Семейная терапия

      В кабинет вихрем влетает Дафина, её руки тянутся к нему. Возможно, к его лицу. Расстояние между ними пару сантиметров.       Она смотрела на него так, как смотрят на объект обожания. Нашёптывая нежные речи на ухо, она гладила Ксавье по волосам.       Будто бы пыталась его понять, вскрыть его голову, пытаясь прочитать мысли. Он видит её выражение лица: уверенное, слегка взволнованное.       Мягкие черты лица, пухлые губы, щёки румяные, словно она пришла с мороза. От неё пахло приторно-сладко, от этого тошнило еще сильнее.       Почему-то в голове всплыл образ чёрный как смоль, с ароматом горького шоколада и черники под проливным дождём в туманный день.       Проклятье, нужно брать себя в руки.       Эльфийка смотрела на него с лаской и тянулась к нему. — Дафина, позволь спросить, что ты делаешь? — Я хотела помочь перевязать Вам руку, это отвар из… он поможет, — присев рядом, юное очарование хлопало глазками и говорило совсем невинным голосом. Нос кнопкой так мило подёривался.       Шипя от резкой боли в районе костяшек, на миг перед ним промелькнул образ супруги:

Я заслонила тебя от стрелы, дважды почти умерла, вышла за тебя замуж, а ты шипишь из-за лёгкого покалывания в руке, ты жалок.

      Дафина поглаживала его пальцы круговыми движениями, это странно.       Ксавье, отшатнувшись назад, выхватил свою руки из её хватки. — Дафина, достаточно, сегодня я буду работать из дома. Галерея на тебе, включи систему безопасности и передай ключи Броуди. — Ксавье, Вы выглядите неважно, я думаю, мне стоит сопроводить Вас домой, — её грудь вздымалась от волнения, руки сжимали подол платья. — Вам нужна тишина и покой, а также домашняя еда, я бы могла… — Довольно, мне не нужна твоя помощь дома, для этого у меня есть дворецкий.       Пустынные этажи, лестничные пролеты, закрытые на ремонт павильоны. Ноги сами несли художника по пустынным залам. Лишь у одной картины его сердце пропустило удар, а тело оторопело.       На полотне изображена дева с двумя чёрными смольными косами, играющая на виолончели, сумрак поглощал её, окутывая тёмной пеленой.       Уэнсдей.       Он всегда старался избегать именно этой картины, сам не зная почему. Возможно, не от лучших воспоминаний, однако с тех дней в Неверморе прошло много лет, теперь они в браке.       Официальном, со свадьбой.       Удивительно.       Он думал, что она заставит его проглотить фамильный перстень.

***

      Дождь давно кончился, но редкие капли всё ещё падали с крыши. Торнадо в его голове, что несло за собой хаос, сменилось звенящей тишиной.       Сидя в столовой за обедом рядом с отцом, его трусило не то от страха, не то от волнения. В горле стояла сухость, как в пустыне. — Отец, я, — пытаясь проглотить кость, стоявшую в горле, Ксавье сжал руки в кулаки — ногти неприятно впивались в ладони.       Винсент поднял голову, вопросительно смотря на сына и сжимая в руке стакан виски. — Я полагаю, твой визит домой в Лондон не по доброте душевной, а по нужде, — в голосе явно была слышна насмешка. Как обычно. — Ты прекрасно знаешь, что я состою в отношениях не один год. — Всё ещё в отношениях? Я ошеломлён, женщины клана Аддамс жестоки, с ядерным характером и хладнокровны, а ты всё ещё жив.       Старший Торп отпил пару глотков из стакана, переводя свой взгляд на настенные часы. Сколько бы лет не прошло, Ксавье все ещё было некомфортно рядом с отцом. Его взгляд всегда будет недовольным, даже если ты окончил школу на отлично, стал известным художником, открыл свою галерею.

      Ты ведь пошёл не по его стопам, отказался от семейного бизнеса.

      Сколько Ксавье себя помнит, отца никогда не было рядом: прислуга, няни — да, он — нет. — Мне нужен наш фамильный перстень, я собираюсь сделать предложение Уэнсдей.       Жёлто-зелёные глаза напротив расширились от потрясения, поперхнувшись, он пытался откашляться. — Ты собрался жениться на Уэнсдей Фрайдей Аддамс?! Я не такую девушку видел рядом с тобой, — повысив голос на пол тона, Винсент ослабил галстук. — Ксавье, пойми, вы можете встречаться, жить вместе, но этот брак тебя погубит, она тебя погубит. Я знаком с кланом Аддамс, они…       Перебив отца на полуслове, Ксавье продолжил. — Они прекрасные люди и нелюди, в отличие от тебя они интересовались мной, моими увлечениями. Отец Уэнс на родительской неделе позволил называть себя папой. Мортиша рисовала вместе со мной, поддерживала меня. Они приняли меня сразу, вся их семья при знакомстве. Сделай хоть одну вещь как нормальный отец, отдай мне перстень бабушки. И не смей больше открывать рот и говорить, что они ненормальные, среди нас всех они самые нормальные.

