И станет звездой актёр бродячего цирка

Ноги подкашивались, когда он скакал по сцене словно Конёк-Горбунок, и морщился, почти плакал от боли, но продолжал номер. Боль пронизывала всё нутро, добиралась до сердца и словно оттягивала, заставляла кричать. Благо зрительный зал сегодня был особенно активен, и его стонов, скулежа — их попросту не было слышно. Он глянул на Фёдора, который внимательно наблюдал за ним из зрительного зала. Подмечая каждую оплошность, которая потом превратится в синяк на хрупком теле. Он выступил хорошо — по крайней мере, так ему казалось. Зрители хлопали, дети радовались. Чему тут радоваться, правда, непонятно. Но он мог наконец-то уйти в свою тесную каморку, оставив всё позади. Не взирая на Фёдора из-под белых ресниц. Достоевский не хлопал. Он никогда не хвалил своих подчинённых. Он редко делал комплименты, только если ему нужно было. Так и проходили дни, недели, месяцы. А Николай всё дальше уезжал от родного дома, где, ему казалось, было ужасно, до того момента, как он попал сюда. Тёмные тучи сгущались над маленьким городком, когда цирковые трейлеры начали двигаться. Пошёл небывалой силы дождь, и промозглый ветер, заставляющий деревья шататься, а дичь в лесах прятаться по норам, добрался до него. Коле разрешили остаться внутри, несмотря на то, что он был наказан. Кстати об этом. Жёсткие пружины складной кровати сейчас казались Раем, и Николай Гоголь раскинулся на них, словно ангел. Ноги ужасно ныли, на пальцах были мозоли и кровоточащие раны от бесконечных репетиций. Но, несмотря на всё это, он чувствовал себя так спокойно, что ему уже было всё равно на возможное наказание. Едва цирковая мелодия поутихла, в проходе показалась фигура Фёдора Достоевского. Она внушала страх и уверенность, что это твой последний день. Возможно так и было бы, не отличайся Коля красивой и притягательной внешностью, которая приносила немалый доход. Может быть, отдать его кое-куда? Мысли были разные. Николай не обратил на него внимания. Тонкое покрывало приятно обволакивало тело. Он почти что уснул, однако его вдруг схватили за старый, но, несомненно, красивый костюм, и скинули с кровати. — Ты допустил несколько ошибок. В два раза меньше, чем в прошлый раз, но всё равно грубых. Ты решил опустить все мои замечания и слова во время репетиций? Что я говорил тебе насчёт этого? Достоевский выглядел слегка раздражённым. Коля смотрел на него из-под белых ресниц почти равнодушно, слишком уставший за сегодняшний день. Фёдор нависал над ним, держа за тонкую серую ткань костюма, и хотел было отпустить, но пленительные светло-фиолетовые глаза напротив словно заставляли его смотреть, не отрывать взгляда, они были настолько подавленными и взрослыми, что что-то в его душе даже дёрнулось, сердце практически встало. Однако секунду спустя он всё-таки отпустил ткань, и Николай с грохотом снова свалился на пол. — Господин, я исправлюсь. Голос его дрожал, несмотря на былое спокойствие. Достоевский потревожил его, и Гоголь вряд-ли снова почувствует подобное в ближайшие часы. Или дни. Фёдор так нагло отбирал у него единственные минуты отдыха и покоя, словно чувствовал, когда нужно зайти и снова разрушить всё то, что Николай пытался возвести. — Как только мы доедем до Колорадо, ты будешь тренироваться в два раза чаще. Никаких больше выходных, ты слишком расслабился, Николай. Гоголь отвёл взгляд в сторону, поджимая губы. У него и без того почти не было выходных! И лишиться единственного за неделю было более чем обидно. — Да, господин. — К тебе поселят ещё одного акробата на следующей остановке. Будете работать с ним в паре. Коля встрепенулся, приподнимаясь с холодного пола на локтях. У них давно не было. новеньких. — А. кто он? — Узнаешь сам. Отдыхай, пока можешь. Пока Гоголь вопросительно хлопал глазками, Достоевский вышел, захлопнув дверь. Николай с трудом вновь перебрался на узкую пружинную кровать, в окошко наблюдая за однообразным пейзажем. До этого было как-то тоскливо, но как только он узнал о том, что к нему подселят кого-то, Коля так воодушевился.. Конечно, это было плохо, разумеется, это означало то, что какого-нибудь ребёнка или парня специально выкрадут или заманят шантажом, изуродуют, заставят пахать без выходных.. но у него хотя бы появится друг! Напарник, партнёр по выступлениям.. возможно, они даже смогут сбежать. Облезшие и обнажённые деревья, потускневшая трава, пыльная дорога, усеянная опавшими листьями. Всё это нагоняло какой-то апатии, пасмурное небо без единого просвета усугубляло ситуацию. Но у Николая появилась надежда. Надежда на то, что всё станет лучше.

