хемофобия

Сквозь реки потоков чужих ожиданий Судьбоносный вердикт слышен в зале молчаний. Страхи пробьют тело иглой тяжких страданий, Ее нить – озарение – сошьет стук сердца звучаний. Привет! Я Беннет! Сет, пожалуйста, позаботься обо мне! Уберия. Наблюдателями она воспринималась как жесточайшая каторга всех взятых вселенных – мерзотнейшая планета, состоящая из грязи, отравленная пылью стоящих друг на друге заводов, испражняющих только хлам, реактивы и всё, что нужно для создания таких же смердящих, смиренных гражданских. Она состоит из трёх колоний. Колонии, в свою очередь стоят на огромном закрытом фундаменте из гранита, твёрдо вросшем в землю. Вся их маленькая планета это крепость, с зацементированными стенами, окружающими весь клочок их ничтожной земли. Это огромные, закрытые корпуса, соединённые громадными коридорами. По сути, это один большой бетонный дом-миллионник, в котором есть аналоги улиц в виде крысиных лабиринтов, вызывающих клаустрофобию и тягу к бегству. Основная колония – та, где живёт большая часть населения. Количество низших классов велико, поэтому им досталась самая огромная центральная территория планеты. Хотя она и самая большая по площади, она также самая запущенная и отвратная. Она снабжает буквально всех: там находятся все шахты и заводы. Основная колония имеет все штабы низших классов, где ведётся тщательное наблюдение и гиперконтроль за работами. Любое отлынивание сказывается на репутации, а репутация работников – это то, что даёт им бонусы. Очивки их карьерного роста – самое важное. Что будет, если работать непродуктивно или хулиганить? Очевидно, что просто скатишься до уровня «Е», а такие, как правило, долго не живут. Колония «А»классов ничтожно мала и пуста. Она наполнена пустыми громадными комнатами крепостей, больничных палат и научных учреждений. Другие классы часто ходят сюда группами под стражей для сдачи новых материалов. Беннет, до поселения здесь, сам будучи «В» классом, часто наведывался сюда сквозь длинные туннели, граничащие с Основной колонией. На вид она такая же гнилостная, но громадно-пустая на фоне многолюдности и тесноты Основной колонии. И колония «Сверхлюдей». Никто не знает точное количество жителей и точную площадь этой колонии, потому что никто из других классов не смел даже законно приблизиться к святыне Уберии. Там жили лишь Боги-аристократы; только они могли даровать свою благосклонность и соизволить показаться в других двух колониях. Лишь слухи от патрулирующих ходят что приближаясь на расстояние около двухсот футов, они видели яркий свет, исходящий от огромных позолоченных дверей – белый, неземной. Сегодня весна, и апрель был забит практиками новобранцев «А»-шек, в которых участвовал и Беннет. Во главе с Главнокомандующим и его помощницей, экскурсоводом Флоренс. Поистине удивительная девочка. Её детский мозг, хоть и существовал, как и у всех – со вкусом дофамина в виде мыла, но он, несмотря ни на что, оставался трезвым, в отличие от других инопланетян. Она была особенной из-за своей способности твёрдо мыслить не по возрасту, помогала во многих экспериментах в лабораториях и сама оставила немалый след в научных исследованиях Уберии. Так шептались все уберанцы за её спиной. Много поганого Беннет мог услышать, но в основном списывал всё на чёрную зависть, что лилась из их рта от несчастной жизни. Конечно, он не мог не восхищаться тем, что эта девочка не только успевает делать свою работу, укладываясь из графика в график, но и порядком занимается волонтёрством. Например, Флоренс невзначай могла подкинуть несколько своих очивок классам людей, что были на грани вымирания, потому что своих у неё хоть отбавляй. Она незаметно ворует мыло на фабриках, но, так как сама не чувствует удовольствия от него, в основном приберегает его для Беннета. (Передозировка не является законной.) Вообще, всё, что касалось Беннета, для неё было табу. Это знали все. Даже сегодня, на экскурсии, когда Флоренс непринуждённо рассказывала «А»-новичкам о работе аппаратов лучевой терапии, как всегда заговариваясь и распинаясь, она пропустила мимо ушей колкую шутку в сторону Беннета о их "близких" отношениях, на что девушка лишь фыркнула. Кто знал, что через несколько часов в канализационной трубе найдут тело шутника? Флоренс стоит начать быть более снисходительной. Но если бы не её упорство и строгость ко всем и к себе, если бы не принуждающие взгляды и не строптивый ум, вряд ли она бы добилась всего того, что имела. Родиться А-классом замечательно, но намного лучше – умереть, будучи кем-то. У Беннета не было ничего, что он мог бы дать другим, пока не встретил