Величие человечества, воплощенное в металле...

      14 апреля 1912 года. Воскресенье. Последний вечер, когда Титаник всё ещё был неповреждённым, безмятежным и гордым стальным городом на воде. Атлантика казалась зеркалом, ни малейшей ряби, как стекло, застывшее под звёздами. Погода была обманчиво спокойной. Воздух становился суше и резче, температура уверенно приближалась к нулю. Даже самые бывалые моряки чувствовали: впереди — что-то непростое. Я стоял в зимнем саду на палубе A. Из стеклянных стен доносились тихие разговоры: пожилые дамы обсуждали Нью-Йорк, кавалеры — фондовую биржу. Молодая пара смеялась, уплетая пирожные. Где-то в углу играла арфа. Всё выглядело безупречно, как в отеле «Карлтон». Красиво. Успокаивающе. И абсолютно равнодушно к надвигающейся опасности. — Томас! — услышал я знакомый голос. Это был Билл. Он выглядел довольным, как после хорошего ужина. — Ты чего такой серьёзный? Посмотри, как здесь приятно. Даже я чувствую себя почти джентльменом. — Кажется, только мы с тобой понимаем, что эта идиллия может скоро закончиться. — Что, опять о льдах? — Билл стал серьёзным. — Не только. Насчёт биноклей ты уже слышал. — Да. Мердок сказал. Безумие. — А теперь представь: впереди айсберги, скорость под 22 узла, никаких тренировок эвакуации, и... — я сделал паузу, — в радиорубке завал из частных телеграмм. Мы направились наверх, и я постучал в дверь радиорубки. Джон Филлипс выглядел так, будто не спал трое суток. Гарольд Брайд пытался отсортировать кипу телеграмм. — Джон, Гарольд. Как у вас дела? — спросил я, заходя. — Томас, если хочешь что-то передать — записывай и жди, — раздражённо бросил Филлипс. — Пассажиры с ума сошли. Телеграммы о театрах, собаках, скаковых лошадях и пропущенных обедах. А у меня на столе ледовое предупреждение от Mesaba. — Передано капитану? — Как только смогли. Но я сомневаюсь, что он его прочёл. Сегодня Исмей приходил лично — просил передать пресс-службе в Нью-Йорк, что мы прибудем раньше расписания. — Чёрт. А Californian? — Тоже писали. Лёд по курсу. Мы на пороге ледяного поля, а наверху устраивают вечеринки. — А сколько сообщений вы получили только сегодня? — Девять, — ответил Брайд. — Все от судов в этом районе. Все говорят об одном: лёд. Айсберги. Дрейфующие поля. Некоторые судна остановились на ночь. Я сжал челюсти. Холод по спине — уже не от температуры. Всё это было цепью знаков. Громких, отчётливых и… проигнорированных. — Вы делаете всё, что можете. Спасибо, джентльмены, — сказал я. — Если бы пассажиры хоть немного понимали, где находятся, — буркнул Филлипс, — они бы не писали телеграммы про свои балы. Я вышел, закрыв за собой дверь. Атмосфера в рубке напоминала военный штаб — всё на пределе. Но на палубе всё было по-другому. — Джентльмены, слышал кто-нибудь новости? — громко спросил один из пассажиров первого класса, мистер Картер. — По телеграмме от жены: “Океан спокоен, как пруд. Мы победили природу!” — и поднял бокал. Смех. Аплодисменты. Кто-то попросил повторить тост. Я смотрел на эти сцены с холодной тоской. Мы действительно победили природу? Или просто перестали её бояться? Позже, ближе к полуночи, я сел в своей каюте и записал в блокнот: "Самый опасный лёд — тот, которого не видишь. Самый глупый человек — тот, кто уверен в своём превосходстве над ним." Где-то за горизонтом, в ледяной тишине, уже ждал айсберг.