***

Коля проснулся от тихих всхлипываний где-то в углу. Удивлённо открыл глаза, переворачиваясь на другую сторону. На полу сидел совсем тощий юноша, внешне, казалось, даже младше чем Николай. Он поджимал колени к груди и, уткнувшись в них лбом, лишь спешно вздыхал и шмыгал носом. Никола коснулся пальцами ног совсем уже ледяного пола и, чересчур громко выдохнув от боли, сделал первый шаг навстречу незнакомцу. Тот тут же оживился, резко подняв голову на Гоголя. — Кто ты? Ты сделаешь мне больно? Коля опешил. Его голос был таким.. отдалённо знакомым. Тело пронзило смутное волнение, и он подошёл ближе куда быстрее, садясь перед мальчиком на колени. — Нет, я не сделаю тебе больно. Ты новый акробат? Английская речь сейчас отчего-то путалась, и ему нужно было прилагать усилия, чтобы построить самые элементарные предложения. Коля смотрел неизвестному в свинцовые заплаканные глаза, не в силах отвести взгляд. Парень напротив обречённо выдохнул, закусывая дрожащую губу. — Я.. да, да.. новый.. акробат.. Николаю казалось, что тот сам не понимает, что говорит. Слова произносились словно на автомате, сами по себе. Его холодный и тихий голос совсем не выражал эмоций. — Как тебя зовут? Я Коля! Он искренне улыбнулся, беря чужую кисть в свои руки. Внезапно незнакомец распахнул глаза и оттолкнул его, прижимая руки к своей груди. По щеке скатилась одинокая слеза. — Не трогайте… не трогайте… Повторял как будто в трансе. Коля опешил: он уже сделал что-то не так? — Прости, я не хотел.. правда не хотел.. Чувство вины резко пронзило его нутро, вдруг он сделал что-то очень плохое? Да, к парню точно нельзя было прикасаться.. почему он не спросил разрешения? — Я Сигма.. да, меня зовут Сигма.. Сигма? совсем знакомое имя.. где же он его слышал? Акробат наконец поднял на него глаза. — Ты правда не причинишь мне боль? Прости, я ударил тебя.. — Ничего-ничего, Сигма, это я виноват.. мне стоило спросить разрешение.. Коля мягко улыбнулся и подавил желание снова коснуться тонких бледных пальцев. — Так.. будем друзьями? — Друзьями? Может, Коле показалось, но в глазах Сигмы на секунду промелькнуло что-то детское, наивное. Он в задумчивости, почти шёпотом проговорил снова. — Друзьями.. Я не помню, были ли у меня друзья. — Значит будут! Никола улыбнулся шире, протягивая Сигме руку, чтобы тот встал с ледяного пола. — Сколько тебе лет? Мне вот уже целых тринадцать! — А мне.. я не знаю.. мне не говорили.. — Не говорили? Как так? А когда у тебя день рождения? Сигма смутился. Он неловко пожал плечами и отвёл серые глаза. — Ладно, если у тебя нет дня рождения, то мы придумаем его! Какое время года ты любишь больше всего? Акробат ненадолго задумался. Он, если честно, не видел особых различий во временах года, ведь на улицу его выпускали крайне редко, и всегда, когда было тепло.. — Пусть будет весна. — О, весна! Замечательное время года! Знаешь, а ведь у меня день рождения весной! Может быть, сделаем это нашим общим днём? Первое апреля! — Первое апреля? Ну, звучит неплохо.. Гоголь весело улыбнулся и хлопнул в ладоши. Чувство вины немного притупилось. Ему определённо нравился новый друг!