Флоренс. Беннет не мог думать о других, когда инстинкты кричали «спасайся, кругом враги». Думая только о себе и о выживании в «русской рулетке», где были только страдания и отчаянная надежда, что косметическая доза не заставит его сдвинуть лыжи. Умереть, так и не внеся в этот мир и капли пользы. Ненужное, побочное существо. Больное, наивно слепое, идущее за вожаком, кем ему приходилась Флоренс, надеясь, что он будет пригоден хотя бы ей. Что когда он умрёт, она может мельком расскажет про него другим людям, а они — другим, ровно до того момента, пока ветер не рассеет его имя последними устами. Точнее, потоки сухого воздуха через скважины, что гудели у его воспалённого уха, из которого он грязными руками выковыривал надоедливые глазницы, рассыпавшиеся мелкими узорами в районе виска. Гудели и слова, слетающие с губ, что бились о тонкие стены его крошечной комнаты и его разума, что отсчитывал минуты сегодняшнего дня. Ракового дня. — Кхм! План таков: ты пакуешься, ожидаешь ночи и затем, как те самые принцессы с телевизора, выглядываешь меня в окошко. Затем, бац! Прихожу я, вырубаю охрану, подаю тебе сигнал, и развязка: ты прыгаешь мне на ручки, мы берём хим-костюм, и вуаля! Ты на свободе! Ну, и как тебе? — Это ужасно, Флоренс. Могут быть последствия, и влетит тебе знатно. Есть другие варианты? — Хей, это же гениально! Сказать честно, я даже не задумывалась о запасной стратегии. — Ты сейчас серьёзно!? Я так и знал, что на тебя невозможно положиться! — Почему я должна думать!? Я думала, это у тебя сто и одна стратегия на этот вечер! — Я совершенно ничего не знаю об охране и улицах! На мне ежемесячно экспериментируют препараты и не выпускают из лаборатории! — И что? — А то, что только ты сможешь меня вывести. Ты же типа... со сверхлюдьми общалась. На тебя так и сыплются почёт и признание, все любят тебя. Ты даже командовала отрядами D, тебе можно выходить на улицу в любое время суток... — Не понимаю, ты завидуешь или флиртуешь? Свет оливковых лучей, оливковое мыло, крепко сжимаемое в руках. Запах метилантранилата заполнил маленький виварий, одну из пятисот тысяч комнат инопланетян А-класса рядом. В маленькой клетке, маленьком убежище одного маленького мальчика, маленькие пальцы перебирали янтарные кудри. Он был встревоженно беззащитен: большие глазки округлились, редкие бровки насупились. Взгляд нервно метался по давно уж исследованной собственной комнате, которую он приобрел больше года назад. Да, номерок, конечно, не люкс, даже близко, но Беннету безумно нравилось. Особенно то, что после рабочего дня он мог завалиться на свою кровать и точно знать, что это не гамак, и на ней уже не храпит один из представителей В-класса. В-класса, который просыпался в старых гамаках на пыльном полу и засыпал в них. И боже, черт возьми, как Беннет благодарен Флоренс. Стоя на побитых коленках перед ней в тот день, когда он стал А-классом, он ревел от счастья. «Это было год назад», и впредь он – А-класс. Он опора общества, он выше, сильнее. Если раньше он был неопределённым мышонком, сейчас он знает свои цели в лицо и несомненно в них уверен. Эти мысли придавали ему такую силу, что любая высокосортная банка мыла позавидовала бы. — Ты такой мямля, честное слово, — Флоренс ковыряла в носу, косясь в маленькое серое окошко. За окном ничего удивительного — работающие ранги ниже, словно муравьи, трудятся, дружно перебегая с одной точки на другую. И командиры, конечно же, А-шки лет так сорока, строго кричат, поддерживая порядок. — Ну и хаос же творится, не понимаю, зачем заставлять работать так много сегодня... — Флоренс устало вздохнула, не отрывая взгляда от потрескавшегося в местах окошка. Будто прилив гнева накатил с новой силой, развязал Беннету язык, ещё больше округлил надутые щеки, заставил тихо прошептать: — В этом и минус быть любым, кроме А-класса. Вы такие же, как и сверхлюди. Флоренс, тебе никогда не понять, что испытывают уберианцы, которые не «А-класс» и не «сверхлюди», сечёшь? — агрессивный шёпот сходил на нет, но лицо мальчика оставалось таким же невозмутимым. Мыло, что он держал перед собой голыми руками, тут же упало на пол, выскользнув из рук. Глаза Флоренс округлились от услышанного, её взгляд стал куда строже. Она уселась в позу лотоса прямо на кровати напротив мальчика и строго буркнула: — А-класс, хоть и живёт в куда лучших условиях, чем все классы вместе взятые, но нам так же тяжело, как и вам. Мы несём то же бремя, что и вы все, — она пригрозила указательным пальцем, строго смотря прямо в глаза парня. — Пфха, первое – В-класс. Хочешь сказать, что знаешь, каково по команде целый день втюхивать кучу химозы и неделями лежать парализованным?