Закончив разговор, парень покинул помещение. По комнате разошлось эхо от резкого закрытия двери.

      Шотландия.       Озеро Лох-Несс.       Ксавье смотрел в тёмные омуты обсидиановых глаз напротив, которые, будто бы маятник, гипнотизировали его, он вполне мог предположить, что это так и было, однако он здесь по своей воле.       Сам надевает акваланг. Сам решает сделать предложение сегодня.

Озеро достаточно протяжённое и глубокое, при этом его вода очень мутная вследствие высокого содержания торфа в грунте.

      Вода неприятной слизкой консистенции мерзко обволакивала тело. С каждым новым метром погружения под воду тьма сгущалась, он очень размыто видел силуэт девушки, плывущей впереди.       Конечно, Аддамс всегда будет первая.       Особенно, если дело касается запретного, опасного, нераскрытого. Стоило только за столом Фестеру упомянуть про проклятую подводную пещеру озера с кладом, как на следующий день он проснулся в хаосе в квартире.       Экипировка, одежда — всё было навалено в одну кучу. Только Вещь сидел на верхней полке, наблюдая за безумием свысока. Жестикулируя, что вот он — твой шанс.

— Ксавье, нет, ты не можешь поехать со мной, это слишком опасно, твоё хилое тело не готово к такому.

      Стоило ему сказать, что ему приятно слышать о заботе с её стороны, как в него прилетела подушка. Процедив сквозь зубы, что это не забота, она покинула комнату.       Проплывая сквозь мутно-зелёную пелену с водорослями, он сам не заметил, в какой период вода стала чище и светлее. Она стала оттенка голубой лагуны, отливая цветом бирюзы.       Стянув наконец маску с лица, держа в руках трубку от акваланга, его взор упал на Уэнсдей, её глаза горели огнем.       Словно адское пламя.       Склоны, усыпанные золотыми монетами, поблескивали от света фонаря. Каменные шипы, свисающие с верха, не внушали доверия.       Пока юноша крутил головой, пытаясь запомнить все мелочи, дабы сотворить их в картинах, юная Аддамс исследовала склоны в поисках проклятого кинжала. — Я нашла. А теперь убираемся отсюда, пока нас не поглотил Несси.       Запихивая кинжал в нагрудную сумку, слегка задев акваланг, дева со смольными волосами сидела на одном из склонов, готовясь погрузиться под воду. — Уэнсдей, нам надо поговорить. Точнее, я буду говорить, а ты не перебивай, — открыв рот для возмущения, девушка тяжело вздохнула, глядя на парня.       Что ж, она знала, что рано или поздно он перестанет терпеть её выходки.       И уйдет от неё. — Уэнсдей Фрайдей Аддамс, мы знаем друг друга много лет. Вместе с тобой я пережил многое, начиная от обвинений в убийствах и заканчивая сегодняшним днём. Ты засела в моей голове и подсознании, ты властвуешь им.       Уэнсдей непонимающе уставилась на парня, что находился на половину в воде у её колен. — Я не представляю ни дня без тебя, твоих пыток и манипуляций над моим разумом. Я буквально одержим тобой, поэтому, Уэнсдей Фрайдей Аддамс, согласна ли ты мучить меня всю оставшуюся жизнь, изо дня в день пронзая моё тело ядовитой стрелой? Я знаю, что я не имею права просить и ты никогда не закуёшь себя узами брака, но. Ты выйдешь за меня?       Моргнув, её глаза расширились, словно по ней прошёлся разряд тока. Она шарахнулась от него будто от чахоточного.       В его руках был фамильный перстень, она помнит его. Помнит, с каким трепетом он рассказывал, что его носила мама до того, как покинула этот мир.       Она замотала головой, отрицая сказанное парнем.       Какой брак? Она не создана для этого! Она ворон.       Так почему тогда сейчас она с ним уже столько лет? Он её душа. Данная кем-то, чтобы проживать то, что ей чуждо.       Слёзы сами покатились из глаз. Она токсична. Она эгоист. Нужно было думать раньше. Сейчас уже поздно.       Открыв рот для ответа, вместо слов вырвался жалкий писк. Хотела ли она замуж? Нет. А за Ксавье? Да, определённо.       Кроме него так глубоко под кожу никто не забрался.       Спрыгнув к нему в воду, её руки обхватили его шею как кандалы. Единственное, на что ей хватило сил — просто закачать головой в знак согласия.       Его губы шептали успокаивающие речи ей на ухо.       Его руки держали её за плечи.       Надевая на тонкие белые пальцы перстень, его губы сказали шёпотом:

"Мой воронёнок".

