Дурная наследственность

– К тебе пришли. Спокойный и меланхоличный голос Бьякуи с лёгкостью перекрывает грохот от рушащихся опор тренировочного полигона, и благие маты, льющиеся непрерывным потоком из уст искрящего агрессией арранкара. Проснувшись утром в пустой беседке, и увидев, что Куросаки уже и след простыл, Джаггерджака едва не разорвало на части от злости. «Ну конечно, небось очнулся, осознал, что по синьке сделал глупость и свалил чтоб даже на извинения не тратится. Мразь.» Гриммджоу с наслаждением впечатывает когтистую лапу в каменную кладку стены оставляя после себя вмятину нехилых размеров и резко обернувшись бросает: – Кого б там не принесло - пусть валят нахуй! Поигрывая в ладони едва зарождающимся серо, Джагерджак уже хочет отвернуться от постной физиономии своего гостеприимного любовника, позволившего разносить полигон шестого отряда без свидетелей, когда знакомый звонкий голос выдёргивает как из сна. – Я не уйду! Нам надо поговорить, прошу тебя, Гриммджоу-сан. Казуи стоит возле самой границы кеккая, который установил Кучики во избежание военной тревоги после вспышки реяцу пустого, и хмуря тонкие брови упрямо смотрит на Гриммджоу. Тонкий, высокий, в драных джинсах и модных кедах, в футболке открывающей не по-детски развитую мускулатуру рук, Куросаки выглядел копией своего отца в том же возрасте. – Не, не, не… вот кого я точно не хочу видеть, так это любого носителя фамилии Куросаки. Пошёл нахуй, я сказал! Передёргивая сильными плечами в хитиновой броне Джагерджак, кривится как от мигрени. После произошедшего вчера ночью, смотреть на пацана просто не выносимо. С одной стороны, его упрямый взгляд и рыжие патлы отзываются сладким трепетом где-то внутри тела, а с другой тебя бьёт осознание, что ты всю ночь драл его отца как опытную куртизанку. Которая потом тебя ещё и наебала. Но подросток явно душевных метаний собеседника не замечает, потому что, поджимая знакомо губы талдычит своё. – Нет! Это важно! Ты должен уделить мне время! – Когда ты в прошлый раз сказал, что “это важно” я выслушал признание в любви достойное самой сопливой лоли, так что спасибо, в этот раз обойдусь. Стараясь задеть, побольнее рычит арранкар сверля в непрошеного гостя голубым взглядом. – Вижу беседа будет личной, так что я вас оставлю. Не изменившись в лице, произнёс Бьякуя царственно уплывая в направлении казарм и оставляя младшего из семейства Куросаки хлопать глазами. И только Джагерджак хочет, игнорируя тоскливый карий взгляд вернуться к разрушительному выбросу негативной энергии как кеккай исчезает. – Ну ты и скотина, господин Аристократ… Душевно тянет арранкар сплёвывая на землю. У Джаггерджака прям в голове всплыла картинка довольной морды Тайчо Шестого Отряда, который снял барьер, зная, что без него тренироваться Гриммджоу не сможет. Если только не хочет, чтоб сюда сбежались все офицеры и капитаны Готей 13. Ну и опять же, кеккай был каким ни каким, а спасением от рыжего пацана, а теперь он уже решительно шагает к своему вынужденному собеседнику сжимая губы в ниточку. – Какой же хуёвый день… Рычит Гриммджоу и развеивает релиз со злостью глядя на Куросаки. Не сказать, что ему полегчало, или в голове прояснилось после нескольких часов разрушений, но физическая усталость слегка притупляла эмоции. Окидывая взглядом окружающие разрушения, Джагерджак с грустью думал о том, что в Лас Ночас ему бы разрешили убить пару фрассильонов для душевного баланса, а тут даже без кеккая не потренируешься, тоска сплошная. – Я говорил вчера с Кучики-саном, и сказал, что буду продолжать бороться за тебя, он принял мои условия. Казуи уверено расправляет плечи, даже не догадываясь что собеседник был немым свидетелем упомянутого разговора, и впечатлённым совершенно не выглядел. – Твои “условия”? А ха ха… да Бьякуе насрать на твои условия, мы с ним не пара в том смысле что ты там себе нафантазировал. Потому что в противном случае, эта бледная, благородная королева все твои условия запихнула бы тебе в задницу Сенбонзакурой. И даже твой папашка бы ничего не смог с