Артефактор: О сути божественной

День в столице бессмертных был, в сущности, самый обычный. По крайней мере, он обещал таковым быть. Но в этот день зазвонил колокол, оповещая о вознесении нового бога. Небожители начали гадать какого, но колокол все звонил и звонил, да столь буйно, что совершенно оторвался от своего крепления. Тем временем мир утонул в мощной ослепительно яркой вспышке. Новый бог обещал быть чрезвычайно сильным! - Ну пиздец теперь, - не разделило восторга окружающих новое божество. - Это опять ты? – несказанно обрадовались ему окружающие. Се Лянь, а точнее, тот, кто когда-то был им, только кивнул. По площади расползались трещины, а ему срочно надо было к братцу. Каяться в том, что за время своей прогулки он немного сожрал проклятье, лишающее божественных сил, а потом еще в том, что опять вознесся, и… пиздец, в общем. Вознесение очень круто увеличивает силы, знаете ли. Браслетка-ограничитель начинал потрескивать. Ард'Лаир, не глядя, нацепил еще пяток. Он не любил украшений, но в данном конкретном случае лучше уж они. Он тут обычным божеством не был. Скорее уж хтоническим. Которым на молитвы людей плевать, потому что питает их сама земля, сам мир. Он, не слушая возражений, решительно направился к Императорскому дворцу. Его надо изгнать. Он на такую срань не подписывался. С грохотом распахнулись двери тронной залы, с плюхом влетели туда два симпатичных мальчика-охранника, что пытались нести свой долг. С тихим треском по косяку поползли кхьяли – лианы-убийцы. -О! – обрадовано воскликнул его величество небесный император, - Сяньлэ… - Уже тише продолжил он. Бутоны на лианах намекали. - А канги? - почти жалобно спросил брат. - Сожрал, - печально сознался оборотень. Один из браслетов звякнул и распался серебристой пылью. - Мне как бы… сил не хватит, - признался бог. - А изгнать? Могу еще фингал поставить! И за ухо покусать, - предложил Ард'Лаир. Молитвенно сложил руки перед грудью, прижал воплотившиеся ушки и поджал два хвоста, - ну пожалуйста. - Но… Небесный император не успел договорить, уходя в перекат. Глаза оборотня вспыхнули, на кончиках вмиг отросших призрачных ушей и хвостов загорелось пламя. Голубоватое такое. Пламя жизни. Именно такое название имела эта сила. Но величайшим глупцом будет тот, кто решит, что это – целительная техника. Цзюнь У уходит от удара, даже не сомневаясь, стоит ли его принимать. Цзюнь У уклоняется, судорожно гадая, что же вступило брату в голову. Кроме силы, но коль это одна сила, вряд ли кто-то сможет его удержать. Чужие движения похожи на танец, заплетают колючие плети убранство залы, чужое лицо – выверенная спокойная маска, чужие удары оставляют вмятины в полу. У Сяньлэ – два меча, что из пламени соткались, да стиль боя нездешний, у Сяньлэ – вихрь силы, что создает непробиваемый доспех. И ведь нет ни последователей, ни храмов. - Танцуй, - коротко приказывает божество, раздвигает губы мертвой улыбке, синь и зелень в его глазах. Древний бог древнего народа, но если сейчас большинство тех богов – пыль, то этот – этот нет. Тьма древнего леса обнимает его за плечи, тьма и человеческий страх. Милосердие богу неведомо, не ходи старыми лесными тропами, не жди темноты – ты не узнаешь, кто посмотрит на тебя в ответ. Ему бы не молились – приносили жертвы. Не из тех, нынешних, золотом да алыми фонарями – а алой кровью и камнями цвета цин. Перед глазами почти встает – и светлое живое дерево алтаря, сияющие силой камни, и алые цветы, распускающиеся на еще живом человеке. Ему бы не молились – приносили жертвы, Цзюнь У как наяву видит белоснежную статую – уши, хвосты, два клинка и сдвинутая кошачья маска. Забытое божество запретного культа. Ему