***

      Речь Фареса уже не была мелодичной с заливистым смехом. Его голос звучал строго, но пытался быть намного мягче.       Он знал, как Уэнсдей не терпела физический контакт, поэтому и держался на расстоянии.       Юноша с тяжёлым взглядом наблюдал, как с каждым словом она меняется. Привычная ему хладнокровная Уэнсдей, не знающая слова "эмоции", на данный момент была разбита как ваза из хрусталя.       Глаза из привычных мёртвых озёр без жалости превратились в бушующие реки, из которых словно текли водопады слёз и скорби.       Он пришёл быстро встретиться с ней и обсудить расследование, сейчас же ему не хотелось покидать её, оставлять один на один с душащими мыслями. — Мы сошли с темы, прошу меня простить, моё поведение было некорректно, — её ресницы, потемневшие от влаги, трепетали. — Я уверен, ты слышала о чёрных вдовах. И о причинах смертей их мужей. Остановка сердца, отравление, как таковых улик нет, и их признали невиновными. Но их связывает одно: все вдовы одного возраста и схожей меж собой внешности. — Фарес, сейчас все девушки похожи друг на друга, они стремятся к этому, становясь заложницами ботокса и имплантов. — Ты права, но они на одно лицо, отличить можно лишь по цвету волос, одежде и макияжу. Ради это я приехал из Некрополя, я подумал, может, тебя заинтересует это: во всех делах фигурирует одна маленькая деталь. Лавр.       Окинув парня нечитаемым взглядом, она наконец взяла в руки дело. — Лавр, — твёрдым голосом произнесла Уэнсдей, словно пробуя слово на вкус. — Почему это слово крутится в недрах моей памяти. Никак не могу вспомнить что-то важное. — В любом случае, был рад нашей встрече и буду рад сопроводить тебя до дома. Ибо мне не внушает доверия твой вид, ты слишком бледна, не как обычно. К тому же, ты совсем одна, а твой муж ведёт себя как последний мудак, не понимающий очевидных вещей.       Чернота ночей Джерси прятала их под своим покровом. Тихий стуков каблуков о плитку разносился по улице.       Двое идущих под зонтом во мраке ступали по лужам и тротуару. Со стороны могло казаться, что они восстали из могил, отчасти, это так и было.       Безлюдные улицы встречали их с каким-то родным чувством. Крупинки кружившейся утренней пыли осели под ночным дождём.       Мысли сыпались пеплом, очерняющим всё вокруг. Уже было давно за полночь, когда двери особняка отворились, пуская чёрную фигуру внутрь.       Стягивая с себя промокшее пальто, она почувствовала резкое касание. Руки, словно цепи, обволакивали её тело, прижимая к себе. Он вдыхал её запах, словно она — его последний глоток воздуха.       Проводя рукой по её шелковистым волосам, Ксавье пытался подобрать слова. Мысли путались, словно клубок ниток, что катал по полу котёнок. — Уже за полночь, ты ещё не спишь, Дафина будет в бешенстве, если ты завтра появишься помятым, — горько усмехнувшись, она попыталась выбраться из его оков. — Я… скажем так, взял отгул на два дня, чтобы мы могли провести время как раньше. Хочешь, пойдём копать могилы? Или сделаем новые чучела из белок. О, можно устроить вечер воспоминаний, как говорила доктор Браун, найдём все наши фото и видео ещё с Невермора.       Его рука лежала на её щеке, а большой палец поглаживал губы. Прижимая её, он всё удивлялся, какая она маленькая и хрупкая, но такая опасная.       Она смотрела на него и молчала. — Что с твоей рукой? И чем от неё так дурно несёт? — Немного не рассчитал силу, Дафина перевязала её и обработала чем-то. — Сними эту повязку и направляйся в сторону кухни, у меня в последнее время обострилось обоняние, я перевяжу заново, — процедив сквозь зубы, она направилась в сторону комнаты.

Дафина.

