феномен пяти

лето. лагерь. за год до событий.

в моменте ладонь ханни дергается и сама начинает нервно постукивать по асфальтовому крыльцу корпуса. этого все равно не слышно, и ханни так себя старается успокоить, продолжая трястись от нагнетающей грозы. просто ханни не хочет уходить. просто минджи не хочет уходить. она стоит, оперевшись о деревянную балку, придерживающую крышу крылечка. она немного спасает от ливня. совсем немного. минджи все равно стоит ботинками в луже и набирает с каждой каплей все больше воды внутрь. и смотрят друг на друга — минджи и ханни. — день был слишком тяжелым. минджи вздыхает и случайно ударяется головой об колонну, пытаясь откинуть ее назад. глупит, потому что мозги правда не соображают и нуждаются в проветривании. она не любит жаловаться, но когда ханни смотрит на неё вот так — с толикой поддержки и мольбы о том, чтобы минджи наконец сказала хоть что-то искреннее, — она не может не сказать подобного. и поэтому сейчас ханни вздыхает тоже, но намного облегченнее и громче. она плохо слышит минджи, но хорошо слышит то, о чем минджи думает. и это не столько благодаря тому, сколько они знакомы. дело в самой минджи и ее мыслях — слишком громких, слишком четких, потому и легко вскрывающихся. по крайней мере, для ханни. ханни сама очень устала. чертовски. и ей, если честно, очень хочется расплакаться как маленькому ребёнку, но она себе запрещает. она взрослая и ответственная… ответственная, к сожалению, за всех, кто тут есть… ответственная и самая лучшая… вожатая. и с каждым вздохом ханни не замечает, что начинает дрожать сильнее, а подбородок все чаще поджимается. и рядом уже оказывается минджи. оказывается такая минджи — старающаяся обнять и успокоить, сделать все, что она не очень-то и умеет. и ханни от этого начинает рыдать сильнее. потому что — я хочу домой. очень… хочу домой… к сестренкам… к маме с папой. минджи, я так устала… и минджи обнимает ее сильнее, потому что ханни руками пытается жестикулировать и почти выбивается. минджи накрывает ханни своей же кофтой, не снимая ее. пытается обхватить полностью и согреть, хотя на улице и так не холодно. только дождь и ветер мешают. минджи замечает, что на один бок ханни иногда попадают капли и двигает ее к себе ближе. наверное, это тоже своего рода учительский труд — а ханни и дома такого натерпелась. и здесь она делает слишком много. минджи иногда кажется, что она лишь путается под ногами. потому что ханни умеет все — увлекать детей, заставлять их заниматься утренней зарядкой и укладывать спать. кроме того всегда готова послушать чужие сплетни и всех рассудить, быть открытой и живой для них, быть ровесницей и взрослой одновременно. умеет понимать одиннадцатилеток, которых минджи еле терпит. ханни — пряник, который явно не слишком сладкий, но такой вкусный, что дети забывают про наличие супа и второго. минджи — слишком болючий, но очень молчаливый хлест. зато минджи делится сигаретами с ребятами из отрядов постарше. забавно. вот их разница, и вот их реакция. ханни ждёт просьбы о помощи даже от минджи, будто та ее отрядница, а не помощница. — у меня ощущение… будто я даже в языке из-за них начала путаться… ханни, уже почти успокоившаяся, кладёт голову на плечо сидящей рядом, на асфальтовом крылечке, минджи. протирает щеки и поглаживает ладонью предплечье минджи. — кстати, ты легко можешь обругать их на своём, если они тебя достанут… минджи косится на ханни и улыбается. забавно это все-таки. — я на вьетнамском только с отцом разговариваю иногда. и это только когда на грубости переходим. ханни хрипло смеётся и прижимается к минджи ещё сильнее. ночь светлая и ранимая, если ханни разрешено так говорить. ночь ее понимает, наверное. небо изрезано звёздами, хоть и слабо заметными, но множественными, а луна, почти что полная, светит ярче далеких фонарей у перекрёстка между корпусами. и кузнечики. после дождя они необыкновенно громкие и разговорчивые, даже специально перебивающие любые слова ханни. ночь ранимая, потому что изначально дала себе слабину и затопила всю землю своим ливнем. ночь светлая, потому что наконец дала небесному свету пробиться к земле. ханни мечтательно проводит параллели. минджи хлопает по карманам. — отойдём? ханни думает, что курение это для минджи. она так выглядит еще более особенно для неё. минджи вообще особенная. и ханни нравятся особенные. когда минджи заводит ее за забор к густому лесу, ханни ощущает себя одной из этих пятнадцатилеток, которых минджи водит сюда покурить. — как вас ещё не поймали…? вот дживон из третьего отряда поймали за продажей сигареты, лишь бы все у неё в порядке было… — поэтому и не надо продавать. не на всякую цену найдётся ребёнок-покупатель. ханни думает, что семнадцать это один из самых красивых возрастов. ханни думает, что минджи это одна из самых особенных девушек на планете. на то она и лучшая подруга. — а хэрин из соседнего корпуса нравится даниэль. помнишь даниэль? она ещё поставила самостоятельно вокальный номер. минджи кивает и слегка вскидывает бровью. неудивительно, потому что даниэль хэрин тоже нравится. — а вы давно с хэрин общаетесь? — мы второй год на сменах встречаемся. я думаю, она славная, — ханни умалчивает то, как переписывалась с хэрин весь этот год, потому что это странно — общаться с настолько младшими. наверное. — даниэль мне говорила, что хотела позвать хэрин к себе в подтанцовку на новый номер. ханни улыбается и перешагивает с ноги на ногу. поднимает глаза к небу и замечает то, как начинает светлеть. не то что бы она планировала не спать сегодня совсем… в прошлые ночи она валилась с ног без лишних препятствий. эта ночь — другая. — наверное, хеин опять будет меня искать в корпусе. нужно идти, минджи. минджи кивает и тушит окурок. спокойно кидает в траву и ловит осуждающий взгляд ханни. подбирает и планирует выкинуть в мусорку.