этим сделать. Мы с Кучики просто трахаемся. Джагерджак похабно скалится, глядя как мальчишку заливает румянец стыда при последних словах. Возможно, тренировка и накрылась, но выпустить пар можно по-разному - думает арранкар и коварно прищурив аквамариновые очи, сладко тянет: – Ты вообще представляешь себе отношение между двумя мужиками? Это тебе не школьное аниме, или дорама. И я не влюблённый принц из твоих грёз, у меня весьма своеобразные пристрастия. Ты готов к такому? Потому что твои теоретические навыки никого не интересуют, а полная бездарность девственника — это не то, что прельщает конкретно меня. Наступая с каждым сказанным словом на собеседника, Гриммджоу с удовольствием отмечал растерянность на лице мальчишки. – Ты хоть знаешь сколько мне лет? И что я повидал за это время? Ты вот готов принять меня со всеми потрохами, а если после этого твой отец от тебя отречётся? И друзья отвернутся? Если я окажусь последней мразью в отношениях, ты готов будешь пожертвовать всем ради шанса быть рядом? Куросаки застывает уперевшись спиной в небольшое деревце, под самой стеной полигона, и кусая губы хмуро смотрит из-подлобья на Джаггерджака. Видно, как внутри парня идёт не шуточная борьба, опаляя и сердце, и душу сомнениями и страхом. Никогда с ним никто так не разговаривал, никто не бросал в лицо утверждения о не идеальности его близких. Так в открытую не смеялся над тем, что Казуи считал незыблемым и вечным. – Если отец и друзья меня любят, то они примут, может не сразу. Если нет, то тогда и не важно их мнение. А то, что ты про себя тут рассказываешь бред полный: я видел тебя вчера с Кучики -саном, ты не вёл себя как мразь. И с другими ты себя так не ведёшь, но очень хочешь, чтоб про тебя так думали. Сжав кулаки, подросток вскидывает лохматую голову и без страха встречается взглядом с аквамариновыми безднами. – Умоляю, дай мне шанс. Я буду любить тебя как никто… Едва сдерживая слёзы, шепчет Казуи и Гриммджоу отшатывается как от огня. “Я буду любить тебя… любить как никто…” А никто и не любил… Никогда. В груди арранкара что-то больно колет, и он непроизвольно поднимает руку к левой стороне, но не донеся сжимает в кулак, и хмуро бросает: – Не с кем тебе конкурировать сопляк, но это не значит, что я поведусь на твои подростковые бредни. Ты хочешь получить желаемое, ни смотря ни на что, это гонит тебя вперёд, а вовсе не какое-то чувство неземное. Раз ты такой упрямый, что ж ты не добился того первого своего мужика, о котором ты мне говорил? Зассал? Куросаки отворачивается не в силах совладать с вспыхнувшим в памяти образом, таким ярким и болезненным что ослеплял до слёз. Он не хочет об этом говорить, но не из-за стеснения, а из-за того, что до сих пор себя корит. В тринадцать-четырнадцать лет ты не такой уж и смелый как в шестнадцать, и опыта у тебя в таких делах вообще никакого, даже того теоретического о котором так пренебрежительно говорил Джагерджак, и подойти к человеку, который заставляет неметь голос и задыхаться от восхищения совсем не просто. Тогда у Казуи не хватило ни смелости, ни уверенности, ни времени. Никто не дал ему собраться или подготовится, объект желаний просто исчез так же внезапно, как и появился, оставив оглушённого новыми чувствами ребёнка давится злыми слезами по ночам в подушку. – Этот мужчина слишком недосягаем, я не мог даже увидеться с ним по своей воле… – Вот и направь весь свой энтузиазм в ту сторону, а меня оставь в покое. Заменять мной других я не позволю. Недавняя обида на Ичиго за утреннее бегство к жене, вспыхивает с новой силой, уничтожая хрупкий панцирь терпения и выдержки. – Да я не собираюсь тебя заменять! Я хочу именно тебя! Почему же ты меня не слышишь? Что мне сделать чтоб ты стал моим? Как доказать? И в голове Гриммджоу мелькает плохая, но неизбежно соблазнительная мысль, он борется с собой всего минуту перед тем, как наклонится к пацану вплотную, обнять за шею и касаясь губами покрасневшего уха прошептать: – Хочешь шанс? Я дам его тебе, если сможешь одержать надо мной победу в бою один на один.