бы не молились – приносили жертвы – огнем и кровью, а еще почитали котов, всяких – диких, домашних, а особо – белых. Цзюнь У танцует, приняв чужой ритм, сменяются видения игрушкой-калейдоскопом, бьются хрупким фарфором. Пусть танец кажется боем – это не бой. Цзюнь У не сразу понимает, что танцует Сяньлэ даже не с ним. Мир рокочет, плавно, почти незаметно – как дыхание могучего спящего дракона. А потом в рокот вливаются такие же рокочущие древние слова. Он не понимает этой речи – но слова падают тяжелее камней. Падает и вихрь силы. Бьется на множество осколков, бьются видения и предчувствия, бьется идеальная маска божества, бьются божественные силы, расходятся волнами, как вода вокруг брошенного в нее камня, окончательно превращая великолепное убранство зала в полную разруху. Оборотень улыбается больше не мертво, расслабляется словно, распадаются искрами мечи, гаснет синее пламя. - Ты… - выдыхает Цзюнь У, быстро поняв, что только что произошло. Безмятежная улыбка была ему ответом. - Чаю, братец? - Ты отказался от вознесения, - все еще не может поверить бог. Отказаться от такой силы… - Я отказался от судьбы, - между делом роняет оборотень, - так как насчет анхаса? Чудесный сорт, тебе просто необходимо его попробовать. Я с ним познакомился в прекрасных обстоятельствах – на собственном жертвоприношении… гм. Рекомендую, в общем, - как ни в чем ни бывало продолжил он, колдуя над небольшим, словно из ниоткуда появившимся, чайничком, - Не схимт, чай, который на крови заваривают… - Сяньлэ! - Да, свет мой? - Ты… почему ты вечно такой несерьезный? - Если я стану серьезным, тхэле, мир обрыдается – зачем же ему так портить настроение? Пей, чай вкусный. Он вкладывает пиалу в руку легко, подходя почти неприлично близко. Чай в иных обстоятельствах вызвал бы куда больше интереса и удовольствия, но ныне внимание занимает иное. - Почему звать тебя Сяньлэ больше неправильно? – спрашивает он, поддавшись смутному чувству. - Отрекшийся от судьбы отрекается и от имени – всего-то, брат. Не грусти и не жалей – это было предрешено. И ты знаешь, почему. Знаешь, что становится нашим проклятием. Не грусти – я отрекался только судьбы этого мира. Так нужно. Но я пойду, у меня есть еще дела... Пришлю позже весточку. Цзюнь У все равно жаль – хоть Сянь… Ард'Лаир и объяснял, почему богов не любит. Цзюнь У все равно безумно жаль. - Такая сила, - он качает головой, - ты бы мог править миром. Почти вышедший из тронного зала брат оборачивается. - Коль я не имею власти над собой, - он улыбается – легко и светло, - к чему мне власть над миром? Цзюнь У усмехается. - А у меня ведь были планы… - О. Помощь нужна, тхэле? – брат вновь оказывается неприлично близко. Еще одна его раздражающая привычка. - Да. Но ты больше не божество. Оборотень безразлично пожимает плечами. Цзюнь У его в чем-то понимает. Брат и в проклятых кангах был слишком силен для поверженного небожителя. А после того, как пробудился – еще и безбожно чужд. - Давай, делись, - ничуть не проявляет добродетель терпения Ард'Лаир. Он, как кот, порой был очень любопытен. - Гора Юйцзюнь, - медленно начинает Цзюнь У. И замолкает. Он сомневается. - Эй, у меня теперь нет этого вашего божественного вай-фая! Что там тебе сделать надо? - Там похищают невест. - Мммм, - братец задумывается. А потом его глаза сверкают предвкушением. - Ты задумал гадость. - О да. - О нет. - О да. - Горе на все небеса. - Мне обязательно выполнять задание в одиночку? - Ну, может два абсолютно неизвестных тебе божества согласятся помочь… - Не, я про пеплозмеек… Заодно и познакомишься. - Что? - Пеплозмейки. Милые такие существа, две штуки… - Какие еще змейки? - Мне же нужны подружки