— Второе – D-класс. Хочешь сказать, что знаешь, каково надеяться, что на следующей разведке территорий тебе не оторвет ногу огромный булыжник или ты не отравишься радиоактивными отходами?! — Третье – С-класс. Хочешь сказать, что знаешь, каково осознавать, что уже завтра тебя запекут как индейку в духовке? — Четвёртое – E-класс. Хочешь... сказать, что знаешь, каково… — Беннет был обижен. За свой народ в первую очередь. Он не понимал, какое право имеют «Сверхлюди» так издеваться над своими же людьми. Они обесценивают классы, что молятся им ночами. Им всё равно, потому что давно бы уже сделали хоть что-то во благо своего маргинального общества. Поэтому он лишь хотел, чтобы Флоренс – его сторона луны, которая могла бы осветить путь глубокой тенью, что стала бы для них тропой куда-то далеко за гранью. Возможно, тогда бы Флоренс кивнула, позабыла обо всех своих обязанностях и метнулась на край света вместе с ним. Она не злится. Даже не смеётся, нет. Беннет видит лишь притаившийся взгляд, который просверлил его холодностью и задумчивостью. Будто она вспомнила что-то или пыталась постичь самого Беннета. Её переливающиеся розовые глаза стали блекло-серыми, проецируя скрытую за тоскующей улыбкой маску проглядного отчаяния. Она кротко встаёт и тихо произносит: — Знаю. *** Громко хлопнула тяжёлая железная дверь. Как только тихий, отдалённый топот чужих шагов за ней дошёл до его сознания, кортизол отозвался тошнотворной болью в животе. Всё, что было до этого и после, перестало иметь значение. Он впал в транс, в котором время в голове вытекало часами, тело словно выстукивало минуты. Тело было обездвижено, он не чувствовал земли под ногами, но ощущал, что вот-вот его вырвет. Когда-то желанное, скользкое мыло рвалось наружу, пищевод расширялся, еле сдерживая его. Белая дымка перед глазами лишь хохотала и свирепо шептала: «Что он натворил?» Мда. Весна никого не щадит. В Уберии она ощущается тёплыми порывами из узких вентиляций, сырым воздухом, обдувающим застывшие конечности. Фильтры слабо гудели, повреждённые механизмы сигнализировали о старости и бесполезности. Выкинь их – никто не почувствует разницы. Всё остаётся таким же серым и повседневным: сверхлюди не падут, а рабочие не пропадут. Живя на своей маленькой планете, в том пекле колоний, не чувствуя и капли свободы. Потому что Боги подарили им жизнь здесь – и они обязаны искупить свой долг перед ними. Сегодня апрель, дни сменяются неделями, работа кипит, как и в любой другой месяц их суетливой жизни. Жизни идут, маршируя в надежде на светлое будущее – они, как глупые овцы, верят Богам, неосознанно шагая по краю пропасти, думая, что в конце будут облака, и они воспарят над ними. Надеясь, что их Боги – Сверхлюди – их спасут. Но те, в свою очередь, лишь ждут, пока трупов станет достаточно, чтобы выстроить себе лестницу в небеса. Вера их не спасёт, и даже в агонии они будут думать, что так и должно быть. Слепые, напуганные и такие наивные, никем не спасённые. Поэтому Беннет спасёт себя сам. Он никогда не верил в богов. Он не видел Сверхлюдей, но видел ту любовь к ним, выраженную в каждом уберианце. Когда в совсем юном возрасте их сажали кругом и зачитывали молитвы, эту любовь прививали в тотальном формате. А сейчас, из-за объёма работы, они молятся группами только перед сном. Они пели заученные детские песни о величии богов, о их неземной милости, о обещанной свободе и всеобщей гармонии. Они обменивались ничтожно обнадёживающими вариациями мира, и в те редкие душевные моменты, когда они непринуждённо смеялись, Беннету оставалось только вмять язык поглубже. Это так больно, так тошнотворно – тошнота, тошнота, тошнота. Беннета рвёт, и он видит непереваренные куски мыла. «Какие же тупицы. Вы все умрёте, никто не даст вам шанса. Они отнимают всё, в обмен на одни лишь страдания. Медленные и мучительные достались мне – та кара за отторжение богов. Потому что я знаю, что умру, и не замаливаю милости. Я насмотрелся на все эти мучения, на те неотвеченные мольбы и смерти. На те увечья, на ту холодность. Поэтому я отвергаю вас. Сверхлюди, мною именуемые лжецами, пусть я буду самым мерзким грешником, но я не хочу играть в ваши игры». Беннет сегодня сбежит. Другого шанса не будет. Сегодня выходной праздничного дня – второй праздник в году у Уберианцев. Первый проходил раз в пять лет: праздник жертвоприношения Богам, проходящий с 13 по 14 февраля, настоящий гвалт для «С» класса. Все считают этот день актом альтруизма. Сам Беннет видел его всего один раз и готов отдать всё, чтобы забыть звуки счастья миллионов