец, беря в руки десертную ложку. — Ради сигары я готов подсуетиться. — хмыкнул он, посмотрев на жену. — Я не голодна. Пагсли может съесть мою порцию. Спасибо за ужин. — проговорила Уэнсдей, вставая из-за стола и поправляя воротник на своём платье. — До скорой встречи, дорогая. — мягко проговорила мать, улыбаясь. — Доброй ночи. — сухо сказала Уэнсдей, посмотрев на неё. — Удачной поездки. — О, она будет прекрасной! — эксцентрично сказал отец, причмокивая. — Мы купим вам маленьких сушёных скорпионов. — улыбнувшись, продолжил он, потрепав Пагсли за щеку. — Буду ждать. — раздался голос Уэнсдей откуда-то с лестницы. — Дети так быстро растут, дорогая. — растрогался Гомес, вытирая невидимые слёзы салфеткой. — Так быстро… Ксавье отправил ей странную картинку. Это была фотография чёрного пончика с шоколадной присыпкой, под которой красовалась надпись : «Я бы мог написать аллегорию на тему того, что некоторые тёмные души являются пустышкой, но оставлю эту миссию тебе» Уэнсдей не могла понять, как связаны пончики и душевная пустота. Наверное, поэтому Ксавье и не смог придумать аллегорию. — «Если он не наполнен кровью, то меня он мало интересует.» — ответила ему Уэнсдей, не понимая, почему продолжает переписываться с этим мальчиком. Сейчас она могла бы играть на Виолончели, практиковаться в фехтовании или писать новый детектив, но тратила своё драгоценное время на глупые сообщения. Она решила, что это желание получше разобраться в новых технологиях, потому что они могут быть полезными в ее последующих расследованиях. Не более. В ответ пришла фотках откушанного пончика, из которого тек красный вязкий джем, словно кровь. «Это Хэллоунская версия» — «Не праздную Хэллоуин.» — краткий и очень понятный ответ на такое чудаковатое сообщение. — «Как? Уэнсдей Аддамс не празднует Хэллоуин???!!» После этого сообщения Ксавье прислал странный маленький рисунок человека, мозг которого начинает взрываться. Неплохой выбор. Уэнсдей понравилось. Тем более, Ксавье быстро сообразил ответ на своё удивление. — «День мертвых?» — «В отличии от Хэллоуина, который для современного общества стал рассадником дешевого разврата, День мертвых и вправду чтит все традиции нашей семьи.» Конечно, это День мертвых. Их испанские корни давали о себе знать, хоть иногда сложно было различить горячую кровь под бледным лицом Уэнсдей и слишком холодным характером. — «Круто!» Столь немногословный ответ, но Аддамс знала, что многая молодёжь вкладывает в это слово достаточное количество смысла. Видимо, они не умели описывать свои эмоции детально. — «Доброй ночи, Ксавье.» Аддамс решила не задерживать их разговор, начав заниматься своими делами. Она и так потратила его на тыкание по мелкому шрифту. — «Доброй ночи, Аддамс.» Где-то глубоко внутри Уэнсдей показалось, что ее сердце стало биться слегка чаще. Она даже не знала, что по ту сторону экрана сердце молодого человека билось столь быстро и сильно, словно вместо этого органа у него был небольшой ядерный реактор.