Йокогама у его ног.

      Эти длинные пальцы лучше бы смотрелись на клавишах фортепиано, чем компьютера, но имеем, что имеем: худощавый бледный мужчина чуть сгорбился за монитором отбивая размеренный ритм. Ох, не так он себе представлял свое будущее, ох не так. В высокие окна пробивались последние лучи уходящего за море солнца. В комнате уже залегли глубокие сизые тени. Мужчина отчаянно хотел включить свет, но не решался оторваться от очередной писанины — знал, что обратно себя не загонит. Только тихо уговаривал работать быстрее. Чем раньше закончит, тем раньше сможет прийти домой, где его ждет его Королева. Мужчина усмехнулся, стоило только прокрутить это прозвище в голове. Воображение рисовало картину возмущенной насупившейся веснушчатой мордочки. Хотя расчетливый ум быстро заменял ее на более реалистичное развитие ситуации: мат, оскорбления, запущенный в него нож и все та же возмущенная насупившаяся веснушчатая мордочка. Пальцы пианиста решительно нажали на кнопку выключения моноблока: да, так нельзя, но кому какое дело? Поднял руки вверх, потянувшись, и собрался было доставать из гардероба плащ, как тяжелые темные двери напротив распахнулись и на ковер вывалилось сразу трое крепких, абсолютно одинаковых амбалов.       Мужчина аж опешил. Если бы не самоконтроль, то, скорее всего, бы подпрыгнул, возможно даже взвизгнул, сейчас же на его лице можно было наблюдать только вопросительно изогнутую бровь и потемневший недобрый взгляд.       Незваные гости уже не валялись мешками на полу, а стояли на коленях в поклоне.       — Встаньте. Капитан, докладывай. — голос не предвещал ничего хорошего.       — Господин Дазай, п-прошу про…       — Тц, по существу.       — Господин Накахара в доках… он… ну, — крупная фигура сутулилась и заикалась от взгляда Босса, не зная, как же ему выразить мысль и не попасть под горячую и не понаслышке тяжелую руку. Хорошо, что во все времена был отличный способ привести в чувства любого заику. Хлесткий звук, казалось, отлетал от стен и множился, прерванный нарастающим раздражением:       — Я. Сказал. По. Существу.       — Босс, господин Накахара использовал «Порчу» на задании в доках и сейчас не контролирует себя, — скороговоркой выпалил второй из ларца.       Глаза Осаму заметно округлились. Если бы их, конечно можно было заметить, когда глядишь строго в пол. Перед носом третьего из «клонов» лишь мелькнул бежевый кусок ткани: Дазай вылетел из кабинета, на бегу кидая невозмутимой секретарше: «Выгнать. Состав команды пересмотреть.»       «Ох. Нет. Нет-нет-нет. Не опять. Не снова. Что он вообще там забыл? Ключи в левом, — молнией проносилось в темной голове, — прямо по Минато Мирай, налево на Ямасита Коэн Дори и там на региональную. Должен успеть за 4 минуты», — в голове начал тикать секундомер.       Дазай ненавидел водить, но сейчас было не до личных предпочтений — он просто вжимал педаль в пол, не обращая внимания на гудки, крики, знаки и сигналы светофора. Ох, Госпожа Удача всегда была на его стороне, или на стороне его безрассудного напарника. Как посмотреть. Но черный мерс умудрился не запачкаться в крови и даже доехать до пункта назначения целым.       Еще минута и бежевая молния влетает в теперь-уже-полуразрушенное здание Шибусавы, секунда, чтобы оценить обстановку: у левой того-что-осталось-от-стены четыре тела — не двигаются, в дальнем углу сдавленные хрипы и кусок потолка, арматура в крови, справа месиво из мяса и ткани, размазанное по полу, где-то вдалеке визги заглушает безумный хохот. Опасности нет. Уже просто быстрым шагом Дазай идет на шум. Посреди пока целого склада стоит хрупкая фигура, объятая красным свечением. Руки и шея почти полностью в алых узорах. «Беда…», — миг и голубое свечение «неполноценного человека» окутывает их.       — Зачем… ты… кх… пришел? — выплевывает Чуя вместе с кровью.       — К тебе, Королева, — садистская ухмылочка ловко маскирует беспокойство. Чуя не любит чувства. Для Чуи чувства — слабость. Чуя презирает слабость. Дазай усвоил это. Дазай умеет играть. — Разве я мог пропустить такой спектакль? Было великолепно, но ты еще нужен мафии. Рано умирать, — обнимает обмякшее тело, прячет в рыжей макушке влажные глаза, — И кто решил внести изменения в мой план, а? — а вот тон пока остается ровным.       — Я. Уволишь меня? — Накахара пытается съязвить, но выходит слишком жалобно.       — Нет. Я же сказал, рано умирать, Чу-у-ечка, — голос начинает срываться, Осаму уже привычно маскирует это издевкой.       — Пошел ты…       Тело в забинтованных руках обмякло: последние силы ушли на этот протест. Дазай обязательно выяснит кто и зачем рассказал его строптивой драгоценности об этой сделке. О, одними пытками они не отделаются… Но это потом… Все потом… Сейчас Босс Портовой Мафии нянчил в руках расслабленное тело. Заливал слезами медь волос, выцеловывал каждую ссадинку на лице, шее, руках.       — Чуя… мой глупый Чуя… зачем ты так… зачем ты так со мной… за что… я же всё для тебя… я весь для тебя… — тихий шепот прерывался всхлипами.       Немного отдышавшись, Дазай тихонько запевает, баюкая искалеченное тело и, возможно, душу: Смутную печаль мою, мутную печаль Мелкий снег сегодня снова чуть припорошит. Смутная печаль моя, мутная печаль – Ветер вновь над ней сегодня тихо ворожит. Смутная печаль моя, мутная печаль, Словно шкурка чернобурки, хороша на вид. Смутная печаль моя, мутная печаль Снежной ночью замерзает, на ветру дрожит. Смутная печаль моя, мутная печаль Ничего не бережет, ничем не дорожит. Смутная печаль моя, мутная печаль Только смертью одержима, радостей бежит. Смутная печаль, мутная печаль! Страх меня не покидает, душу бередит. Смутную печаль, мутную печаль, Киноварью на закате солнце озарит.