Уберианцев, склонившихся в покаянной литургии, когда в большом бетонном зале в огромных духовках на его глазах заживо испекались самые нецелесообразные работники. Конечно все они умирают с улыбкой, считая ту участь благим делом. Даже не смотря на это, Беннет в тот день убежал и долго отсиживался в общей уборной. Сегодня 19-е число – единственный день в году перед 20-м, днём мониторинга. Завтрашний день решающий для последующего года, единственный, когда распахиваются врата колонии Сверхлюдей, и Полубоги могут осмотреть свои владения. Конечно, всё происходит так, чтобы никто не выделялся: обычно они выезжают на каретах под золотой вуалью, окружённые стражей. На несколько дюймов, когда роскошные кони отстукивают бархатной музыкой о никогда чистый цемент, вымытый до блеска, в Уберии стоит гробовая тишина. Никто не посмеет даже дышать в нескольких метрах от карет, исключительно смотря в пол, стоя на коленях в поклонительном жесте. Только сегодня, 19-го, когда все труды направлены на очищение улиц, этот день знаменито назван «Днём Зачистки». Все работы в стране приостанавливаются, и все отряды вычесывают земли до бела. Да, это делается не из-за желания сделать страну опрятней, а лишь для отчётности перед Сверхлюдьми о эффектной работе, но всё же… Беннет любил этот день, потому что он необычайно пах хлоркой и стиральным порошком. В этот день люди были более жизнерадостными, рассказывая, в какой стирано-сшитой одежде они будут встречать Сверхлюдей, и в целом – в этот день не было такого строгого графика. Большинство охраны расслаблялись, помогая другим смешанным классам в уборке. После хорошо выполненной работы им даже разрешалось поспать днём. Поистине хороший день. Всю ночь Беннет думал о сегодняшнем дне, поетому смог заснуть лишь под утро, когда Флоренс с руками и ногами вытащила его из комнаты. Она быстро провела экскурсию для новичков в одном из старых залов, где потом сделали генеральную уборку. Он всё утро был молчалив – Флоренс понимала, что происходит, но не могла начать разговор из-за большого количества людей. Если кто-то узнает об их планах, обсуждаемых только дважды на днях, её посадят надолго как союзника, а его могут и вовсе казнить за безбожное поведение, нарушающее все уставы. Как только время подошло к полудню, Беннет сразу скрылся в тьме коридоров, ведущих в его скромную обитель. Флоренс не нужно было думать, куда он ушёл – она быстро ворвалась в его комнату, в принципе как и в жизнь в целом. Конечно, в излюбленной манере она соврала о своём равнодушии – если бы только Беннет знал, как часто она думает о нём. Сегодняшней ночью она и глаз не сомкнула в разъедающих мыслях о каждом действии, как правильно поступить. Никто не знал, что таится за стенами их страны – это тяготило Флоренс. Да и после ухода Беннета она больше его никогда не увидит. А если он останется на реабилитации будет шанс его спаси... И даже если при первом раскладе он выживет – в Уберии он преступник, лишённый должности по статье, а за её пределами — одинокий странник в пустоте. Так возжелал Беннет. Флоренс отказывалась думать об этом. Пределы Уберии… Что там скрыто? Как добраться туда? Может, за стенами вовсе ничего и нет, и нам врали все это время? Может, вся их планета – это выстроенная, серая архитектура? Высокие стены окружали колонию – они стояли там всегда, даже когда население возросло вдвое, они не сдвинулись ни на метр. Святые правописания Сверхлюдей гласят: «Когда зарождался круглый мир в голове младенца-оракула, окутанного тьмой его мыслей, появились кошмары. В своих кошмарах он видел мракобесия, что пугали его, и тогда он заплакал. Его слёзы были ярче звёзд, и, ударяясь о мягкую кожу щёк, появился свет. Так и появились Сверхлюди – сгустки слёз оракула. Своим светом они окружили ту непроглядную тьму лица оракула – впредь именуемую Уберией. Возведя стены, что защищали их от любых внешних раздражителей, строя свой внутренний мир в оракуле, Сверхлюди отделили от себя всю соль, заложенную в слезах, создавая Уберианцев – побочные отчаяния, себе оставляя яркие чувства. Потому-то Уберианцы не чувствуют, благодаря чему и сильны, преодолевая любые невзгоды.» Флоренс смотрит на Беннета и понимает, что он заслуживает другой жизни. Она хочет верить, что он сможет найти себе место там, где не был никто. Но она и разрывается от мысли, что его загрызут там с костями, в холодном одиночестве умирая от невообразимой боли. Но что будет, если он останется? Её сердце порвалось, отдавая в ушах все те слова, слетающие с языка леч-врача, ставящего диагноз, подкрепленный штампом. Хотелось порвать сраную бумажку и врача