невесты. Я, может быть, приличная госпожа из хорошей семьи! - И кто тот несчастный? – только и смог спросить. - Кого поймаем, за того и выйдем… Цзюнь У подавил желание потрясти головой. - Иди и расследуй. - Если ты того хочешь, тхэле, - вновь улыбается оборотень – без дурашества, - все, что пожелаешь. А потом оборачивается – а Цзюнь У понимает. - Ты ведь уже был богом. Ард'Лаир замирает. - Маска. У тебя в видении было иное лицо. Иное телосложение, иные одежды – это точно не Сяньлэ. Те люди… я не знаю таких. Слишком отличаются. - Был, - коротко и сухо признает оборотень, - оборачивается, а от карих глаз наследного принца остается лишь призрачная зелень, – не стоит ворошить это прошлое, тхэле. Время Тхету, бога лесов, прошло. Я не был ни добрым, ни милосердным. Чутье заходится воем. - А ведь ты и сейчас бог. Оборотень прикрывает глаза. - Слишком уж щедро меня напоили кровью. Не стоит. Былое – былому, тхэле. Но да. Твоя свора меня не впечатлит даже сейчас. Цзюнь У успокаивается. Обхватывает лоб рукой устало. - И как ты можешь о таком спокойно говорить… Оборотень лишь светло улыбается, обернувшись на прощанье. - А подари мне маску, тхэле? Цзюнь У понимает – ту самую. Ту самую кошачью маску, что укрывала лицо бога в его видении. А говорил – прошлое не хочет ворошить. Тьма его обволакивает чуждая, но знакомая, тьма и алые глаза. Раахэ ткет себя из этой тьмы алыми нитями. - Как причудливо вильнула карма, - он делает жест рукой, рисуя символ огненного колеса перерождений. - Не начинай, - усмехается Ард'Лаир. - Лаир. Лаи. Лаи-Лаи-Лаи, - он повторяет это нараспев, почти безумно, - нет. Тхету. Безумный бог. Запретный бог. Кровавый бог. Чудовище. Кровавое чудовище человеческой любви. Оборотень улыбается. Светло и чуточку безумно. - Он ведь тебя любил. Не как человека – как божество. Чисто, искренне… слепо. - Помню. - Ты ведь и был божеством. Дух лесов… Как ты только на такое вообще согласился? - Любовь, знаешь ли, слепа. Слепа, светла, и глупа до ужаса. Чужая ладонь ласково отводит пряди со щеки. - Хорошая, светлая сказка. Ты ведь стал богом. Так, как он хотел. Ард'Лаир прикрывает глаза. Стал. Как тут не стать, когда на тебя так смотрят? - Верховный твой жрец. Главный твой верующий. А потом… тебе просто не хватило силы… Оборотень не возражает. Не то, чтоб не хватило. Просто… он не видел в этом всем смысла. - А потом он решил, что тебе просто не хватило силы… что тебе поклоняются не так, недостаточно… Лаи-Лаи-Лаи, - ладонь ласково прошлась по голове, - ты же знаешь, что боги такие, какими их видят верующие? Ты знаешь, - все та же ладонь ласково гладит его по щеке, и Ард'Лаир прикрывает глаза. Он знает. – А потом он напоил тебя кровью. Много, щедро… и ты даже не возражал. Ведь он продолжал на тебя так смотреть. «Но ты не возражал, - соглашается Ард'Лаир, - ведь боги становятся такими, как их видят». - Лаи-Лаи-Лаи… А ведь он продолжал тебя любить. Сумедху. Каким бы чудовищем он не стал, ты не стал – именно тебе он продолжал доверять. Именно тебя он слушался. Именно тебя он подпустил. Ард'Лаир усмехается. Любовь. Вот только иногда любви не хватает. - И именно ты его убил. Именно ты предал этот культ забвению. Именно ты остановился. И вот как повернулась карма. У тебя снова есть верующий. Беззаветно преданный верующий. Так что же ты теперь выберешь? Раахэ воплощает артефакт. Улыбается, легко вставая на колени. Вкладывает кинжал в его руку, чуть сжимает своими пальцами. Ард'Лаир чувствует легкий морозец – что-то из смертельных чар. Хорошее оружие, Ард'Лаир чует. - Так что же? Раахэ смотрит на него алой бездной глаз и артефактор усмехается все так же чуточку безумно. - Убить – слишком просто.