      Комфортный, но своеобразный интерьер кухни хорошо сочетался с владельцами особняка. При желании там можно было танцевать вальс, настолько кухня была просторна. Выполнена из тёмного дерева с витражами, расписанными Ксавье.       В одном из углов кухни расположился чёрный столик с мягкими креслами, на которых лежали различные пледы с подушками. Там всегда пахло марципаном и корицей. Выискивая мужа глазами по кухне, она наконец сфокусировала взгляд на кресле.       Отчего-то хотелось вывести этот мерзкий, но до боли знакомый запах с его плоти. Осторожно снимая бинт с его руки, она ощущала взгляд его травяных глаз на своей коже.       Свободной рукой он поглаживал её по волосам. — Убери руку или на работе появишься с гипсом, — голос был спокойным с оттенком хладнокровия. — Порой я забываю кто ты, Уэнс. На ощупь шелковиста, ты хищница однако, — горькая улыбка сияла на его лице.       Закончив, Уэнсдей развернулась прочь к выходу. — Уэнс, давай поговорим. Я не понимаю тебя и того, что с тобой происходит, — схватив жену на выходе за руку, он смотрел на неё с трепетом и волнением. — Не понимаешь? Поговорить хочешь? Только сейчас, спустя два месяца моего самоуничтожения, ты заметил, что со мной что-то не так?! — она буквально закипала изнутри, голос переходил из возмущённого в крик. — Сколько раз я пыталась поговорить поначалу. Но ты меня не слушал, ты был весь в работе, весь в Дафине. — Я абсолютно не понимаю при чём тут Дафи. Ты делаешь из меня виноватого, хотя… ты только это и делаешь всю жизнь. Начиная со школы. Говоришь, я ничего не замечаю. Да я с самого начала таскаю тебя по психологам. Однако это ты всех их доводила. — Дафи? — её голос дрогнул, глаза опухли и покраснели, а ресницы стали мокрые от слёз. — Дафи? Так ты теперь зовёшь своего зама? Я просила тебя водить меня к психологам? Я с самого первого дня объясняла причины своего недовольства. Весомые причины. Ты знаешь, как мне трудно проявлять эмоции, а также чувства. Но, несмотря на это всё, я пыталась достучаться до тебя. Поговорить. Я всегда везде виновата. Убийства — значит Аддамс рядом. Довели кого-то до истерики — значит Уэнсдей виновата. Не пришла на открытие галереи?! Да я не знала про открытие. Мне никто не сказал. — Не отрицай, что ты забыла. Дафина прислала тебе приглашение. А я как дурак весь вечер говорил всем, что тебе нездоровится и ты не можешь быть рядом. — голос звучал холодно. — Да не прислала она мне ничего. Она вообще знает о моём существовании?! Когда я пришла к тебе, она приняла меня за уборщицу. Вот тебе легче обвинить меня. Всем легче обвинить меня. Я абсолютно не понимаю, что должна к тебе чувствовать в этот момент, — голос из крика переходил на истерический вой.       Излишняя эмоциональность несвойственна Аддамс. Как, впринципе, и любые эмоции. Рухнув на пол, её колени неприятно ударились о плитку.       С каждым его словом в ней что-то обрывалось. Сердце грохотало в груди, а пульс в висках.       В глазах всё кружилось, дышать становилось трудно.       Это мерзкое чувство, будто к твоей шее привязали булыжник, что тянул тебя на дно моря, не давая вдохнуть.       Ксавье впал в оцепенение: прежде он ни разу не видел таких припадков у неё. Комната заполнилась чем-то тяжёлым и угнетающим, атмосфера больше не была тёплой и мягкой.       Она приобрела грязные оттенки, удушающие всё светлое.       Встав с колен, её ноги резко стали ватными, а в обсидиановых глазах всё стало черным. Мерзкий писк заполнил голову, словно сигнал об остановке сердца. Утратив контроль над телом и разумом, она погрузилась во тьму. Удар пришёлся о плитку на кухне, из виска потекла алая жидкость.       Последнее, что она слышала — это крик Ксавье: — Уэнсдей! Мой воронёнок…       Ксавье трусило от увиденной картины, осторожно взяв её на руки, всю дорогу до комнаты он бормотал себе под нос, как сильно её любит.       Скорая прибыла через пять минут.       "Сотрясение" — заключил врач. От чего-то Ксавье пропустил его дальнейшие слова мимо ушей. — В её то положении получить такую дозу стресса.       Но он не слышал ничего кроме шума.       Сидя на кресле напротив их кровати, в голове крутились её слова.

"Не прислала. Не получила. Приняла за уборщицу".

      Взгляд художника был тяжёлым, наполненным боли и отчаянием. Сжимая её холодную как у трупа руку, единственное, о чём он беспокоился — лишь бы она очнулась.

Дафина.

      А как хорошо он знал её, что позволил так далеко забраться?       Что стал посвящать всё время ей и работе, а не жене.       Кто она ему? Всего лишь зам.       На душе стало гадко, смотря на неё, он начал осознавать все.

Всё же он подонок.