на куски. Тогда, месяц назад, хотелось жить как раньше. От жалости скрипели зубы, рвались волосы на голове. Возможно, если бы она заметила раньше, его ещё можно было бы спасти? Спасти… Её ведь тоже спасли. Когда Беннет говорит о положениях всех классов и превосходстве «А», Флоренс замирает. Её осеняет, когда она вспоминает. Вспоминает… Себя. Она знает, как ему помочь. *** Бен потерял свою последнюю возможность выжить – последнюю возможность осуществить заветную мечту. Завтра его поместят в камеру, где он будет медленно умирать. Флоренс обещала помочь, она же обещала! Пустота пронесённых беглыми шагами комнат, одиночество болело последним днём вне изоляции. Он был невменяем. Обнюхал всю лабораторию, осмотрел все доступные закоулки. Тщетно. Оббежал коридоры, одновременно заглядывая в щели чужих приватных комнат: столовая, хим-зал, зал отдыха, регистратура, подсобка. Ни единого следа девицы с прекрасными бирюзовыми волосами не было обнаружено. Он сбивал прохожих с ног, конфузно тряся очередного попавшегося под руку Уберианца, громко и четко, несмотря на своё положение, кричал: «Видели Флоренс!?» Он осмотрел весь доступный периметр – башню «А», пробежал по туннелям, соединяющим несколько других корпусов B-классов, на которых его не приветствовала охрана. Три часа дня. Три, мать его, часа дня. Что ему делать? Как себя вести? Всё, он пропал. Будет сидеть в изоляторе, пока не подохнет нахрен. Бен встал в ступор. Флоренс была его единственной надеждой, которую он сам же и похоронил. Виноват только он. Сердце предательски защемило, болью отдаваясь в глотке. Флоренс, о, милая Флоренс. Как же он надеялся, что сможет попрощаться с ней. Она – его единственный друг и родной человек. Пускай он из пробирки, пускай весь мир – безразличная к нему, осуждающая за любое действие тьма – единственная отдушина была в ней. Флоренс вытащила его из плесневелого В-класса, вытащила и озарила его мир своей нежной ухмылкой. — Нет, извините, не видел, — очередное отрицание. Неужто испарилась? Неужто Флоренс — всего его детское больное воображение вследствие вечного одиночества? Беннет, обессиленный, поднял тяжёлые веки, чтобы в знак благодарности за столь нежеланный для его ушей ответ кивнуть. Как же больно даётся этот кивок, глаза слезятся, а рот расплывается в истерике. Тщетно. Она либо в классах ниже, к которым нужен был особый доступ, либо на вип-улицах. А может, она уже сбежала без него? Или просто бросила, понимая, что спасла какое-то ничтожество, которое не почитает Сверхлюдей, тех, кто дал самое главное – жизнь. Жизнь трещащую по швам, когда негодование съедает заживо детскую душу. Хотел Беннет уже бежать прочь, в очередной раз обходить все закоулки доступных коридоров, но неожиданно кто-то схватил мальчика за плечо, обернув и притянув ближе. — Беннет? — Гудвин? В нос резко ударил запах сливы – обворожительный, коротко стриженный парень, чьи глаза аронии поблескивали беспокойством и заинтересованностью. Его синие окрашенные кудри свисали и липли ко лбу, скорее всего из-за кропотливой долгой работы. — Что случилось, Беннет? И что вы здесь делаете? Вам нужно отдыхать, пока есть возможность, вы же болеете! Может, что-то серьёзное стряслось? — вопросительно высматривает парень, будто ищет подсказки на Бене. — Мне нужна Флоренс. Срочно, — выдыхает в спешке Беннет. — Что-то случилось, — делает вывод парень. — Удивлён, что с такой одышкой вы можете стоять на ногах. Да и бегать, в общем... — Гудвин прищурился, сделав паузу. — Давайте я отведу вас в вашу комнату. Вы отдохнёте, а я поищу Флоренс. — Отстань и не трожь меня! — Бен откинул плечо назад, заставив чужую руку непринужденно отдернуться. — Думаешь, так просто сможешь загнать меня в комнату? Вы так боитесь моей болезни, что забываете про мою личность! — Беннет почувствовал, что к его локтям снова прикоснулись, но в этот раз более требовательно. — Это нейтральная территория, и я имею полное право находиться здесь до изоляции. — Простите меня, Бен. Вам правда стоит вернуться. Вы не в себе. — Гудвин ухватил мальчика за шиворот футболки, продолжая: — Я отведу вас, уверяю, вы будете в целостности и сохранности. Беннет зашипел. Как омерзительно. Изначально приятный сладко-терпкий запах сливы перерос в обжигающий ноздри душок тиолы. Затем Гудвин резко хлопает Беннета по губам, затыкая рот свободной ладонью. — И, прошу вас, не говорите так громко. Уберианцы спят после работы. Думаю, читать вам лекции о поведении было бы смешно. — Гудвин лучезарно усмехнулся. И, честно, был готов насильно вести за шиворот Беннета к его же обители, когда второй, со всей силы, раскрывает