***

Иноуэ заперлась в ванной и уже час ревела белугой. Весь её счастливый мир рухнул в одно мгновенье. Вот она готовит завтрак вернувшемуся Ичиго, а вот он берёт её за руку и не поднимая глаз от стола говорит, что уходит из семьи. Вот так просто, прямо и без прикрас, говорит ей о том, что перечеркнёт все планы и надежды человека. Орихимэ сначала даже не поняла о чём он. Думала Ичиго надо уехать, или отправится в Сообщество Душ. Но когда муж поднял на неё полные вины глаза она вдруг всё осознала. - Прости меня, я поступил, эгоистично приняв твоё признание тогда, много лет назад, на самом деле у меня уже был любимый человек, и я должен был остаться с ним… Девушка настолько шокирована, что даже не сразу понимает, что Ичиго говорит о мужчине, а потом дрожащими губами, переспрашивает: – С “ним”? Ты бросаешь нас ради мужчины? Кто это?!! Истеричные нотки в голосе Иноуэ срываются на фальцет, режа слух как звук металла по стеклу. У всегда улыбающейся Орихимэ трясутся губы и стынут руки, заставляя вцепится пальцами в цветастый передник на коленях. Ей, кажется, что весь окружающий мир поплыл и растворился в ядовитой боли, захлестнувшей её с головой. - Я объясню тебе всё, прошу только успокойся, выслушай меня, Иноуэ… Ичиго пытается взять её за руку, придвинутся ближе, что-то ещё говоря, но девушка ощущает только тошноту и головокружение, чередующиеся с резкой болью в сердце. Она кричит, не слушая ничего из того, что говорит Куросаки, швыряет на пол тарелки, а затем словно сломавшись падает на пол закрывая руками лицо. Это невозможно. невозможно! Ведь у них было всё так хорошо. Дома, сын, работа, уют… Так почему? - Почему? Едва слышно шепчет плачущая Иноуэ и поднимает на мужа глаза смертельно раненой собаки. И Ичиго впервые хочется разбить себе лицо, или провалится сквозь землю, от той боли что он причиняет незаслуженно и несправедливо. Вот она цена его малодушия и страха, цена предательства и самообмана. Гриммджоу конечно не плакал как Орихимэ, но тогда слова Куросаки ранили его не меньше, и на протяжении всех шестнадцати лет продолжали напоминать о том что его обманули. «Если конечно он меня вообще любил…» С мрачной иронией думает Ичиго, понимая, что его чувства — это ещё пол дела, а вот что спустя столько лет чувствует арранкар – неизвестно. Захочет ли он быть со своим бывшим любовником, даст ли шанс их отношениям? Это ещё стоило выяснить. Но как бы там дело не обернулось изменять жене и лгать сыну Куросаки не мог и не хотел. Не важно с кем он будет спать, если хотеть и любить он будет только Джаггерджака. - Потому что я дурак и самообманщик, я влюбился и не нашёл в себе смелости быть с мужчиной, испугался всеобщего осуждения и порицания. Не понял, что это и была любовь… - Любовь? А как же наши чувства? Как же наш сын? Разве ты не любил нас никогда? Глаза побледневшей Иноуэ такие большие на бледном лице, такие стеклянные, словно она искусно сделанная кукла, а не человек. - Конечно любил! И люблю! Но это другая любовь, родительская, дружеская, семейная, не та, что сжигает меня без остановки каждую секунду рядом с Гриммджоу… Ичиго сам не замечает, как произносит вслух заветное имя, и как отшатывается его жена словно он её ударил на отмашь. - Что ты сказал? Гриммджоу? Ты бросаешь меня ради Гриммджоу? Но ведь Казуи, он… Куросаки задерживает дыхание, подыскивая хоть какие-то слова, которые могли бы смягчить удар для супруги, но она опережает его. - Так вот почему ты запретил ему приближаться к арранкару, вот почему ты так взбеленился на свадьбе, когда его увёл Кучики, вот куда ты ушёл вместо того, чтоб искать сына… О, господи, боже мой… Закрыв в ужасе ладошкой рот, и практически срываясь в обморок от прилившего к сердцу адреналина, девушка тяжело дышит, глотая слёзы и дрожа от озноба. Её мир не просто рухнул, всё что она знала до этого, что делало её счастливой, всё оказалось фальшивкой, построенной на попытке заглушить другое чувство. Её признание, свадьба, ребёнок, то, чем она так гордилась - всё было ложью. А её бедный сын, её единственный ребёнок? Он тоже, тоже влюбился в этого монстра. Выбрал из всех, кого видел вокруг именно его, с такой горячностью и не сомневаясь. Дурная наследственность, вот что это такое. - Иноуэ, послушай, я всё решу с Казуи, это не любовь у него, а блажь подростковая, он перебесится, и найдёт себе другого или другую. Я уверен. Слышишь? Ичиго садится рядом с женой на колени, и хочет обнять за плечи, но девушка уходит от этого жеста вздрагивая. – Уходи, я не хочу тебя видеть. – Послушай, Орихимэ, я … – Уходи!!! Оставь меня ради бога! Я не могу тебя видеть!! Я не хочу ничего знать!! Я не могу… не могу... мне слишком больно. Вскакивая на ноги Иноуэ, бежит в ванную и хлопнув дверью запирается изнутри, ей хочется исчезнуть или спрятаться, у неё нет сил даже кричать, она никогда не была сильной. Поэтому она ложится на пол, скрутившись калачиком, и обняв колени тихонько плачет. Ей нужно время, нужна тишина, и одиночество чтоб принять, смирится и жить дальше. Жить как получится, раз уж так как хотелось больше не будет.