сон, ушедший в минус

***

      да, приехали. она выплывает из лифта, словно кувшинка без корня, уносящаяся вдруг рекой. нет, я не хочу выходить. нет, я говорю: "нет". ты слышишь меня? слышишь? нет.       - не хочешь? - да. да, я не хочу и это значит, что не выйду, - твоя воля, твоя суша. но против течения, назад, ты не проплывёшь: не дано. уж лучше покинь. делаю маленький, кроткий шаг, пусть и не хочу. не хочу. нет, это недоразумение. я ведь не хочу, я не пойду, я не выйду, и.. продвигаюсь вперёд ещё на шаг, еле волоча ноги под палящим взором несуществующих и утонувших в бледном акриле глаз. ещё шаг. ещё. замахиваюсь, чтобы выйти полностью. не хочу. даже мысли нет, что мне так будет лучше. в детстве я всегда боялся щели между кабиной и рамой, куда он въезжал на этажах. и в метро тоже. здесь щели не было, и что-то хотело, чтобы я уставился глазами в пол настолько долго, насколько смогу, но навряд ли это то, чего хотел лотос.       - что же ты стоишь? чувствует трепет лепестков сомнений, и.. ох.       я хочу кричать, но извергаю из недр груди разве что хрипы вперемешку с бурлением крови, нахлынувшей в глотку изнутри. боже, этот чёртов лифт, эти чёртовы лотосы.       кабина нетерпеливо захлопнула тяжёлые двери, и вот - я в дробящих тисках. почему мне вообще так тяжело освободиться? я дергаюсь, тянусь к жизни, но это бесполезно, и моя надежда крушится об скалы застывшей воды на мели. металлические челюсти старательно пытаются пережевать добычу. и всё же я был прав. хищник не там, на минус седьмом. пасть размыкается, становится на сантиметр свободней, дарит слепоту веры и со звонкою нотой садизма и самоудовлетворения сжимает пищу ещё сильнее. челюсти снова ослабели. на этот раз я вырвусь, клянусь, я буду свободен и мне плевать, куда я попаду потом. обхватываю руками косяк, отталкиваюсь ими, рвусь вперёд, пока она просто стоит и смотрит. нет. нет.. мерзкая пасть мертвенно-сизого железа подхватила меня, заглотила назад, притянула обратно с новой силой, смыкая незримые зубы на нагих дёснах. я слышу, как хрустят ребра. лепестки. они уже сломаны, смяты. боль? это больше не боль. вы, черт возьми, не знаете, что такое боль. кто сможет подобрать эпитет, описавший бы мою агонию? кто? ах, покажите мне этого человека. я бы вложил ему в руку осколок моего ребра, а во вторую всыпал бы пару жемчужин. я закрываю глаза. не хочу, чтобы их застлало кровавой пеленой.       - добей тело, приласкай душу, сознание. - не отсюда, откуда-то из глубины, со дна водоема, эхом.       я распахиваю веки в последнем рывке и вот, я уже смотрю за своей обмякшей тушкой со стороны. но.. что? как так? такое возможно? я думал, я больше не удивлюсь ничему. я делаю пугливый шаг назад, словно зверёк, загнанный в угол. и кто здесь именно загнан в ловушку? я, но тот, что жуюсь в зубах механического чудища, поднимаю на себя серые, безжизненные глаза. кажется, они настолько остекленели, что скоро выпадут в мою ладонь двумя позвякивающими стеклянными шариками, и у того "меня" заплывает лицо неаккуратным мазком белесой краски в цвет тону шелковой кожи, шелковых лепестков. нет. неправда. быть не может такого.       - не может. но это правда чистой речной воды и слез. - раздалось не где-то, а у меня в голове. не в ушах, в мыслях. заглушило поток. я не знаю, чей это голос - кто вообще понимает, чьим голосом звучат мысли в его черепушке?       - ты знаешь, что делать. - о, да, я знаю. спасибо тебе. спасибо. теперь и я знаю, чего хочет лотос. юный лотос хочет мести.       - умница. я так горда тобой. а теперь - иди. по берегу, устью реки.       смотрю.. нет, смотрим, смотрим на то вялое нечто, месиво, ничтожную кашицу, что за долю секунды окончательно исчезло в исполинской пасти, и кабина его покатилась вниз, жадно облизав губы проблеском желтой старой лампы.       какое облегчение. как хорошо, что я больше не такой. как приятно, как сладостно и как нежно: это тот самый бальзам на душу после тяжести грубых шершавых камней.

мы готовы.