уста и острыми клыками вонзается в ладонь Гудвина. — Агхч! Тот же, скорее не от боли – а от неожиданности вопит. Он упускает мальчика, и тот, что есть мочи, бросается к выходу из лаборатории. Беннет не был уверен, что было за теми дверями, но они были самыми внушительными у края стены. «Вход строго воспрещён, исключительно для доверенных лиц,» гласила табличка. Железные двери открывались только по нажатию кнопки и автоматически запирались. Это были единственные двери наружу. Что таилось за ними, было неизвестно. Таких дверей, вбитых в стены колонии, было много, и Беннет часто видел как Уберианцы отрядами, в основном шахтерскими, ходили на экспедиции не заходя вглубь тьмы Уберии. Беннет бежал очень быстро сквозь громадные коридоры, сбивая с ног прохожих. Ему нужно было отбежать ещё примерно километр, чтобы приблизиться к заветному выходу. «Сейчас или никогда. Флоренс, прости. Но мне и так отведено слишком мало.» Но перед этим громко, чтобы все находящиеся рядом слышали: — Вам, тварям, никогда меня не удержать, запомните! Я – свободный, я – человек! Личность! Люди, что были недалеко от Беннета, тут же одним голосом завопили: «Куда поешь без противогаза?!» «Подохнет же!» «Какой придурок!» Гудвин даже не успел сдвинуться с места; на секунду показалось, что он обхватил место укуса. Гудвин сразу ринулся в погоню – он не понимал, почему Беннет такой упертый. Но как только они начали приближаться к двери, ведущей к границам, у Гудвина начало вырисовываться что-то в голове. Границы Уберии. Это толстенные и высоченные стены, внутри которых ядовитые лабиринты. Яд утилизируется внутри стен и выходит сухим воздухом в Уберию. Но даже не так опасна внешняя тьма Уберии, как внутренние токсичные стены, которые перерабатывают бескислородную среду. Это знали все, кроме Беннета, осознал Гудвин. И до каких же невероятных размеров уменьшились его зрачки, когда он заметил Бена, стоящего у опасно зелёной двери, на которой громкими и неаккуратными буквами было написано: «Внутрь по коридору к выходу только в хим-костюме. ОПАСНО!» Про себя произнеся короткое «блять», он тут же помчался к двери, попутно отталкивая уберианцев. Охрана, как назло, была на перекусе, а люди вокруг больше волновались за себя, даже не пытаясь остановить невменяемого мальчика. Послышался скрип тяжёлых механизмов. Открыл. Он вошёл? Тихий топот. Снова и снова. Раздавался в конце коридора. Сбежал. Тяжеленные двери за ним захлопнулись моментально, не давая непереработанному яду проникнуть в Уберию. Гудвин стер все мысли о том, чтобы следовать за Беннетом, поскольку он не знал, как выбраться изнутри стены. А комната с хим-защитными костюмами находилась далековато, и пока он будет бежать за ними, Беннет успеет наглотаться дыма. «Все же,» — Гудвин тихо вздохнул, — «всегда нужно быть начеку...» Гудвин склонился недалеко от запертой двери. Он не мог решиться. Беннету нужна сейчас помощь, но Гудвин не мог и пошевельнуться. «Давай же, Гудвин. Думай!» — Он и так умрёт, мальчишка с неизлечимой болезнью. — Да уж, наслышана... Не вижу смысла помогать, тем более такому безрассудному. Брось парень, — послышались возгласы недалеко стоящих девушек. Гудвину хотелось затушить уши и бежать, но вместо этого он почувствовал некую остроту ответственности, как будто заразился тупостью Беннета. Гудвин прыгнул на месте, его мысли быстро собрались в одно: нужно помочь. Он ринулся к двери и, не раздумывая, нажал на кнопку. Возгласы, уже твердили «Что ты творишь?! Не смей, придурок!» не остановили его. Видя завораживающий туман внутренних стен, Гудвин споткнулся о что-то. Или о кого-то. — Спасибо, что открыл дверь, братец! А то уж не мог найти подтверждающую карту, — Гудвин врезался в брата-близнеца. О боже, впервые он был рад падению. Балдуин озарил Гудвина и маленькое тело на своих руках своей фирменной улыбкой, и Гудвин выдохнул с облегчением. Они быстро покинули бетонную дверь, вокруг которой уже собралась толпа народа. — Скорее нужно откачать. — Ты умеешь делать искусственное дыхание? — Я видел по телевизору! Толчки непрямого массажа били прямо в сердце, гипоксия блокировала внешний кислород Уберии. Гудвин вдыхал и выдыхал, Болдуин нажимал руками сверху, способствуя быстрому выведению газа из крови. Когда угарный газ постепенно выделился из гемоглобина и место для связывания кислорода освободилось, Беннет хрипло кашлянул, тихо и без сил. «Какие молодцы,» – слышались всплески прохожих, которых становилось всё больше. «Хоть отважно, но бездумно.» Беннет тяжело приподнялся, голова не справлялась с переизбытком яда и шумом вокруг. «Хорошо, что это был всего угарный газ, хоть и при довольно высокой концентрации.» — И сколько времени в «ваших» планах было протянуть в стене, м? Насмешка и незнакомый, высокий голос. Перламутр чужих волос, что прятался под снятым с головы химическим маской, и черные смородинки глаз. Тогда он вышел из нефритовой дымки, в одной руке держа Беннета, слегка приподняв за шкирку, словно котенка. И когда бетонная дверь громко хлопнула за ним, парень сняв противогаз, положил карточку подтверждения Уберинца внутрь костюма. Эта карта нужна для того, чтобы мракобесие тьмы и яды не имели доступа извне страны. Внутри её подтверждение было чуждым – кому вообще в голову придёт сунуться в лабиринты смерти, если не отчаявшимся Уберианцам, вроде Беннета. — Я... Спасибо. — Беннет закашлялся, чувствуя неловкое отчаяние. Как же ему повезло. Он знал, что за дверями есть такие препятствия, и не подозревал о масштабе их опасности. Флоренс говорила ему о химзащитном костюме, но он не думал, что всё настолько серьёзно. В своей детской наивности он просто хотел не думать больше ни о чём – только о побеге, как можно дальше от этой мерзкой страны. Балдуин. Беннет знал, что этот уберианец – брат-близнец Гудвина, но лично с ним не был знаком. Их часто разделяли, так как они служили в разных отрядах, хоть и одного класса «D». Они были как две капли воды, так похожи, но разделены строгими правилами Уберии. Их специально разлучали для большей продуктивности, но они всё равно находили время, чтобы пообщаться. Беннет не раз видел их в Основной Колонии, когда они украдкой болтали друг с другом в единственное свободное время – во время раздачи мыла «общим низшим классам». Гудвин чаще работал на упрощённых заданиях благодаря своим высоким показателям мотивации, а Балдуин, наоборот, на более тяжёлых и суровых работах, постольку его частенько незаслуженно занижали. Работа Гудвина находилась внутри колоний, а не под ними, как у его брата, в шахтах и других опасных местах. Поэтому он часто видел Беннета и имел возможность поговорить с ним. Гудвин был очень разговорчивым, и если бы он не рассказал, что у него есть брат-близнец Балдуин, Беннету бы начало казаться, что из-за болтливости Гудвина и изобилия газа в организме у него начало двоиться в глазах. Балдуин, крепко обнимая Беннета, сжимал его в своих руках. Он проводил пальцами по тонким кудрям мальчика, когда к ним присоединился Гудвин. — Ну не строй такое лицо, проказник — всё будет хорошо! Даже если выхода нет, просверли его сам! Не нужно так отчаиваться и кидаться на самовыпел, – движения «знакомого незнакомца» были мягкими, не похожими на объятия Флоренс, но такими же приятными. — Откуда ты...? — Беннет поспешил задать вопрос, ответ на который был предсказуем. — Можешь не договаривать, у тебя всё на лице написано... буквально, — сказал Беннет, заметив, как Балдуин смутился. Даже те, кто его плохо знал, могли догадаться по красноватым узорам, украшающим его лицо уже несколько месяцев. — Балдуин, ты же понял, кто он? Это тот самый парень, о котором я тебе рассказывал неделю назад. У него реально глазная чума, — Гудвин махал указательным пальцем и яростно моргал, явно гордясь своим всезнанием. Балдуин лишь ударил себя по лицу и отвернулся. — Заткнись уже, Гудвин. Это невежливо. Люди потихоньку начали расходиться с места происшествия. Беннет обнял себя руками, чувствуя слабые следы рук Балдуина. Он знал, что должен отблагодарить его за то, что тот прервал свою экспедицию и спас Беннета. Болдуину и без того урежут малое количество его кровных заработаных очивок, потому Беннет вздыхает с негодованием. — Балдуин, скажи мне... что за дверью? — решительно спросил Беннет, поднимая взгляд на старшего парня. Тот, удивлённо откашлявшись, ответил: — Я... кхм... — Пожалуйста, умоляю, скажи мне, как сбежать отсюда! Я отдам тебе все свои мотивационные очки, прошу! — Глаза Гудвина округлились, когда он увидел, как его брат впервые оторопел. Никогда раньше он не видел такой решимости в детских глазах. Балдуин был в замешательстве. С одной стороны, перед ним был всего лишь напуганный ребёнок, который боится изоляции и, узнав больше, может снова попытаться сбежать. С другой стороны, Балдуина привлекали мотивационные очки Беннета, и ничего страшного не произойдёт, если он расскажет правду, а затем сообщит начальству о планах мальчика. Тогда его запрут раньше срока, и всё. Гудвин, видя нерешительность брата, положил руку ему на плечо и украдкой посмотрел на Беннета. Балдуин вздохнул и начал тихо: — Прости, Беннет, но я правда не знаю. Если бы кто-то знал... Мы проводим экспедиции и зачищаем территории рядом с началом внутренней стены. Максимум мы с отрядом доходили до середины стены... Что дальше – не знает никто. Люди... они просто исчезают. *** Белый шум. Тихо вдали слышно гудение склепов, как будто сейчас они упадут домино вниз по очереди, каналы труб, по которым сутками бежала проточная вода. У Флоренс дыхалка что надо – всё благодаря сильному, сконструированному телу. Она не смотрит под ноги, сбивает прохожих, как кегли в боулинге, глядя только вперёд. Как она сразу не додумалась!Всё, о чём она думала тогда, – все её мысли были о жестоком обмане Беннета, о его несбывшейся мечте. Она не могла допустить подобного, не могла отпустить его, даже если бы тот умолял. Она не совсем понимает, зачем нужна любовь и как правильно её проявлять, но если это значит отпустить на погибель или стараться вылечить изо всех сил – Флоренс выберет последнее. Сейчас, когда она мчалась со всех ног к золотым вратам резиденции «Сверхлюдей». Флоренс со слезами на глазах не могла не вспоминать образы улыбающегося Беннета, который с неподдельной радостью рассказывал о другом мире без забот и бед. Вот они – всё такие же сверкающе-невероятные, как и в телевизоре. Охрана сегодня отлынивала от работы из-за важности завтрашнего дня. Флоренс, приближаясь всё ближе, сбавляла шаги. Нет, всё-таки в жизни лучше. На них почти больно было смотреть, зрению нужно было привыкнуть. Обходного пути рядом не было – только вперёд. Руки предательски дрожат, когда Флоренс едва дотрагивается, боясь испачкать божественную красоту своими грязными ладонями. Она проталкивает её внутрь, затем ещё упорнее – дверь поддаётся только под всем весом девочки. Когда она входит, видит... Ничего особенного. Всё те же широкие коридоры Уберии, словно хотевшие поглотить тебя в ту длинную дыру отчаяния и серых нот. Боги обязательно покарают её за это, чуть позже. Когда Флоренс решительно шагает, мир словно видоизменяется. Пространство становится всё обширнее, коридоры то сжимаются, то расширяются. Флоренс видит перевоплощение из типично мрачных коридоров Уберии в гигантские белоснежные залы. Она видит ещё одни ворота и снова толкает. Распахнутая мраморная калитка открывает взор на чудной, такой необыкновенно яркий зал. Масштабы были гигантскими, не видно было начала и края этой комнаты, скорее всего, вся эта комната и была Колонией Сверхлюдей. Он необычайно роскошен. Везде висели яркие картины, почти всё пространство заполняли странные декоративные наросты. Они сочились из земли, зелёными оттенками украшая колонию. И странные постройки, которые были крайне глупы с точки зрения потребности. Ну зачем нужен керамический источник воды прямо из земли? Ещё и приделанный рядом человечек из мрамора, усыпанный цветами – это нерационально с точки зрения затрат! Флоренс идёт по странному зелёному ковру, который щекотал стопы. Опять подошва отвалилась. Она бежит через экзотические, местами усаженные разноцветные крошечные стебли, пытаясь не задеть их, и наконец видит – запамятованную, каменную дорожку, которая вела прямо к той самой постройке. Ближайшей постройке, что в попыхах была найдена среди всего того ужаса пару лет назад. Стоящее на изгибе колонии, из-за которого можно было увидеть крошечные сооружения других Сверхлюдей, это здание всегда одиноко стояло на своём месте. Когда Флоренс устремляет взгляд в голубые просторы странного потолка, что двигался в моменте белыми отрывками пара, и Флорес хочется просто сесть и смотреть. Как потолок вжимается в высоту гигантской круглой дыры, что чернее всех виданных оттенков, как вокруг ходят белые клочки воздуха. Их формы были диковинными, Флоренс тянет руку и понимает какой же маленькой кажется для Сверхлюдей, что смотрят на нее оттуда. Букашкой и маленькой крошкой на фоне вселенских сил их Богов. Она смотрит в черную дыру и так хочет понять какого это. Смотреть на всех с высока, диктовать кто сегодня будет в живых, а кому суждено погибнуть. Будь она лучше – стараясь сильнее может быть боги послушали ее молитвы и дали бы Беннету шанс. Она снова смотрит на маленькую инфраструктуру. Ее верх украшал треугольник, из всех сторон были встроены окошка. Крошечная дверка и поле, усыпанное крошечными расстениями. Флоренс подбегает к дверцам – ее украшали разные пластиковые подобия тех ростков, что были усыпаны по всей колонии. Флорес давно не виделись с ним. Ее кулак предательски дрожит, и наконец, поднимая его в решительной цели постучат, как Изза спины, нежным и мягким голосом, тем голосом, что помнит Флоренс; что с незапамятных времён очаровывал своей проницательностью и доброй манерой, произнёс: — Я ждал твоего появления, Флоренс.